35

Кэлен, стоя рядом с Ричардом, вгляделась вдаль. С этого места открывался вид на запад. Казалось, она видит половину мира. Но того, что видит муж, Кэлен не разглядела.

– Я не вижу Столпов Творения, – сказала она.

– Там. Темная низина на земле, – показал ей Ричард, сделав пару шагов вперед, к обрыву. Он был куда зорче и лучше видел вдаль, чем Кэлен. На таком расстоянии для нее все как бы расплывалось в туманной дымке.

– Ты можешь узнать их по вот этим знакам, там и там, – он показал направо, а потом чуть левее. – Темные горы вдалеке чуть выше, чем остальные. Это хороший ориентир.

– Теперь, когда ты показал, я, кажется, вижу землю, по которой мы шли, и узнаю эти горы.

Было удивительно смотреть на места, по котором они прошли недавно, с такой высоты. Кэлен видела пустыню за горами и, хотя она не смогла различить детали ужасного места, она догадалась, что темная низина там – Столпы Творения.

– Оуэн, как далеко этот перевал от того места, где ты скрывался со своими людьми? – спросил Ричард.

Мужчина был поражен вопросом.

– Но лорд Рал, я никогда здесь не был. Никогда не видел эту статую. Даже никогда не подходил близко к ней. Я не смогу ответить на ваш вопрос.

– Нет ничего невозможного, – сказал Ричард. – Если ты знаешь свой дом, то узнаешь и его окрестности – так же, как я смог посмотреть на запад и понять, где мы шли. Посмотри на эти горы за перевалом, вдруг ты увидишь что-нибудь знакомое.

Оуэн, все еще сомневаясь, поднялся к статуе и посмотрел на восток. Некоторое время он стоял на ветру, всматриваясь, а затем показал на дальнюю гору за перевалом.

– Кажется, я знаю это место. – Он был удивлен. – Мне знакомо очертание этой горы. Отсюда она выглядит немного по-другому, но, думаю, что это то же место. – Оуэн прикрыл глаза от ветра и снова посмотрел на восток. – И то место! Я тоже знаю его! – Парень подбежал к Ричарду. – Ты был прав, лорд Рал. Я вижу знакомые мне места... Я могу сказать, где мой дом, даже отсюда, где я ни разу не был, – смотря вдаль, грустно прошептал Оуэн.

Кэлен еще никогда не видела, чтобы кто-нибудь так сильно удивлялся таким простым вещам.

– Ну, как далеко отсюда твои люди? – спросил Ричард, стараясь направить мысль бандакарца в нужном направлении.

Оуэн обернулся.

– Через то низкое место и вокруг склона справа... – Он снова повернулся к Ричарду. – Мы прячемся в том месте, где была печать нашей империи, куда никто не ходит, потому что это близко к смерти, к перевалу. Я думаю, это один день быстрой ходьбы отсюда. – Он вдруг заторопился. – Но мои глаза могут ошибаться. Я могу видеть то, что хочет видеть мой разум. Это может быть неправдой.

Ричард сложил на груди руки и, не обратив внимания на сомнения Оуэна, отошел к статуе, к тому месту, откуда были видны Столпы Творения.

Стоя рядом с ним, Кэлен хотела опереться о статую, но замерла, увидев, что ветер смел снег с того места, где покоился сигнальный маяк. Она убрала оставшиеся снежинки, и под ними проступили вырезанные в камне слова.

– Ричард... посмотри-ка сюда!

Он обернулся и принялся помогать ей. Остальные собрались вокруг, пытаясь прочесть надпись на камне. Кара провела рукой по плите, начисто очищая от снега поверхность.

Кэлен не могла разобрать слова, выбитые на камне. Буквы показались ей знакомыми, но она не знала языка.

– Верхне-д’харианский? – предположила Кара.

Ричард кивнул в подтверждение ее слов, изучая надпись.

– Очень древнее наречие, – произнес он, разбирая буквы. – Не просто древнее наречие, но и незнакомое мне. Наверно, потому что так далеко от Д’Хары.

– О чем говорит надпись? – Дженнсен протиснулась между Ричардом и Кэлен. – Ты можешь перевести ее?

– Сложно разобрать, – пробормотал Ричард. Он откинул назад волосы, а рукой водил по словам.

Выпрямившись, он бросил вопросительный взгляд на Оуэна, в ожидании стоящего у статуи.

Все ждали, а Ричард снова разглядывал слова.

– Я не уверен, – произнес он. – Фразеология необычна... – Он посмотрел на Кэлен. – Не уверен. Никогда не видел, чтобы так писали на верхне-д’харианском. Мне кажется, я догадываюсь, что здесь говорится, но не могу найти подходящих по смыслу слов.

Кэлен не знала, действительно ли он не уверен в переводе, или не хочет сообщать его всем.

– Ну, может быть, к тебе придут нужные слова, – предложила она, давая ему возможность уйти от ответа, если он не хотел говорить сейчас.

Но Ричард не воспользовался ее предложением. Вместо этого он постучал пальцем по словам на левой стороне сигнального маяка.

– Вот эта часть мне понятна. Мне кажется, здесь что-то вроде «Бойтесь нарушения границы этой империи...» – Он инстинктивно зажал рот рукой, догадавшись о смысле следующих слов. – Не уверен насчет остального текста... Похоже на «...ибо за сей границей зло: те, кто не могут видеть».

– О, ну конечно, – соглашаясь, сердито проговорила Дженнсен.

Ричард провел рукой по волосам.

– Я все равно не уверен, что прочел правильно. Кажется, тут одно с другим не вяжется. Сомневаюсь, что верно перевел.

– Ты перевел превосходно, – гневно заявила Дженнсен. – Те, кто не могут видеть магии. Их закрыли здесь от всего мира те, кто рожден с даром. – Ее глаза были полны слез. – «Бойтесь нарушения границы этой империи, ибо за сей границей зло: те, кто не могут видеть». Это значит, что за ней те, кто не видят магии.

Никто не возразил ей. Только ветер свистел на открытой земле.

– Я не уверен, что это так, Джен, – мягко сказал сестре Ричард.

Она скрестила руки и отвернулась, смотря в сторону Столпов Творения.

Кэлен могла понять, что она чувствует. Она знала, каково это – когда тебя отвергают все, кто не похож на тебя. Многие считали Исповедниц чудовищами. Кэлен знала, что, при возможности, ее изгнали бы за то, что она Исповедница.

Но даже понимая чувства Дженнсен, Кэлен не могла с ней согласиться. Гнев девушки в отношении тех, кто изгнал из мира таких же, как она, был праведным. А злясь на Ричарда и других близких ей людей за то, что они обладали даром, она была несправедлива к ним.

– Сколько человек ждет тебя в холмах? – обратился Ричард к Оуэну.

– Не больше сотни.

Ричард разочарованно вздохнул.

– Ну что ж, что есть, то есть. Посмотрим, может, их станет больше. Я хочу, чтобы ты привел их. Приведи их ко мне. Мы будем ждать здесь твоего возвращения. Я решил, что это будет нашим местом сбора, и отсюда мы претворим в жизнь план по изгнанию Ордена из Бандакара. Мы поставим лагерь недалеко от перехода. Деревья защитят его, скрыв от глаз врага.

Оуэн проследил взглядом за рукой Ричарда. Он был смущен и расстроен.

– Но лорд Рал, это ты должен принести нам свободу. Почему ты не пойдешь со мной к людям, если хочешь их видеть?

– Потому что считаю это место более безопасным, чем холмы, о которых, возможно, знает Орден.

– Но Орден не знает, где прячутся мои люди.

– Ты себя обманываешь. Люди Ордена жестоки, но не идиоты.

– Но если они знают, где мы прячемся, то почему не придут выгнать нас?

– Еще придут, – ответил Ричард. – Когда потребуется, придут. Твои люди не представляют угрозу Ордену, поэтому он и не торопится захватить их. Но рано или поздно они сделают это, потому что им не нравится думать, что кто-то может избежать власти Ордена. Я хочу, чтобы твои люди были здесь. Пусть Орден думает, что вы ушли, убежали, и прекратит следить за вами.

Оуэн обдумал его слова.

– Ну тогда я приведу их, – согласился он.

Том стоял недалеко от дальнего края статуи, дав Дженнсен возможность побыть одной. Девушка была рассержена, и он подумал, что лучше ее пока не трогать. Казалось, Том чувствовал вину за то, что был рожден с искрой дара, которая позволяла ему видеть магию и дала право таким людям, как он, изгнать людей, лишенных дара, как Дженнсен.

– Том, – позвал Ричард. – Я хочу, чтобы ты пошел с Оуэном.

Дженнсен, все так же сложив на груди руки, повернулась к Ричарду.

– Почему ты хочешь, чтобы он шел с ним? – спросила она уже не так сердито.

– Верно. Зачем ему идти? – поддакнул ей Оуэн.

– Потому что я хочу быть уверен, что ты и твои люди вернутся сюда, – ответил Ричард. – Мне нужно противоядие, помнишь? Чем больше будет рядом со мной людей, которые знают, где оно находится, тем лучше. Но я уже говорил тебе, что всем вместе нам идти небезопасно. Так как Том – блондин с голубыми глазами, то он сойдет за одного из твоих людей. Если вы встретитесь с кем-нибудь из солдат Ордена, то они ничего не заподозрят. Том проследит, чтобы вы вернулись.

– Но ведь это опасно, – возразила Дженнсен.

Ричард пронизывающе посмотрел на нее. Но ничего не сказал. Он просто ждал, может быть, она найдет аргументы против, доказывающие неудачность его плана. Но сестра опустила глаза и отвела взгляд.

– Наверно, это имеет смысл, – сказала она.

Ричард обратился к Тому:

– Я хотел бы, чтобы ты принес с собой кое-какие материалы. И еще я хочу попросить у тебя твой топор.

Том кивнул и вытащил из мешка топор. Ричард подошел взять его и начал перечислять вещи, которые Том должен был найти – инструменты, тисовое дерево, выделанные шкуры, веревки, кожа и что-то еще. Остаток перечня Кэлен не расслышала.

Д’харианец заправил большие пальцы рук за пояс.

– Хорошо. Но я могу найти не все, что ты просишь. Правильно ли я понял: ты хочешь, чтобы я вернулся обязательно со всеми этими вещами?

– Нет. Все это необходимо, но важнее люди. Возьмите то, что будет, и возвращайтесь с Оуэном как можно скорее.

– Принесу все, что смогу. Когда мы отправимся?

– Сейчас. Нельзя терять время.

– Сейчас? – возмущенно спросил Оуэн. – Через час-два совсем стемнеет.

– Пара часов промедления могут стоить мне жизни, – сказал Ричард. – Не теряйте их.

Кэлен подумала, что мужа опять мучает боль. Только она не знала, какая боль сильнее – причиняемая ядом, или даром. Она видела, какую боль ему приносит дар и делала все, чтобы облегчить, успокоить его, но не могла прогнать насовсем. Они должны найти решение. Кэлен взглянула на маленькую фигурку Ричарда на статуе. Ее верхняя половина была темна, как Ночной Камень, черна, как самая глубокая часть подземного мира.

Том забросил на плечи мешок.

– Позаботься о них за меня, Кара, хорошо? – попросил он, подмигнув морд-сит. Она улыбнулась. – Увидимся через несколько дней.

Юноша помахал рукой, его взгляд задержался на Дженнсен, и Том вместе с бандакарцем двинулись в путь, на родину Оуэна.

Кара скрестила руки на груди и бросила взгляд на Дженнсен.

– Ты будешь дурочкой, если не поцелуешь его на прощание.

Дженнсен занервничала, ее глаза нашли Ричарда.

– Ничего не имею против, – сказал он.

Девушка улыбнулась и побежала догонять Тома. Бетти вприпрыжку неслась следом за ней.

Ричард вытащил статую из выемки в постаменте и положил в свой мешок.

– Надо спуститься в лес и разбить лагерь.

Ричард, Кэлен и Кара начали спускаться под сень высоких елей. Они долго были на открытой местности. Дело времени, когда птицы начнут искать их – когда их начнет искать Николас.

Наверху было холодно, и они сильно продрогли, но Кэлен знала, что костер разводить опасно: птицы могут заметить дым и найти их. Необходимо построить надежное укрытие. Хорошо бы найти убежище под какой-нибудь приют-сосной. Но ни одной приют-сосны за все путешествие по Древнему миру Кэлен не встретилось, а значит, сколько ни мечтай о дереве, оно здесь не вырастет.

Женщина осторожно ступала по каменистым участкам, оглядывая темные облака. Может чуть потеплеет, и пойдет дождь. Но даже и без дождя им предстоит провести очень холодную ночь.

Навстречу по склону поднимались Дженнсен и Бетти. Ветер стал холоднее, а снег повалил крупными хлопьями.

Идя по крутому склону, все молчали. Ступив на небольшую площадку, остановились передохнуть. Дженнсен коснулась руки брата.

– Ричард, прости меня. Я не хотела сердиться на тебя, ведь не ты изгнал тех людей. Я знаю, это не твоя вина. – Она подтянула веревку Бетти, закручивая ее в кольца. – Меня злит, что те люди были изгнаны так несправедливо и жестоко. Я такая же, как они, и потому меня это злит.

– Тебя злит то, что их изгнали, а не то, что ты похожа на них, – произнес Ричард, продолжая идти вперед.

Захваченная врасплох его словами, чуть уязвленная, Дженнсен остановилась.

– Что ты имеешь в виду? – быстро спросила она.

Ричард тоже остановился и повернулся к сестре.

– Так думает Имперский Орден. Так думают люди Оуэна. И те, и другие убеждены, что люди, имеющие редкие свойства, отличающиеся от других, за все в ответе, или виноваты во всех прегрешениях. Имперский Орден считает, что твоя добродетель или твоя злобность – не твои индивидуальные черты, а нечто, присущее тебе от рождения, зависящее от того, в какой группе ты родилась. Они верят в то, что все люди взаимозаменяемы и обладают одинаковыми способностями, а значит, все должны жить одинаково, думать одинаково; не может быть личной добродетели, только добродетель группы. Но такому обществу нужны и избранные – те, кого группа ставит выше, оказывая им доверие, передавая им право говорить от лица группы. Только избранные, по их мнению, обладают собственной ценностью. И свет, отраженный этой ценностью, отражается на всей группе. Быть таким избранным тоже нелегко. Приходится жить под грузом знания, что твоя исключительность – не больше чем иллюзия. Самого себя невозможно обмануть, и потому такое возвышение никогда не приносит истинного самоуважения. В конечном счете, так как это подделка, ложное уважение приходится подкреплять, поддерживая силой. Орден принижает человечество и осуждает все человеческое, все живое, все отличное от безликости. И это становится приговором человеческой уникальности. – Серые глаза брата смотрели прямо в сердце Дженнсен. – Когда ты разозлилась на меня за то, что таких, как ты, изгнали, то промолчала. Но в душе ты обвинила меня в преступлении, совершенном другими. Так же происходит, когда люди боятся меня и считают чудовищем, потому что мой отец был таким. Если восхищаешься кем-то только за его принадлежность к группе людей, заслуживающих твоего уважения, то делаешь ту же самую ошибку. Имперский Орден говорит, что никто не имеет права выделяться из толпы, стремиться к достижению личных целей или обладанию тем, чего нет у других. Магия открывает перед одаренными людьми множество возможностей, дает им ощущение силы и внутренней свободы. Но если люди будут свободны, власть Ордена падет. Вот почему наши враги так ненавидят магию и хотят уничтожить ее в людях. Орден считает, что любое личное достижение – грех, поскольку основано на самолюбовании, а значит, все достижения – зло. Вот почему они проповедуют, что ради цели искоренения такого зла, как магия, оправданы любые средства, могут быть принесены любые жертвы. Орден убежден, что чем внушительнее жертвы, принесенные на алтарь их идей, тем лучше будут плоды. – Ричард продолжал говорить терпеливо, но с большой убежденностью в голосе. Лорду Ралу часто приходилось объяснять самые очевидные вещи самым разным людям, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие из этих людей стали потом его верными соратниками. Многих из них уже нет в живых. Мужчина тяжело вздохнул. Иногда самое важное говоришь где-то на бегу. Или на ветру, как сейчас. Дженнсен превратилась в слух. – Со своей стороны мы верим в то, что ценна каждая жизнь и все достижения человека принадлежат только ему. Достичь самоуважения ты можешь только сама. Любая группа, которая готова его тебе обеспечить, требует слишком дорогую плату, надевая на тебя взамен оковы рабства.

Дженнсен долго смотрела на брата.

– Вот поэтому-то я всегда хотела, чтобы меня принимали такой, какая я есть, – наконец улыбнулась она. – И еще я всегда думала, что это страшно несправедливо: преследовать меня за то, какая я уродилась.

– Да, именно так, – сказал Ричард. – Если ты гордишься тем, чем обладаешь, то не позволяй никому привязывать тебе к какой-нибудь группе, и сама никого не связывай. Пусть каждый будет тем, кто он есть. Понимаешь, о чем я говорю? Меня нельзя ненавидеть за то, что мой отец был таким жестоким, и нельзя мною восхищаться только благодаря заслугам моего великого деда. У меня, Ричарда Рала, есть право и обязанность достойно прожить собственную жизнь и самому совершать те поступки, которые я пожелаю – благородные и возвышенные, либо низкие и жестокие. И пускай люди судят меня по ним. Ты – Дженнсен Рал, и только ты проживешь свою жизнь.

Дальше по склону они спускались в тишине. Девушка все так же задумчиво смотрела вперед, думая над словами брата.

Кэлен облегченно вздохнула, когда они оказались под сенью огромных сосен. Путники шли через заросли бальзамина вниз по склону к месту, где выступающая вперед скала, казалось, может послужить надежной защитой. В этом месте будет просто построить укрытие, утеплив его оградой из ветвей.

Топором Тома Ричард срубил на шесты несколько молодых сосенок и врыл их в землю у скалы. Пока он связывал шесты гибкими корнями деревьев, Дженнсен, Кэлен и Кара собирали ветви, чтобы покрыть ими землю и укрытие.

– Ричард, как ты собираешься освободить Бандакар от Имперского Ордена? – спросила Дженнсен, притащив охапку ветвей бальзамина.

Ричард поднял тяжелую ветвь и принялся привязывать ее к шесту.

– Не думаю, что я смогу это сделать. Сейчас мне важно получить противоядие.

– Ты не собираешься помогать этим людям? – удивленно взглянула на него сестра.

Он оглянулся через плечо.

– Они меня отравили. Грош цена их самооправданиям. Важно то, что эти люди собирались убить меня, если я откажусь выполнить их требование, если я не сделаю за них грязную работу. Они думают, мы – дикари, а они выше, чем мы. Бандакарцы не считают наши жизни чем-то ценным, потому что мы не принадлежим их обществу. Почему тогда я должен ценить их жизни выше наших? Я отвечаю прежде всего за мою жизнь, за то, чтобы получить противоядие.

– Понимаю, о чем ты. – Дженнсен протянула брату следующую ветку. – Но я по-прежнему думаю, что если мы изгоним Орден и этого Николаса, то это поможет и нам.

– С этим я согласен, посмотрим, что можно сделать, – улыбнулся Ричард. – Но чтобы помочь им, мне надо убедить Оуэна и его людей приложить некоторые усилия, чтобы помочь самим себе.

Кара саркастически усмехнулась.

– Это будет хороший трюк – научить овец быть волками.

Кэлен согласилась. Она думала, что убедить Оуэна и его народ защищать себя было более трудной задачей, чем им пятерым выдворить Орден из Бандакара. Ей было интересно, о чем думает Ричард.

– Ну, так как мы здесь, перед лицом Ордена, не кажется ли вам, что пора мне все наконец рассказать? – предложила Дженнсен. – Интересно было бы узнать, почему вы все время делаете друг другу странные глаза и о чем-то шепчетесь вдвоем.

Ричард уставился на нее, а потом перевел взгляд на жену.

Кэлен положила охапку ветвей на землю.

– Дженнсен права, – согласилась она.

Ричард выглядел несчастным, но кивнул и сел на охапку ветвей.

– Почти два года назад Джегань ухитрился использовать магию и начать эпидемию чумы. В самой болезни не было ничего магического, она носилась по городам, выкашивая сотни и тысячи людей. Так как ее вызвали с помощью магии, я нашел способ остановить это, тоже при помощи магии.

Кэлен не верила, что такой ужас мог быть остановлен таким простым способом, воспоминания вызвали у нее дрожь. По лицу Дженнсен она поняла, что та тоже в ужасе.

– Чтобы вернуться из того единственного места, откуда Ричард смог остановить чуму, ему пришлось самому заразиться, – продолжила Кэлен, опуская подробности. – Если бы он этого не сделал, то был бы жив, но одинок. Был бы одинок всю свою жизнь и умер в одиночестве, никогда не повидав больше меня. Твой брат заразился чумой ради того, чтобы вернуться и сказать мне о своей любви.

– Разве ты не знала, что он тебя любит? – удивленно раскрыла глаза Дженнсен.

Кэлен чуть улыбнулась.

– Как ты думаешь, вернулась бы твоя мама из мира мертвых, чтобы сказать тебе, что любит тебя, хотя ты знаешь об этом?

– Да, вернулась бы. Но зачем нужно было заражаться? И откуда вернуться?

– Из места, называемого Храм Ветров, который находится наполовину в мире мертвых. – Ричард показал на перевал. – Это как граница, которая находится одновременно и в мире живых, и в мире мертвых. Храм Ветров запрятан в подземном мире. Так как я пересек границу миров, духи назначили мне цену за возвращение.

– Духи? Ты видел духов? – спросила Дженнсен. Ричард утвердительно кивнул. – Зачем они ее назначили? – недоумевала она.

– Дух, который ее назначил, был духом Даркена Рала.

У Дженнсен отвисла челюсть.

– Когда мы нашли лорда Рала, он умирал, – сказала Кара. – Мать-Исповедница отправилась в опасное путешествие через портал, одна, чтобы найти лекарство. Ей удалось его привести, когда Ричард был на грани смерти.

– Я использовала магию, чтобы разрушить другую магию, ставшую причиной болезни Ричарда, – пояснила Кэлен. – Магия, которую я вызвала, были три шима.

– Шимы? – переспросила Дженнсен. – Что это такое?

– Шимы – порождение магии подземного мира. С их помощью можно пересекать мир мертвых. – Кэлен задумалась, погрузившись в воспоминания. – К счастью или несчастью, я ничего не знала о них. Они были созданы во время Великой войны, чтобы остановить магию. Шимы – особые живые существа, лишенные души. Они принадлежат подземному миру и способны разрушать магию этого мира.

Дженнсен выглядела смущенной.

– Но каким образом они это делают?

– Не знаю. Но их присутствие в этом мире, так как они часть иного мира, вызывает разрушение магии.

– А их можно вернуть обратно?

– Мне удалось это сделать, – ответил Ричард. – Но пока они были здесь, магия начала разрушаться.

– В тот день, когда я их вызвала, было положено начало цепи событий, – с грустью сказала Кэлен. – Шимы давно в подземном мире, но ход событий уже не остановить.

– Этого мы точно не знаем, – произнес Ричард, скорее обращаясь к жене, чем к Дженнсен.

– Ричард прав, – подтвердила Кэлен. – Точно мы не знаем, но у нас есть причины так думать. Пала граница Бандакара. Время, когда это произошло, совпадает со временем, когда я выпустила шимов. Одна из тех ошибок, о которых я тебе говорила, Дженнсен.

Девушка кивнула, смотря на нее.

– Но ты сделала это случайно. Ты не знала, что так произойдет. Ты не знала, что граница падет, а Орден вторгнется в Бандакар и захватит его народ.

– Но разве сейчас это важно? – с горечью произнесла Кэлен. – Именно я всему виной. Я это сделала, и во мне – причина всех бед. Из-за меня может исчезнуть магия. Я способствовала тому, к чему так долго стремился Орден. В результате моего поступка в Бандакаре умерло так много людей, а человечество лишается дара магии. Мы на пороге того, что магия исчезнет из мира. И все из-за меня.

Дженнсен застыла.

– Ты жалеешь об этом? Жалеешь, что вызвала нечто, уничтожающее магию?

Кэлен почувствовала, как Ричард обнял ее за талию.

– Мне знаком только мир магии. Я стала Матерью-Исповедницей еще и для того, чтобы защищать людей. Я тоже создание магии, она во мне. В магии есть прекрасные вещи, которые я люблю. Они часть моего мира.

– Ты боишься потерять то, что так любишь? – сочувственно спросила Дженнсен.

– Но не больше всего на свете. – Кэлен улыбнулась. – Я стала Исповедницей, потому что верила в законы, которые защищают людей, давая им право на собственную жизнь. Я не хочу, чтобы художник потерял способность творить, певец – петь, а человек – разум. Магия сама по себе не так важна. Я люблю все цветы и хочу, чтобы все они цвели. Ты прекрасна, Дженнсен, дорогая. Я очень тебя люблю и не хочу потерять. Каждый имеет право на жизнь. У каждого человека должен быть выбор, вот во что мы верим.

– Ну, думаю, в мире без магии я могла бы стать королевой, – пошутила Дженнсен, когда Кэлен мягко коснулась ладонью ее щеки.

– И королевы склоняются перед Матерью-Исповедницей, – кинув новую охапку бальзамина, сказала Кара. – Не забывай об этом.