29

Энн услышала дальнее эхо шагов в пустых темных коридорах Народного Дворца. Она не знала, день был или ночь. Энн потеряла счет времени, сидя в полной темноте. Она зажигала лампу только когда они приносили еду, или она писала Верне, или когда ей было так одиноко, что хотелось побыть хотя бы в компании крохотного огонька.

Здесь, в месте рождения Ралов, ее сила была так слаба, что она с трудом зажигала лампу.

Энн боялась зажигать лампу слишком часто и израсходовать масло, поскольку не была уверена, что ей принесут еще. Она не хотела остаться без света, и потом узнать, что больше ничего не получит. Она боялась потерять этот слабый огонек, эту крохотную искру света.

В темноте Энн вспоминала свою жизнь и то, над чем так долго работала. Веками она вела сестер Света к тому, чтобы увидеть свет Создателя, а Владетель должен быть в том мире, которому он принадлежит, в мире мертвых.

Веками она ждала этого времени, назначенного пророком.

Пять веков Энн ждала рождения того, кто может привести их к свету Создателя, его магии. Того, кто сумеет победить всех, кто скрывает этот свет от мира. Пять веков она работала ради уверенности в том, что избранный сделает все, способное остановить силы, разрушающие магию.

Пророк сказал, что только Ричард сможет сделать это, не позволить врагу опустить серое покрывало на род человеческий, только он может спасти искру магии в людях. Пророк не сказал, что Ричард победит; пророк только сказал, что у него есть шанс принести им победу. Без Ричарда всякая надежда потеряна – это бесполезно. Поэтому Энн думала о нем задолго до того, как он родился, вырос и стал их лидером.

Кэлен казалось, что работа Энн – вмешательство в жизнь других. Она считала, что все заботы Энн вызваны ее страхом. Энн ненавидела эти мысли, потому что иногда она думала, вдруг Кэлен права. Может, Ричард, рожденный свободным, сам выбрал бы путь, который привел бы его к победе в битве. Зедд тоже был уверен в том, что все ключи – только в руках Ричарда, в его свободной воле, в его собственной решимости вести их.

Может быть, это и так. И тогда Энн, пытаясь управлять вещами, которые не следует контролировать, ведет их всех к краху.

Шаги приблизились. Наверно, уже время обеда, и ей принесли еду. Энн не была голодна.

Когда они приносят еду, то ставят ее на длинную доску, которую просовывают в окошко. Натан предпочитал не рисковать и велел охране подавать Энн еду только таким образом.

Они приносили ей разный хлеб, мясо, овощи и мех с водой. Хотя еда была вкусной, она не доставляла Энн никакого удовольствия. Даже самое великолепное блюдо не покажется аппетитным в тюрьме.

Когда она была аббатисой, иногда Энн чувствовала себя зажатой в тисках своего положения. Последние годы она почти не заходила в обеденный зал во время трапезы. Все чувствовали себя неловко, обедая в присутствии аббатисы. Это вызывало у сестер беспокойство и тревогу.

Энн понимала, что определенная дистанция, уважение были необходимы для поддержания порядка. В месте, где вокруг были одни заклинания и замедлялось даже время, было важно поддерживать порядок. На вид Энн было около семидесяти, но на самом деле она была куда старше. Процесс старения был замедлен заклинаниями, опутывавшими Дворец Пророков. И это позволяло ей жить уже тысячу лет.

Конечно, хорошая дисциплина принесла свои плоды. Под ее, как аббатисы, руководством сестры собрались в одном месте. Их было сотни, и многие из них принесли темную клятву Владетелю. Его обещания очень привлекательны. Но это – иллюзия. Женщин, которые видели, как все за пределами Дворца стареет и умирает, а они остаются молодыми, привлекало бессмертие.

Сестры, имевшие детей, отправляли их за пределы Дворца, чтобы их потомки смогли прожить нормальную жизнь. Потом они видели, как их дети росли и умирали, как их внуки росли и умирали. Для женщины, которая наблюдала постепенное иссушение и смерть тех, кого она знала, оставаясь в то же время молодой, привлекательной и желанной, бессмертие было очень заманчиво. Оно не позволяло облететь лепесткам.

Старение – последний этап, конец жизни. Старение во Дворце Пророков занимало много времени. Энн старела веками. Быть молодой так долго – это чудесно, но быть так долго старой – совсем другое дело. Сама жизнь казалась Энн удивительной, несмотря на то, как много ей лет, и чему она научилась. Но не все так чувствовали.

Теперь, когда Дворец уничтожен, все останутся в том возрасте, в котором их застало разрушение. То, что некоторое время назад представлялось Энн будущим, растянутым на несколько чудесных следующих столетий, теперь окажется для нее коротким мигом, не больше десятка лет.

Аббатиса не хотела прожить их в этой темной дыре, вдали от света и жизни.

Они с Натаном не производили впечатление людей, которым уже за тысячу лет. Энн не знала, как это, жить обычной жизнью, без сохраняющего заклинания, но думала, что ощущает свою старость не так, как те, кто прожил обычную жизнь. Она считала, что заклинание, замедлившее ее старение, также значительно изменило и восприятие ею времени.

Шаги приближались. Энн не хотелось есть. Она начинала подумывать о том, чтобы ее оставили здесь голодать. Оставили умереть.

Что хорошего было в ее жизни? Что хорошего она сделала? Создатель знает, как она вела Ричарда к исполнению его предназначения. Но в конце оказывается, что собственный выбор Ричардом способа действия оказывается важнее всего сделанного ею. Не привела бы она его во Дворец Пророков в Древнем мире – ну что ж... Может, это ничего бы не изменило.

Энн услышала, как открывают первую дверь в ее камере. Женщина решила, что не будет есть. До тех пор, пока Натан не придет поговорить с ней.

Иногда вместе с пищей приносили вино. Энн была уверена, Натан делал это для того, чтобы позлить ее. Во Дворце Пророков Натан иногда просил вино. Энн видела перед собой лист, на котором она неизменно отклоняла эту просьбу.

Волшебники опасны сами по себе, а пророки, как волшебники с даром пророчества, – еще более, ну а самые опасные – это пьяные волшебники.

Пророчество опасно само по себе. Даже простое пророчество, просочившееся через каменные стены Дворца, служило началом войн.

Иногда Натан просил женщин. Эти просьбы Энн ненавидела больше всех, потому что иногда их выполняла. Она чувствовала это своим долгом. Сидя в своем заточении, Натан видел мало жизни, а ведь его единственное преступление состояло в том, что он был рожден с особыми способностями. Во Дворце легко можно было найти женщин, готовых иногда посещать его.

Он сделал из этого развлечение – читая пророчество, которое обращало женщин в бегство, прежде чем они успевали поговорить с Энн или успокоить ее.

Без специального обучения невозможно понять пророчества. Пророчество легко понять неверно, если не знать его тайного смысла. Раскрыть пророчество человеку незнающему, все равно что зажечь огонь в сухой траве.

Пророчества не для непосвященных.

Энн скрутило живот при мысли о потерянном пророке. В те времена она иногда тайно брала Натана с собой в путешествия, где они выясняли некоторые стороны жизни Ричарда, а точнее, то, что Ричард будет рожден. Натан – превосходный пророк, он был искренне заинтересован в их победе. Кроме всех своих талантов, он видел варианты пророчеств, и к тому же, когда он видел пророчества, он не скрывал правду и произносил их, как бы жестоки они не были.

Натан всегда носил Рада-Хань, ошейник, который позволял ей и сестрам управлять им, поэтому путешествие вместе с Натаном в действительности не было таким рискованным. Волшебник делал то, что она ему говорила, шел туда, куда она приказывала. Когда бы она ни брала его с собой, Натан никогда не был свободен, потому что носил Рада-Хань.

Но теперь он от него освободился. Теперь он по-настоящему свободен.

Энн не хотела ужинать. Она собиралась вернуть то, что они ей предложат. Пусть Натан позлится, что она отвергает пищу и умирает у него в темнице. Энн скрестила руки. Пусть это будет на его совести. Это заставит его спуститься.

Женщина услышала шаги в первой комнате. До нее донеслись приглушенные голоса. Если бы она могла воспользоваться своим Хань, она бы легко услышала, о чем они говорят. Аббатиса вздохнула. Даже эта ее способность, похищенная формой дворца, оказалась бесполезной. Было бы глупо создать такой дворец и позволить магу слышать секреты, прошептанные за стеной.

Наружная дверь со скрипом открылась. Это что-то новенькое. Никто не открывал наружную дверь с того дня, как ее здесь заточили.

Энн бросилась к двери в своей комнате, к кусочку света, появившемуся, когда открылась первая железная дверь. Она вцепилась в решетки и всмотрелась, стараясь разглядеть, кто там и что делает.

Свет ослепил ее. Она отступила назад, растирая глаза. Она так привыкла к темноте, что яркий свет фонаря показался ей режущей вспышкой.

Энн попятилась от двери, услышав, как в замке поворачивается ключ. С лязгом сняли засов. Дверь приоткрылась. В комнату ворвался прохладный воздух. По стенам запрыгал желтый свет фонаря, который держала рука, затянутая в красную кожу.

Морд-сит.