Эпилог. В рассветных лучах
Ранним утром Рылеев присел на тротуаре, спиной к стене, и поставил бутылку с виски рядом. Пьяно о чем-то подумал. Попытался глотнуть из бутылки, но завалился на бок и тут же заснул.
Снилась ему всякая дрянь – какие-то концерты атональной музыки, неопрятные женщины, звучно облизывающие пальцы, насупленные небритые мужчины с жирными волосатыми животами, столы, залитые дешевым вином.
А когда он проснулся, на дворе было – да, все еще раннее утро. И он сперва не понял, где находится.
Только почувствовал, что лежит в постели.
Он принял сидячее положение и осмотрелся. Комната … спальня … в квартире … с низким потолком. На стене фотографическая репродукция знаменитой картины Айвазовского «Деватый вал».
И. Айвазовский. Девятый вал
Глаза его остановились на женщине, спящей рядом. Оказалось – Людмила, но не та, другая Людмила, менее жесткая, менее искусственная. Улыбающаяся во сне. Он потрогал ее волосы. Мягкие. Тогда он потрогал ее за плечо, и она заворчала сквозь сон беззлобно:
– Суббота на дворе, Рылеев. Можно поспать подольше. Сашка же сказал, что дает тебе выходной. Поспи.
– Какой Сашка?
– Отец Александр. Отстань. Поспи, Рылеев. Я серьезно.
Рылеев соскочил на пол. Оказалось, что на нем трусы. Всю жизнь сплю голый – и вдруг трусы. Почему?
Посмотрел по сторонам и увидел стенной шкаф. Открыл, порассматривал одежду. Запустив руку в шкаф, он вытащил из него – робу священника. И некоторое время смотрел на нее непонимающим взглядом. И сунул обратно в шкаф.
На кухне мальчик и девочка, семи и девяти лет, в пижамах, белобрысые, лопали сухую кашу. Рылеев – в куртке, джинсах и кроссовках – вошел, посмотрел, задумался.
– Привет, папа, – сказала девочка.
Мальчик посмотрел на Рылеева и просто из принципа ничего не сказал.
Рылеев подошел к окну и выглянул.
Кругом стояли прямоугольные кирпичные многоэтажки невероятно противного вида. Инсулы.
Плебеи ездят на общественном транспорте. Рылеев, сообразив, что он теперь плебей, и увидев станцию метро, решил ею воспользоваться. В вагоне Рылеев рассматривал других плебеев, товарищей по социальному несчастью, и пытался что-то вспомнить или понять. Поблуждав по вагону, взгляд его остановился на двух сидящих пассажирах – одного звали, кажется, Анатолий? … мастер на все руки? … а другого … другой был дворецкий в чьей-то квартире. Чьей? Рылеев не помнил. Дворецкий этот, с компьютерным планшетом в руках, был увлечен какой-то игрой, возможно «догони подлого зайца», но вряд ли, судя по выражению лица. Интеллектуалы попадаются даже среди ботаников, и погоня за подлым зайцем – именно на них и рассчитана.
Рылеев вышел из метро и огляделся. И прогулочным шагом проследовал к мосту.
На углу Рубинштейна и Невского его почему-то заинтересовала рекламная тумба с афишей. На афише изображена была улыбающаяся, победоносная полноватая естественным образом светловолосая женщина в окружении таджиков и татар в роскошных таксидо, некоторые со скрипками в руках. Написано было, что это как раз и есть Амелита Нежданова, колоратурное и драматическое сопрано, и что у нее «проект» в концертном зале Мариинского театра, что на Писарева, и дальше – дни и часы концертов.
Перейдя Банковский Мост, Рылеев увидел кафе со столиками на улице, которого не помнил. Может, его и не было раньше! Зазевавшись, он не заметил Светлану – другую, худее, в скобарском прикиде, в бигудях, сварливую, с сумками в обеих руках – и она на него налетела и выронила одну из сумок.
– Смотри куда прешь, сука, козел! – закричала Светлана страшным голосом.
– Простите, – сказал Рылеев. – Позвольте, я вам помогу.
И уже наклонился было поднимать сумку, но Светлана взбеленилась еще пуще:
– Отвали, мудак белобрысый! Уйди, сказала!
Она подняла сумку сама и, ругаясь на чем свет стоит, пошла своей плебейской дорогой. А Рылеев проследовал дальше, к кафе.
Пощупав карман куртки, он выволок из него бумажник и заглянул. На кафе явно не хватало. Даже на кофе. Он решил просто посмотреть, с улицы. Это не важно, что тебе не по карману кафе, деньги – дело наживное, а хоть бы и не так – все равно, лишь бы кафе были, с ними веселее.
Кафе оказалось совершенно прелестное. В нем не было банкетных столов, а были столики на двоих, максимум на четверых. Некоторые из столиков стояли на улице. На столиках не лежали белоснежные скатерти, и вообще скатерти не лежали, а это всегда раскрепощает клиентов, делает их благодушнее, а скатерти в русских заведениях к тому же располагают к пьяным дракам, порче мебели, и оскорблениям официантов.
И клиенты – внутри, и на улице – действительно сидели раскрепощенные, попивая кто пиво, кто кофе. И вежливый улыбчивый молодой официант выбежал и остановился возле госпожи Дашковой, сидящей у одного из уличных столиков с меню в руках.
– Позвольте принять ваш заказ, сударыня! – обратилась к ней полнотелая молодая официнатка, сияя искренней улыбкой. Ей действительно очень понравилась боевая старушенция, опрятная, спокойная, с умными глазами.
– Почему нет, – откликнулась госпожа Дашкова. – Я сегодня уезжаю обратно в Новгород, так что имею полное право шикануть на прощание. А?
– Ваше желание для нашего брат приказ, мадам.
Дашкова лучезарно улыбнулась в ответ, и даже, кажется, подмигнула. Официантка гибко, несмотря на полноту, разогнулась, махнула рукой, и грациозно – опять же несмотря на полноту – прошествовала внутрь. Рылееву почему-то пришло в голову, что ее, официантку, зовут Электра. Почему именно Электра? Кто знает!
Перед знакомой гостиницей стоял на постаменте бюст Екатерины Второй. Бар при гостинице наличествовал, но назывался теперь «Зум. Бар-ресторан». А справа вместо Прозрачности возвышалась над улицей некогда закрытая, перестроенная в спорт-клуб, но недавно вновь восстановленная в правах Церковь Святой Анны Пророчицы. Не очень красивая, но держащаяся с достоинством. И двери церкви стояли распахнутые.
Рылеев зашел в бар.
Интерьер был другой, но не очень противный. Само по себе отсутствие банкетного стола создает интимную атмосферу. Стойка была меньше, чем раньше. Столиков больше. Зато в углу стоял концертный рояль, живо напоминающий рояль в вестибюле … в вестибюле … Рылеев не помнил, что за вестибюль, какой вестибюль. За роялем восседал Цицерон в джинсах и кожанке, похожий на индейца, с длинными чернющими волосами, завязанными в хвост, и играл нейтральный джазовый опус. Посетителей было трое – Вадик в медицинском халате, со стетоскопом вокруг шеи для пущей лихости; Мими в богемных тряпках; и все тот же смуглый мальчик. Все трое сидели за одним из столиков. Мими баловалась стейком, а Вадик, дебил, сука, жрал какой-то салат и запивал пивом. Мальчик, игнорируя бокал с детским каким-то напитком, был целиком поглощен компьютерной игрой.
Мими и Вадик заметили Рылеева и помахали ему, приглашая. Он подошел и молча сел за столик.
– А от чего же мы так грустны, Отец Василий? – спросил Вадик, проглотив листья и покривившись. – Прихожане достали тебя наконец? Может, прейдешь в иудаизм?
– А правда, что стряслось, Рылеев? – поинтересовалась Мими, разглядывая его. – Даже не поздоровался. И где Людмила?
– Э … спит, – сказал Рылеев. – Захотела подольше поспать. Здравствуй. И ты тоже здравствуй, Вадик. Что ты такое жрешь? На диету опять присел? Пузо выросло?
– Нет, это я так, – важно сказал Вадик.
– Рылеев? – сказала Мими.
– Ну?
– Жену дома оставил? Ну и негодяй же ты, Рылеев, – восхитилась она. – А мелюзга с ней?
– А… да.
– Вот и хорошо, – сказал Вадик. – Выпей.
Мими повернулась к Вадику.
– Ты много пьешь последнее время.
Вадик залпом допил пиво и сделал знак бармену. Рылеев заметил, что рядом с пивным стаканом стоит также и пустой тамблер.
– В моей работе пьянство – терапевтическое средство, – оправдался Вадик.
В бар вошел велосипедный курьер, неся в руке желтый конверт, и спросил зычно:
– Кого здесь зовут Вад Димли Бергман?
Вадик поднял руку.
– Это скорее всего я.
Курьер подошел и подал Вадику конверт и планшет. Вадик лихо расчеркнулся, и спросил:
– А, эта … хмм…
– Нет времени, чмо тупое, – перебил его курьер. – Клиенты – не люди. Я все время на колесах. Ну, типа, бывай.
После чего он кивнул и ушел.
Вадик открыл конверт и прокомментировал его содержимое так:
– Богатые детки развлекаются.
– Какие детки? – спросил Рылеев.
– Называются Молодежь За Повышение Морального Уровня, – сказал Вадик. – Дураки. Нароют информации, и посылают письма. В письмах – цифры от одного до десяти, соответствуют Заповедям. Некоторые обведены кружком – те, которые адресат, по их мнению, нарушил. Почти все, кого я знаю, получили такие письма. Теперь, стало быть, моя очередь. Вот, полюбуйся.
Он протянул Рылееву лист, вытащенный из конверта. На листе было написано: «Вы аморальны. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Цифра пять обведена кружком.
– Вот так вот, – сказал Вадик. – Номер пять. Отец Рылеев – Пятая Заповедь это что?
– «Чти родителей своих».
– Ага. Что ж. Ого, не пяльтесь на меня так, люди. Отцу звонил на прошлой неделе. Мать в … э … Нет, вы все-таки не пяльтесь. Судьи доморощенные.
– Никто тебя не судит, Вадик, – возразила Мими. – Это паранойя у тебя.
– Да? Ну вот и не пяльтесь. Где мой дринк? … Эй, Цицерон!
Цицерон перестал играть и посмотрел в направлении Вадика.
– Сыграй что-нибудь жизнеутверждающее.
Цицерон поднялся и пошел к их столику.
Смуглый мальчик подал голос:
– Мам?
– Да, солнышко? – откликнулась Мими.
– А можно Игорь и Алина у нас сегодня переночуют?
– Спроси папу.
Мальчик повернулся к подошедшему Цицерону.
– Па? Ну, пожалуйста? Пожалуйста?
– Уберете после себя? – спросил Цицерон.
– Уберем.
– Обещаешь не прикасаться к роялю?
– Обещаю.
– Ну, тогда – нет.
Мальчик тут же вернулся к своей игре, ворча себе под нос.
– Как дела, Рылеев? – спросил Цицерон, и вдруг спохватился: – Слушай, ты ведь придешь на мой концерт? В следующий четверг, на Петроградской?
– Тебе нужен новый менеджер, – вмешалась Мими.
– Меня устраивает мой теперешний.
– Он дает тебе эти дурацкие номера в жутких дырах. Ты заслуживаешь большего и лучшего. Давай я с кем-нибудь поговорю.
– Нет. Не хочу ничего общего иметь с твоей адвокатской шушерой. Они скучные, глупые, в музыке ничего не понимают, и являются шанрковой сыпью на теле российской юстиции.
– Ты – адвокат? – спросил Рылеев, обращаясь к Мими.
Цицерон, Вадик и Мими удивленно на него посмотрели. Решили, что он пошутил, и захихикали. Подошел бармен со свежим тамблером, полным скотча, к Вадику. Вадик отпил и посмотрел на часы. И сказал:
– Ну, что ж, девочки и мальчики, позвольте доброму жидовскому доктору оплатить данный безобразный счет, а вы за меня заплатите в какой-нибудь следующий раз, чтоб вам всем провалиться, нищеброды.
И вынул бумажник.
– Как твоя жена? – спросил Рылеев.
Вадик посмотрел на него странно.
– В смысле – моя бывшая? Оксана? Ничего себе, я думаю. От злости еще не лопнула, но может скоро лопнет.
В этот момент в бар элегантной походкой вошла Зара в элегантном деловом костюме и присела у стойки. Бармен подошел к ней, и она сказала:
– Скотч со льдом, пожалуйста.
И этим Вадика совершенно убила.
Он встал и как завороженный пошел к бару. Остальные проводили его глазами. Остановившись возле стула Зары, Вадик сказал:
– Здравствуйте. Я – Вадик. Хотите я вас угощу дринком?
Зара ответила деловым тоном:
– Я уж заказала. У меня ланч короткий, долго здесь торчать не могу.
– А вы кем работаете?
– Я агент по продаже недвижимости. А вы врач?
– Да.
– Ужин сегодня вечером вам подойдет? – деловым голосом осведомилась она.
– Да, конечно, с радостью.
Она вынула кошелек и дала ему визитную карточку.
Смуглый мальчик дернул Мими за рукав:
– Мам?
– Да, солнце.
– Папа – подонок.
Мими сердито на него посмотрела, а Цицерон хлопнул его слегка по затылку. Монотонным голосом, и не отрываясь от игры, мальчик сказал:
– Насилие над детьми.
– Чему тебя там учат, в твоей школе? – поинтересовался Цицерон. – Домашнее задание есть на сегодня?
Мальчик ответил, играя:
– Сегодня суббота, алё.
– Из дому не выходишь неделю, – пригрозила Мими.
– Хоть бы что-то новое сказала, – посетовал мальчик, догоняя подлого зайца.
Мими открыла сумочку и вытащила из нее книгу – «Приключения Тома Сойера», авторства Марка Твена. Забрав у сына игру, она всучила ему томик в мягкой обложке. Мальчик закатил глаза.
***
В вестибюле гостиницы Федотова и возрастной джентльмен ждали тележку с чемоданами. И вот наконец она появилась, влекомая смазливым служащим, который, проходя мимо, сказал:
– Такси ждет, дорогие гости.
Джентльмен вынул бумажник, достал купюру, и протянул служащему. Федотова оценивающе посмотрела на парня, и впечатление у нее сложилось приятное. Служащий смутился.
– Благодарю вас. Едете в аэропорт?
– Да, – ответил джентльмен.
– Надеюсь, при следующем посещении города вы снова у нас остановитесь.
– Хмм, – сказал джентльмен, задумавшись степенно.
Они вышли на тротуар – служащий с тележкой впереди, Федотова с джентльменом в арьегарде. Шофер открыл багажник, и служащий принялся с показным усердием грузить туда чемоданы. Джентльмен галантно распахнул перед Федотовой дверцу и оглянулся – еще раз оценить красивую перспективу улицы, и Федотова воспользовалась моментом, посмотрела на служащего, и послала ему едва заметный воздушный поцелуй.
Джентльмен захлопнул за Федотовой дверь, зашел с другой стороны, и уселся в такси сам. Растревоженный служащий захлопнул багажник. Такси умчалось. И в этот момент Цицерон, Мими, смуглый мальчик, Вадик и Рылеев вышли из бара – и при этом Цицерон и Вадик заняты были спором.
– Говорю тебе, Цицерон, – горячо говорил Цицерону Вадик, – у правительства никакой власти нет. Вообще. Это все подставные лица. Лоббисты и корпорации владеют всем. Руководят, конечно, евреи, но и черножопые стараются не отставать. И все это узаконено, прописью прописано, сделать ничего нельзя.
– Кем и где узаконено? – с отвращением спросил Цицерон, уставший язвить.
– Законами.
Цицерон не выдержал:
– Ебаный в рот, доктор, прочти ты наконец Конституцию!
– Везде коррупция, – настаивал Вадик. – Им всем насрать! Что им Конституция!
Цицерон закатил глаза. И сказал, демонстрируя воистину ангельское терпение:
– То, что они не пользуются властью, предпочитая брать взятки, не означает, что у них ее нет, Вадик. Не означает. Понимаешь? Отец Рылеев, подключись к спору, объясни этому дебилу, что к чему, он меня достал.
Рылеев смотрел по сторонам, узнавая все большее количество деталей.
А потом было видение, но не предупредительное, а как-то так. Да и вообще не видение, а, вроде, картинка. Лес какой-то, горы вдалеке, может Альпы, может Крым, сразу не разберешь.
И голос Федотовой сказал:
– Я по тебе скучаю, мой повелитель.
А Рылеев ответил:
– А я по тебе, баронесса.
– Что произошло? – спросила она.
– Понятия не имею. Мы когда-нибудь увидимся?
– Не думаю, – ответила она, помолчав. – Я даже не знаю, как ты выглядишь. Не знаю, как тебя зовут.
– А я не знаю, как зовут тебя. По-моему я женат. А ты? Ты замужем?
– Скорее всего да. Не уверена. А во сне мы друг друга будем видеть?
– Не знаю. Надеюсь.
Конец детективной истории