Глава двадцать первая. Альтер эго
Слегка прихрамывая, морщась от боли, Рылеев шел по улице. Дождь продолжал идти – не очень сильный. Рылеев достал телефон.
На звонок откликнулся секретарь:
– Санкт-Петербургская. Чем могу быть полезен?
– Здравствуйте.
– И вы пореже гриппуйте, чего уж там.
– Меня зовут Василий Рылеев. Мне нужно срочно поговорить с протоиереем Михаилом.
– Повторите, пожалуйста.
– Протоиерей Михаил. Михаил Шевченко. Мы с ним беседовали прошлым вечером.
– Простите, господин … э … Рылеев? Простите, Рылеев. У нас такой не числится.
– Как это – не числится? Он … служит в этой … церковь … возле Малой Морской … на Сенной…
Последовала пауза. Рылеев подумал – не отключилась ли связь? Связь не отключилась.
– Алё.
– Спас-на-Сенной?
– Да.
– Уважаемый, Спас-на-Сенной не восстановлен. Есть проект, но работы не ведутся пока что.
– Что значит – не восстановлен? А что с ним стряслось?
– Взорвали его. Лет пятьдесят назад, может больше. При Советах.
– Ничего не понимаю.
– Как, вы говорите, зовут вашего протоиерея?
– Михаил Шевченко.
– Подождите минуту, пожалуйста.
Рылеев продолжал шагать, прихрамывая, держа телефон возле уха. Вскоре секретарь снова объявился на связи.
– Господин Рылеев?
– Да.
– Василий Рылеев?
– Да.
– Тот самый?…
– Пусть так. Мне нужно поговорить с Михаилом Шев…
– Михаил Шевченко не числится у нас уже лет двадцать.
– Не понял. Не числится? Как это?
– Говорят – постригся в монахи. Но это слухи. Хотите, я вас еще с кем-нибудь соединю? Есть один новенький, страшно тупой, но душа хорошая очень, безгранично добрый паренек.
– Спасибо, не нужно. До свидания.
Рылеев выключил связь. Дождь снова усилился.
Церковь стояла целехонькая. Стандартное позднее русское барокко, похоже на Растрелли, возможно Растрелли и есть. Какой еще Квасов, Квасов на Украине строил в основном. Никто ее не взрывал, что за мистификации на гладкой местности! Какие-то полулегендарные старинные «фурцерованные хрущики», не дать не взять, замороченные чайной отвагой диссиденты, не ходи ко мне Никита!
Рылеев подошел ко входу, положил руку на массивную ручку двери. Заперто. Он огляделся и слегка испугался. Он и раньше был напуган, но смелость есть преодоленный страх. А тут подступило. Застучал в дверь кулаком и закричал:
– Открывайте! Дом Божий должен быть открыт всем страждущим, круглые сутки! Откройте! Во имя человеколюбия!
Позади него кто-то сказал, и голос показался Рылееву очень знакомым:
– Не строй из себя дурака, никто не поверит.
Рылеев обернулся. Пробрало.
Альтер Эго сидел на нижней ступеньке, в одежде священника, и смотрел на Рылеева через плечо.
Дождь как-то незаметно стих и прекратился, взял передышку.
– Иди сюда и садись рядом, – сказал Альтер Эго. – Сигареты есть?
Рылеев спустился и сел. Попытался сунуть руку в карман и сморщился от боли.
– Давай помогу, – сказало Альтер Эго. – А то трудно – с одной-то целой рукой.
По внешнему виду он был точной копией Рылеева – хотя бы потому, что отличался от представлений Рылеева о себе в худшую сторону. Менее стройный, чем хотелось бы, морщин больше, волос меньше, манера говорить, чуть прищурив один глаз – Рылеев сразу пообещал себе этого больше не делать, если останется в живых.
Альтер Эго вынул у Рылеева из кармана пачку и зажигалку. Разживился сигаретой и предложил Рылееву. Дал Рылееву прикурить, закурил сам. Положил пачку и зажигалку обратно в карман Рылееву. И сказал:
– Предупреждая все твои глупые и скучные вопросы: Я та часть тебя, от которой ты планомерно отказываешься. Которую игнорируешь. Которая не имеет права голоса в твоих абсурдных, не побоюсь этого слова, деяниях.
– Мой ангел-хранитель?
– Не валяй дурака, просил ведь. Другое «я». Альтер Эго. Твоя совесть, твой духовный аспект. Часть, у которой прямая связь с Провидением.
– Да я понял, понял. … А дверь почему заперта?
– Поздно. Не все церкви могут себе позволить платить ночному сторожу. Тем более церковные здания, которых на самом деле нет.
Рылеев оглянулся на церковь. Подумал. И сказал:
– Священник говорит, что я знаю, что делать. А теперь оказывается, что его тоже нет. Церкви нет, священника нет.
– Людей вокруг.
– Да, и людей вокруг тоже нет. А ведь не очень поздно еще. И дождь перестал.
– Игнорировать меня ты волен, Рылеев, но я ведь все равно за собой таскаюсь. И все знаю. Не нужно кривить душой, это в данном случае ужасно глупо.
Он вынул из кармана фляжку и протянул Рылееву.
– Выпьешь?
– Выпью.
Он взял фляжку и сделал глоток. И удивился.
– На небесах предпочитают коньяк?
– Ты да я, Рылеев – вечные эпикурейы в чистом виде. Ну так скажи мне, и себе тоже – вот, мужик бежит, хромая, по улице, погода не слишком ласковая, бежит и стучит кулаком в серьезную такую, тяжелую дверь, рискуя вывернуть себе кисть – наверняка у него что-то на душе накопилось, хочется снять тяжесть, или попросить Бога о помощи. В чем дело, Рылеев? Что тебя гложет? Разъясни мне, а заодно и себе. Признайся. Отведи душеньку – легче станет, честное слово. Оно может и боязно поначалу, но сколько ж можно тянуть, а, Рылеев? Колись давай.
Рылеев сделал еще глоток и передал фляжку своему Альтер Эго, и тот тоже приложился.
– Я хочу, – сказал Рылеев, – чтобы Федотова была в безопасности.
– Ага. Только Федотова?
– И все остальные, разумеется. Ты что, я ж не Калигула.
– Не поздновато ли для некоторых из них?
– Это частично моя вина, да? Правда? Обвинение предъявлено?
– Очнись, мужик. Не нужно отрицать очевидное. У Спокойствия до объединения было два хозяина, и одного ты знаешь лично.
Рылеев перестал сопротивляться, перестал гнать от себя мысль, которая давно просилась на рассмотрение и выводы, и сразу многое понял.
– Людмила?
– Один из них выкупил долю другого, – сказал Альтер Эго. – Перед тем, как выйти из игры, другой партнер – скорее всего – взял на себя выживание жильцов из Прозрачности. Время было ограничено, поэтому пришлось прибегнуть к запугиванию, и вскоре стали появляться трупы. Это ясно, надеюсь?
– Да.
– Заметим также, что ни один из тех, кто должен поставить подпись на контракте, пока не пострадал лично, кроме бедной госпожи Дашковой, которая по удачному совпадению приходится Людмиле родственницей. Детей у нее не было, и адвокаты Людмилы наверняка установили, что по смерти старушки внучатая племянница забирает себе все ее имущество. Понятно также, что ни один звонок из Прозрачности блюстителям не дошел до собственно блюстителей. Команда партнера Людмилы все звонки перехватила. Полицейские, следователь, и кто там еще – все это члены команды, чья цель – запугать обитателей здания, чтобы они передали имущество владельцу Спокойствия. За частичную сумму, себе в убыток. Это тоже понятно, чего ж отпираться.
– Я, – сказал Рылеев и запнулся. – Я не хотел в это верить.
– Именно так. Ты уже семь лет не хочешь верить ничему из того, что тебе не подходит. Есть и еще кое-что, что ты от себя гнал, не хотел думать, очень важное.
– Молчи.
– Не связана ли твоя жена с этой командой?
Рылеев обхватил голову руками.
– Вернулись ребята с войны, – безжалостно продолжал Альтер Эго. – И решили не расходиться. Но, конечно же, из-за того, что между тобой и Людмилой существует связь – и многие об этом знают – Федотова не просто член команды запугивателей – она еще и разменная монета в их же игре. Людмила может просто приказать – и Федотову уберут – если ты, после всего, что случилось, будешь упрямиться и отказываться плясать под их дудку. И бывший партнер Людмилы вдруг захочет сделать ей одолжение, ибо он позиционирует себя, как человека, дорожащего своим словом. Он себе в таком виде нравится невероятно. Ну? Говори что-нибудь.
Рылеев молчал.
Среднего возраста бродяга появился из-за угла и потащился мимо них. Увидев двух джентльменов, присевших на ступеньку и мирно беседующих, он возбудился.
– Эй, мужики. Закурить не найдется?
Альтер Эго запустил руку Рылееву в карман, вынул сигарету, и дал ее бродяге. Это побудило бродягу к дальнейшей разговорчивости.
– Вы нынче вечером заняты, ребята?
Альтер Эго снова сунул Рылееву в карман, вынул бумажник, и протянул его бродяге. Бродяга взял бумажник и заглянул внутрь. Содержимое бумажника произвело на него впечатление. Бумажник исчез в многочисленных складках бродяжих одеяний. Бродяга сказал рассудительно:
– Должен вам сказать: вы, ребята, ебнутые. Но это даже хорошо. Я люблю ебнутых. Я…
– Слушай, друг, – сказал ему Альтер Эго, и Рылеев узнал собственную надменно-повелительную интонацию, которая ему сейчас совершенно не понравилась. – Сигарету ты получил, и капусту тоже. Почему б тебе не взять и не оставить нас в покое? Мы тут, типа, беседуем. Частным, так сказать, образом.
Бродяга некоторое время посомневался, но все-таки ушел, что-то бормоча.
Альтер Эго повернулся к Рылееву.
– Пожертвовать Федотовой означает – действительно пожертвовать, дружок мой Вася. Включая те семь лет, которые ты с ней провел.
– Я ее люблю.
– Да.
– Безумно.
– Да. И что же?
– Мне все равно, кто она и что она, чем занимается … Священник сказал, что я знаю, что делать. Да? Это оно и есть? Федотову в жерву?
– Нет.
– Мою любовь к ней.
– Как говорит наша общая знакомая, Людмила, «около того».
Рылеев зажмурился. Когда он снова открывает глаза, Альтер Эго быстро сунул ему флягу. Рылеев сделал несколько глотков.
– Отказаться от Федотовой? Да? Этого хочет Всевышний?
– Бог не купец, Рылеев, и Дом Его – не рынок. Здесь не торгуются. Не говорят, мол, слушай, Бог, если ты исполнишь мое желание, я сделаю то-то и то-то, да еще и пару акций быстро растущих в цене подкину. Здесь человек делает то, что считает нужным и необходимым, и просит Бога лишь о защите и помощи. А Бог поступает так, как считает нужным Он. Впрочем, попробуй, предложи Ему денег. Вдруг согласится.
– Как считает нужным?
– Да.
– И что же будет? Что это – нужное?
– Не знаю, Рылеев. Пути Его неисповедимы. Могу предположить, впрочем.
– Можешь?
– Могу, поскольку есть некоторые полномочия, Рылеев. Ну – проснешься как-нибудь утром, и все кругом другое. Другие друзья, другие враги, другая работа, другая жизнь. Другой мир.
– Без Федотовой.
– Да, Федотовой больше не будет, как не было. Но и трупов не будет. Впрочем, можешь рискнуть и оставить все как есть. И надеяться – не молиться, потому что молиться в этом случае ты не посмеешь – надеяться, что Федотову пощадят.
Он взял у Рылеева флягу и плотно приложился. Сунул флягу в карман. И положил руку Рылееву на плечо.
– Не плачь, Рылеев. Будь мужчиной.
– Значит, просто молиться, – сказал Рылеев, вытирая щеку рукавом.
– Не потому, что ты должен.
– Нет. Потому что я так хочу.
Альтер Эго оглянулся.
Двери церкви стояли открытые. Рылеев, тоже оглянувшись, поднялся на ноги. И пошел по ступеням вверх.
В церкви зажегся свет.
