Посыпь меня сахарком
Мужики были одеты и лежали, аккуратно свернувшись калачиком справа и слева от женщины. Их лиц я не видел, но, присмотревшись, подумал, что не такие уж они и великовозрастные, как мне показалось сначала, – скорее, это были двое парней. Головы их ритмично шевелились – еле-еле, но, если смотреть на них не отрываясь, было понятно, что они не просто лежат, а сосут груди женщины.
– Чего ты? – спросила меня женщина. – Садись.
Я осмотрелся. Кроме дивана, занятого сразу тремя людьми, в комнате не было больше никакой мебели. Я аккуратно сел на пол, подложив ноги под себя.
– Я хотела тебе кое-что сказать, – сказала она, – не копай там. Ты ничего там не найдёшь.
– Совсем ничего? – спросил я.
– Совсем ничего, – ответила она.
– Почему же вы тогда просите меня не копать?
Она посмотрела мимо меня в окно и задумчиво проговорила:
– Значит, ты не хочешь меня слушать.
– Ну почему же? – спросил я. – Я просто хочу понять.
– Есть вещи, которых тебе не надо понимать, – сказала женщина и покачала головой. – Того, что ты ищешь, там нет. Ты найдёшь это совсем в другом месте. Тебе не надо там копать.
– Чего вы боитесь? – спросил я. – Почему мне нельзя копать? Что я найду там?
– Ты ничего там не найдёшь, – сказала мне женщина, – кроме, может быть, нескольких пуговиц.
Пока я пытался сообразить, при чём тут пуговицы, раздался громкий голос проводницы: «Подъезжаем!»
Комната с диваном, женщина и парни медленно растворились.
Я открыл глаза.
Мы подъезжали к дому.
– Душ прямо и направо, туалет прямо и направо, кухня прямо и направо. Вопросы есть?
– Есть. После того как прямо, потом куда?..
– Направо, – сказал я голосом мёртвого конкистадора, ожившего только для того, чтобы кого-нибудь убить. – Ты лучше не теряй времени, иди делай, что тебе нужно, потому что у меня для тебя ещё пара заданий на сегодня.
– Ладно. Тогда в душ я первая!
– Хорошо-хорошо. – Я пошёл к себе в спальню, бросил на пол сумку и включил компьютер. Проверил почту, болталки, личные сообщения. Ничего интересного.
Я снял трубку и набрал номер. Ответили почти сразу:
– Алё?
– Пап, привет, это я. Вы дома сегодня?
– А, привет, да, дома. В гости придёшь?
– На полчасика заскочу.
– А когда?
– Да прям сейчас. В течение часа, может.
– А, хорошо, ждём тебя тогда.
– Всё, давай. – Я сбросил звонок и набрал другой номер. Тут пришлось ждать ответа восемь гудков. В конце концов трубку сняли, и ещё через несколько секунд раздался сонный голос Чеги:
– Да?..
– Привет, это я, Клёст.
– Клёст? Ты знаешь, сколько времени? Блин, сегодня суббота…
– Я знаю, сколько времени, все нормальные люди встали давно. Просыпайся, давай, погода отличная, солнышко светит, удача улыбается смелым!
– Блин…
– Я, в общем, вернулся и смогу прийти. Во сколько вы собираетесь?
– Блин, а чего ты мне звонишь? Звони Бороде, мы ж у него встречаемся.
– Потому что мне тебя надо увидеть, балда! Ты придёшь?
– Нууу… а что мне за это будет?
– Я тебя поцелую. Потом. Если захочешь.
– Господи, ужас какой, я тогда не приду и телефон сменю вместе с адресом. Блин…
– Я серьёзно, ты будешь?
– Ну если серьёзно, то я не решил ещё. Ты для этого меня разбудил посреди ночи?
– Посреди какой ночи?! Полдень скоро. Солнце в зените. Приходи, короче. Я приведу девушку с пятым размером груди.
– Чувак, я приду.
– Вот, я знал, что это сработает. Только ответь всё-таки на мой первый вопрос: вы во сколько собираетесь?
– В семь. Но пятому размеру там будут рады в любое время, зуб даю.
– Это я и без тебя знаю. Давай, до вечера.
Я положил трубку, протёр пальцами глаза и вышел в коридор. Ванная только что освободилась.
На полочке под зеркалом стояла батарея незнакомых мне баночек, тюбиков и бутылочек. А я уже отвык от всего этого. Самое странное и неуловимое в изменении статуса – вот ты живёшь сам, а вот с кем-то, а вот опять сам – это всякие бытовые мелочи. Одежда, которая пахнет человеком, ушедшим из твоей жизни навсегда. Чулок, неожиданно найденный во время генеральной уборки через полгода. Осиротевшая полочка под зеркалом. Но со временем к этому привыкаешь. И если снова что-то меняется, надо привыкать опять. Я замер на несколько секунд, изучая новый облик моей ванной. Конечно, это всего на несколько дней. Но, чёрт возьми, это будут чертовски странныенесколько дней.
Может, в гостиницу её поселить?
Да ладно, мужик, расслабься.
Я с силой выдохнул и полез под душ.
После напряжённой поездки оказаться опять дома было хорошо. К моменту, когда я наплескался, я успел поверить, что сегодня – суббота, и почти полностью расслабиться. Верба тем временем обжила гостевую комнату и сидела на кухне с блокнотом на изготовку в ожидании чайника.
– А блокнот тебе зачем? Без него чай в горло не польётся?
– Без него я не буду выглядеть всегда готовой к бою, и ты меня выгонишь. Чай будешь?
– Нет, спасибо, попей сама. Значит, задание номер один. Вот тебе компьютер, – я показал пальцем, – там в нём есть Интернет, если поискать. И в нём наверняка есть телефон игренской клиники. Позвони туда и выясни, где этого Клочко можно найти. Если будут задавать дурацкие вопросы, скажи, что по срочному личному делу, предложи оставить свой номер, чтоб он перезвонил. Этот трюк обычно работает.
– Сегодня же суббота? – спросила Верба, оторвавшись от блокнота, где тезисно записывала мои слова. – Там кто-то есть вообще?
– Это больница, они круглосуточно работают. И круглогодично. Там всегда кто-нибудь есть.
– А если я его найду, что дальше делать?
– Скажи, что нам нужно поговорить с ним по поводу тростниковых волков. И спроси, когда и где это можно сделать. Скажешь, что это не телефонный разговор, если что. Я думаю, трудностей не будет.
– И на когда забивать стрелку?
– Любой день, любое время. Более важных дел у нас сейчас нет.
– Ага, поняла.
– Теперь задание номер два. Когда везде дозвонишься и со всеми поговоришь, сходи в банк.
– Ну, банки точно по субботам закрыты.
– Этот открыт. Он здесь, за углом, вот я тебе адрес написал, если заблудишься. Вот тебе деньги… – Я дал ей стопку купюр. – Тебе надо с их помощью пополнить вот этот карточный счёт, я здесь всё написал. Если будут вопросы – звони, мой телефон ты знаешь.
– Сумма пополнения должна совпасть с той суммой, что ты мне дал? – игриво спросила Верба.
– Можешь на большую сумму пополнить.
– А ты сам где будешь?
– Мне надо кое-куда съездить, я потом вернусь, и мы пойдём пообедаем.
Я поднялся, похлопал себя по карманам, проверив, ничего ли я не забыл, и пошёл к выходу.
– Клёст?
– Что?
– А ты мне ключи дашь?
Вот чёрт!
– Да, конечно. – Я залез в комод, достал связку ключей и снял ключ от входной двери. – На, держи. Извини, из головы вылетело. С непривычки.
Дверь открыла мама. Мы обнялись.
– Сыно-ок, – ласково протянула она и начала причитать, сетуя на то, как редко я прихожу к ним в гости. Вот в такие минуты начинаешь жалеть, что не живёшь в другом городе.
– Мам, я на прошлой неделе заходил.
– Не обманывай. Ужасно давно тебя не видела!
Отец сидел на своём обычном месте, в кресле возле окна. На столе перед ним, как обычно, лежал гигантский цветной каталог, раскрытый на рулонах нихрома.
– Привет, привет, – степенно произнёс он и привстал с кресла, чтобы пожать мне руку. – Как твои дела? Как одесситы?
– Идиоты твои одесситы. В плохом смысле этого слова, прости. Я им кучу рекомендаций давал и сначала, и в прошлый приезд – они ничего не слушают. Я думаю, они себе отольют какую-то безумно дорогую болванку, расписанную, как Сикстинская капелла, с глубоким звуком гигантской кастрюли.
Отец грустно развёл руками:
– Что ж, ты не можешь отвечать за решения заказчика. Увы, таков этот хлеб. Ты говоришь, тебе платят на это деньги, но слушать тебя или нет – решают другие люди.
– Моя совесть чиста. Я хорошее заключение им написал.
– Ну, – отец подумал и кивнул головой, – это главное.
– Слушай, пап, у меня к тебе дело. Ты же ещё общаешься с этим… волшебником, который может определить состав сплава по образцу? Можно к нему обратиться с очередной просьбой? Я ещё его терпение не исчерпал?
– А что такое? Что тебе нужно определить?
Я достал из кармана половину жетона и протянул отцу. Он аккуратно взял её, поднёс к свету и присмотрелся.
– Да нечего тут определять, – сказал он и пару раз щёлкнул по жетону ногтем, – обычная латунь.
– Меня смущает блеск. Я хочу знать, чем её легировали, есть ли там какие-то особенности, короче, всё, что он сможет сказать.
Отец покрутил жетон вправо-влево и кивнул головой:
– Ладно, попрошу волшебника.
Он закрыл книгу перед собой и ещё раз внимательно посмотрел на жетон.
– Знаешь что…
– Что?
– Не нравится мне это. Это ведь… как он там называется…
– Это солдатский жетон времён Второй мировой войны, папа. Не переживай, тут всё легально и честно. Меня попросили кое-что выяснить, и всё. Раз уж у меня есть опыт…
– Я бы предпочёл, чтобы у тебя не было этого опыта.
Отец сердито посопел, потом успокоился, встал, обнял меня за плечи, и мы пошли на кухню.
Мама уже накрыла на стол, причём похоже было, что они собираются принимать в гости футбольную команду, которая не ела три дня. С большим трудом мне удалось отбиться и убедить их, что у меня сегодня обед со специально приглашённым коллегой, который очень обидится, если я поем без него. Потом ещё пятнадцать минут ушло на объяснение, что это за коллеги могут быть мною специально приглашены и зачем. И ещё пять минут – чтобы объяснить, почему я не пригласил этого коллегу к ним, ведь они бы с удовольствием накормили нас обоих. Я искренне поблагодарил сам себя за то, что сразу повёл разговор о коллеге в мужском роде и мне не пришлось ещё полчаса объяснять, что это у меня за коллега-женщина.
Мы попили чаю с прекрасной маминой выпечкой, и я откланялся.
Верба выполнила оба задания с честью. Пока нам несли заказ, она вкратце описала мне свои телефонные злоключения. По её словам, ей пришлось пробить железобетонную оборону целого батальона медсестёр, прежде чем у неё всё-таки взяли номер мобильного телефона с обещанием передать его доктору Клочко. И уже через пять минут перезвонил доктор. Едва он услышал волшебное словосочетание, тут же предложил встретиться. Она договорилась на завтра, на одиннадцать утра.
– Надеюсь, это не слишком рано? – спросила она лукаво.
Я сказал, что готов встречаться с доктором хоть ночью в бурю на краю земли.
Деньги она Хаиму перевела, в доказательство чего дала мне квитанцию о пополнении счёта. Я похвалил её и без паузы начал готовить Вербу к знакомству с моими друзьями. Мне этот трюк всегда удавался с трудом, потому что практически невозможно объяснить неискушённому человеку, что одетые в рваные свитера небритые недоросли, матерящиеся через слово, на самом деле умнейшие люди с душой кристальной чистоты. Но Верба, похоже, была из искушённых.
– Нечего меня пугать своими друзьями, – сказала она уверенно, – у меня у самой такие друзья, что приснятся ночью – топором не отмахаешься. Я думаю, что ты дружишь с милыми и приятными людьми, и с удовольствием схожу с тобой к ним в гости.
Я успокоился и уже с некоторой иронией наблюдал дома за её предвечерними приготовлениями, не слишком, впрочем, интенсивными: подкрасилась, расчесалась и что-то совершенно неуловимое поменяла в гардеробе. Вот ещё одна вещь, от которой я уже успел отвыкнуть: эта женская одежная неуловимость. Вроде бы одета во всё то же самое – но выглядит как-то… по-другому. И всё тут. Я сказал ей какой-то дежурный комплимент, мы загрузились в такси и поехали.
Уже войдя в подъезд, я услышал обычный громогласный смех и голоса, пытавшиеся его перекричать. Я позвонил, и через несколько секунд Борода открыл мне дверь со словами:
– Правда, да? Клёст, подтверди. – И кивнул в сторону комнаты.
– Конечно, – сказал я и крикнул громче, чтобы в комнате было меня слышно: – Разумеется.
– А о чём речь? – переспросил я Бороду, снизив голос до шёпота.
– О ЧМЯКе, – так же тихо ответил мне Борода. – Я говорю, это был позор, а не футбол.
– А ты не прячься за чужие спины! – кричал из комнаты Кун.
Мы разделись и прошли внутрь.
Квартира, где мы всегда собирались, досталась Бороде по наследству, сам он жил в другом месте. Борода собирался эту квартиру продать, но для этого вроде бы надо было сделать здесь ремонт, а для этого надо было выделить деньги и время, и всё это было лень, в общем, квартира оставалась в своём первозданном виде. Сейчас уже редко увидишь такие советские интерьеры в домах у людей моложе сорока – комната со старыми, отклеивающимися обоями, туалет с крашеными стенами и, главное, чудовищно ностальгическая советская кухня с разваливающимся столом и табуретами, покрытыми уже выцветшей белой краской, эмалированной раковиной, советской газовой плитой и цветными ПХВ-плиточками на полу. Мы прошли в комнату, где вокруг стола, ломящегося от яств – салатов, блюда с окорочками и трёх бутылок текилы, стояли кровать, кресло и три стула.
– А тебя чемпионат чем не устраивает? – спросил Кун, когда мы вошли.
– Это был первый серьёзный удар по футболу, – сказал я, – от которого он так и не оправился.
– Вот-вот, – сказал Борода, входя на кухню вслед за нами, – футбол умер.
Все уже были в сборе. Очевидно, слухи о пятом размере распространялись у нас дома быстрее, чем слухи о поисках мёртвых людей в Одессе.
– Футбол умер в две тысячи четвёртом, – поправил я Бороду и представил всем Вербу, а затем по очереди представил ей сидящих за столом. Все приветливо поздоровались, кроме Высокого, который буркнул что-то нечленораздельное.
– Как дитё? – спросил я его, пока Китюня рассуждала, что наконец-то она перестала быть здесь единственной особой женского пола, не считая настурции; кто-то рассказывал Вербе, что со мной нельзя связываться; Борода рассуждал о смерти футбола, а все присутствующие мужчины стоически боролись со взглядом, который притягивался магнитом пятого размера. – Какает?
Я смутно представлял себе, что такое маленькие дети, но точно знал, что самый важный вопрос – какает ли малыш.
– То какает, то не какает, – тоскливо ответил Высокий.
– А жена как? – спросил я.
– Тоже то какает, то не какает, – ответил он равнодушно и посмотрел на меня.
– Что с ним? – спросил я Бороду.
Борода пожал плечами.
– С женой поссорился?
– Не знаю, спроси его сам.
– Что с тобой? – спросил я Высокого.
– Жизнь – дерьмо, – сказал он, и я понял, что он всё-таки поссорился с женой.
– Вот-вот, – сказал Кун, – давайте лучше выпьем.
Борода критиковал сборную Греции с её чудовищным антифутболом, а Кун прибавил громкости на магнитофоне, чтобы его заглушить.
– Ты не затыкай оппонентам рот, – сказал я, – я вообще перестал смотреть футбол после победы Греции в финале.
– Ну вот что это за снобизм? Вот этот вот, – Кун показал на Бороду, – мне всё время твердит про какие-то «футбольные страны» и «нефутбольные страны». Где он нашёл этот «футбольностраномер», который определяет, в какой стране можно проводить чемпионат мира, а в какой – нельзя?
Я пожал плечами:
– Ты же смотрел игру Италии и Южной Кореи? Ты ведь это видел, верно?
– Видел. Ну что, бывают хорошие игры, бывают лажовые игры. В этом вся суть! Без этого было бы неинтересно. Вот скажи, ты тоже, как этот придурок, не смотришь больше футбол?
– Не смотрел действительно, – кивнул я, – с 2004-го и до этой весны. Потому что выяснилось, что на любой антифутбол может найтись свой антиантифутбол, что и показала нам сборная Украины, высадив греков из отбора.
Магнитофон заиграл первые аккорды «Work it out», а потом запел голосом Джо Эллиота.
– Ой, выключи это, – сморщился Высокий.
– Ты не любишь «Деф Леппард»? – поражённо спросил Чеги.
– А за что их любить? За педерастическое это блеянье? «Посыпь меня-а сахарком». – Высокий не попадал в ноты, и строчка прозвучала действительно ужасно.
– Ну хотя бы за офигенное название, – сказал Чеги.
– Вот, кроме зачётного названия, у них ничего больше и нет.
– Ты не прав, – сказал Борода Высокому, – у них полно отличных песен: «Make love like a man», «Action».
– Лучшая песня «Деф Леппард» – «Now», – сказал Кун. – Семинотный гитарный переход от куплета к припеву в этой песне, по-моему, вообще один из лучших гитарных ходов в истории рок-н-ролла.
– Лучшая песня «Деф Леппард» – «From the Inside», – сказал я, – только она почему-то малоизвестна, и ни в одном сборнике лучших песен её нет.
Чеги произнёс тост, мы выпили. На магнитофоне заиграла «Kickstart my heart».
– Ой, выключи, – опять сморщился Высокий. – Ну что ты тут какое-то старпёрское дерьмо насобирал…
– А что тебе поставить? – зло спросил Борода. – «Рутс блади рутс»?
– Борода, не слушай его, – сказал Кун, – отличная песня. В ней слышен треск шприца, пробивающего грудину.
– Треск чего? – спросила Верба.
– О, Борода, твой выход, – сказал я, – среди нас есть человек, не знающий всех достоинств Никки Сикса.
– Есть такая группа – «Мётли Крю» – вот это они играют сейчас, – начал Борода, – и у них есть басист, Никки Сикс. Отвязный малый. Однажды, кажется в восемьдесят седьмом, он кололся в гостиничном номере у Слэша из «Guns-n-Rouses» – это, впрочем, тут совсем ни при чём. Слэш потом лет десять оправдывался и рассказывал, что он лежал в другой комнате пьяный в стельку и ко всему этому разврату не имеет отношения. Так вот, Сикс укололся, расслабился и улетел. И улетел так далеко, что у него пошла пена изо рта и начались… как это по-русски… «лёгкий конвульсиё». Какие-то парни, развлекавшиеся там вместе с Сиксом, пока Слэш спал где-то под столом, вызвали «Скорую», и «Скорая» приехала как раз в тот момент, когда сердце Никки Сикса остановилось.
– Что, совсем? – спросила Верба.
– Совсем. Совсемее некуда. Сикс умер. Но по совершенно дурацкому стечению обстоятельств оказалось, что один из врачей в «Скорой» был фанатом «Мётли Крю». Он попробовал было делать искусственное дыхание или, там, дефибрилляцию, но быстро понял, что кина не будет. Тогда он сказал что-то пафосное. Что именно – есть много разных версий, но приходится признать, что история об этом умалчивает. И, как это всегда бывает, когда человек ляпнет что-нибудь пафосное, в нём просыпается герой. Вот и наш врач почувствовал, что что-то такое в нём просыпается. И тогда он взял в руки шприц, полез в холодильник «Скорой», достал оттуда дозу адреналина, набрал его в шприц, а затем с размаха всадил его в грудь Никки Сиксу.
– Как в «Криминальном чтиве»?
– Почти. В «Криминальном чтиве» после этого Мия Уоллес встала и раскрыла глаза. А Никки Сикс не встал. Он был по-прежнему мёртв. Поэтому наш безымянный врач – герой дня – снова полез в холодильник, достал ещё одну дозу адреналина, набрал его в шприц и сделал Никки ещё один укол в сердце. И со второго раза сердце Никки Сикса забилось. Как в «Криминальном чтиве». После этого Сикс написал песню «Kickstart my heart» – «Запусти моё сердце». Вот она, сейчас играет.
Высокий к этому моменту уже разлил и теперь ждал, пока Борода закончит, чтобы сказать свой тост:
– Давайте… давайте выпьем за водку.
– Тогда уже лучше за текилу, – сказал Чеги.
– Отличный тост, – сказала Китюня, – всё равно что прийти на день рождения без подарка и сказать «Лучший твой подарочек – это я».
– Ну всё! Сами говорите себе тосты! – зло выбросил Высокий и выпил.
Китюня кинулась успокаивать Высокого, и все восприняли это как сигнал к тому, что надо пойти покурить.
Потом мы выпили ещё.
Потом Кун что-то колдовал с музыкой.
Потом Китюня пыталась вылезти на стол, чтобы станцевать, опрокинула две миски с салатом, и её еле удержали от того, чтоб она не развалила стол окончательно.
Потом мы выпили ещё.
Потом заиграл «Life is a lemon and I want my money back» Мит Лоуфа, и Высокий стал ко всем приставать с вопросом – не знают ли они, вернули ли всё-таки Мит Лоуфу деньги и где можно занять очередь на возврат.
Потом мы выпили ещё, и я оказался на балконе с Чеги, где он курил, а я – дышал свежим воздухом.
– Ну, чего тебе надо было? – спросил он.
– Штабная структура дивизии СС.
– Блин, Клёст! Ты вернулся на коп!
– Нет. Нет-нет-нет, Че, я никуда не вернулся. Просто у меня тут возник вопрос. Попросили кое-что выяснить, вот и всё.
– Про дивизии СС? А как же твои эти… как их… колокола?
– Колокола никуда не убегут, у них ног нет.
– Слушай, а у меня есть человек, который говорит, что знает, где лежит ещё одно кольцо. Это верняк!
– Че, никаких колец, никакого копа, никаких загадочных друзей. У меня просто один вопрос. Ты мне поможешь или нет?
– Конечно, не вопрос. Что ты ищешь?
– Ты же изучал штабы, верно?
– Я их копал. Ну и читал немного, да. Иначе как же копать-то?
– Шестой отдел дивизионного штаба – это что?
– Чувак, не хочется тебя расстраивать, но с высокой степенью вероятности ты вступил в дерьмо. Именно этот вопрос – про шестой отдел – я ковырял отдельно и очень мало что нашёл.
– Да ну?
– Представь себе! Смотри. Структура штабов и штабные службы дивизий и всех более крупных соединений (корпусов, там, армий) в вермахте были стандартными. Так что в теории это должно быть легко. Но когда ты начинаешь искать информацию, то сразу же обнаруживаешь простой факт: в стандартном штабе пехотного подразделения до сорок третьего года было пять служб.
– Пять? Ты уверен?
– На сто процентов, друг мой. Во всех учебниках, пособиях и уставах говорится о пяти штабных службах. Первая – общевойсковая (1-а – операции, 1-бэ – тыл, 1-цэ – разведка); вторая – управление по делам личного состава, или адъютантская служба, что-то вроде отдела кадров; третья – суд, или юридическая служба; четвёртая – службы обеспечения (4-а – снабжение, 4-бэ – медсанчасть и так далее). Самой молодой службой вермахта была автоколонна – пятая служба. Армия моторизовалась довольно тяжело, есть много…
– Я знаю трогательные байки про Гудериана, – перебил я, – которому говорили, что его дело – овёс возить.
– Ну да. В общем, эта служба была хронологически последней и носила последний – пятый – номер.
– Во всех дивизиях?
– Во всех дивизиях вермахта. Но когда в тридцать девятом стали создавать войска СС, появилась шестая служба.
– Психологическая?
– Хм… как говорят немцы, вот здесь и лежит заяц в перце.
– В русском языке, Че, есть эта поговорка, только она про зарытую собаку.
– Про зарытую собаку может сказать любой дурак. А вот про зайца в перце – только красивый и умный молодой человек в полном расцвете сил. Такой, как я.
– Ты забыл сказать, что ты в меру упитанный. Так что это была за служба?
– Её постоянно по-разному называли. «Психологическая служба», насколько я понял, – эвфемизм, хотя не исключено, что какую-то работу по… скажем так… удовлетворению душевных потребностей солдат… эта служба выполняла. Но для этого в большей степени предназначалась служба 4-дэ – отдел духовенства. В каждом крупном подразделении было по два священника: католический и лютеранский.
– Че, мы не об этом.
– Да-да. Так вот шестой отдел был службой прежде всего политической. Вероятно, эсэсовцы копировали опыт Советской армии с их системой комиссаров, политруков и прочих уродов. Хотя напрямую никаких политических задач перед ней не ставилось… В общем, я довольно долго пытался найти какое-то военное обоснование появлению этой службы, но так и не отыскал ничего. И знаешь, что интересно?
– Что?
– Я не первый, кто не мог однозначно понять, для чего она нужна. Уже в то время от дивизии к дивизии, судя по всему, понимание задач шестого отдела существенно гуляло. В одном месте этот отдел занимался собиранием слухов. В другом – воспитательной работой в войсках или вообще обучением и тренировками. В третьем – связями с местным населением. И так далее.
– Короче, такие военные проститутки?
– Я бы с тобой согласился, если бы не знал, что такое Третий рейх. Я никогда в жизни не предположу, что в элитных подразделениях армии фашистской Германии существовал отдел, который туда приделали «для красоты» и который начальники штабов могли использовать там, где им было удобно.
– То есть ты думаешь, у них у всех была какая-то общая функция, о которой никто не догадывался?
– В точку.
– И какая?
Чеги последний раз затянулся и запустил окурком в урну под окном.
– Если бы я это знал, Клёст, я бы наверняка уже защитил диссертацию, заработал бы кучу денег на разоблачительных псевдоисторических книгах, уехал жить в Лондон и не курил бы сейчас здесь на этом чудовищном балконе, который Борода отремонтирует только в следующем тысячелетии.
– Гипотезы же у тебя какие-то есть?..
– Конечно, Клестяра, у меня полно гипотез. Например, что НСДАП установило контакт с зелёными человечками и в шестом отделе работали техники, отвечавшие за связь с альфа Центавра.
– Да ну тебя!
– А зачем они тебе-то понадобились?
– Человек… хм, которого мне надо отыскать… служил начальником шестого отдела штаба дивизии СС «Дас Райх». Ганс Брейгель, не слышал про такого?
Чеги задумался, потом покачал головой:
– Не… нет, не слышал. И даже если бы и слышал – в вермахте могли быть сотни Гансов Брейгелей. Брейгель – фламандская фамилия, распространённая на западе Германии, а Ганс – вообще одно из самых распространённых немецких имён. И если он служил в шестом отделе, то искать тебе его будет сложно – об этих парнях сохранилось очень мало сведений. Что-то ещё можно найти, если человека переводили из шестого отдела, такое часто бывало после срыва «Барбаросса». Начальников штабных служб отправляли командовать батальонами или руководить снабжением.
– Не тот случай.
– Тогда сочувствую. Чем-нибудь ещё могу помочь?
– Эта шестая служба… она была только в войсках СС?
– Да, только Ваффен-СС. До 1943 года. Дальше Гитлера накрыло окончательно, и он решил поднимать боевой дух войск. Тогда появились знаменитые НСФО – Националсоциалистишен Фюрунгсофицире, детище Рейнике и Бормана, но это были чистые политруки, никакой загадки. Их тоже во внутренней кодировке часто обозначали шестым номером штабной структуры, хотя полагалось писать просто НСФО. В войсках их жутко ненавидели! Про них всё известно довольно хорошо, если хочешь, я тебе целую лекцию прочту.
– Боюсь, Че, – грустно сказал я, – она мне не поможет.
В этот момент Кун с Китюней вышли курить, и мы пошли в квартиру, чтоб оставить их одних.
Высокий уже сидел, обняв Вербу одной рукой за плечи, а другую уперев локтем в стол и сложив пальцы на ней щепоткой. Этой щепоткой он тряс перед лицом Вербы, патетически вопрошая:
– Вот ты мне скажи, где брать новые впечатления? Как разнообразить семейную жизнь?.. Ты знаешь?!
– Конечно, – спокойно отвечала Верба. – Чего ты сразу ко мне с этим вопросом не пришёл?
– И как?
– Назови жену в постели чужим именем – и всё, скуку как рукой снимет. Я тебе гарантирую – ты разнообразишь свою жизнь на все сто! Такого количества новых впечатлений у тебя никогда ещё не было!
Вообще, Верба удивительно легко вписалась в этот бордель. Хотя она была единственным новым человеком здесь, вокруг неё не возникало никакого напряжения. Она молчала, когда хотела, – и это не выглядело смущением, или говорила, когда хотела, – и все её слушали.
Высокий в конце концов выключил магнитофон, нашёл какую-то ненавязчивую радиостанцию и перевёл разговор на трудности с маленькими детьми. Нет, он, конечно, любит своего сынишку, но иногда тот его просто из себя выводит. Верба выслушала его стенания и в ответ начала рассказывать Высокому о романе, который ей недавно прислал один из авторов. В этом романе рассказывалось о всемирном заговоре младенцев. Пользуясь тем, что никто из взрослых людей не понимает младенческого языка, они учредили тайный орден и объединились для того, чтобы сделать всех взрослых своими рабами. А потом стереть им память, чтоб они не пытались от этого рабства освободиться.
– Да-да, – сказал Высокий, – я давно что-то подобное подозревал…
– Знаешь, это забавно вот так, в пересказе, а в романе тональность убойно серьёзная. Такое впечатление, что писал настоящий параноик, который уверен, что так всё на самом деле и обстоит.
– Подожди, – сказал вдруг Высокий, – так а зачем же им всё это нужно? Их и так все обслуживают, кормят, зады им подтирают…
– А кто тебе сказал, что наш мир – это то, откуда они начали? Как раз наша с вами реальность – это и есть результат их заговора.
Все с серьёзными лицами посмотрели друг на друга. Я понял, что мы уже порядком пьяны. Значит, сейчас начнутся поиски вечного двигателя. В прошлый раз перед уходом домой Высокий рассчитал, сколько оленей нужно Санта-Клаусу, чтобы доставить подарки всем детям на Земле в возрасте от одного до шестнадцати лет. Двадцать четыре миллиона оленей, если вам интересно.
По радио заиграли «Ресницы» «Братьев Грим».
– Это с какой же скоростью, – спросил вдруг Кун, подтвердив мои опасения, – надо хлопать ресницами, чтоб взлететь?
– Ууу, – развёл руками Борода, – это надо реактивную тягу рассчитывать. Ты помнишь аэродинамику-то вообще?
– По-моему, это мудрёно, – сказала Верба.
– Вам, гуманитариям, не понять, – сказал Борода.
– Вообще-то я не совсем гуманитарий.
– Да?
– Я окончила физический факультет Одесского университета. По специальности «Астрономия».
– А что, есть такая специальность?
– Ну… университет такой точно есть.
– А как тебя тогда в журналисты занесло? – спросил я.
– А, не спрашивай, – махнула Верба рукой, – бурная молодость.
– И как бы ты рассчитывала подъёмную силу ресниц?
– Ресницы машут, двигаясь сначала в одну сторону, потом в другую, то есть работают дискретно, пульсируя. Я бы рассчитала импульс одного взмаха, а потом считала бы, сколько их понадобится, чтоб оторвать тело от земли.
Секунду все обдумывали это предложение, после чего Кун потянулся за бумагой и ручкой.
– Слушай, ну каждый импульс рассчитывать смысла нет, но логика этого метода проще. Масса человека, который взлетает, – это, я так понимаю, девушка – килограмм пятьдесят, «жэ» с утра было девять и восемь, ну, округлим до десяти, всё равно порядок ищем. Импульс тогда будет рассчитываться через массу загребаемого воздуха.
– Это если допустить, что ресницы вниз гребут, как стальной ковш, а вверх идут такие расслабленные-расслабленные. Потому что иначе она не взлетит никуда.
– Она и так не взлетит никуда, – скептически сказал Высокий.
– Не мешай! – оборвал его Кун. – Площадь ресниц… ну пусть два квадратных сантиметра, по одному на глаз, а амплитуда… ну пусть тоже один сантиметр. Плотность воздуха кто-нибудь помнит?
– Один и два вроде, – сказал я.
– Один и два килограмма на метр кубический… всем остальным, я думаю, можем пренебречь… Имеем: импульс, который ресницы сообщают воздуху, а значит, и телу в обратном направлении, выливается в силу, с которой они действуют на тело, помноженную на время взмаха, то есть Ft= mV, следовательно, Ft= ml/ t, или t 2= ml/ F, где l– расстояние, которое проходят ресницы за один взмах, m– масса воздуха, который загребается ресницами, а Fдолжна уравновесить силу притяжения. На тело действует F= Mg, где M– масса девушки. В свою очередь, масса воздуха может быть рассчитана из плотности и объёма загребаемого воздуха: m= ßv= ß Sl, где ß– плотность воздуха, а S– площадь ресниц. Итого: tравно корню из ß Sl2/ Mg, то есть из… 1,2´0,0002´0,01´0,01/50´10, то есть из 48 умножить на 10 в минус двенадцатой степени, или 6,9 умножить на 10 в минус шестой степени секунд… Таким образом, чтобы оторваться от земли, за одну секунду она должна будет делать 1/ t… – Он достал мобильный и открыл калькулятор. – …Сто сорок две тысячи восемьсот пятьдесят семь взмахов. Конечно, погрешность здесь порядковая, так что пусть будет 150 000 взмахов в секунду.
– Вот это пропеллер!
– Как я и говорил, – опять вставил Высокий, – никуда она не полетит. Если она с такой скоростью начнёт моргать, она с размаху упадёт на спину и разобьет голову о камни.
– Ну да, лучше уж махать ушами, – сказал я, – по крайней мере, они расположены по сторонам головы и будут сообщать телу импульс вертикального подъёма.
– Ну, ушами с такой скоростью махать не легче, чем ресницами.
– Вам, я смотрю, совсем заняться нечем? – весело спросила Верба.
– Да, это так… – махнул рукой Борода. – Мы тут и правда все бездельники. Ну, кроме Китюни, она одна здесь – труженица с постоянным местом работы и месячным окладом.
– А вы что, все копатели?
– Нет, что ты, – сказал Борода, – копают тут только Клёст и Че Гевара, все остальные подбирают то, что плохо лежит.
Диджей по радио объявил новый хит группы «Pussycat dolls».
– Как-как? – переспросил Кун у радиоприёмника.
– «Пуссикэт доллз», – сказала Китюня.
– Это что, название такое? «Пуссикэт доллз»?
– Да, так группа называется, – сказал ему кто-то. – Гёрл-бэнд.
– Да понятно, что не бой-бэнд.
– А мы уже старпёры, верно? Сидим тут, рассуждаем про «Деф Леппард». А тем временем приходят молодые, которые не понимают, что изображено на иконке «сохранить» в виндоуз, потому что никогда не видели трёхдюймовой дискеты. Нам таких названий гёрл-бэндов уже не понять…
– Да что тут понимать! Отличное название! Только всё-таки присутствует ещё некоторая недосказанность. «Пуссикэт доллз», «Вет биверз». Кто-то ведь может подумать, что это в мире животных, а вовсе не то, что надо. Я бы не выпендривался, а назвал группу, скажем, «Хангри анус». Тут второго понимания быть не может.
– Лучше уж так – «Даю в ж…». Сразу и честно.
– Или вот – «Отсосу за еду». Тоже отличное название для гёрл-бэнда.
Борода достал телефон и стал набирать телефон службы такси со словами:
– Всё, начиная с прозвучавшего тут слова «отсосу», официально объявляю вечер закрытым. Последний раз, когда это слово прозвучало… в общем, ничего хорошего не случилось.
– Что, не отсосали? – сочувственно спросила Верба.
Такси приехало на удивление быстро, и уже через пятнадцать минут мы с Вербой выгрузились у меня под балконом. Она слегка пошатывалась, но шла уверенно и говорила ясно: всё время, пока мы поднимались, она рассуждала о том, до какой степени украинцы – чёткая нация. Мы так любим ставить точки над «i», что над некоторыми ставим сразу по две. У неё горели щеки, и волосы свободно летали в воздухе при каждом повороте головы. Она была красива.
Дома я разделся, умылся, заняв ванную раньше Вербы, затем прошёлся к холодильнику и внимательно посмотрел на «Ardbeg». Хм… Не сегодня. На сегодня мне уже хватит.
Я включил компьютер и проверил почту.
В ящике лежало письмо от Хаима.
