ГЛАВА 16
в которой учёный возвращается в Ад и сделка разрывается
"Безумный Дэн" Клэнси тщательно обдумал свой следующий ответ. Он был преступником во
времена Дикого Запада, и никогда особо не интересовался, что ждёт его после смерти; уж слишком
был занят тем, что беспробудно прожигал жизнь. Тем не менее, когда он уступил противнику по
результатам дуэли, его низвергли в бездну, где он поочерёдно встретился лицом к лицу с вечностью,
Лимбом, и охапкой печатных листов. Последнее ужаснуло его больше всего.
Вопрос (Форма UNCH/14/K, Раздел 45, №215) предваряло следующее предупреждение: "Бланк
будет признан недействительным в случае нахождения любого метахронизма". Адское слово
"метахронизм" (хотя он не был уверен, имеет ли оно отношение к Аду напрямую) не было знакомо
Клэнси, и это его пугало. Уже семьдесят шесть раз он безуспешно пытался заполнить бланк формы
UNCH/14/K, но ему никогда не говорили, в чём он ошибался. Трабшоу, мерзкий, гнусный Трабшоу
говорил так: "У нас не хватает рук в каждом бланке ошибки отмечать. Тут тебе не школа, парень!
Хочешь пройти вон в ту дверь, будь чуток повнимательней, понял?" Затем он гаденько хихикал и со
стуком закрывал окошко. Клэнси чуть ли не физически напрягся, чтобы выбросить Трабшоу из
головы и сосредоточиться на вопросе. Уже почти ответив, он рассеянно прибавил лишнюю палочку к
букве "Л", а "Все ответы должны быть написаны ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, если не указано иное",
и превратил “ПЛОХОЙ, ХОРОШИЙ, ЗЛОЙ” в “ПЛОХОЙ, ХОРОШИЙ, ЗДОЙ.” Он остановился и
уставился на ошибку, пытаясь стереть заблудшую палочку одной силой мысли. Не вышло. Он
попытался переписать букву пожирнее, чтобы слово больше походило на правильный ответ, но у него
получилось лишь "ЗАОЙ". Безнадёжно. Осталось только простоять в очереди ещё три месяца, чтобы
получить бланк заявления на то, чтобы получить новую копию бланка с вопросами.
Его накрыла тень и прежде, чем он успел обернуться, что-то упало на высушенную землю
между его скрещённых ног. Он протянул руку, чтобы это достать, и находка поразила его в самое
сердце — святая святых, предмет, о котором он мечтал почти всё своё пребывание в этом богом
забытом месте — ластик.
— Грязный немного, но стереть — сотрёт, — сказала тень. У неё был лёгкий немецкий акцент.
— Пользуйся.
* * *
Йоханнес Кабал во второй раз в жизни подошёл к Вратам Ада. Ничего особенно не изменилось,
только над дверью привратника появилась пластиковая вывеска с надписью "Очередь здесь". Кабал
направился прямо туда.
А у двери вереницу сменяющих друг друга претендентов на вечные муки временно прервал
спор на повышенных тонах, который разразился между Хоули Харви Криппеном и Кунигунде
Макамотцки, также известной как Бель Элмор, также известной как Кора Криппен.
— Почему я здесь? — театрально запричитала она.— Это он меня убил! И на куски разрезал!
— Кора, послушай, пожалуйста, — сказал Криппен, и явно не в первый раз. — Я тебя не
убивал. Это было непредумышленное убийство. Несчастный случай.
— Значит, ты случайно расчленил меня и похоронил в подвале? В негашеной извести? Вот так
случайность, жалкий ты червяк!
— Это просто минимизация негативных последствий, мэм, — сказал солдат США в очереди за
ними. Он был известен тем, что лучше владел измельчителем документов, чем винтовкой.
— Но я ведь жертва! — закричала она. — Что я здесь делаю? Почему я здесь? Почему?
Почему? Почему?
Артур Трабшоу поднял голову от картотеки, с которой всё это время сверялся.
— Прелюбодеяние. Несколько случаев, — сказал он скучающим голосом. Он взглянул на
следующую карточку. Потом ещё на одну. — И весьма немало случаев.
Все посмотрели на Кору Криппен. Под всеобщим вниманием она слегка сникла.
— Ну, — тихо сказала она, — мне было одиноко.
— Как интересно, — сказал новый голос.
При виде полностью одетого Кабала начало очереди отдалилось от двери, как будто его
срезало бритвой.
— Здравствуй, Трабшоу. Я вернулся. Будь добр, открой дверь.
Трабшоу прищурился и некоторое время его разглядывал. Затем мерзкий оскал появился у него
на лице.
— Так это опять вы, мистер "Впустите меня, у меня не назначена встреча"? Конечно, вы
можете войти. — Он хихикнул, нагнулся под стойку, достал увесистую пачку бланков и просунул её
через окошко. — Как только заполните бумаги!
Кабал кипу листов брать не стал; только наклонил голову, чтобы прочитать первую страницу:
"Форма VSKW/I, Заявление на предоставление пропуска живому лицу ввиду чрезвычайных
обстоятельств". Кабал выпрямился и посмотрел на Трабшоу.
— Ты что, серьёзно?
— Ещё как серьёзно! Составил специально для вас. Должен признать, заковыристо вышло.
Несколько раз придётся заполнить, пока всё правильно не получится. Скажем, раз двести-триста.
Трабшоу снова захихикал.
Общеизвестно, что не надо ломиться в открытую дверь. Но означает ли это, что нужно
ломиться в закрытую? Наверное, да, если ты очень тупой, настырный и не очень любишь двери. Или
тех, кто за ними стоит.
Кабал просунул руки в окошко, схватил Трабшоу за уши, и потянул. Тот дико визжал, пока из
окошка не вылезла вся голова, после чего Кабал зажал ему шею и начал тащить. Трабшоу не был
крупным, и всё же он никак не проходил в оконную раму, пока одно плечо не сломалось с таким
хрустом, что очевидцы поморщились. Вытащив тело полностью, Кабал бросил его на раскалённую
землю.
— Ах ты, сукин сын! — рыдал Трабшоу. — Проклятый сукин сын! Ну, погоди, вот доложу Его
Всемогуществу, что ты тут вытворяешь...
Кабал не собирался слушать: рывком поставив Трабшоу на ноги, он свирепо рявкнул ему в
лицо:
— Мне совершенно наплевать. А вот ты лучше бы о другом подумал.
Он развернул его лицом к равнинам Лимба. Повсюду, насколько хватало глаз, были люди —
они побросали на землю бланки с карандашами и поднимались на ноги. Громадная вздымающаяся
волна обозлённых людей лицом к лицу со своим мучителем.
— Артур Трабшоу, знакомься, твои поклонники, — закончил Кабал и пинком в поясницу
толкнул его в это необъятное море, и оно тут же над ним сомкнулось.
Как правило, Кабал не любил иметь дело с толпами линчевателей, однако, если бы его хоть раз
догнали, потеря сознания или смерть существенно сократили бы этот неприятный опыт. А вот
Трабшоу подобные послабления доступны не были. С улыбкой на губах Кабал просунул руку через
окошко во Вратах Ада и открыл задвижку на двери. Если уж впереди паршивый день, почему бы не
разделить эту участь с теми, кто на это напрашивается?
* * *
Когда Астрепаг Бельфохур, генерал Адских Орд, получил известие о вторжении в Ад и бунте
на равнинах Лимба, он заглянул в свой карманный ежедневник, нашёл запись годовалой давности,
выругался, и сказал, что разберётся. Он встретился с Кабалом на Четвёртом Круге
— Здравствуй, Кабал, — сказал он, выражаясь как можно дипломатичнее. — Вернулся, я
смотрю...
— Сам додумался? Теперь, Бельфохур, я понимаю, как ты выбился в генералы.
— Сарказм тебе не приличествует, — насмешливо ответил Бельфохур, а сам подумал, что на
досуге надо бы посмотреть в словаре, что значит "приличествовать".
Кабал одарил демона взглядом, от которого тот пожалел, что не сделал это заранее.
— Твои соображения касательно моего личностного развития меня не интересуют. Как ты
прекрасно знаешь, я пришёл к Сатане. Так что, отойди-ка, — он обратил внимание на явное
отсутствие у Бельфохура ног, — или что ты там обычно делаешь, чтобы убраться в сторону. У меня
встреча.
— Без проблем. Но сначала удовлетвори моё любопытство. Ты достал все души? Все сто?
— Не твоё дело.
— Значит, не достал.
Кабал смерил его взглядом, залез в свой неизменный саквояж и достал коробку с контрактами.
— Каждый контракт в этой коробке подписан, — убирая коробку, сказал он, тщательно
придерживаясь принципа говорить правду, не всю правду, и не только правду.
— Вот как, — сказал Бельфохур, гребень его греческого шлема поник. — Я был уверен, что ты
не справишься. Досадно.
— Спасибо за беспокойство. Признаю, трюк с Билли Батлером хорошенько попортил нам кровь
— В любви и на войне все средства хороши. Без обид? — добродушно сказал Бельфохур, хотя
ему явно было плевать, что Кабал думает по этому поводу.
— Не знал, что у нас война, но уверен, что мы друг друга недолюбливаем. И всё же, это очень
благородно с твоей стороны.
— Правда? — смущённо сказал Бельфохур.
— Правда. Без обид.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Кабал сказал:
— Пойду я.
Генерал Астрепаг Бельфохур смотрел, как Йоханнес Кабал исчезает за поворотом тоннеля, и
задумчиво почесал когтём кость подбородка. Он не занимал бы сейчас свой пост, если бы не умел
чувствовать двусмысленность, даже если не понимал, что именно подразумевается. Здесь что-то
нечисто. Явно нечисто, даже попахивает. Он повернулся, чтобы найти источник запаха, и задел какой-
то предмет, которой загремел и откатился. Он протянул руку и поднял почти пустую стеклянную
банку с торчащей из-под крышки кисточкой. Банка с клеем. Что она здесь делает?
Из-за угла, со стороны Третьего Круга, выбежала толпа чертей и, увидев его, со скрипом копыт
о землю остановилась. Они отдали честь, хотя во всех них вместе взятых ни капли чести не
наберётся, однако от Бельфохура не утаились сдавленные смешки, и вообще от этой компании веяло
лёгким непослушанием. Он коснулся навершия на шлеме и сдержанно сказал:
— Вольно, черти.
Они промчались мимо него, куда-то безумно торопясь. Когда они исчезли за углом, он
отчётливо услышал фразу "До встречи, Растрепай!" и внезапный взрыв смеха. Астрепаг Бельфохур
мрачно посмотрел им вслед, его костяной лоб нахмурился. Он развернулся и полетел в сторону
Третьего Круга.
* * *
Несколько минут спустя Кабал чуть не наступил в какую-то склизкую мерзость — без
сомнения, следы жизнедеятельности какой-нибудь кошмарной безымянной твари, обитателя бездны,
в народе известной как "белиберда" или "дребедень". Однако на мгновение его озарила вспышка
узнавания, и вспышка эта отчётливо пахла анисом. Почувствовал это не он один. Грязевая клякса
вздрогнула, и неожиданно на её поверхности образовался глаз, который впился в него взглядом. Глаз
выглядел заплаканным.
— Так-так-так, — сказал Кабал, опускаясь на корточки, — должно быть это останки
незадачливого беса-подстрекателя, из-за которого я наворотил наверху бед. Похоже, тут плохо
относятся к неудачам. Помнится, — продолжил он, поднимаясь, — мы расстались в спешке. По-
моему, ты слишком легко отделалась.
С этими словами он наступил на глаз, тот хлюпнул.
— Хорошего дня, — добавил Кабал и пошёл дальше.
Мерзавка Мимбл осталась лежать лужей, и мрачных мыслей у неё поприбавилось.
Сатана слушал молитвы своих служителей из земного измерения, и это занятие начало ему
надоедать. Голоса струились из светящейся точки в наполненном серой воздухе, а одна из его
секретарш порхала на кожистых крыльях и исчерпывающим образом стенографировала их. "О,
Сатана, одари меня тем, чего желаю более всего...", "...значит хачу машину и многа тёлак а ещо...",
"...всего лишь философский камень, я не так уж много прошу...", "...позволить мне лучше тебе
служить...", "...сдохли! Чтоб они все сдохли! Будут знать, как смеяться надо мной!"
— Бетти, хоть что-нибудь интересное будет сегодня?
Секретарша подплыла к его плечу и заглянула в свой блокнот.
— Не совсем. О, кто-то молит вас о помощи в трудную минуту бла бла бла как вы могли
оставить его после того как он выполнил вашу волю и тэ дэ и тэ пэ.
Сатана почесал в затылке.
— Спрашивается, действительно ли он выполнял мою волю.
— Нет. Он проиграл какую-то запись задом наперёд и подумал, что это вы с ним
разговариваете.
— Что за запись? Хэви метал?
— Эл Мартино, "Испанские глаза".
Сатана задумчиво кивнул.
— Включил бы "Девушку из Ипанемы", услышал бы на самом деле. Какая помощь ему нужна?
— В вашу честь он принёс в жертву свою тётушку-девственницу. Теперь его казнят.
— И правильно сделают. Не нужны мне тётушки-девственницы. Можно было и додуматься.
— Значит, ничего не делать?
— Ничего. Когда он объявится, хочу, чтобы ему сказали, что он глупец, и засунули к
безбожным священникам. Это собьёт с него спесь.
Бетти сделала пометку и открыла список встреч.
— Вы должны встретиться с мистером Йоханнесом Кабалом.
— Ах да. С нетерпением жду. Когда он будет?
— Сейчас, — сказал знакомый голос у него под ногами.
Сатана приподнял бровь, посмотрел на Бетти, та пожала плечами. Он наклонился вперёд, чтобы
колени не мешали обзору. Йоханнес Кабал стоял у огненного озера и протирал свои тёмные очки.
— Как всегда вовремя, — сказал Сатана и неубедительно улыбнулся.
Кабал не проронил ни звука, пока не убрал все разводы на линзах. Он посмотрел сквозь очки на
свет адского пламени, и надел их.
— Осуществлению моей части сделки постоянно чинились препятствия, — рассудительно
сказал он. — Следовательно, пари расторгнуто.
— Я тоже рад тебя видеть, — ответил Сатана, подавляя показной зевок. — Что касается сделки,
ничего подобного. В правилах не говорилось, что я не могу сделать игру интереснее, если сочту
нужным. Вот я и счёл.
— Не юли, — ответил Кабал. — Правил как таковых не было вовсе.
— Тогда тебе не на что жаловаться.
— Хорошо. Тогда я требую, что период в один год был равен году на Плутоне.
— Прошу прощения?
— Году на Плутоне. То есть двести сорока девяти земным годам. Приблизительно. — Он
скрестил руки. — Никто не давал тебе монополию на остроумные переосмысления.
— Надо понимать, тебе нужно больше времени? — Лицо Сатаны расплылось в упоительно
самодовольной и надменной улыбке. — Тебе не удалось заполучить сотню душ? Должен признать, я
немного удивлён. Мне дали понять, что ты закончил на пятнадцать секунд раньше срока.
— Ошибка при подсчёте. Я собрал только девяносто девять душ.
— Как жаль, — сказал Сатана, хлопая ресницами. — Значит, я и девяносто девять душ получу,
и тебя смогу убить? О храброславленный герой, хвалу тебе пою! — елейным голосом процитировал
он "Бармаглота". — Чаша моя преисполнена.
— В чаше твоей пока ничего нет. Выбирай: либо одно, либо другое. — Кабал нагнулся, чтобы
открыть сумку, лежавшую у его ног. Он достал коробку с контрактами. — Даже если понимать
правила максимально широко, сделка была из разряда или-или. Или я добываю тебе сотню душ, или
ты меня убиваешь. О других числах речи не шло. Если тебе нужно содержимое этой коробки, — он
демонстративно ею помахал, — мы разрываем предыдущую сделку и начинаем всё заново. В
противном случае, право собственности на них умрёт вместе со мной, и доноры получат свои души
обратно.
— Но твоя душа всё ещё принадлежит мне, Йоханнес, — медленно проговорил Сатана, — а
вечность — долгий срок.
— Я плохо реагирую на угрозы, — без колебаний ответил Кабал и сделал вид, что бросает
коробку в озеро лавы.
— Подожди! — рявкнул Сатана.
Кабал замер.
— Подожди, — повторил он уже более ровным тоном.
Он заискивающе улыбнулся, и улыбка эта значила "Давай забудем это недоразумение, мы же
разумные люди, по крайней мере, в переносном смысле". Его ноздри расширились, и он вдохнул
восхитительный запах безгрешности. Девяносто семь душ — бесполезный шлак, безнадёжные случаи,
люди, чьи имена, если и были внесены в небесный реестр, то карандашом. Но последние две — души
Уиншоу и Барроу — вкуснятина. Ниа Уиншоу поступила вопреки своему характеру, и пришлось
постараться, чтобы толкнуть её на столь тяжкий грех. И всё же, она добровольно пошла на проклятие,
чтобы сохранить жизнь своему ребёнку. Соблазнительно. А вот Леони Барроу — безукоризненно
хороший человек, не способный, по всей видимости, даже на что-то мало-мальски подлое. Да, слова
выдали его желание (хотя вполне можно было что-нибудь проворчать и адекватно выразить свои
мысли). Теперь её душа принадлежит ему. Если только получится отобрать её у Кабала. Конечно, Ниа
и Леони лишь скрасят ему ожидание Судного Дня, однако его рот наполнялся слюной от мысли,
сколько всего интересного можно успеть сделать с ними за это время. Он встретился с проблемой
каждого распутного эпикурейца: он пресытился, а новые ощущения в Аду — редкость.
Кроме того, ещё одной партии в криббидж он не выдержит.
Драматическое появление генерала Астрепага Бельфохура — он проломил потолок пещеры и
упал в лаву — прервало размышления Сатаны. Расплавленная порода на миг скрыла его с головой,
тут же расступилась и снова извергла гигантскую колонну из углов и конечностей, пышущую
вулканическим гневом. Лава вытекала из его пустых глазниц, он издал ужасающий крик первобытной
ярости на верхней границе слухового восприятия. Он пронёсся через озеро и навис над Кабалом.
— Мелкий поганец! — взревел он.
Сатана откинулся на спинку трона.
— У тебя расстроенный вид, генерал. Хочешь поговорить об этом?
Не отводя взгляд от Кабала, обеспокоенного, похоже, только капельками раскалённой породы,
которые сыпались с Бельфохура, разъярённый генерал прорычал:
— Этот... человек расклеивал объявления в первых трёх кругах Ада!
— Вот как? — заинтересовался Сатана, продолжая обдумывать, как получить души, — и что в
них говорится?
— Там... — начал Астрепаг Бельфохур и запнулся, как будто его что-то смутило. — Там
личное.
Сатана посмотрел на Бетти, которая как пуля сорвалась с места. Через несколько секунд она
вернулась с небольшим плакатом. Сатана взял его и прочитал:
ДА БУДЕТ ИЗВЕСТНО В ЭТИХ ПРЕДЕЛАХ АДА, ЧТО К ВЕРХОВНОМУ ДЕМОНУ
АСТРЕПАГУ БЕЛЬФОХУРУ, ГЕНЕРАЛУ АДСКИХ ОРД, ВПРЕДЬ СЛЕДУЕТ ОБРАЩАТЬСЯ
ПО ТИТУЛУ, РАНЕЕ ЕМУ ПРИНАДЛЕЖАВШЕМУ, А ИМЕННО: РАСТРЕПАЙ БЕДОКУР,
ПОХИТИТЕЛЬ МОЛОКА И ЗАПУТЫВАТЕЛЬ ШНУРКОВ, СОЗДАТЕЛЬ РАДИОПОМЕХ И
РАЗНОСЧИК РЕКЛАМНОЙ ПОЧТЫ.
Сатана нахмурился.
— Я на днях слушал по радио концерт Паганини — один из моих любимых, между прочим, —
и на протяжении всего выступления постоянно что-то ужасно шипело и трещало. Твоих рук дело?
— Нет! — сказал обомлевший Бельфохур. — Неправда! Этот плакат не имеет ко мне никакого
отношения! Смертный — он указал на Кабала, который громко возмутился такими манерами — всё
это выдумал!
— Но тебя ведь называли когда-то Растрепаем Бедокуром?
— Да, это правда, но это осталось в прошлом, много веков назад. Тогда даже радио ещё не
изобрели! Остальное — ложь!
— О, — сказал Сатана, — даже немного стыдно. Меня считают отцом лжи. А мои собственные
дети фантазией не отличаются.
Бельфохур/Бедокур обрушился на Кабала.
— Я так рад, что ты проиграл пари, смертный, потому что теперь я могу тебя убить. Готовься к
смерти!
Если он думал, что Кабал отпрянет в страхе, его ждало разочарование. Вообще, если он ожидал,
что Кабал вообще будет делать хоть что-то, а не просто предупреждающе качать пальцем и указывать
на Сатану, он был бы разочарован, ибо именно это Кабал и делал.
— Вообще-то, — тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Сатана, — хочу
напомнить вам, капрал Бедокур, что сделка была заключена со мной. Если у кого и есть право убить
его, то право это — моё. Так уж вышло, что мы с мистером Кабалом пересмотрели условия сделки.
Посему, я бы попросил вас вернуться в казармы и не лезть в дела, которые вас не касаются.
— Не касаются? НЕ КАСАЮТСЯ? Да будет вам известно... Погодите-ка. Минуточку. Как вы
сказали? — Его голос обратился в неверящий шёпот. — Капрал Бедокур?
— Ты прекрасно расслышал, капрал. Последнее время твоя работа меня не устраивает. Это тебя
встряхнёт.
— Капрал, — полным ужаса голосом повторил Растрепай Бедокур.
— Я бы на твоём месте не считал это понижением. Хотя, по сути, так оно и есть. Воспринимай
это как возможность показать себя. В первый раз ты в мгновение ока взлетел по карьерной лестнице.
— За двенадцать столетий, — сказал Бедокур, проговаривая каждый слог.
Он медленно снял свой шлем, посмотрел на него, положил к ногам Сатаны и медленно побрёл
прочь. Сатана начал смеяться задолго до того, как он покинул пределы видимости или слышимости.
— Ты бываешь невероятно мелочным, — сказал Кабал.
Сатана вытер слезу с уголка глаза.
— А кто объявления повесил, я?
— Я зато не метил в боги.
Сатана насмешливо на него посмотрел.
— Ага, рассказывай. Вернёмся к делу. У тебя есть товар, который нужен мне, а у меня есть то,
чего жаждешь ты. Заключим сделку?
— Договариваться не о чем. Ты вернёшь мне душу в обмен на эту коробку? Да или нет?
— Да ладно тебе, — ответил Сатана, — мог бы придумать что-то получше. Ты забываешь о
том, что среди моих прочих творений, я породил адвокатов. Коробка мне не интересна. Мне нужно
содержимое.
Сатане было приятно увидеть, как глаза Кабала сузились за стёклами очков (способность
смотреть сквозь тёмные очки естественна для тех, кто живёт в пещерах, заполненных зловонными
парами серы). Он и правда попытался злоупотребить доверием самого Сатаны. Без сомнения,
прошедший год сильно его изменил.
— Я не один из твоих деревенщин, Кабал. Не забывай об этом.
Кабал некоторое время что-то мысленно взвешивал. Сатане было любопытно, сможет ли он
пожертвовать собой, чтобы спасти подписавших. Не мог же он настолько измениться.
— Хорошо, — наконец сказал Кабал, — содержимое тоже твоё. Коробка прилагается
бесплатно.
— По рукам, — сказал Сатана и громоподобно рассмеялся. — По рукам!
Со стен начали падать камни. В порыве внезапного страха за свою жизнь Кабал огляделся по
сторонам. Не мог же Сатана нарушить сделку, особенно заключённую секунду назад. Из стен начали
вырастать балконы с сиденьями. На них уселись рои летающих тварей; из маленьких тоннелей, что
раскрылись, будто геологические сфинктеры, выбежали толпы чертей. Некоторые из них тут же
попадали в лаву. Да и чёрт с ними.
Сатана — само воплощение злорадства — встал с трона во весь свой огромный рост; его
головы почти не было видно за облаками смрада. Позади него пол задрожал и зашатался, по мере того
как его генералы, князи и бароны вырастали у него за спиной: Ваалберит, Вельзевул и Карро;
Мелморот, Шакарл и мистер Рансибл; Оливьер и Левиафан. А ещё Йог-Сотот, который уже был там,
поскольку существует одновременно во всём пространстве, следовательно, не присутствовать он
никак не мог.
— Прости, Йоханнес. Мной движет гордость, и чтобы преподать тебе урок, мне нужна публика.
Он обратился к собравшимся полчищам.
— Леди. Джентльмены. Прочие твари, менее поддающиеся описанию. Перед нами человек,
попытавшийся меня обыграть, обхитрить меня.
Все засвистели, зашипели, засмеялись, заревели и застучали копытами. Сатана поднял руку,
требуя тишины, и в тот же миг её получил.
— Этот человек добровольно согласился отправить сотню своих смертных собратьев на
бесконечные муки, — раздались жидкие аплодисменты, — ради своей собственной бессмертной
души, ради ничтожной душонки, которую никогда не ценил, когда она у него была, но готов был из
кожи вон лезть, когда она пропала, ради вот этого...
И, как дешёвый фокусник на детском празднике, он из ниоткуда достал душу Кабала.
С кончика вытянутого указательного пальца Сатаны, держась за самый край его ухоженного
ногтя, свисала печальная, грязно-белая, как простыня в дешёвом отеле, субстанция. Она жалобно
извивалась, и хотя была лишена разума, чувствовала близость истинного хозяина. Кабал ощутил
слабое приятное чувство, как будто вернулся домой впервые за несколько лет, и всё снова будет так,
как раньше. Он опустил коробку на пол и отступил от неё.
— Ладно, — сказал он, — они твои. Делай, что обещал.
Он говорил тихо под возобновившийся крик и рёв со стороны до безумия агрессивной публики,
но Сатана его услышал.
— Что обещал? Расскажу тебе прикол, Йоханнес Кабал. Я и так собирался отдать тебе твою
душу. Как я мог тебя убить? От тебя куда больше пользы на Земле, чем здесь.
— Я больше не буду на тебя работать. Никогда, — ровным тоном сказал Кабал, но в то же
время слегка покраснел.
— В этом нет нужды. Твои жалкие происки приносят такой же ущерб как монастырь, полный
одержимых монахинь. Тебе нужна душа, чтобы превратить мир смертных в хаос? Отлично! Держи!
Сатана улыбнулся, обнажив зубы.
— Мне этот хлам в хозяйстве не пригодится.
С этими словами он швырнул душу в сторону Кабала.
Кабал физически не ощутил удара, но вдруг почувствовал себя так, будто вернулся домой, и
когда он закрыл глаза, и глумливые вопли и насмешки становились всё слабее и слабее, он подумал о
том, что там ему и следует сейчас быть.
К счастью, Сатана подумал так же.
* * *
Пахло травой и деревьями, слышалось пение птиц и журчание реки неподалёку, на лице
чувствовался лёгких ветерок, который ворошил его волосы и уносил куда подальше въевшийся в
одежду запах серы. Он сделал долгий, очень глубокий вдох, задержал дыхание на несколько секунд, и
выдохнул. Он открыл глаза. Он стоял на тропинке посреди долины, на холме над ним была видна
роща деревьев, справа от него, меньше чем в сотне шагов, текла река. Он точно знал, где находится: в
двух милях позади находилась деревня, в миле впереди его дом. Он сделал шаг вперёд.
Было уже далеко за полдень, и он не спеша наслаждался прогулкой, ощущая каждый камень
под ботинками, останавливаясь, чтобы посмотреть на облака и птиц, летящих высоко над головой. Он
улыбнулся, и улыбка его выражала только чистое наслаждение. Он продолжил путь.
Он резко остановился и улыбку с его лица словно ветром сдуло. Одна из птиц вела себя очень
своеобразно: кружила и кружила в воздухе — вне поля зрения, за поворотом, что-то лежало.
Здоровенная несуразная птица — не дрозд, но тоже чёрная — вдруг каркнула. День перестал казаться
таким уж приятным.
Кабал обогнул поворот и обнаружил, что ворона кружит над валуном, лежащим на склоне
холма у тропинки. На нём сидели Дензил и Деннис и играли в импровизированную версию игры
"Камень, ножницы, бумага", которую придумал Дензил: "Камень, ножницы, бумага, динамит, вдарь
Деннису по роже". Судя по состоянию носа Денниса, играли они уже долго.
Деннис первым заметил Кабала и повернул к нему то, что осталось от его лица. Он попытался
улыбнуться, и вокруг его рта пошёл трещинами лак. Дензил не упустил возможность сделать
коварный победный ход в их игре и резко ударил Денниса в голову. Со звуком, как будто били по
мешку соломы, Деннис завалился набок. Ворона круто спикировала на землю и с надеждой
вприпрыжку неслась по траве к Кабалу. Он посмотрел на неё. В его взгляде не было теплоты.
— В тебе же нет ни капли стиля, — сказал он ей. — Была бы ты вороном или грачом...
— Кар!
— ...или пингвином. Я бы так не привередничал.
Он посмотрел на ворону, ворона в ожидании посмотрела него.
— Ну ладно, ладно, — сказал он наконец и похлопал себе по плечу.
В компании спорящих мертвецов и вороны, которая удобно на нём устроилась, Кабал
направился к дому, но энтузиазм его поугас.
Тем не менее, даже несмотря на непрошеных попутчиков, он не мог не почувствовать
некоторое удовольствие, увидев свой дом, когда они наконец до него дошли. Высокий дом торчал из
склона холма, как будто всегда там был, хотя построен был всего лишь в средневикторианскую эпоху.
Тёсаные камни, из которых он был построен, закоптились, хотя ближайшая заводская труба
находилась более чем в тридцати милях отсюда. Принимая во внимание, что ближайший сосед жил в
трёх милях от дома Кабала, если пройти по тропинке назад, то садовая ограда и ворота казались
неуместными. В конце концов, весь склон холма можно считать садом. Кто-то бы так подумал и был
бы не прав; в саду у Кабала были вещи, которые у него не было желания выпускать за его пределы,
вот почему каждый карнизный камень на стене таил в себе охранные знаки, колдовские метки,
удерживающие то, что внутри, внутри, а то, что снаружи — снаружи.
Кабал остановился у воротного столба. Под ним лежали кости, которых точно не было здесь
год назад. На парочке ещё сохранились куски свежего мяса. Он сбросил их с холма — для вороны,
которая тут же полетела за ними, издавая радостные крики, каждый из которых был "Кар!". Он
покачал головой. Почтальонам и бродячим торговцам здесь рады — дешевле чем закупать мясо. Если
обитатели сада сыты, с ними меньше проблем.
Он открыл ворота и вошёл внутрь, Деннис с Дензилом — за ним. В клумбах начали шептаться
множество тонких голосков:
— Это Йоханнес Кабал! Йоханнес Кабал! Он вернулся!
Деннис с Дензилом, скрипя клоунскими лицами, в недоумении переглянулись. Кабал
остановился на углу дома и указал на тропинку, что огибала дом сбоку.
— Вы двое. Ничего личного, но я не позволю паре неуклюжих ходячих катастроф ронять куски
мяса на персидские ковры. Там вы найдёте себе укрытие. Ваш новый дом.
Глядя как они медленно пошаркали прочь, он подумал, что теперь (и уже не первый раз) у него
в сарае будет жить нечто отвратительное. Ворона шумно опустилась на стену и с живым интересом
посмотрела на клумбы. Она искала себе лёгкую закуску, и рассматривала шепчущихся существ как
конкурентов.
— Я бы на твоём месте не стал, — предупредил Кабал птицу, пока искал ключ на связке. —
Мой сад — это исправительная колония для малолетних склонных к преступлениям эльфов. Откуда,
по-твоему, те кости взялись у ворот?
Ворона посмотрела на него, вскинула голову и продемонстрировала ум, из-за которого её вид
занесён в списки вредителей по всему миру. Она захлопала крыльями и приземлилась на небольшой
портик над входной дверью, на безопасном расстоянии от эльфийских дротиков и рогаток. Вороны не
просто отличаются благоразумием. Это их единственная черта.
Входная дверь почти бесшумно отворилась. Внутри было темно; все шторы были задёрнуты,
все ставни закрыты. На коврике под ногами валялась какая-то почта, что было неудивительно; у него
был долгий разговор с садовым народцем насчёт посетителей, которых можно впускать, с
использованием дидактических карточек и "холодного железа". Удивительно было, что один
проспект, рекламирующий патио каким-то образом проник внутрь. Перевернув проспект, Кабал
обнаружил лихорадочно накарябанную надпись: "Они зажали меня в угол ради бога помогите". Он
смял его в комок и бросил в корзину для бумаг. На что ему сдалось патио?
Он поставил саквояж на стол в прихожей и втянул носом воздух. Затхлый и сыроватый, но он
думал, будет хуже. Дом он проветрит завтра, а сейчас нужно всё подготовить в ожидании гостя. С
чего бы начать? Огонь не помешает, ещё и начнёт разогревать помещение. Камин в гостиной был
чистый, правда, немного пыльный — такой же, как и до его ухода. В ящике он нашёл достаточно угля
и растопки. Дерево на ощупь было холодным и сырым, и Кабал сомневался, что оно займётся само по
себе. Взяв немного бумаги, что была под рукой, он подложил её под дерево и насыпал сверху угли,
зажёг спичку — типа "Люцифер" кстати — и поджёг бумагу. Сел, скрестив ноги на ковре, и стал
наблюдать, как пламя изгоняет из дерева сырость, как растопка начинает обугливаться и наконец,
гореть. Немного подуть, чтобы подбодрить зарождающийся огонь, и Кабал выпрямился, довольный
результатом. Он бы пожарил булочек или блинчиков, но ничего скоропортящегося в кладовой не
было; надо будет обновить заказ у бакалейщика. Он вытащил блокнот, открыл его, послюнявив
кончик тонкого карандаша. Может, чаю тогда? Он поди выдохся, но пить можно. Он начал писать.
Внезапно в комнате заметно похолодало, и он понял, что чай подождёт. Его гость пришёл чуть
раньше, чем ожидалось. Из темноты в углу выступил Старикашка. Он откашлялся, разбрасывая
столько слюны, что даже верблюды сочли бы это невежливым.
— Я всё думал, когда же ты объявишься, — сказал Кабал, не поднимая глаз от блокнота, в
котором составлял список дел.
— Его Всемогущество не в самом лучшем расположении духа, — с серьёзным видом сказал
Старикашка. — По правде говоря, он как обычно рвёт и мечет
— Отлично. Если он испытает хотя бы малую часть той боли и разочарований, что я испытал за
этот год, я буду счастлив.
— Он говорит, что ты его обманул.
— Ничего подобного я не делал. Скажи ему, что если он продолжит распространять подобную
клевету, то получит резкое письмо от моего адвоката.
— Но все адвокаты служат ему.
— Тогда пусть почитает в словаре про тех, кто роет другим ямы, и примет успокоительное.
Наши дела с ними окончены, и я его не обманывал.
— От тебя требовались те девяносто девять душ, что ты сумел собрать. Ты обсчитал его.
Говорю тебе, он не в лучшем расположении духа. Ты нажил себе врага.
— Он враг всему роду людскому. Это его работа.
— Ты понял, что я имею в виду. Личного врага. Слушай, Йоханнес, мы давно знакомы,
неужели у нас не получится разделаться с этой проблемой?
— Взять бы скальпель, да разделать тебя самого.
Старикашка угрожающе подступил к Кабалу, его притворное добродушие исчезло, как
снежинка на сковородке. Его лицо перекосило, как будто у него припадок; затем он издал рёв,
который не слышали со времён позднего Мезозоя, и начал раздуваться. Становясь всё больше в
трепещущем свете камина, он подошёл к Кабалу, который наконец соизволил на него посмотреть.
— Ага, — сказал Кабал, — вот он ты. Заметил-таки?
Теперь Старикашка принял куда более дьявольский вид.
Чудище, ещё секунду назад человекообразное и меньшее в размерах, лязгнуло когтями по полу
и прорычало:
— Где контракты, подписанные Уиншоу и Барроу? Они входили в сделку!
— Нет, — сказал Кабал, медленно поднялся и посмотрел чудищу в глаза. — Сделка касалась
только контрактов в коробке. Их ты и получил.
— Эти мне не нужны! Это мусор!
— Надо же, ты что, капризничаешь? Знаю, со временем ты и так бы получил эти души, но это
не повод не быть благодарным. Ну, вытащил пару контрактов из коробки перед тем, как прийти, да.
Но сделка касалась только тех, что остались внутри. Не больше, не меньше.
— Ниа Уиншоу! Леони Барроу! Вот кто мне нужен! Отдай их мне!
На широкой полке над камином лежала деревянная коробка шириной в фут. Крышки на ней не
было. Старикашка присмотрелся к ней.
— Кто-то мне однажды сказал, что о человеке судят по манерам. Тебе повезло, ты не
настоящий. В смысле, человек. Нет причин для всей этой враждебности. Давай, бери стул, — он
поднял бровь и многозначительно добавил, — погрейся у огня.
— У огня погреться? Да ты вообще имеешь представление, сколько у меня огня? Ума не
приложу, зачем...
Стариканище замолчало и посмотрело в камин.
— Ты ведь не посмел?
— Меня не было год. Дерево немного отсырело. К счастью, у меня была кое-какая ненужная
бумага, всё отлично разгорелось. Хотя, это скорее не бумага, а перга...
— Ты... ты...
Чудище, ничуть не похожее на Старикашку, казалось, не могло подобрать нужного
ругательства.
— Ты ведь не посмел?
— Посмел, — сказал Кабал, — И имел на это все права. Тебе некого винить кроме себя самого;
надо было, чтобы Трабшоу проследил за обменом. С его-то жалким, ничтожным, мелочным и
дотошным мозгом, он настоял бы, чтобы контракты пересчитали. Кстати говоря, как поживает
любезный Артур?
— Не можем его найти, — пробурлило чудище. — Проклятые его не выдают. Снова твоя
работа.
— О да, — как ни в чём ни бывало, сказал Кабал, — Снова моя работа.
— Мы ещё не закончили! — взревело чудище и исчезло, оставив за собой вонючий туман из
серных паров.
Кабал разогнал дым рукой.
— А я думаю, закончили, — сказал он сам себе, подбоченился и оглядел комнату,
поворачиваясь на месте. — Что же я делал? — Он справился в блокноте. — Ах да. Чай.
* * *
Кабал и не заметил, как день подошёл к концу, и на долину спустился мрак; за этот год он
сделал немало наблюдений и планов, и вскоре хотел приступить к нелёгкой задаче по их
планомерному занесению в его обширные зашифрованные архивы. Предварительная работа заняла
несколько часов, два чайника чая и баночку мясного рулета, который он прямо оттуда и ел. Ассам на
вкус был, как варёная деревянная стружка; завтра обязательно надо сходить в деревню и пополнить
запасы. Также он набросал пару писем жителям Пенлоу-на-Турсе, в которых объяснил, что
признателен за их взносы, но последних оказалось больше, чем необходимо. Наконец, поздним
вечером он увидел, что написал одну и ту же строчку дважды, и понял, что становится рассеянным.
Пора отдохнуть.
Он затушил свечи, помешал кочергой тлеющие угли, аккуратно поставил каминную решётку и
вышел из комнаты. В коридор и назад к кухне. Он остановился возле двери под лестницей, открыл её,
взял масляный фонарь и зажёг его. Затем спустился в прохладу подвала.
В углу стоял генератор, Кабал тут же занялся им; ему нравилось работать при свечах, но теперь
ему нужно электричество. Он постучал по счётчику, решил, что топлива хватит, и крутанул мотор.
После пары неудачных попыток тот завёлся, и на стене медленно начали загораться лампы.
Он посмотрел по сторонам. Подвал выглядел вполне невинно: несколько полок с пустыми
банками из-под краски, старые инструменты, кипы несвежих газет, пара мышеловок. Кабал провёл
исследование в области подвалов, чтобы убедиться, что его подвал выглядит самым обычным
образом. Он потрудился на славу. Кабал зашёл в пустой овощной погреб, пробежался рукой по
покрытым селитрой камням, и привёл в действие скрытый механизм. Положив обе руки на стену на
уровне плеч, он с силой толкнул, и та сдвинулась внутрь и в сторону. Он шарил рукой в темноте, пока
не нащупал выключатель.
За дверью располагалась большая комната, футов сорок в длину и десять в высоту. Вдоль стен
стояли верстаки, висели полки с образцами, плавающими в формальдегиде, инструменты и книжные
полки, заваленные тёмными фолиантами, украденными из закрытых коллекций. В центре комнаты
под хирургическими лампами стоял операционный стол, который служил также столом для вскрытия.
Кабал осматривал комнату, пока не перестали мерцать и не загорелись голубоватые флуоресцентные
лампы. Всё было так, как и должно было, всё на месте, всё, что было мёртвым до его ухода, таковым и
оставалось. Это всегда упрощает дело.
Он скинул пиджак, швырнул его на стол, собрался с силами и сдвинул тяжёлое хирургическое
оборудование с места. Повернув лампу вбок, Кабал осветил конец направляющего рельса для
подъёмного блока, который тянулся до противоположной стены. Он сдвинул блок с места и
перемещал, пока тот не навис над участком плиточного пола, который до этого он был скрыт под
операционным столом. Плиты были массивные — фута четыре в ширину и восемь в длину — но та,
что обычно лежит прямо под столом — особая в двух отношениях. Во-первых, сделана она из пемзы,
а значит, далеко не такая тяжёлая как её соседи. Во-вторых, в самом её центре в небольшом
углублении находится кольцо. Кабал подтянул крюк вниз и прикрепил его к нему. Он взял верёвку и
потянул. Его часто посещала мысль о том, чтобы заменить ручную систему электрической, но он так
часто это откладывал, что наконец понял, как ему нравится пользоваться собственной силой,
поднимая этот камень — ему важно было приложить к этому процессу усилие.
Механизм щёлкал и потрескивал, медленно поднимая широкую плиту. Когда она отошла на
достаточное расстояние от пола, он осторожно оттянул её в сторону, стараясь не дать ей раскачаться.
Убрав плиту, он вернулся назад и встал, уперев руки в бока, над тем, что открылось взгляду.
Углубление было забрано куском толстого стекла, и Кабал некоторое время смотрел на тёмную
отражающую поверхность. Он вспомнил прошедший год: всё, что с ним случилось и всё, что он
сделал. Он вспомнил все города и всех людей, все слёзы и горести. Он вспомнил ярмарку, что гнила
теперь на заброшенной железнодорожной ветке, и всё то непоправимое зло, что она причинила. Он
вспомнил Нию Уиншоу в комнате для допросов и непокорность Леони Барроу. Он вспомнил своего
брата, Хорста. Затем он посмотрел на стекло и сказал сам себе:
— Всё это было не зря.
Он опустился на колени возле углубления и нащупал скрытый выключатель у его края. Через
мгновение яркие неоновые трубки, померцав, зажглись на глубине в ярд — под огромным
стеклянным резервуаром два ярда в длину один в ширину, что находился внутри.
Кабал посмотрел на молодую женщину, что застыла в его центре, словно прекрасное насекомое
в янтаре, волосы её — пышные и золотистые, как у львицы — создавали ореол вокруг её головы. Он
дотронулся до стекла кончиками пальцев.
Вот и всё, что у него осталось. Всё, что у него осталось с того дня, десять лет назад. Быстрым
взглядом он обвёл пломбировку, чтобы убедиться, что она в порядке, и ни капли причудливого
идеально подходящего консерванта не вытекло. Подобраться ближе он пока не мог; он не смел
вскрыть пломбы и открыть стеклянный гроб, пока не будет уверен в успехе. Наконец у него, по
крайней мере, есть надежда. Он лёг на пол, положив голову на холодное стекло и почувствовал
успокоение. Его веки дёрнулись и закрылись. Он тихо произнёс одно слово, имя, и от его дыхания
стекло помутнело. Йоханнес Кабал заснул.
notes
