Глава 45

Кэлен уставилась на узоры ковра, лежавшего у неё под ногами. Она не хотела, чтобы тёмные глаза Джеганя прочитали вызов в её взгляде. Она понимала, что в данный момент демонстрировать храбрость ей ни к чему.

Когда её заставляли идти пешком, в то время как сёстры ехали верхом, она всегда говорила себе, что это даст ей больше сил для того времени, когда эта сила ей понадобится. Почти по той же причине, она решила сейчас не демонстрировать бесполезный вызов. Сетовать на своего захватчика и на то, что он собирался с ней сделать, когда ей было ясно, что она не могла ничего предпринять, чтобы предотвратить это, означало лишь впустую тратить силы.

Ей хотелось сохранить свою ярость до того момента, когда придёт её время. И это время наступит. Даже если для этого ей придётся броситься в зубы самой смерти, тлеющий в ней гнев накроет тех, кто так поступил с ней и со всеми другими невинными жертвами Имперского Ордена.

Прямо перед собой она увидела сапоги Джеганя. Она задержала дыхание, ожидая, что он её схватит. Она не знала, как поступит, когда это случится, как она сможет вынести то, что она понимала, он намеревался сделать. Она только перевела взгляд немного выше, едва достаточно, чтобы увидеть, где у него на ремне висел нож. Его рука лежала на рукояти ножа.

— Мы выходим, — сказал он.

Кэлен подняла хмурый взгляд.

— Наружу? Для чего?

— Сегодня вечер соревнований Джа-Ла д`Иин. У разных отрядов наших солдат есть свои команды. Соревнования назначаются в определённые вечера. Вид того, как Император наблюдает за игрой, укрепляет дух наших войск. Со всех завоёванных земель Нового Мира также отбираются люди, и им дается возможность присоединиться к соревнованию вместе с другими командами. Для них это отличная возможность, чтобы начать вписываться в новую культуру, которую мы несём побеждённым странам, чтобы стать частью структуры Ордена, участвовать в наших свершениях. Лучшие игроки иногда выбиваются в герои. Женщины дерутся за этих мужчин. Моя команда состоит из таких людей, они все — герои, которые никогда не проигрывают. После игры этих мужчин ожидают толпы женщин, жаждущих раздвинуть для них свои ноги. Игроки Джа-Ла могут выбирать любую.

Кэлен отметила, что, несмотря на то, что, будучи императором, Джегань вероятно имел выбор из многих женщин, которым хотелось бы находиться ближе к мужчине, обладающим таким влиянием и властью, он предпочитает брать их силой. Он предпочитал брать не то, что ему предлагали, не то, что он мог получить за свои заслуги.

— Сегодня вечером несколько команд проводят классификационные игры. Все они надеются, что однажды, в качестве великой почести, получат шанс выступить на великом соревновании против моей команды. Несколько раз в месяц моя команда играет против лучших из лучших. Она никогда не проигрывает. Каждая новая группа претендентов всегда горячо надеется, что они станут теми, кто победит лучших — команду императора — и будут объявлены чемпионами игр. Для такой команды найдётся немало наград, среди которых, не самая малая — самые красивые женщины, которые хотят быть только с мужчинами из моей команды.

Ему, казалось, нравилось рассказывать ей о нравах тех женщин, как будто по ним он делал выводы обо всех женщинах, как бы говоря ей, что считал, что в глубине души она была такой же. Она предпочла бы вскрыть себе вены. Но проигнорировала его провокацию и спросила его про другое.

— Если Ваша команда не играет, то зачем Вам нужно смотреть игру? Человеку вашего склада, конечно, не пристало бы дарить своё драгоценное присутствие верноподданным только для того, чтобы оказать им своё великодушие.

Он озадаченно посмотрел на неё, как будто вопрос показался для него странным.

— Конечно же, чтобы увидеть их стратегию, изучить силы, слабости тех, кто станет противником моей команды. — Он опять хитро улыбнулся. — Это то же самое, что делаешь и ты — оцениваешь тех, кто может оказаться твоими противниками — и не говори мне, что ты этого не делаешь. Я ведь вижу, как ты внимательно приглядываешься к оружию, к внутренностям помещений, расположению солдат, укрытий и запасных выходов. Ты всегда выискиваешь возможности, всегда наблюдаешь, всегда думаешь, как одолеть тех, кто стоит на твоём пути. Джа-Ла д`Иин — это почти то же самое. Это стратегическая игра.

— Я видела, как в неё играют. Я бы сказала, что стратегия там вторична, а на первом месте в этой игре стоит жестокость.

— Ну ладно, если ты не получаешь удовольствия от стратегии, — произнёс он с ухмылкой, — тогда тебе несомненно понравится наблюдать, за схваткой потных мужчин, старающихся одолеть друг друга. Большинство женщин именно за это любят смотреть Джа-Ла. Мужчины получают удовольствие от стратегии, от наблюдения за тем как дают и принимают вызов, от возможности поболеть за победу своей команды, и представить себя на месте игроков; женщинам же нравится вид полуголых тел и блестящих от пота мускул. Им нравится смотреть, как побеждают сильнейшие, мечтать о том, чтобы стать для героев желанным объектом их завоеваний, и ещё, найти способ стать доступными для этих мужчин.

— И то и другое для меня звучит бессмысленно. Либо зверство, либо бессмысленная похоть.

Он пожал плечами.

— На моём языке, Джа-Ла д`Иин означает «игра жизни». Разве жизнь — это не борьба, не жестокое соревнование? Соревнование мужчин, и соревнование полов? Жизнь, как и Джа-Ла, это жестокая борьба.

Кэлен знала, что жизнь могла быть жестокой, но эта жестокость не играла определяющей роли в ее жизни и не была её целью, и что разница полов не означала соперничества, а означала возможность делить вместе трудности и радости жизни.

— Для таких, как Вы, это так, — сказала она. — Это одно из различий между нами. Я использую насилие только, как последнее средство, только, когда есть необходимость защитить свою жизнь, своё право на существование. Вы используете жестокость, как средство исполнения ваших желаний, даже самых обычных желаний, потому что, кроме силы, Вам нечего предложить взамен того, чего Вы хотите или в чём у Вас есть потребность — включая и женщин. Вы берёте то, чего Вы не заслуживаете. Я выше этого. Вы не цените жизнь и ничего, что за этим стоит. Я же ценю. Вам приходится уничтожать всё доброе именно потому, что оно обличает никчемность Вашей жизни, контрастно показывает пустоту Вашего существования. Именно поэтому, Вы и такие как вы, ненавидите таких, как я — потому что превосходство на моей стороне, и Вы это знаете.

— Такая вера — признак грешника. Считать, что твоя собственная жизнь что-то значит — есть преступление против Создателя, а также против своих товарищей.

Стоило ей глянуть на него, как он предупреждающе выгнул бровь и наклонился немного ближе. Он поднял перед её лицом толстый палец, украшенный отнятым у кого-то золотым кольцом, как бы указывая на важность аргумента, словно читая нотацию эгоистичному, упрямому ребёнку, который находился в дюйме от заслуженного наказания.

— Братство Ордена учит нас, что быть лучше других, значит, быть хуже, чем все.

От такой вульгарной идеологии Кэлен оторопела. Этот религиозный постулат ложной веры внезапно дал ей истинное понимание глубин его дикой природы, и мстительного характера самого Ордена. Эта концепция извращала далёкую основу, на которой было построено — что любая жизнь одинаково имеет право на существование ради самой себя — чтобы оправдать отнятие жизни Орденом ради самими ими изобретённого понятия общественного блага.

Высказав этот простой, ограниченный, иррациональный принцип, он только что невольно объяснил всё. Это объяснило извращённость всех его мотивов и эмоций, определяющих природу тех чудовищных людей, снаружи, готовых убить любого, кто не подчинится их вере. Эта догма отклонилась от цивилизованного пути, провозгласив дикость способом существования, и требовала постоянно жестоко сокрушать любую благородную идею и человека, который её принял. Это было движение, привлёкшее к себе грабителей, которые хотели считать себя праведниками, убийц, которые хотели священного оправдания крови невинных жертв, в которой купались их души.

Оно приписывало любые успехи не тому, кто их достиг, а тем, кто их не заработал и не заслуживал их, именно потому, что они их не заработали и не заслужили. Здесь в цене был грабёж, а не созидание. Это была анафема индивидуальности.

В то же время, здесь было пугающе унылое принятие гнилой сути слабости противостояния самой жизни, неспособность существования на любом уровне за исключением примитивного животного, постоянно сжатого страхом, что кто-то другой окажется лучшим. Это было не просто отрицанием всего доброго, чувством обиды к чужому успеху — на самом деле оно было намного худшим. Это выражалось в терзающей ненависти ко всему хорошему, и произрастало из внутреннего нежелания стремиться к чему-либо стоящему.

Как и все ложные вероучения, оно было таким же неосуществимым. Чтобы выжить, такая вера должна была стремиться стать преобладающей, а значит — игнорировать свои же постулаты, что само по себе уже было насилием над вероучением, за которое они воевали. Среди светочей принудительного равенства в Ордене равенства не существовало.

Разве то, что игрок Джа-Ла, самый искусный воин, или император, считались лучшими не просто по необходимости, но служили примером для подражания и высоко ценились, не несло в себе внутреннюю ненависть к собственной неспособности соответствовать их собственному учению и к страху быть разоблачённым. Приверженцы этой веры, в наказание за свою неспособность исполнить требования священного учения, предпочли заниматься самобичеванием, заявляя о недостойности людского бытия и вымещали ненависть к самим себе на козлах отпущения: они возлагали вину на жертв.

В конце концов, вера была не чем иным, как выдумкой богословов — бездумной бессмыслицей, повторённой в мантре, чтобы вызывать доверие, придать видимость священнодействия.

— Я уже видела игры Джа-Ла, — сказала Кэлен. Она отвернулась от него. — У меня нет никакого желания видеть больше.

Он захватил её за плечо и развернул вокруг, повернув к себе.

— Я понимаю, что тебе хочется, чтобы я уложил тебя баиньки, но это может подождать. А сейчас мы пойдём смотреть игры Джа-Ла.

На его лице медленно проступила ухмылка распутства, словно из гнили его души всплыл пузырь жирного навоза.

— Если тебе не по нраву наблюдать стратегию и ход игры, то пусть твои глаза прогуляются по обнажённой плоти соревнующихся. Я уверен, что её вид возбудит в тебе желание того, что произойдёт затем нынешней ночью. Постарайся быть не слишком нетерпеливой.

Внезапно Кэлен осознала глупость протестов против всех обстоятельств, в попытке избежать его постели. Но игра Джа-Ла проходила снаружи среди толпы, и у неё не было ни малейшего желания снова туда идти. Здесь тоже у неё не было выбора. Ей очень не хотелось находиться среди этих мерзавцев. Она напомнила себе, что должна держать свои чувства в узде. Солдаты не видели её. Это было глупо.

Он потянул её к выходу из палатки. Она пошла, не сопротивляясь. Для сопротивления ещё не настало время.

Снаружи ждали пятеро специальных охранников. Они увидели, что Кэлен была одета, но никто не проронил ни слова. Они стояли, выпрямившись, высокие и внимательные, выглядя готовыми выпрыгнуть по первому приказу. Очевидно, желая произвести впечатление на своего Императора, они вели себя наилучшим образом.

Кэлен полагала, что быть лучше других — это в порядке вещей, если ты император, и это не делало его хуже всех. Он воевал за доктрину, от которой он сам себя избавил, так же, как и все его солдаты. Кэлен понимала это лучше, чем, если бы ей это объяснили.

— Это твои новые охранники, — сказал ей Джегань. — Повторения последнего инцидента не будет, так как эти солдаты могут тебя видеть.

Все мужчины выглядели вполне довольными, как собой, так и очевидной безобидной видимостью женщины, которую им предстояло охранять.

Кэлен бросила быстрый, но весьма внимательный взгляд на первого мужчину, которого Сёстры привлекли на службу, партнёра того, со сломанным носом. Одним мимолётным взглядом она оценила оружие, которое было при нём, нож, и грубо сделанный меч с деревянной рукоятью, состоявшей из двух половин, прикрученных к зубцу, и как неуклюже он выглядел, нося его. Этот взгляд дал ей понять, что своё оружие он несомненно храбро использовал, участвуя в резне против невинных женщин и детей. Она сомневалась, что ему доводилось пользоваться им в бою против других мужчин. Это был не более, чем головорез. Устрашение было его основным оружием.

Судя по его самодовольной улыбке, она не произвела на него впечатления. В конце концов, он один уже почти справился с ней, и почти уже затащил в палатку. По его мнению, он был в двух шагами от того, чтобы забраться на неё.

— Ты, — сказала она, указывая ему прямо между глаз. — Тебя я убью первым.

Все мужчины захихикали. Она окинула их взглядом, оценивающе осмотрела их и их оружие, изучая то, что ей было нужно. Она указала на мужчину со сломанным носом.

— Ты умрёшь через секунду после него.

— А как насчет нас троих? — не сумев подавить смешок, спросил один из оставшихся. — В каком порядке Вы убьёте нас?

Кэлен пожала плечами.

— Вы узнаете это в тот момент, когда я перережу вам глотки.

Все солдаты рассмеялись. Но не Джегань.

— Добрый вам совет — относитесь к ней серьезно, — сказал им Император. — В последний раз, когда ей в руки попал нож, она убила двух моих заслуживавших доверия телохранителей — людей, гораздо лучше знавших службу, чем вы — и Сестру Тьмы. Абсолютно одна, и всего за несколько кратких мгновений.

Смех замер.

— Всем вам нужно быть начеку, — произнёс Джегань грубым рыком, — или я сам вас выпотрошу, даже если мне просто покажется, что вы пренебрегаете своими обязанностями. Если она ускользнёт от вашего наблюдения, вы у меня окажетесь в пыточных палатках, и я прикажу, чтобы смерть к вам пришла не раньше, чем сгниёт и сдохнет ваша плоть.

В головах у них больше не осталось сомнений относительно серьёзности намерений Джеганя или о ценности его добычи.

Как только он целеустремлённо направился прочь от палатки, тут же вокруг их вождя образовался громадный эскорт, состоявший из сотен, если не тысяч, ближних и самых опытных охранников императора. Пятеро специальных охранников окружили Кэлен со всех сторон, кроме той, с которой находился Джегань. Они шли по лагерю, облачившись в доспехи и с оружием наготове. Кэлен считала, что хотя для такого вождя, как Джегань считалось нормой принять меры против шпионов, но она понимала, что в этом было нечто большее.

Он был над всеми остальными.