Глава 14

— Но если повсюду были солдаты, почему они не схватили тебя и не утащили к остальным? — спросила Кара, с привычной прямотой Морд-Сит, нисколько не заботясь об уместности своих слов.

Ричарду пришёл в голову тот же вопрос. Только вот задать его не получилось — голос не слушался.

— Они решили, что Джебре определили обязанности служанки, — тихо сказала Никки, догадываясь, в чём дело. — Она ведь шла, не опасаясь нападения. Вот солдаты и решили, что у неё есть на то веские основания.

— Верно, — кивнула Джебра. — Какой-то офицер заметил меня и втолкнул в комнату, которая пострадала не так сильно, как остальные помещения дворца. Несколько мужчин, собравшихся вокруг большого стола с разложенными на нём картами, хотели знать, почему им всё ещё не принесли еду. Они требовали ответа так, будто я была обязана это знать.

С виду это были такие же дикари, как и все остальные; трудно было сразу признать в них старших офицеров. Я догадалась об этом, лишь когда заметила почтение, которое выказывали им солдаты, сновавшие туда-сюда с различными поручениями. Да и выглядели офицеры заметно старше по возрасту. А их глаза! Они были ещё страшнее, чем у рядовых! Чувствуя на себе жуткие взгляды, заставляющие отступать солдат, я не сомневалась, что эти люди привыкли всегда получать ответы. И немедленно.

Я вдруг поняла, что смогу выжить, если подыграю им. Хватаясь за призрачный лучик надежды, я поклонилась, начала извиняться, говорить, что немедленно обо всём позабочусь. А они ответили, что лучше поторопиться, иначе меня накажут. Я направилась на кухню, как человек, который идёт по делу, изо всех сил стараясь не слишком спешить. Чтобы мужчины не отреагировали на бегущую женщину, как волки, загоняющие оленя к своему логову.

Там суетилось несколько сотен мужчин и женщин — почти все средних лет и старше. Многих я знала — они уже давно служили на дворцовых кухнях. Но были и мужчины помоложе, ведь приходилось выполнять работу, слишком тяжёлую для поварят или пожилых работников: например, разделывать туши или ворочать тяжёлые вертела. Среди громадных котлов и ревущего огня очагов все трудились так, словно от хорошо выполненной работы зависели их жизни. Так оно, впрочем, и было.

Я вошла в кухню. Никто не обращал на меня внимания — все сосредоточились только на своих обязанностях. Посмотрев на царящую суету, я схватила огромное блюдо с мясом и предложила отнести его офицерам. Повара и их помощники были только счастливы, что им не придётся ходить мимо солдат. Этого не желал никто.

Когда я вернулась с едой, офицер, пославший меня на кухню, уже ушёл. Остальные, похоже, были очень голодны. Они повскакивали с кушеток и стульев и начали хватать с блюда мясо прямо грязными руками. Я поставила тяжёлый поднос на стол. Один из офицеров набил полный рот мясом и жевал, одновременно разглядывая меня. Неожиданно он спросил, почему у меня в губе нет кольца. Я не поняла, о чём он говорит.

— Они продевают кольцо в нижнюю губу своим рабам, — пояснила Никки. — Тем самым, отмечая их, как свою собственность, которую уже никому нельзя брать в качестве добычи. Таким образом, у них в распоряжении всегда есть слуги для чёрной работы.

Джебра кивнула.

— Офицер выкрикнул приказ. Тут же один солдат схватил меня и держал, пока второй оттягивал мою нижнюю губу и продевал в неё железное кольцо.

Никки смотрела в сторону.

— Железо означает чайники, котлы и прочую утварь. Железные кольца носят кухонные рабочие и другая прислуга.

Синие глаза Никки от сдерживаемого гнева словно затянуло льдом. Она знала, что значит носить кольцо в нижней губе. Только у Никки кольцо было золотое, и говорило о том, что она объявлена личной собственностью Императора Джеганя. Но в том не было чести — император использовал Никки для таких вещей, которые были гораздо хуже любой самой чёрной работы.

— Ты права, — подтвердила Джебра. — Отметив кольцом, офицеры снова послали меня на кухню — принести ещё еды. И вина. Только тогда я разглядела, что работники на кухне носят такие же кольца. Я была словно в каком-то оцепенелом изумлении, пока бегала туда и обратно, принося офицерам то, что они требовали. От полного истощения меня спасало лишь то, что при любой возможности я набивала рот мясом или умудрялась сделать глоток-другой вина.

— Я оказалась среди перепуганных людей, которые работали во дворце и подчинялись офицерам. У меня даже не было времени обдумать своё случайное спасение. Хотя губа кровоточила и очень болела, я была рада этому железному кольцу. Ведь теперь каждый солдат, увидев его, сразу менял свои намерения и позволял мне уйти.

— Вскоре меня стали посылать в город. Я таскала тяжёлые сумки с едой и напитками, предназначенными для офицеров из других частей. Увидев окрестности города, я начала осознавать истинные размеры того кошмара, что обрушился на Эбиниссию.

Джебра так глубоко погрузилась в воспоминания, что Ричарду пришлось спросить:

— Что ты видела?

Она выглядела так, словно забыла, о чём говорит. Наконец, сглотнув, продолжила жуткий рассказ.

— За городскими стенами я увидела десятки тысяч погибших в сражении. Насколько хватало глаз, земля была усеяна искалеченными телами. Многие так и погибли, сбившись в группы на месте своего последнего сражения. Такая картина казалась нереальной, но я уже видела это… в своём видении.

— Хуже всего было то, что на поле боя оставались ещё живые галеанские солдаты. Израненные, они лежали тут и там среди трупов своих товарищей, не в состоянии двигаться. Некоторые тихонько стонали, умирая. Другие, хоть были ещё живы, ничем не могли себе помочь. Кто-то попал в ловушку, придавленный рухнувшим на него фургоном. Кто-то был пригвождён к земле копьём, пронзившим ему живот. Бедняге отчаянно хотелось жить, он терпел чудовищную боль, но не решался вытянуть из себя древко, которое удерживало его на месте. У других были переломаны руки или ноги, так что они не могли двигаться, не могли выбраться из мешанины камней, людских и лошадиных трупов. Бывшее поле боя постоянно патрулировали солдаты Ордена. Если бы я остановилась и попыталась помочь кому-то их тех несчастных, то немедленно была бы убита.

— Мне приходилось ходить от заставы к заставе, и обойти стороной жуткое поле смерти было невозможно. По холмам, где произошло последнее сражение, бродили сотни людей, методично собирая разбросанные там вещи. Позже я узнала, что эти мародёры следуют за лагерем войск Имперского Ордена, и кормятся отходами, которые оставляет после себя армия. Эти стервятники в людском обличье обыскивают карманы убитых солдат, превращая смерть и разрушение в источник дохода для себя.

— Мне запомнилась одна старуха в грязном белом платке. Она наткнулась на едва живого галеанского солдата. Из глубокой раны у него на ноге торчала наружу кость, и бедняга пытался прикрыть её дрожащими руками. Чудо, что он вообще был ещё жив.

— Когда старуха в платке начала осматривать его карманы в поисках чего-нибудь ценного, раненый попросил у неё глоток воды. Не обращая внимания, старуха распахнула его рубашку, чтобы проверить, не висит ли у парня на шее кошелёк — как обычно у солдат. Хриплым, чуть слышным голосом он ещё раз попросил пить. Вместо ответа старуха вытащила из-за пояса длинную вязальную спицу и воткнула в ухо беспомощному человеку. Высунув язык, она с усилием повернула длинную металлическую иглу внутри его черепа. Руки раненого дернулись и застыли в неподвижности. Старуха вынула спицу из уха, вытерла о штанину солдата и пробормотала, что это заставит его вести себя тихо. Затем убрала своё оружие за пояс и принялась осматривать одежду убитого. Меня поразило, насколько привычно она проделала своё гадкое дело.

— Кое-кто из мародёров использовал для подобных целей камни, пробивая головы выжившим на поле боя, чтобы те не могли сопротивляться, пока они будут заниматься своим грязным делом. А некоторые оставляли раненых жить, если видели, что они не в состоянии напасть. Падальщики просто забирали всё, что им было нужно, и двигались дальше. Но были и такие, кто с ликованием добивал полумёртвого человека, словно убийство делало их героями.

— Среди мародёров попадались и те, кому нравилось мучить умирающих самыми отвратительными способами. Их развлекало, что беспомощные люди не могут ни сопротивляться, ни убежать. Понадобилось ещё несколько дней, чтобы раненые, оставшиеся на поле боя, умерли от ран, или же были добиты мусорщиками, следовавшими за армией.

— Солдаты Имперского Ордена несколько недель праздновали свою великую победу. Это была нескончаемая оргия насилия, жестокости и грабежей. Они взломали и тщательно обыскали каждый дом, разграбили всё, до последней вещицы, представляющей хоть какую-то ценность. Кроме горстки людей, которых, подобно мне, определили в прислугу, не осталось ни одного свободного мужчины; ни одной не изнасилованной женщины.

Джебра заплакала.

— Невозможно пересказать всё, что творили с теми несчастными. Захваченные в плен галеанские солдаты и горожане — и взрослые мужчины и совсем мальчишки — отлично знали, что солдаты Ордена вытворяют с их матерями, жёнами, сёстрами, дочерьми. Несколько раз, не в силах больше выносить такое, небольшие группки пленников пытались поднять восстание в попытке прекратить насилие. Всех их попросту вырезали.

— Изо дня в день пленников заставляли рыть длинные траншеи, в которые сбрасывали гниющие останки. В бесконечных общих могилах хоронили всех подряд. Там же оказывались те, кто отважился бунтовать.

— Когда мёртвые тела были собраны, солдаты согнали в одно место всех пленных из похоронной команды. Им объявили, что мужчины старше пятнадцати лет будут преданы смерти. Войсками Ордена были захвачены десятки тысяч человек — исполнение приговора заняло не одну неделю.

— Женщин и детей под конвоем пригнали к месту казни и заставили смотреть, как мужчин убивают и сбрасывают в огромные ямы. Палачи объясняли, что такая участь ожидает всякого, кто не желает признавать справедливые и высоконравственные законы Имперского Ордена.

Казни сопровождались бесконечной проповедью: людям внушали, что их прошлая жизнь была богохульством, преступлением против Создателя, потому что жили они исключительно ради своих эгоистичных целей. Им твердили, что человеческий род необходимо очистить от подобной скверны, и тогда всем будет лучше.

— Часть пленников обезглавили. Часть — поставили на колени на краю ямы, и мускулистые имперцы с обитыми железом дубинками двигаясь вдоль линии, по очереди проламывали им головы. Идущие следом рабы сбрасывали тела в траншею. Нередко пленников использовали в качестве мишеней, для тренировки лучников или копейщиков. Когда очередной пьяный палач, небрежно прицелившись, не попадал в свою мишень, и искалеченная жертва оставалась жива, его товарищи весело смеялись. Для них это была игра.

— Порой казалось, что солдаты Имперского Ордена недовольны таким огромным объёмом предстоящей им тяжёлой работы. Обременённые столь жуткими обязанностями, они стали пить больше обычного, заливая отвращение вином. Ведь одно дело — убивать в бою, а другое — хладнокровно уничтожать беззащитных людей, как это делали они. А пока в траншею падали всё новые тела очередных жертв. И те, кого эта участь ещё ожидала, присыпали землёй трупы убитых.

— Мне запомнился один дождливый день, когда я принесла еду офицерам. Они прятались от непогоды под тентом, сооружённым из полотнища, служившего когда-то навесом для уличной лавчонки. Вместо шестов использовались воткнутые в землю копья. Из своего укрытия офицеры наблюдали за уничтожением людей, словно смотрели тщательно отрепетированный спектакль. Тут же находились перепуганные женщины, многим из которых даже не дали возможности полностью одеться. Их тоже пригнали сюда, чтобы показать казнь.

— Из толпы приговорённых время от времени раздавались голоса: это мужчины выкрикивали женские имена. Мне стало ясно, что те женщины выбраны не случайно — имперцы во время допросов выяснили, кто их мужья. Пары воссоединились самым жутким способом — разделённые, они могли видеть, но не имели возможности даже прикоснуться друг к другу.

— Мужчин поставили на колени на краю ямы. Их руки были крепко связаны за спиной кожаными ремнями. Сбившиеся в кучу женщины, могли лишь беспомощно смотреть на лица своих мужчин, когда солдаты, ухватив за волосы, перерезали горло очередной жертве. Я отчётливо помню, как блестели мокрые от дождя и крови мускулистые тела тех солдат.

— Сделав своё дело, палач сбрасывал тело в яму и переходил к следующей жертве.

— Мужчины, ожидающие своей очереди, плакали, дрожали, выкрикивали имена своих любимых, в последний раз повторяли слова любви. Женщины отвечали тем же, с ужасом наблюдая, как падает в яму очередное тело — с перерезанным горлом, бьющееся в предсмертной агонии. Это было самое горькое и ужасающее зрелище из тех, что мне довелось увидеть.

— Многие женщины, при виде страшной смерти мужчин, без сознания падали на землю в мокрую грязь, смешанную с рвотой. Ровный шум дождя смешивался с полными ужаса женскими голосами, выкрикивающими имя очередной жертвы. Пленницы бились, пытаясь вырваться из стальной хватки охранников. А те, смеясь, выталкивали вперёд то одну то другую, и громко рассказывали мужу о своих намерениях относительно его жены. Это была особая, извращённая жестокость, причинявшая такие страдания, размеров которых невозможно передать.

— Они ведь не просто навсегда разлучали семьи, они уничтожали связи между людьми. Каждый хоть раз задавался древним, как мир вопросом: как выглядел бы конец света? Так вот, думаю, конец света выглядел бы именно так. Если каждый человек — это отдельный маленький мир, значит, в тот день наступил конец многих миров. Предсмертная агония множества людей сливалась в одну бесконечную агонию целого мира.

Ричард с силой сжал пальцами виски, словно хотел раздавить собственный череп. Наконец, тяжело вздохнув, он заставил себя заговорить.

— Разве никому не удалось бежать? — раздался в звенящей тишине его голос. — Неужели за всё время, пока продолжались эти насилия и убийства, никто не сумел бежать?

Джебра кивнула.

— Уверена, что кое-кто пытался. Но наверняка я ничего не знаю.

— Убежавших было вполне достаточно, — тихим голосом произнесла Никки.

— Достаточно? — в ярости закричал Ричард, оборачиваясь к ней. Он постарался взять под контроль вспыхнувший гнев, чтобы голос звучал тише. — Достаточно для чего?

— Достаточно, для их целей, — угрюмо ответила Никки, заглянув в его глаза. То, что она там увидела, заставило её помрачнеть ещё больше.

— Ордену отлично известно, что иногда пленники убегают. Время от времени, в самый разгар зверств, охранники намеренно расслабляются, чтобы кое-кто мог бежать.

Ричард почувствовал, что безнадёжно теряется среди обрывков безрадостных мыслей и предположений.

— Но почему?

Никки долго и понимающе смотрела в его глаза, и, наконец, ответила.

— Чтобы жуткие слухи распространились как можно дальше. Чтобы следующий город, который они решат захватить, сдался без боя, а не оказывал сопротивление. Такая предварительная обработка позволяет Ордену добиться победы без необходимости драться за каждый пройденный шаг. Ужас, который внушают распространяемые слухи — мощное оружие, оно лишает храбрости тех, кто ещё не подвергся нападению.

Сердце Ричарда тяжело забилось, едва он попытался представить, что чувствуют люди, ожидая неминуемого нападения, ужас который они испытывают. Запустив пальцы в волосы, Ричард откинул их назад и вновь повернулся к Джебре.

— Они убили всех пленных?

— По разным причинам некоторых мужчин они не считали угрозой для себя. Таких собирали в бригады и отправляли работать в деревню. Не знаю, что случилось с ними потом, но, думаю, они всё ещё там, в рабстве, производят пищу для Ордена.

Джебра опустила взгляд, и некоторое время убирала с лица пряди волос.

— Большинство выживших женщин стали собственностью армии. Самым молодым и привлекательным продели в губу медное кольцо — они были предназначены для офицеров высокого ранга. Лагерь всё время объезжали повозки, которые собирали тела женщин, не выдержавших издевательства. Никто из офицеров ни разу не возразил против зверского обращения с этими женщинами. Трупы несчастных просто сбрасывали в общую яму. Тела солдат, впрочем, тоже хоронили в общих могилах. Ни одному солдату Ордена, не поставили даже таблички, чтобы отметить место, где он похоронен. Орден не верит в ценность отдельной личности, и не считает необходимым выделять каждого отдельного человека, даже написав его имя на могильной плите.

— А дети? — спросил Ричард. — Ты говорила, что маленьких мальчиков они не убивали.

Джебра глубоко вздохнула и заговорила снова.

— Ну… мальчиков собрали и разделили на группы по возрасту. Они называли эти группы отрядами новичков. Их считали не галеанскими пленниками, а молодыми воинами Имперского Ордена, освобождёнными от людей, которые угнетали их и развращали их умы. Вину за это Орден возлагал на старшее поколение, а эти молодые люди, как они говорили, были невиновны в грехах взрослых. Теперь, когда они и физически, и духовно были отделены от взрослых, можно было начинать их обучение.

— Возможно, это обучение можно было бы назвать игрой. Но игрой беспощадной. С ними довольно хорошо обращались, используя каждую минуту для развития в них силы и определённых навыков. Занятия не оставляли детям времени скучать по своим семьям — такие чувства считались проявлением слабости. Теперь их семьёй стал Орден, нравится им это или нет. По ночам отовсюду раздавались не только крики женщин. Я слышала ещё и пение — мальчики пели под руководством специальных инструкторов. — Джебра махнула рукой куда-то в сторону.

— Я носила еду и этим офицерам тоже, поэтому могла день за днём наблюдать, что происходило с мальчиками.

— После начального обучения мальчики начинали зарабатывать первые ранги. Сначала внутри своей группы: кто-то выделялся силой, был первым в играх или лучше всех запоминал основы справедливого учения Ордена. Проходя по делам мимо них, я часто видела, как стоящие по стойке «смирно» перед своей группой, мальчики рассказывают то, чему их учили наставники. Они говорили о том, что хотят быть частью Имперского Ордена, чтобы нести человечеству его благородные идеи. Говорили, что готовы на любые жертвы ради общего блага.

— Не знаю, чему ещё обучали этих мальчиков, но помню, что, стоя в строю, они как один, кричали: «Один я — ничто! Моя жизнь имеет значение, только если посвящена другим. Все мы — едины, мы — один разум, мы — одна цель».

— После таких собраний, эмоционально заряженные мальчики должны были наблюдать за казнями «предателей человечества». Их учили радоваться, когда умирал очередной предатель, учили с гордостью смотреть на кровопролитие. Каждый раз им повторяли, что они — сильные, молодые. «Вот, что бывает с эгоистичными предателями человечества», говорили им. «Вы должны быть сильными, вы — будущие герои Ордена, будущие спасители человечества».

— Возможно, поначалу мальчики лишь делали то, чему их учили. Но длительная идеологическая обработка и неизменное ободрение со стороны наставников делали своё дело. Если поначалу мальчики проявляли радость только потому, что их этому научили, то со временем радость становилась искренней. Я видела, как постепенно мальчики с настоящим пылом начинали верить в преподаваемые взрослыми истины.

— Мальчиков учили обращаться с ножами, используя для этого только что убитых «предателей». Таким способом их приучали не проявлять излишней чувствительности при виде смерти. А когда мальчики начинали зарабатывать более высокие ранги, им дозволялось участвовать в казнях. Они стояли и, глядя в пустые глаза пленников, говорили об эгоизме, измене Создателю и своим собратьям. Мальчики приговаривали людей к смерти, а иногда даже сами исполняли приговор. Остальные приветствовали рвение своего товарища, его желание очистить человечество от тех, кто сопротивляется учению Ордена, кто отворачивается от Создателя и забывает о священной обязанности помогать ближнему.

— Прежде чем всё закончилось, почти каждый из тех мальчиков имел возможность попрактиковаться, убивая скотину или пленников. Их восхваляли, как «героев Ордена». Но нашлись мальчики, которые отказались участвовать в казнях. Они были объявлены изгоями. Вечером, в бараках, их обвинили в трусости, в симпатиях к старым порядкам, в эгоизме и нежелании помогать ближнему своему — в данном случае таким же мальчикам. Большинство «отщепенцев» были в ту же ночь забиты насмерть своими товарищами.

— В моих глазах эти немногие стали героями. Они погибли в одиночестве, среди бывших друзей. Среди таких же мальчишек, с которыми когда-то играли и смеялись, и которые теперь стали их врагами. Я отдала бы что угодно, чтобы обнять этих детей с благородными душами, прошептать им слова благодарности за то, что не стали такими же, как остальные. Но это было невозможно. Мальчики умерли в полном одиночестве, окружённые бывшими товарищами.

— Это было безумие. Казалось, весь мир сошёл с ума. Ничто не имело значения. Жизнь больше не имела цели, наполнившись лишь болью и страданием. В ней больше не было места ни для чего. Воспоминания о чём-то радостном стали только смутным сном, далёким от всякой реальности. Проходил день за днём, сменяли друг друга времена года. Жизнь продолжалась, но она была так тесно сплетена со смертью, что сама напоминала смерть.

— В результате, единственными живыми галеанцами остались мальчики и женщины, которые не умерли после солдатских развлечений. Теперь в насилиях участвовали и старшие мальчики — так их награждали за рвение в учении и энтузиазм при участии в казнях.

— Многим женщинам удалось покончить с собой. Каждое утро на булыжных мостовых около высоких зданий находили изломанные женские тела. Не ожидая в будущем ничего кроме страдания и унижений, они выбрасывались из окон или прямо с крыш. Уж не знаю, сколько раз мне попадались в тёмных углах женщины с изрезанными запястьями. Вместе с кровью из вен, вскрытых собственными руками, из них вытекала их жизненная сила, любовь и надежда. Не могу сказать, что я осуждала такое решение.

Ричард заложил руки за спину и, не отрываясь, смотрел на воду в фонтане. Джебра продолжала рассказывать о жизни после падения Галеи. Она добавляла всё новые и новые подробности событий, что происходили после победы храбрецов из Имперского Ордена. Бессмысленность происходящего была настолько грандиозна, что постичь её было ещё труднее, чем вынести.

Косые полосы солнечного света, проникающего через крышу, медленно ползли по мраморной скамье вокруг бассейна, по пространству пола и гранитным ступеням, сверкали, отражаясь в кроваво-красном камне колонн. А Джебра всё говорила и говорила. Старалась рассказать всё, что могла вспомнить о событиях того времени, когда была пленницей Ордена.

Всё это время Шота неподвижно стояла, сложив руки. Её изящное тело замерло в напряжённой позе, словно готовое к броску. Глаза внимательно смотрели то на Джебру, то на Ричарда, будто она желала удостовериться, что он внимательно слушает.

— В Галее было припасено довольно много продовольствия, — говорила Джебра. — но для такого количества солдат, какое сейчас находилось в городе, этого было явно недостаточно. Тем более, что армия Ордена не имела своих запасов. Войска разоряли каждый продовольственный склад, который им попадался, каждую кладовую, каждую лавку. Вся домашняя скотина на много миль вокруг города, была забита на мясо. Не осталось ни одной овцы, выращиваемой ради шерсти, ни одной коровы, которую держали бы ради молока. Вместо того, чтобы содержать кур, которые могли бы нести яйца, вся домашняя птица была убита и съедена.

— Поскольку продовольствие подходило к концу, офицеры рассылали гонцов с просьбами пополнить их запасы. Поставок не было несколько месяцев, а потом, с приходом зимы сообщение с другими армиями и вовсе прекратилось.

Прежде чем продолжить рассказ, Джебра сглотнула, и, поколебавшись, заговорила.

— Однажды, в тот день разыгралась страшная метель, солдаты Ордена доставили на кухню свежее мясо, которое нам приказали приготовить. Это были недавно убитые, обезглавленные и разделанные человеческие тела.

Ричард резко повернулся и уставился на Джебру. Она смотрела на него, как безумная, опасаясь, что её осудят за то, что она перешла все границы. Её синие глаза наполнились слезами, она словно молила о пощаде, как будто опасалась, что он сейчас убьёт её на месте за то, в чём она собиралась признаться.

— Вам доводилось когда-нибудь разделывать человеческое тело, чтобы приготовить из него еду? А нам пришлось. Мы жарили мясо, мы отделяли его от костей, чтобы приготовить жаркое. Мы вялили его на подставках, кусок за куском, чтобы накормить войска. Если другой еды нет, а солдаты голодны, значит, на кухни будут поставляться человеческие тела. Мы шли на самые невероятные ухищрения, чтобы растянуть запасы, которые у нас были, как можно дольше. Мы даже отыскивали под снегом сорняки, из которых варили суп. Но всё равно еды, чтобы накормить такое количество мужчин, не хватало.

— Я стала свидетельницей таких вещей, от которых всю оставшуюся жизнь меня будут мучить кошмары. И одна из них — открытый дверной проем, в который задувает вихри снега, и солдаты, заносящие в дверь мёртвые тела и бросающие их на полу кухни.

— Я понимаю, — кивнув, прошептал Ричард.

— Ранней весной, наконец, начали прибывать фургоны, которые везли продовольствие. Очень много продовольствия. Но, несмотря на бесконечную вереницу фургонов, я знала, что это не продлится долго.

— Вместе с поставками провианта прибыло подкрепление, чтобы заменить солдат, погибших в сражении за Галею. Численность войск, оккупировавших Эбиниссию, и так поражала воображение, а после прибытия дополнительных частей, к моему оцепенению добавилось ещё и чувство безнадёжности.

— Однажды я подслушала доклад двух недавно прибывших офицеров. Они говорили, что объём поставок будет возрастать, соответственно росту численности войск. Как они пришли сюда с юга, так и многие другие были отправлены с миссией обеспечить безопасность в других областях Срединных Земель. Где были другие, ещё не захваченные города и страны, другие очаги сопротивления, которые необходимо подавить, другие люди, которых можно захватить в рабство.

— С фургонами и пополнением прибывали письма из Древнего Мира. Они не были адресованы определённым солдатам — не было никакой возможности узнать, в какой из армий находится тот или иной солдат. Кроме того, отдельный человек ничего не значил в глазах Ордена. Это были письма, адресованные «храброму воину», который защищает тех, кто остался дома. Тому, кто сражается во имя Создателя, борется с варварами на Севере. Борется за то, чтобы принести спасение этим отстало мыслящим людям, направляя их на пути Ордена.

— Каждый вечер в течение многих недель солдаты, собираясь кучками, читали письма. В письмах говорилось о том, что население пошло на великие жертвы, чтобы послать на север пищу и снаряжение, дабы поддержать тех, кто также идёт на великие жертвы, чтобы нести священное учение Ордена. Молодые женщины в своих письмах обещали свои тела храбрым воинам, когда они вернутся, покорив нецивилизованных врагов с севера. Письма этого типа были особенно популярны среди солдат, их перечитывали множество раз под дикие приветственные крики.

— Люди из Древнего Мира прислали ещё и разные сувениры: талисманы, приносящие победу; печенье и пироги, давно, впрочем, сгнившие; носки, перчатки, рубашки, шапки; лечебные травы, исцеляющие от всего на свете; бинты; надушенные носовые платочки от восхищённых женщин, как обещание себя после того, как храбрые воины вернутся домой; пояса с оружием, изготовленные юношами в ожидании дня, когда они сами смогут отправиться на север, чтобы тоже нести свет мудрости Создателя и справедливый закон Имперского Ордена.

— Длинные обозы, доставившие припасы, отправились обратно в Древний Мир. Теперь они были нагружены добычей, награбленной в Новом мире. Воюющей армии нужна еда и многое другое, что требуется для поддержания армии. Это напоминало замкнутый круг: снабжение армии — добыча, добыча — снабжение армии. Думаю, все эти бесконечные обозы с добычей, идущие на юг, должны были стать дополнительным стимулом для людей, остающихся дома. Чтобы они продолжали терпеть лишения, дабы поддержать столь огромную военную машину

— Число захватчиков было слишком велико, чтобы разместиться в городе, особенно после того, как с каждым обозом стало прибывать подкрепление. Бесконечное море палаток расползалось всё дальше вокруг города, заполняя окрестные холмы и долины. Деревья, насколько хватало взгляда, ещё зимой были вырублены и пущены на дрова. Окрестный пейзаж выглядел однообразно-безжизненным. На земле, истоптанной тысячами сапог и копыт, не росло ни травинки. Бесчисленные массы людей, лошадей и фургонов делали Галею похожей на однообразное море грязи.

— Из новых отрядов, прибывших из Древнего Мира, формировались ударные части, которые отправлялись захватывать новые земли, чтобы и туда распространить учение Ордена и установить его порядки. Поток тех, кто пришёл поработить Новый Мир, казался неиссякаемым.

— Я до изнеможения работала на кухне, обслуживая офицеров. Поэтому часто слышала, как они обсуждают планы новых вторжений. Слышала сообщения о новых захваченных городах, о количестве пленных, отправленных в качестве рабов в Древний Мир. Иногда для нужд офицеров привозили наиболее привлекательных женщин из захваченных городов. В глазах этих женщин стоял дикий страх от понимания того, что их ждёт. И я знала, что вскоре в этих глазах не останется ничего, кроме унылой тоски и ожидания смерти. Всё происходящее казалось мне одним бесконечным сражением, нескончаемой жестокостью. И не было никаких признаков того, что всё это когда-нибудь закончится.

— К тому времени в городе почти не осталось тех, кто когда-то называл это место своим домом. Все мужчины старше пятнадцати лет были убиты, а горстка тех, кто остался в живых, использовались в качестве рабов. Женщины — слишком старые или слишком молодые, чтобы быть полезными Ордену, — тоже были убиты, или же их просто бросили умирать от голода. Они ютились в тёмных щелях, подобно крысам. Прошлой зимой я не раз встречала группки старух и маленьких девочек, выпрашивающих объедки. Тощих, словно скелеты, покрытые бледной кожей. Моё сердце разрывалось, но помощь им закончилась бы казнью и для них, и для меня. Но всё же иногда, если была возможность, я давала им немного еды. Если было, что дать.

— В конечном счёте, начинало казаться, что населения столицы Галеи, сотен тысяч человек, просто никогда не существовало. То, что когда-то было сердцем Галеи, теперь было стёрто с лица земли. Сейчас тут расположились сотни тысяч солдат. В пустых разграбленных домах начинал селиться сброд, следующий за армией. Эти люди просто занимали здания, которые некогда были чьими-то домами. Падальщики из Древнего Мира потихоньку заселялись там и жили, как в собственных.

— Галеанские женщины, оставшиеся в живых, были рабынями, и использовались солдатами Ордена в качестве шлюх. Многие из них были беременны, или уже родили детей от имперцев. Зарождалось новое поколение фанатиков Ордена. Фактически, единственными галеанцами остались те мальчики, которых обучали военному ремеслу.

— Вымуштрованные своими наставниками, подростки тоже стали частью Ордена. Они давно забыли и своих родителей, и свою родину, и даже элементарные приличия. Они стали новобранцами армии Ордена — новыми чудовищами, созданными по единому образцу.

— После долгих месяцев обучения, группы мальчиков постарше начали посылать в набеги на другие города. Они должны были стать мясом, о которое затупятся мечи варваров. И мальчишки нетерпеливо рвались в бой.

— Когда-то я считала, что скоты из Имперского Ордена — это особая порода людей, что они отличаются от цивилизованных жителей Нового Мира. Но, наблюдая, как меняются, и чем становятся те мальчики, я поняла, что люди, называющие себя Орденом, ничем не отличаются от нас. Ничем, кроме своих убеждений, которые и побуждают их действовать таким образом. Безумная мысль! Но мне кажется, что существует некий таинственный механизм, который любого человека делает восприимчивым к обману и заставляет поддаться идеям Ордена.

Джебра в смятении покачала головой.

— Я никогда не могла понять, как это возможно. Как столь скучные уроки и нудные наставления о самоотверженности, о необходимости жертвовать собой ради блага других, словно по волшебству, заставляют мальчиков отправляться в сражение. С весёлой песней уходить на смерть.

— А причина, на самом деле, довольно простая — небрежно произнесла Никки.

— Простая? — Джебра скептически вздёрнула бровь. — Ты же это не всерьёз?