Серафима Аркадьевна Блюм была из тех странных женщин, рядом с которыми всегда происходит нечто таинственное. Блюм никогда не выходила замуж. Но и не могла назвать себя полноценной старой девой, потому что в девятнадцать лет сожительствовала с чехом Воцлавом Кутелкой. Чех был репрессирован и, отмотав срок, жил на вольном поселении под Соловками. Семья Блюм также не имела права покинуть поселок Керши. Роман девушки с пятидесятилетним ссыльным соседом длился около года, потом чеха арестовали повторно и быстро расстреляли. С тех пор Серафима Блюм близости с мужчиной не имела.

Пожилая дама вышла на пенсию и коротала век в своем доме на окраине Новгорода. Этот дом, большой и несуразный, она не строила. Дом достался ей в наследство. Живых родственников у Серафимы Аркадьевны не сохранилось, и поэтому когда к ней явился адвокат Телецкий и предложил войти в наследство, понять она ничего не могла. Оказывается, госпоже Блюм завещал все свое имущество бывший ученик музыкальной школы Владимир Юрьевич Трифонов. Для Серафимы это оказалось полной неожиданностью. Ученика Вову Трифонова она с трудом припомнила. Никаких особых отношений у учительницы сольфеджио с мальчиком не возникало. Сорокапятилетний Трифонов умирал от рака и находился до последних дней в полном сознании. Почему он решил написать перед смертью завещание на нее, останется тайной навсегда. Но Блюм, привыкшая за долгую жизнь к странным и таинственным событиям, ничему не удивлялась. Она переехала в дом Трифонова, перевезла туда свой рояль и зажила, словно тут и родилась.

Анвар Чакнава появился в ее жизни около двух лет назад. Весна была в самом разгаре. В саду Серафимы Аркадьевны буйно цвела сирень.

Сирень она обожала и раскрывала настежь окна, чтобы любоваться роскошными гроздьями и вдыхать сиреневый аромат. В тот вечер Блюм предавалась ностальгическим воспоминаниям, потом села за рояль и заиграла. Она прекрасно помнила, что играла тогда Скрябина.

Чакнава возник в проеме, дверей с последним аккордом:

— Как вы тактично нашли тон для этой прелюдии. Теперь не так исполняют Скрябина. Так его играла моя мама…

Серафима Аркадьевна вздрогнула, оглянулась и увидела прекрасного молодого человека. Темные глаза его блестели восторгом. Он еще весь оставался в музыке. Серафима Аркадьевна навсегда запомнила этот миг — Скрябин, сирень и прекрасный юноша.

Она с радостью согласилась сдать ему половину дома и спросила чисто символическую плату. Но Анвар каждый месяц выкладывал на стол стодолларовую купюру. Блюм пыталась сопротивляться, но молодой человек настоял на своем. Серафима Аркадьевна смирилась, но большую часть этих денег тратила на рынке, стараясь побаловать своего постояльца домашними лакомствами.

То, что за красавцем-грузином скрывается какая-то тайна, хозяйка поняла очень скоро. На ее вопрос, чем молодой человек занимается, Чакнава ответил: «Я банковский служащий».

Он объяснил, что любит музыку, потому что она часто звучала в детстве в его доме. Родители грузина, по словам Анвара, когда ему исполнилось тринадцать лет, погибли в автомобильной катастрофе. Ему пришлось зарабатывать на жизнь и о музыке забыть. Когда Серафима Аркадьевна предложила ему что-нибудь сыграть, постоялец ответил: «Играть на рояле я не умею». Странную ложь Анвара Серафима Аркадьевна раскрыла лишь спустя год. Это случилось воскресным утром. Блюм собралась на рынок, она намеревалась приготовить праздничный обед и угостить своего любимца. В сердце одинокой стареющей женщины красавец-грузин занял все свободное место. Что за чувства испытывала Серафима Аркадьевна к своему постояльцу, она не могла разобрать и сама. Тут был полный букет: от материнской привязанности бездетной старухи к красивому молодому парню до женского обожания. Не надо думать, что старые люди не могут влюбляться и страдать. Это заблуждение молодых. К тому же Серафима Аркадьевна, испытав страстное влечение к мужчине в далекой юности, сохранила в себе запас пылкости и несла его по жизни. Красавец-грузин с прекрасными глазами и благородными манерами оказался благодатным объектом для всех нерастраченных порывов госпожи Блюм. Поэтому к праздничным обедам хозяйка относилась трепетно и продукты приобретала только на рынке.

В то памятное воскресное утро Серафима Аркадьевна по пути на базар вспомнила, что забыла кошелек. Рассеянностью старенькая учительница по сольфеджио страдала постоянно Она вернулась с полдороги и, войдя в свой сад, услышала звуки рояля. Этюд Рахманинова по руке лишь профессиональному пианисту. Блюм слышала мастера. Анвар с таким упоением отдавался миру звуков, что не заметил, как она вошла. Серафима Аркадьевна тихо — присела в углу на краешек кресла и затаила дыхание. Анвар играл без партитуры, по памяти. Наконец он оторвал пальцы от клавиш, медленно закрыл крышку рояля и замер.

— Вы — большой пианист, Анвар. Почему вы скрываете свой талант?! — не выдержав потока эмоций, воскликнула учительница музыки.

Анвар вздрогнул и оглянулся. В его прекрасных глазах застыли гнев и обида. Но молодой человек быстро взял себя в руки. Тогда он и попросил ее никому никогда не говорить о том, что она видела и слышала.

— Если об этом станет известно, мне придется переехать в другой город. В противном случае моей жизни грозит опасность, — признался тайный музыкант.

Случайно открывшись хозяйке, Анвар стал частенько по вечерам садиться за инструмент.

Он попросил госпожу Блюм говорить соседям, что это она музицирует. Звуки рояля из ее окон звучали и раньше, а для того чтобы различать руку пианиста, надо быть профессионалом.

Среди соседей Блюм таких не наблюдалось.

Тут жили простые, далекие от Парнаса работяги-новгородцы.

Учительница музыки свято исполняла данное Анвару обещание и, лишь узнав о его гибели, поделилась тайной покойного с подругой.

— Анна Степановна предупредила свою приятельницу, что с ней хочет поговорить следователь Ерожин, поэтому к свиданию с подполковником Серафима Аркадьевна была готова.

Женщине это визит был кстати. Она очень тяжело переживала гибель Анвара. За два последних года постоялец стал для нее самым дорогим и близким человеком. И поговорить о нем ей было необходимо.

Петр Григорьевич очень быстро понял, что госпожа Блюм не просто квартирная хозяйка убитого грузина. Заплаканные глаза Серафимы Аркадьевны, ее трясущиеся руки, которыми она наливала чай гостю, — все говорило о том, что женщина пережила большое горе.

Петр Григорьевич очень внимательно выслушал пожилую даму. Его особенно интересовали подробности, относящееся к прошлой жизни убитого. Но именно об этом сыщик почти ничего не услышал. Блюм не знала настоящей фамилии горца. Не могла сказать, в каком городе Грузии он родился и вырос. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что Анвар имел консерваторское образование.

— В музыкальной школе так поставить руку невозможно. Только в консерватории, — утверждала Блюм.

Учительнице сольфеджио с почти полувековым стажем можно было верить. Но больше всего поразил Ерожина рассказ Блюм об образе жизни грузина. Все вечера Анвар, как правило, проводил дома. Дома он и ужинал.

Иногда Чакнава по несколько дней отсутствовал, но Блюм знала, что он гостит на даче своего шефа — банкира. Такое поведение молодого кавказца очень удивило Петра Григорьевича. Как мог молодой южанин за два года жизни не завести себе подругу? По словам Анчика, услугами местных проституток Анвар тоже не пользовался.

«Господи, уж не трахал ли он эту бабку?! — с ужасом подумал Ерожин. — Музыкант… От людей искусства можно всего ожидать».

— Мне очень неловко вас об этом спрашивать, — стараясь сохранять серьезность момента, наконец решился сыщик. — Но вы еще очень привлекательная дама. Может быть, ваш постоялец был в вас влюблен и вы ответили ему взаимностью? Тогда ему не было смысла заводить связи на стороне?

Серафима Аркадьевна густо покраснела, и Ерожин решил, что попал в точку. Но ответ старухи его разубедил.

— О! Если бы он мог меня, старую бабку, полюбить. Я бы ему ни в чем не отказала! Увы… — Тут госпожа Блюм замолчала и свела все к шутке. — Мне приятно, что такой интересный мужчина, как вы, принял меня за женщину-вамп. Но если говорить серьезно, мне кажется, что Анвар просто не встретил свою девушку.

А в прежней жизни, как мне подсказывает женское чутье, у него был трагический роман.

— Он вам никогда не говорил, что был женат и жена его погибла? — спросил Ерожин.

— Никогда, — прошептала Серафима Аркадьевна.

— Звонил ли ваш постоялец в другие города? Может быть, разговаривал при вас с кем-то? — Подполковник пытался нащупать хоть какую-нибудь ниточку, тянущуюся из прошлого Чакнавы.

Госпожа Блюм задумалась:

— Пожалуй, да. Только чаще звонил не он, а ему, и говорил он по-грузински, а этого прекрасного музыкального языка я не знаю.

— У вас сохранились телефонные счета? — оживился Ерожин.

— Конечно. Анвар аккуратно оплачивал свои звонки и квитанции мне отдавал.

Серафима Аркадьевна поднялась из-за стола и вышла. Через минуту она вернулась и протянула Петру Григорьевичу конверт.

— Тут все счета за два года.

Ерожин взял конверт.

— Вы позволите мне забрать бумаги на несколько дней? Я обязательно верну все в целости и сохранности.

— Конечно, берите. Мне вас представила сама Анна Степановна. После такой рекомендации я спокойно доверила бы вам и кошелек, — впервые за весь разговор хозяйка слабо улыбнулась.

Петр Григорьевич поблагодарил и попросил провести его в комнату Анвара.

— Я здесь ничего не трогала. Не могу себя заставить сюда войти, — призналась Серафима Аркадьевна, открывая сыщику дверь.

— Вы позволите, я тут немного поработаю, — попросил Ерожин.

— Не буду вам мешать, — тактично заметила госпожа Блюм и оставила Петра Григорьевича одного.

Ерожин огляделся. В комнате стояла низкая тахта, застеленная ковром. Ковер был огромный и основная его часть покрывала стену. Напротив тахты Ерожин увидел дорогой японский телевизор с огромным экраном. Рядом имелся тоже дорогой и современный музыкальный центр. Дисков было множество. Петр Гриобратной стороне групповой свадебной карточки имелись подписи и дата. Видимо, изображенные на нем поставили свои подписи на память о дне свадьбы. Петр Григорьевич добыл из кармана свое портмоне и аккуратно убрал туда фотографию. После этого он взял второй снимок.

С карточки на Ерожина смотрело все то же лицо маэстро. Не признать на снимке автора книги по его портрету на титульном листе мог только слепой. На фотографии, в нижнем углу, опять же стоял автограф. Ерожин предположил, что это почерк маэстро. Второй снимок также очутился в портмоне сыщика.

Обыском подполковник остался доволен, хотя ничего существенного больше ему обнаружить не удалось. Выйдя из комнаты Анвара, Петр Григорьевич поблагодарил госпожу Блюм и оказался на улице. Несколько фонарей тускло освещали заборы соседских домов.

Ерожин поднял воротник и зашагал к машине. Пока он сидел у Серафимы Аркадьевны, машину запорошило. Подполковник достал из багажника щетку, смахнул снег с ветрового и заднего стекла и уселся за руль. Перед тем как завести двигатель, взглянул на часы.

«Двадцать три двадцать. Звонить Анчику поздновато. Отложим перевод с грузинского на утро и поедем в гостиницу», — рассудил Петр Григорьевич. Он только сегодня приехал из Москвы и хотел спать. Потом он вспомнил, что обещал Наде по приезде в Новгород отзвонить.

Надя не спала, но голос у нее звучал странно.

— Я и ждала твоего звонка, и боялась его, — сказала она мужу.

— Это еще почему? — удивился Ерожин.

— Потому что я обещала одному человеку сказать тебе, что ты скоро станешь папочкой.

Петр Григорьевич замолчал, не совсем понимая, о чем ему говорит Надя.

— Чего молчишь? Я беременна, — обиженно повторила жена.

— Надька, не врешь? — закричал Ерожин.

— Если бы меня не выворачивало наизнанку, разве я бы отпустила тебя одного в дорогу? — капризно сообщила супруга.

— Я буду самым лучшим папашей во всей Москве! Нет, во всей России! Нет, во всем СНГ!

Нет, на всей планете!

— Значит, ты не злишься?" — Голос Нади сразу изменился, стал веселым и нежным.

— Я злюсь? — возмутился Ерожин.

— Выходит, Алеша как всегда прав, — сказала Надя.

— При чем тут Алеша? — насторожился супруг.

— Я ему первому сказала и призналась, что боюсь говорить тебе. Он меня отругал и приказал рожать девчонку, а он будет крестным.

— Пора мне познакомиться с твоим Алексеем, — усмехнулся подполковник. — И спросить, на каком основании он заказывает пол моего будущего ребенка?

— Я тоже так думаю, — рассмеялась Надя.

— Ты там без меня справишься? — заволновался Петр.

— А ты больше и не нужен. Все что мог, ты уже сделал. Но все равно, приезжай поскорей.

Я соскучилась до чертиков.

— Постараюсь, моя дорогая девочка. Твой легавый пес, кажется, взял след.

Ерожин завел двигатель и медленно покатил по заснеженной улочке. Движение в городе замерло, и через пять минут он уже парковался возле гостиницы. В «Интуристе» портье долго выискивал ключ от его номера и не нашел.

— Ваш ключ забрали, — наконец-то сообразил он.

— Как забрали? — не понял Ерожин. Он поселился в одноместном номере, и кроме него там находиться никто не мог.

— Ваша жена забрала, — вспомнил портье.

Подполковник пожал плечами и пошел к лифту. Подойдя к двери, он на минуту остановился, потом взялся за ручку. Дверь открылась. Петр вынул из внутреннего кармана маленький английский пистолет, снял предохранитель и, опустив оружие в карман куртки, вошел в номер.

— Почему так поздно? — спросила Таня Назарова. Она по-домашнему улеглась на диване и рассматривала журнал мод.