Глава 42
Я – барышня!
Крюков с Катей приехали в мастерскую за двадцать минут до уголовных подельников Хари. Запасной ключ Крюков прятал в батареях подъезда. Художник был человеком рассеянным и часто терял ключи. Документов и денег в примитивном тайнике мастерской не оказалось, не оказалось и записной книжки. Все это Крюкова огорчило. Пятьсот долларов – приличная сумма, но далеко на них не уедешь. Долго копаться в мастерской было опасно. Художник больше боялся за Костю, чем за себя.
– Поехали к отцу, – предложила Катя. – Моего адреса Журов не знает. Я никаких бумаг при поступлении в его школу не писал.
– Это совсем смешно, здоровый мужик прячется у мальчишки, – возразил Крюков.
– Виктор. Можно, я вас буду так называть? – обратилась Катя к художнику, когда они брели в сторону метро.
– Меня и зовут Виктором, – не понял Крюков.
– А что вы, Виктор, сейчас хотите? – спросила Катя, глядя художнику в глаза.
– Есть, – ответил Крюков. – Мы же с тобой так и не пообедали.
– И мне есть охота, – призналась Катя. – Пошли куда-нибудь полопаем.
– Долларами не расплатишься, а без паспорта их не поменяют, – покачал головой Крюков.
– Мне Гнусняк выдал шестьсот рублей на обед, – похвалилась Катя. – Думаю, хватит. Пошли в «Макдоналдс».
– Терпеть не могу эту жуткую американскую попсу, – поморщился художник. – Ну, если хочешь, давай.
Когда они уселись за столик и молодые девушки в красных фирменных фартучках принесли им жареный картофель, куриные котлетки и бульон, Кате казалось, что они способны уничтожить весь запас американской обжорки. Но, выпив бульона и наглотавшись жареной картошки, поняли, что с заказом перестарались. Крюков с любопытством оглядывал посетителей, среди которых преобладала молодежь. Катя наблюдала за Крюковым и мучительно соображала, сказать – не сказать…
– Виктор, вы знаете, как меня зовут? – неожиданно спросила Катя.
– Знаю, давай закажем по рюмочке. И выпьем на «ты». Раз мы столько вместе пережили, разница в возрасте не помеха, – предложил Крюков.
– Тут спиртного не дают, можем чокнуться соком или какао.
– Какая разница? – ответил Крюков. – Важен факт и желание.
Им принесли кока-колу, они выпили ее. Крюков поморщился:
– Ну и гадость это пойло. Не мужской напиток, – художник троекратно поцеловал Катю. – Теперь… валяй на «ты».
Катя покрылась алым румянцем.
– Ты что-то краснеешь, как барышня! Тоже мне, каратист, – удивился смущению Кати Крюков.
– А я и есть барышня, – неожиданно решилась Катя.
– Что-что? – переспросил художник.
– Ты же на портрете нарисовал девчонку. Я удивилась, как ты догадался. Поэтому я и просила, чтобы ты его никому не показывал.
Крюков ничего не ответил и уставился на Катю во все глаза.
– Вот почему ты раздеваться не стал. Не стала, – припомнил он. – Теперь мне понятно. Но как же каратэ? Или, как он там – тайский бокс?
– Каратэ – правда. И тайский бокс тоже. Только я не парень и… я тебя люблю, – выпалила Катя и стала красной как рак.
– Дай мне опомниться, – взмолился художник.
– Валяй, – передразнила Катя Крюкова. Ей вдруг стало удивительно легко и весело.
Крюков продолжал глядеть на Катю во все глаза и неожиданно сам покраснел.
– Сколько же тебе лет, красотка?
– Через два месяца будет шестнадцать, – ответила Катя.
– Выходит, в придачу ко всем неприятностям ты еще и несовершеннолетняя. Упекут меня за решетку за растление малолетних. Лучше уж погибнуть от руки Гнусняка, – вслух размышлял Крюков.
– Неужели я такая уродина, что тебе больше хочется помереть, чем побыть со мной? – кокетливо поинтересовалась Катя.
– Ты, бесспорно, мила. Но как ты понимаешь фразу «побыть со мной»? – усмехнулся Крюков.
– Гулять вместе… покажешь разные картины… А когда я вырасту, женишься на мне, – мечтательно предложила Катя.
– Час от часу не легче, – Крюков закрыл лицо руками. – Ну и влип же я.
– Это все потом. А сейчас поедем к нам. Деваться больше тебе некуда, – став серьезной, сказала Катя.
Крюков подумал, в каком же качестве он заявится к родителю барышни? И вдруг понял, что даже женского имени ее не знает.
– Как же вас зовут, мадемуазель? – спросил он и тяжело вздохнул: – Не знаю, чьей руки просить придется.
– Катериной Сергеевной, – представилась Катя.
– Рад познакомиться, Катерина Сергеевна, – Катя подала руку и, когда Крюков неуверенно ее пожал, ответила:
– И я тоже.
Крюков подумал, что ему есть куда пойти. Друзей в городе, в котором родился и вырос, у художника хватало, но сдать девочку родителю он обязан. Не отпускать же ее одну?
Катя пошла звонить. Крюков смотрел ей вслед и улыбался. «Занятный ребенок мне попался, – думал он. – Вот почему я чувствовал к ней такую странную нежность, когда писал ее портрет. Природу не обманешь».
– Ладно, барышня, поехали к вашему отцу» – сказал художник, когда Катя вышла из телефонной будки, и взял ее под руку.
