Полигон Тюра-там, 2 сентября 1958 года
Владимир Комаров был в своем корабле один, как и Шепард. Но в отличие от крохотного «Меркурия», свободного места в «Востоке» было очень много. Почти что слишком много! До того много, что чувствовалась какая-то несправедливость в том, что лететь могли бы трое, а вся слава в итоге достанется ему одному. Но как ни настаивали космонавты на совместном первом полете, Королев был непреклонен.
— Не осуждайте, орелики, — спокойно сказал Главный, заглянув каждому в глаза. — Так надо, просто поверьте.
И они, конечно, ему поверили. Если не Эс-Пэ, то кому же? Так что, пришлось согласиться и готовиться к полету в гордом одиночестве. Каково это — быть первым? Раз уж так повезло и у конкурентов полет не удался, придется примерять эту роль на себя… Этот Шепард — отчаянный парень, не хуже наших. Прошел по самому краю, но выжил и даже не пострадал. Роскошные кинокадры катапультирования капсулы из «обезумевшей» ракеты показали всем космонавтам и честно предупредили — если что, терпите! Шепард терпел и нам велел!
И все же, слишком просторно в корабле. В правом кресле летит приличных размеров кинокамера, управляемая с пульта. Хотя, если подумать, то бортинженер сейчас и не нужен, без него справимся, вместо половины систем габаритно-весовые макеты стоят. А те, что есть, годятся только для такого, пристрелочного, суборбитального полета. А обитатель левого кресла, так называемый космонавт-исследователь, сейчас вообще полная абстракция, нет ни научных приборов, ни экспериментов, вообще ничего, кроме небольшого балласта в виде магнитофона с запасом пленки минут на сорок пять. Да и вообще, пол-корабля в виде агрегатного отсека нет еще! Единственное, что отработано по максимуму — это теплозащита и система посадки, в этом полете больше отказать, по сути, и нечему.
Кроме носителя, само собой. Космонавты уже видели запуск «своей» ракеты вблизи, и каждый из них прекрасно осознавал отчаянный риск, на который придется идти несмотря на все ухищрения. Ведь летим-то, по сути, на боевой ракете, вместо ядерной боеголовки. Космонавтам, конечно, об истинном предназначении ракеты прямым текстом не говорили, но догадаться совсем нетрудно, не первый год в армии, все понимаем… К счастью, «грибок» САС над головой немного успокаивал, лишь бы команда прошла вовремя, в случае чего.
ЭВМ, или, точнее, БЦВК, как записано в документации, уже вполне рабочий и запрограммирован на автоматическое управление спуском, но «софт», как говорят ребята Староса, еще мог содержать в себе какие-то «баги». Наверное, имелись в виду «бобы», как ракетчики называют разные неполадки. На этот случай было предусмотрено аж два независимых пульта ОВК, или особо важных команд, через которые космонавт мог штатно выполнить циклограмму спуска в случае отказа БЦВК. Подстраховались, казалось бы, на все случаи жизни. Но ведь случаи, как известно, разные бывают… А сейчас все мирно и спокойно. Чувствуется, как степной ветер чуть покачивает ракету, и это действует убаюкивающе…
— «Рубин», я «Заря-1»! — раздался голос Земли, голос Главного. — Как самочувствие?
— На борту порядок, «Заря», — спокойно ответил Комаров но, чувствуя беспокойство Королева, добавил: — Все в норме, Сергей Павлович.
— Это хорошо, что все хорошо, Владимир Михайлович, — раздался смешок Главного. — Нам-то отсюда видно, что все в порядке, мы вам просто спать не даем!
Ну никак не могут без шуточек в такой момент! А время-то уже…
— «Рубин», я «Заря-1». Готовность 20 минут, САС взведена.
А вот тут уже никаких смешков с обеих сторон. Беглый взгляд на панель и подтверждающий доклад:
— «Заря», я «Рубин», есть взведение САС, «сотка» горит.
Программа с индексом «100», или просто «сотка» — не самая любимая у космонавтов, всего лишь подготовка к пуску! А вот как только в бункере повернут «ключ на старт», тогда ей на смену придет «сто первая», та самая, единственная и самая желанная! Хоть и не самая сложная, если верить Старосу. Ракета у нас старая (не физически, а идеологически!), «цифровой» корабль ей неподвластен, но и сам корабль никак не может на ракету повлиять. Поэтому, как примерные пассажиры, терпеливо отслеживаем параметры полета с собственной гироплатформы и акселерометров и только после отделения от носителя вступаем в свои права.
А пока, отсчитываем минуты и прогоняем поиск ошибок. Так поразивший когда-то Комарова пульт БЦВК с «иллюминацией» оказался на удивление простой и полезной штукой. Правда, сейчас в верхнем поле одиноко тикает себе обратный отсчет времени до КП, а больше ничего мы и знать не знаем. Зато когда «сто первая» включится, там только успевай следить… Следуя «шпаргалке», Комаров бегло вывел на индикаторы заряд батарей, сверил с аналоговыми указателями на пульте. Очень похоже. Теперь давление в единой двигательной системе — тоже похоже. Топливо в норме, кислород в норме, поглотители в норме. Так и время проходит незаметно. Раз — и уже десятиминутная готовность! Доложил по форме:
— «Заря», я «Рубин», вас понял — десятиминутная готовность. Гермошлем закрыт. Самочувствие хорошее, к старту готов.
Как тут не быть готовым, когда с самой побудки его самого и дублера, Валерия Быковского, обхаживали, как королевских особ. Обстановка была довольно нервная, но после облачения в скафандры на выходе из «медицинского домика» их встретил Королев, и всю нервотрепку как рукой сняло. Главный выглядел уставшим и озабоченным, но весьма бодрым. Убедившись, что «орелики» готовы, он неожиданно выдал будущим космонавтам несколько полезных советов и «предсказаний», причем таких, которые никто раньше не слышал. Откуда он мог знать? Неважно. Проверим на практике, не в первый раз Главный может оказаться прав.
— Минутная готовность, как слышите? — прозвучал сигнал.
Вот как быстро время летит! Еще один беглый взгляд на приборы — и доклад.
— Я «Рубин», вас понял, минутная готовность. Занял исходное положение.
Он уже полтора часа в этом положении сидит, но кого это интересует?
— Ключ на старт!
Вот это дело! Давно пора! Секция «ПРГ» мигнула и переключилась на «101», время продолжает тикать с минусом, скорость пока ноль, высота тоже! Но уже стрекочет кинокамера, фиксируя историческое событие.
— Протяжка-один!
Пережиток прошлого, эта ваша протяжка! Только бумагу изводим зря! На магнитную ленту куда больше можно записать, так почему же не сделали? А потому, что и так сойдет…
— Продувка!
А вот это полезно, за это спасибо! Не хочется погореть на старте, так что чистим, продуваем азотом все магистрали! А то вспыхнут при зажигании пары горючего, да с кислородом смешанные… Будет у нас «пушечный запуск», но совсем не такой, как хотелось бы…
— Ключ на дренаж!
Все, хватит травить кислород за борт, в атмосфере его и так хватает! И никакой больше подпитки баков. Что испарилось, того не вернешь, а что осталось — все наше!
— Пуск!
Волшебное, волнующее слово! И не просто этап, а точка, откуда возврата уже почти что нет. И кабель-мачта, отделившись от отрывной платы, отваливает в сторону, и это чувствуется буквально всей спиной! Но надо же подтвердить! Вот, транспарант загорелся желтым глазом…
— Я «Рубин», есть пуск, бортовое питание!
— Протяжка-два!
Ерунда, еще один рулон, на этот раз для стартового комплекса. Опять макулатура, для чего она нужна, разве что на…
— Зажигание, «Рубин»!
— Понял вас, дается зажигание, — на автомате ответил Комаров, пытаясь уловить момент начала вибраций, о которых предупреждал Королев.
— Предварительная ступень!
Вот она, вибрация! Не такая уж и сильная, ну так и ступень, понимаешь, предварительная! И не столько ушами, сколько кожей чувствуется вой турбонасосов, но это только несколько мгновений, пока не настает…
— Промежуточная!
И без остановки, почти сразу:
— Главная! Подъем!
Где-то сзади взревело, но как-то глухо, и совсем негромко. Зато тряска, вот она, во всю мощь, как предупреждали! Не сразу, а после небольшого «зависания» чувствуется движение, пошла перегрузка, но как-то нежно, для тренированного человека пустяк. Взгляд упал на пульт БЦВК, зафиксировал бешеную скачку цифр, и тут ему подумалось, что надо бы что-то сказать, соответствующее моменту, выкрикнуть «вперед!» или «поехали!», но как-то сам по себе получился совершенно спокойный доклад.
— «Заря-1», я «Рубин», есть подъем! На борту порядок!
— «Рубин», я «Заря-1»! Желаем вам доброго полета! — донеслось с Земли, а космонавт продолжал, не отрываясь, следить за пляшушими цифрами. Не успели любезностями обменяться, а высота уже километр! А скорость… Да, на самолете так не разгонишься, даже вниз. А «шарик», то есть почти привычный летчику прибор, похожий на авиагоризонт, поставили ох, как не зря! Теперь с одного взгляда понятно, что ракета идет ровно, «не чуя Шепарда» под собой… Не напрасно, едва ознакомившись с планами, будущие космонавты приперли к стенке Макарова и Феоктистова и убедили их внести столь нужные изменения в конструкцию пульта. Тут и другие изменения есть, не менее полезные…
Часы проскочили отметку в девяносто секунд и Комаров выдал очередной доклад.
— «Заря-1», я «Рубин», на борту порядок. Плавно растет перегрузка, самочувствие хорошее!
— Слышим вас, «Рубин»! — донеслось издалека. — Десять секунд до отделения!
— Принято, «Заря-1», готовность к отделению! — ответил Комаров, дожидаясь очередной проверки того, что со знанием дела нашептал ему Главный перед полетом.
— Сто двадцать секунд, есть отделение первой ступени! — голос Главного то постепенно пропадал в помехах, то вплывал обратно, раздаваясь четко и ясно.
— Вас понял, «Заря», есть отделение первой ступени, — подтвердил космонавт и, немного нарушив протокол, от души добавил: — Все точно, как вы сказали.
Действительно, как и предупреждал Главный, «боковушки» отошли очень мягко, только грохот был, и перегрузка пока ерундовая, около двух единиц, но нарастает постоянно, и вот уже «трешка» как с куста. Снова грохот, это отстрелилась САС, а головной обтекатель распался на половинки, освободив капсулу. И сразу же в иллюминаторы брызнул яркий свет! Такой яркий, какого на Земле уж точно не бывает, и небо такое темное, каким его днем ни за что снизу не увидишь…
А во «Взоре» плыла навстречу Земля, и зрелище было таким захватывающим, что космонавт решил этим поделиться.
— «Заря-1», я «Рубин»! Хорошо вижу Землю, отлично различаю детали! Вижу складки местности, вижу реки! Во «Взор» все видно отлично!
— Вас поняли, «Рубин», я «Заря-1», машина идет хорошо, все в порядке! — отозвался эфир голосом Королева, в котором звучал настоящий восторг.
Вторая ступень почти отработала, и если Главный опять окажется прав, должно тряхнуть не на шутку.
Бабах!
Это, кажется, перебор! До отделения было еще несколько секунд! А что показывает БЦВК? Ну, кажется, прилетели…
— «Заря», я «Рубин»! Есть преждевременное отключение двигателя второй ступени! Индикаторный режим!
— Поняли вас, «Рубин», — удивительно спокойно отреагировал Королев и даже подбодрил: — Действуйте, как учили.
Легко сказать, когда такая свистопляска началась! Похоже, что-то рвануло в двигателе второй ступени буквально на последних секундах, и теперь неуправляемая струя газов бьет куда-то «вбок» и норовит раскрутить связку ступени и корабля. «Шарик» на пульте стремительно набирает обороты, еще немного, и бешеное вращение станет смертельным. Комаров дал себе несколько секунд на раздумье и начал действовать. Как учили…
Он был уверен, что в раскрутке виновата именно аварийная ступень, а следовательно, необходимо было срочно от нее избавиться. Это, по идее, проще всего, нажать клавишу на пульте ОВК он смог бы и с закрытыми глазами. Только сперва убедиться, что питание есть… а оно есть! Полновесные 12 вольт, так что пиропатроны должны сработать на прямую подачу напряжения…
Бабах! Это уже куда приятнее, и хоть угловая скорость за счет перераспределения моментов выросла раза в полтора, но зато вращение больше не ускоряется! Чуть меньше одного оборота вокруг своей оси в секунду это, конечно, противно, но не смертельно. Солнце то влетает в иллюминаторы, то вылетает, мельтеша по кругу и пытаясь сбить с толку, но это, право, такая ерунда для того, кто хоть раз крутил «бочки» где-нибудь над Ходынкой или Тушино в ясный летний денек!
С другой стороны, раздражающий фактор лучше пока убрать, решил космонавт и щелкнул тумблерами электроприводов, закрыв шторки на боковых иллюминаторах.
— «Заря-1», я «Рубин»! — Комаров не был уверен, что его слышат, но решил все же прокомментировать свои действия. — Есть отделение второй ступени через ОВК. Есть остаточное вращение. Переключаю УО(тумблер режима управления ориентацией) на «ручной»!
— Вас поняли, «Рубин!» — и тишина, как знак согласия.
Комаров решительно перещелкнул тумблер, вспоминая, как совсем недавно Королев сам показал ему «программу тридцать», позволяющую напрямую управлять машиной. Теперь этот режим включается еще проще. Спасибо конструкторам! И хоть гироплатформу мы потеряли, но электромеханический «шарик» тоже прекрасно работает, и по нему теперь можно сориентироваться. Космонавт осторожно взялся за ручку управления ориентацией, стараясь игнорировать неудобство скафандра. В конце концов, это они тоже отрабатывали на Земле.
Теперь погасить угловую скорость — дело техники. Несколько легких отклонений РУО — и вот уже капсула висит неподвижно в пространстве. Точнее, так может показаться, но суборбитальная скорость берет свое, причем, если был недобор скорости, то следовательно, будет недолет. Но насколько он велик? Последние секунды активного участка — самые важные, скорость почти орбитальная и недобор даже нескольких метров в секунду грозит сотнями километров промаха, если не тысячами. Хоть бы мимо океана не промахнуться…
Комаров переключил ИМП на «место посадки». Прибор слегка взвизгнул и крутанулся, указав на некую точку Тихого океана, притом невооруженным глазом был виден приличный недолет. По крайней мере, БЦВК продолжал работать даже потеряв гироплатформу и построил траекторию, интерполируя от момента аварии. Уже неплохо. Комаров вбил программу «16», чтобы видеть высоту, скорость и время до посадки. Теперь надо сообщить на Землю, пока связь есть.
— «Заря», я «Рубин»! — чуть быстрее обычного доложил космонавт. — УО в ручном отработал, полет устойчивый! Готов к выполнению программы! ИМП дает недолет примерно в полторы тысячи! Прошу уточнить точку посадки!
Ответа не было, но это было уже не страшно. Кто-нибудь, да услышит и передаст, куда следует. Для экономии пленки космонавт выключил кинокамеру и стал обдумывать дальнейший план полета. Теперь главное — сесть. Спуск предстоял баллистический, неуправляемый, так что ошибка вполне могла быть еще больше, но мимо океана все-таки не промажем. И до посадки еще примерно полчаса…
Только сейчас Комаров вспомнил о невесомости. Удивительно, как организм оградил его он неприятных эффектов в стрессовой ситуации, а сейчас, когда наступила, наконец, тишина, он почувствовал… Нет, даже не головокружение, но легкое ощущение подвешенности «вниз головой». Это не создавало проблем и не мешало думать и действовать, но эффект ясно ощущался. И про это Королев его предупреждал — в невесомости кровь всегда немного приливает к голове, но длится это ощущение у всех по-разному. У кого-то все нормализуется через несколько минут, а кому-то и пару дней придется потерпеть.
У Комарова не было пары дней. У него, скорее всего, не было даже получаса, поэтому космонавт решил не терять время и попытаться исполнить запланированную программу экспериментов. Ручное управление он, как бы, уже опробовал, хоть и вынужденно. Но этого мало, нужно провести эксперимент по построению штатной ориентации перед спуском, но только делать это лучше в верхней точке траектории. Сейчас Комаров смог, наконец, обратить внимание на «Взор» и немного полюбоваться Землей. Он уже пытался урывками наблюдать при выведении — складки местности, реки, лес… И облака, всюду облака… И тени от них! Но любоваться некогда, да и до апогея, откуда, по идее, самый лучший вид, еще далеко. Нужно приступать к прочим экспериментам.
Проверив на всякий случай давление в кабине, он щелкнул замком, раскрыл гермошлем и зачем-то принюхался. Нормальный воздух, дышится легко, никаких посторонних запахов нет. Чуть помедлив, отстегнул перчатки, убедившись, что они привязаны и не уплывут. Отстегиваться от кресла ему было формально запрещено. Теперь можно попить водички. Сделав пометку в журнале (и отметив, что карандаш был очень предусмотрительно привязан к переплету веревочкой), Комаров открыл тубу и, осторожно сделав несколько глотков, поразился, насколько приятным может быть вкус простой земной воды. О том, что многие ученые мужи всерьез верили, что глотать пищу в невесомости невозможно, он в этот момент даже не вспомнил. Войдя во вкус, он открыл тубы с пюре и шоколадным соусом и, не забыв ненадолго включить кинокамеру, немного пожевал «для истории», совмещая приятное с полезным. Было удивительно и непривычно завтракать на высоте сотен километров, одновременно любуясь проплывающей во «Взоре» Землей и иногда сверяя время по светящимся желтым цифрам на индикаторе БЦВК. Он понимал, что для будущих космонавтов, которым предстояло проводить на орбите недели и месяцы, такое времяпровождение будет совершенно привычно, но он-то первый, причем даже не на орбите! И времени у него почти нет!
Корабль все дальше уходил от старта, и «Зарю-1» уже не было слышно. Комаров с сожалением завинтил и убрал тубы с едой и водой, сделал пометки в журнал и все равно доложил на Землю.
— «Заря», я «Рубин», полет проходит нормально! Позавтракал, прием пищи прошел без проблем! Самочувствие отличное, настроение бодрое! Продолжаю полет по программе!
Неожиданно, пришел ответ.
— «Рубин», я «Заря-2», вас понял, все нормально! Указаний от Двадцатого пока не поступало! Уточнение места посадки ждите от «Зари-3»!
— Вас понял, «Заря-2»! — Комаров был рад, что НИПы его ведут и даже иногда слышат. — Передайте «Заре-3», пусть вызывают сами, не ждут! Как поняли? Прием!
— «Рубин», я «Заря-2», поняли вас! Передадим!
Вот и славно. Камчатка уже должна будет иметь более-менее точные данные о месте приземления, так что можно будет ввести коррекцию и со спокойной совестью включить программу посадки номер 21, которая, понятное дело, не могла не получить у космонавтов неофициальное прозвище «очко». Что ж, не боги горшки обжигают… Но до этого ему предстоял самый важный эксперимент с ручным управлением — построение ориентации, используя тот самый «Взор». На орбитальном корабле будет стоять комплект более совершенных приборов для этих целей, но простой и надежный «Взор» почти наверняка останется «на всякий случай». Поэтому, лучше испытать его сейчас, что, собственно, и предусматривалось программой.
Комаров снова взял в руки журнал, чтобы еше раз освежить в памяти программу испытаний «Взора», написанную с учетом возможных отказов и сложностей. Главное, что необходимо проверить — это возможность вернуться с орбиты в будущих полетах, и здесь построение ориентации, пожалуй — самая важная вещь. Первый космонавт не очень огорчался, что полет начался с неприятных приключений. Так или иначе, программу полета он выполнит.
Но вот чего он не знал, так это того, что приключения ему предстояли не долько до посадки, но и после нее…
