Ленинград, специальная лаборатория (СЛ-11), февраль 1958 года

Поздно вечером из проходной большого завода на Волковской улице вышел энергичный темноволосый человек средних лет, плотно закутанный в теплый полушубок. На голове его сидел тщательно завязанный мохнатый треух, да и вообще казалось, что февральский Ленинград для него не слишком уютен. В его походке чувствовалась привычка к более теплым местам, и это было абсолютной правдой.

Человека звали Альфред Сарант, и хоть сейчас его имя звучало как Филипп Георгиевич Старос, думал он про себя исключительно по-английски. И все потому, что в действительности он был американским инженером и по совместительству бывшим советским разведчиком. Несколько лет назад он вынужден был бежать из США под угрозой разоблачения и неизбежной расправы. Сейчас он возглавлял небольшую специальную лабораторию по радиоэлектронике, приютившуюся буквально на чердаке большого завода и в штате у него было чуть более двадцати сотрудников.

Старос, несмотря на мороз, захотел пройтись пешком и еще раз обдумать все те эпические перемены, что сегодня свалились на его голову. Началось все с загадочного звонка с указаниями «принять ведомственную делегацию» и приготовить к показу прототипы устройств. Что это были за делегаты, можно было только догадываться, а на вежливый вопрос о ее составе на том конце так же вежливо повесили трубку. За два часа Филипп Георгиевич буквально «поднял в ружье» своих сотрудников и к приезду делегации все было благополучно подготовлено.

Когда к проходной подъехало несколько солидных на вид автомашин и «гости» стали подниматься по узкой лестнице на заветный чердак, Старос стал узнавать некоторых из них. Первым в тесное помещение поднялся Дмитрий Федорович Устинов, председатель Военно-промышленной комиссии, царь и бог советской «оборонки». Вторым был Александр Иванович Шокин, ни много ни мало вновь назначенный министр электронной промышленности. Третьим оказался чуть грузноватый человек с огромным лбом ученого мужа и живыми, цепкими глазами, выдававшего в нем незаурядного менеджера и организатора. Впрочем, в тот момент фамилия Королев ничего не говорила Старосу, и только чуть позже, сложив в уме два и два, он стал понимать, кто именно явился на его чердак.

Гости вели себя дружелюбно, но по-деловому, и сразу попросили продемонстрировать прототипы узлов будущего управляющего компьютера с незамысловатым названием УМ-1. Начальник лаборатории при поддержке друга и соратника Иосифа Берга, тоже бывшего американца, прочитал небольшую лекцию и показал макет машины и разложенные по столам прототипы узлов. Докладчики специально подчеркнули, что такие габариты, как у этого макета, пока недостижимы. Шокин промолчал, он и так был в курсе, а вот Устинов откровенно впечатлился. Впрочем, он тоже хорошо знал, чем отличается прототип сегодня от серийного изделия завтра.

— Даже если ящик будет больше этого, на корабль влезет, а вот на самолет вряд ли, — беззлобно пошутил он. — Но мы вам поможем, чтобы влезло. А то Сергей Павлович взгляд оторвать от вашего «ящика» не может.

— Не могу, Дмитрий Федорович, уж больно ящик толковый получается, — улыбнулся Королев, и неожиданно обратился к Старосу. — А что с памятью? В каком состоянии куб? Это макет или действующий?

— Матвей, расскажи про память, — дал команду Старос, и взбодренный шефом молодой инженер смело шагнул вперед.

— Это наш первый интегральный куб памяти, и он будет работать, когда мы его до конца соберем, — гости улыбнулись, а инженер спокойно продолжал. — Прицнипиальных проблем в рамках нашего экспериментального производства не осталось, но еще предстоит приспособить конструкцию для промышленного изготовления, а это с имеющимися средствами займет…

— Не меньше года, — Берг мгновенно пришел на помощь слегка смутившемуся подчиненному. — Нужен сборочный завод. Нужен завод ферритовых пластин. Нужно производство оснастки…

— Но в нашей машине мы эту память использовать не будем, — закончил общую мысль Старос.

— Минуточку, — недовольно вмешался Шокин, — Филипп Георгиевич, потрудитесь объяснить этот момент. Что это значит?

— Я еще раз дам слово товарищу Гуревичу, — ответил Старос и добавил: — Матвей, расскажи про вашу новинку.

Инженер вытащил из невзрачной картонной коробки какую-то непривычную, но на удивление простую конструкцию, представлявшую собой широкую полиэтиленовую ленту, в которую были впаяны ряды проводов и изогнутый параллельными рядами кабель со спиралевидной металлической намоткой.

— Филиппу Георгиевичу пришла в голову идея… — начал было Матвей, но под строгим взглядом шефа слегка осекся. — В общем, этот медный кабель с обмоткой из железо-никелевого сплава действует так же, как матрица из ферритовых колец, являясь по сути тем же самым. Поперек идут медные шины с маленькими постоянными магнитами. Все это запаяно в полимерную ленту и позволяет наращивать объем памяти, просто добавляя новые слои. А самое главное…

— Можно параллельно считывать данные с кабеля на одной шине! — воскликнул Старос, в волнении прервав доклад инженера. — Вы не представляете, как это все упростит!

— А вы нам объясните, насколько сильно, — мягко потребовал Устинов, не привыкший к такого рода абстракциям. — Памяти можно будет поставить больше?

— Это само собой, — ответил Старос, — но и все остальное станет легче, намного компактнее. Уберутся провода запрета, меньше служебной логики. Увеличится скорость доступа к памяти. Это прорыв!

Старос ничуть не приувеличивал. Любой инженер-электронщик конца 60-х или начала 70-х годов без труда узнал бы в этом устройстве модуль памяти на основе твистор-кабеля, изобретение гениального Эндрю Бобека из Bell Labs. Но здесь и сейчас это была его, Староса, идея, которую он совершенно неожиданно предложил проверить Гуревичу и его ассистенту Шендеровичу, чем вогнал молодых специалистов в полнейший ступор. Идея была столь проста, что даже удивительно, что еще много лет она никому не приходила в голову.

Для самого Староса проблема была только в самом источнике его «озарения». Его рациональный американский ум, еще не успевший пропитаться русской бесшабашностью и фатализмом, просто отказывался верить в вещие сны как источник вдохновения, пока три бессонных ночи спустя усталая и небритая парочка не представила ему вполне рабочий образец. И лишь тогда он, наконец, поверил.

— Ну что же, поздравлю вас, Филипп Георгиевич, — искренне улыбнулся Шокин после минутной паузы, — Вы и ваши сотрудники прекрасно потрудились. Но, как вы понимаете, все еще впереди. Вот товарищи Королев и Устинов — люди заинтересованные, но не будем забывать и про народное хозяйство в целом. Значит, так! — он сделал знак, и один из сопровождающих отдал ему в руки пухлую папку. Шокин достал первый лист, положил на ближайший стол и размашисто подписал. Это было постановление Министерства о создании на базе лаборатории нового КБ с совсем другим бюджетом и возможностями и переводу в подчинение новому суперинституту — НИИРЭ. Согласно этой бумаге, новоиспеченному КБ-2 предстоял переезд в левое крыло огромного здания на пересечении Московского и Ленинградского проспектов, что само по себе было шоком для нынешних обитателей скромного заводского чердака.

Продолжая свою неожиданную прогулку, Старос усмехнулся, вспоминая, как Шокин подобно фокуснику доставал и подписывал одну бумагу за другой: указ о создании Госкомитета по электронике, указ о включении в цепочку кооперации Ленинградского Ферритового Завода (ЛФЗ), завода «Прогресс» и других, об изменении штатов и окладов, и много чего другого. Неплохое шоу, пусть и заранее подготовленное. Но зато теперь все присутствующие до конца жизни будут знать, что были свидетелями рождения целой эпохи в советской и мировой радиоэлектронике!

Но как же странно думать в этих новых терминах, взявшихся непонятно откуда! Называть двоичный разряд «битом» — это, конечно, удобно и для англоязычного человека даже вполне логично. А вот почему восемь разрядов — это «байт»? Загадка. Однако, словечко прижилось, и «старосята» теперь вовсю щеголяют «байтами», «килобайтами» и остающимися пока в мечтах «мегабайтами». При гостях, впрочем, никто не решился употребить новые термины, но в самом конце встречи этот загадочный человек с фамилией Королев вдруг спросил, сколько памяти будет отведено под команды и сколько под данные. На это Старос ответил, что поскольку их «новая» память намного проще и технологичнее, то они решили пойти дальше и вовсе не разделять адресное пространство команд и данных. То есть, будет доступно примерно 32 тысячи слов, 16-разрядных. Разумеется, часть памяти с базовыми управляющими программами будет запрещена для записи.

— Шестьдесят четыре килобайта — это серьезно, — пробормотал Королев знакомые слова, что шокировало Староса до глубины души. Он даже немного замешкался, но Берг его выручил.

— Мы не всегда можем обойтись только выводом управляющих сигналов или распечаткой на бумаге. Мы хотим поставить один или несколько рядов… семисегментных индикаторов. — Сделав паузу, он важно добавил: — Такое еще никто не делал, но прототип высоковольтного устройства у нас уже есть. И поскольку мы сильно сэкономим в схемах памяти… Думаю, проблем не будет.

Это он, конечно, поспешил, подумал про себя Филипп Георгиевич, вспомнив огромные россыпи дискретных элементов, которые еще предстояло собрать в единое целое. Хотя, в последнее время он узнал много нового о построении подобных схем. Так много, что его сотрудники просто диву давались, откуда у их шефа брались такие озарения и в таком количестве. Впрочем, все эти идеи моментально подхватывались его жадными до новинок сотрудниками, препарировались и, как вскоре выяснялось, неплохо работали на практике. А поскольку практика была в их деле единственным критерием истины, его авторитет рос не по дням, а по часам.

Во время демонстрации работающего прототипа арифметического устройства Старос не преминул порадовать Шокина известием о том, что нашелся неплохой способ пустить в дело огромные залежи нискочастотных германиевых триодов, наработанных промышленностью. Новые решения открывали массу возможностей и содержало в себе несколько принципиальных прорывов в технологии проектирования подобных схем.

Королев спросил про массу готового изделия, хотя бы приблизительно, и Старос назвал максимум — пятьдесят килограммов. Возможно, снизим до тридцати.

— Ну что, Сергей Павлович, — иронично спросил Устинов. — Влезет этот «чудо-ящик» в ваше изделие?

— А куда он денется, Дмитрий Федорович, — довольно ответил Королев, поглаживая бок «железяки». — Сам понимаешь, если в наше влезет, то в ваше и подавно. Вам-то в один конец.

Вот тут-то Старос и понял, что за «изделие» имелось в виду и что за человек этот Королев. Давно ходят слухи о реальных «отцах» советских ракет, и тут вдруг такие гости! Наверняка, это один из главных «ракетных начальников», если не самый главный.

— А сроки? — Королев снова стал серьезен.

— До нашей «реорганизации» я бы сказал, что год, — осторожно начал Старос, тщательно выбирая слова. — Но если мы получим все эти опытные производства и штат, то 5–6 месяцев. Но это только до первого экземпляра, полностью работающего.

— Годится, — сказал Королев. — Я зашлю к вам группу, будем оформлять техзадание. Но мне необходимы ваши гарантии по весу и габаритам. И по срокам, разумеется, тоже.

Старос кивнул, и озвучил еще одну идею:

— Мы можем предоставить вам электрические и… интерфейсные спецификации через месяц. Если смежники не подведут. Для испытаний можем сделать прототип месяца через три-четыре, но он будет тяжелее и больше.

— Уж мы за смежниками проследим, — веско усмехнулся Шокин. — Эти дела у нас на таком контроле, что даже страшно сказать.

— От нас тоже группа приедет, только немного позже, где-то через полтора месяца, — добавил Устинов. — Посмотрим, что вы нам предложите. И от флотских ждите гостей.

Вспоминая этот разговор, Филипп Георгиевич Старос сделал круг и снова вышел к проходной. Потоптался немного, зябко переминаясь с ноги на ногу, и пошел обратно к воротам. Показав пропуск на вахте, пробрался на знакомую лестницу и поднялся на чердак. Это был редкий день, когда никто не задержался на работе — он сам велел всем разойтись и выспаться перед предстоящим переездом. Так что, он стоял посреди полутемной лаборатории в одиночестве и размышлял. Совсем скоро он сам и его «старосята» покинут этот тесный, но ставший таким уютным чердак.

Похоже, его мечта сделать компактную управляющую мини-ЭВМ, от которой не так уж далеко до персонального компьютера (откуда слова такие взялись?!) превращалась в реальность быстрее, чем он мог подумать.