Слово «проект» имеет в Нью-Йорке и других больших городах Америки дополнительное значение, а именно – комплекс типовых высотных зданий, населенных в основном негритянской беднотой, разбавленной латиноамериканцами, на пособии.

Слово «благосостояние» также обзавелось дополнительным значением, а именно – пособие, приблизительно соответствующее прожиточному минимуму, выплачиваемое тем, кто не может найти работу (не путать с пособием по безработице). В социалистических (не путать с социализмом советского типа) странах – в Дании и Голландии, например – на такое пособие можно безбедно существовать по сей день. В Америке можно было – раньше.

«Благосостояние» – welfare – велфер, как его стали называть переселенцы из России в семидесятых годах (в русской словесности слово велфер утвердилось благодаря Эдуарду Лимонову) – появился еще во времена Великой Депрессии. В восьмидесятых наступил перелом, когда цены взлетели, а пособие осталось на более или менее прежнем уровне. После десятилетних разборок по поводу велфера, пришедшая к власти «либеральная» администрация Билла Клинтона занялась проблемой всерьез. В предвыборной кампании Клинтон обещал «покончить» с велфером в том виде, в каком мы его, велфер, знаем. Это свое обещание он выполнил. О полезной стороне этого положения дел написано и сказано чрезвычайно много глупостей. Отрицательная сторона выглядит следующим образом.

Значительная часть негритянского населения больших городов Америки существовала на велфер поколениями. Матерям-одиночкам накидывали дополнительные доллары на каждого ребенка. Жили эти представители велфер-культуры в «проектах» и до определенного момента – в отелях-меблирашках. Понятно, что только люди, получившие определенное образование и воспитание могут жить на минимальное пособие достойно. Плебс же, естественно, скатывается в скотство, в беспринципность, в криминал, особенно если старшее поколение ничем не отличается от младшего и стимула искать работу и удерживаться на ней нет никакого.

Пособие долгое время давали кому угодно по первой просьбе. Бывают в жизни обстоятельства, когда это необходимо. Более того, государству с десятитриллионным годовым бюджетом отказывать в таком пособии людям – стыдно.

(Уже упомянутый Эдуард Лимонов, к примеру, жил на велфер в Нью-Йорке несколько лет, писал книги и вел богемный образ жизни).

Альтернатива велферу у представителей велфер-культуры – черная работа по многу часов в день. Может, две черных работы, поскольку минимальная зарплата не покрывает плату за жилье. Что же – стал ли кто счастливее или лучше из-за того, что его или ее лишили пособия? Вряд ли.

Вопрос – а почему бы этому парню (этой девке) не пойти учиться – и так далее, с радужной перспективой стать президентом Чейз Манхаттан Банка по достижении конца светлого пути?

Возражений тут несколько. Во-первых, ни одна система в мире не рассчитана на учебу и престижную занятость ВСЕХ граждан. Само существование неимущего класса и черных работ подразумевает, что кот-то всегда будет оставаться неимущим чернорабочим. Во-вторых, ни одно общество в мире не стало пока что бесклассовым и вряд ли когда-нибудь станет. А выходцу из низов не с кого брать пример, чтобы идти и получать образование. Да и зачем? Способных людей на планете очень мало, а обычный человек, если он из низов, по получению того образования, которое он может теоретически получить, может рассчитывать лишь на вставание ни свет, ни заря и проведение лучшего времени дня в конторе за очень скучными бумагами.

По популярной теории, негритянское население искусственно содержится в псевдо-нищете – из-за вездесущего расизма.

Это не совсем правда. Как и расизм.

О расизме сегодня говорят очень много – о белом расизме по отношению к черным на всех уровнях, и о черном расизме – по отношению к белым. Действительно, расовые отношения в Америке в настоящий момент напряжены. И черные, и белые твердят об этом, пишут книги, предлагают решения проблемы. Обвинять можно многих, но упускается одна пикантная деталь.

Дело в том, что в начале восьмидесятых годов никакого расизма в больших городах Америки не было.

То есть, был конечно – бытовой, неискоренимый, сопутствующий цивилизации всю историю. Но с таким видом расизма можно мириться. Массы не любят тех, кого раз и навсегда определили для себя, как чужих – ирландцы не любят англичан, англичане ирландцев, украинцы русских, русские евреев, евреи немцев, и так далее. Все не любят всех.

Но такого сурового напряжения между именно расами, какое наличествует сегодня, в восьмидесятых – не было.

Я прекрасно помню концерт черного комика Эдди Мерфи году эдак в 1984-м или 1985-м. Этот комик популярен и сегодня, снялся в массе фильмов, живет очень хорошо. То, что он говорил на том концерте, сегодня он сказать бы не смог – потерял бы все из-за «народного» возмущения.

– Меня всегда интересовал расизм, – говорил Мерфи с роскошной сцены роскошного концертного зала, заполненного пополам-напополам белыми и черными зрителями. – Но я никогда с ним не сталкивался. И я решил, что это только в моем родном штате так, а вся остальная Америка – расистская. И я решил найти и выявить расизм. Испытать его на себе. И для этого купил билет на самолет в Техас. Уж в Техасе-то должен быть расизм. Прилетел. Вышел в терминал, поставил чемодан на пол. Ко мне подошел белый носильщик – а я уже весь напряжен. Он мне говорит – это ваш чемодан? Ну, я ему напряженно так отвечаю – а что, по-вашему негр не может состоять владельцем чемодана? Он как-то странно на меня посмотрел, повернулся, и пошел, бормоча «Что-то с этим парнем не так, чокнутый какой-то».

Совершенно невозможно сегодня такое выступление. Совершенно! Равно как и прогулки одинокого белого пешехода по некоторым черным районам даже днем. О ночи и говорить не приходится.

Кому-то очень не нравилось такое положение дел. В конце восьмидесятых средства массовой информации снова дружно, очень громко заговорили о расизме – и он снова пришел в бытовую жизнь – в основном черный расизм по отношению к белым, о котором пресса предпочитает помалкивать.