27
Наверное, когда я впервые оказался на улицах Ривертауна, то был похож на удивленного провинциала, который перебрался в уездный город из таежной деревушки. По крайней мере, когда мы добрались до Форт-Росса, Михалыч именно так и выглядел: местечковым жителем, ошалевшим от новых впечатлений, видов и запахов.
Он стоял и, разинув рот, рассматривал дома и прохожих этого «чужого мира». Потом, уже гораздо позже, Михалыч признался, что в первый момент его посетило необъяснимое чувство кинематографичности. Видимо, он как-то иначе представлял себе русские земли и Форт-Росс. Не знаю, может быть, каким-нибудь северным поселком, где всего два кабака, пьяные старатели, палящие из револьверов, медведи на улицах и непроходимые снега. Нет, батенька, это город! С заводами и фабриками! Пусть эти заводы невелики, но они работают! Здесь, между прочим, есть публичная библиотека и театр! Про него мне Андрей Викентьевич рассказывал. Он музыку писал для одной постановки. Даже каток есть, где каждую субботу и воскресенье играет духовой оркестр и собирается «чистая» публика.
Отчасти Михалыч прав! Возникает определенный когнитивный диссонанс. Наши бедные мозги, забитые штампами, выхватывают определенные детали и впадают в глубокий ступор. Тогда – что уж греха таить – я ловлю себя на мысли, что все это напоминает съемочную площадку, где актеры разыгрывают пьесу о героике холодных земель. Кажется, что сейчас раздастся стук хлопушки и послышится голос режиссера: «Внимание! Мотор!» Увы… Ты оглядываешься – и не видишь ни камер, ни софитов!
Вместо них по заснеженной улице прохаживается участковый пристав в мохнатом форменном малахае, черном двубортном полушубке с бронзовой бляхой на груди. На поясе, в закрытой кобуре – револьвер. Шестизарядный, сорок пятого калибра. Кстати, здешние законники не носят шашек. Вместо них – увесистые тесаки с тяжелой бронзовой гардой. Я не великий знаток холодного оружия, но это оружие чем-то напоминает русский пехотный тесак образца 1848 года. Есть некоторые различия в форме рукояти, но очень, очень похож. Был у меня такой. Один клиент подарил.
Вот идет женщина с корзиной. Теплый платок, под которым видна меховая шапочка-таблетка. Богатая, отделанная лисой шубейка, белые унтята с вышивкой. Проедет мужичок на санях-розвальнях или охотник-промысловик на собачьей упряжке. Рядом с гостиницей – бородатый дворник в заячьем треухе. Он лениво машет лопатой и поминутно прерывается, чтобы закурить или перемолвиться словечком с каким-нибудь прохожим.
Реальный мир… Хоть и «призрак».
Мы остановились в хорошо знакомой гостинице. Хозяин, Лука Фомич, даже на крыльцо выскочил, чтобы встретить «дорогих гостей». Хм… Знаю, чего он так перед нами стелется, но про это мы позже поговорим. Вдумчиво и серьезно, чтобы не оставлять перед отъездом в Вустер незаконченных дел. Пока парни расселялись по «нумерам», а Брэдли размещал собак в гостиничном вольере, я подошел к конторке хозяина. Он немного напрягся. Да, не самый приятный разговор, но что уж поделаешь!
– Добрый день, Лука Фомич.
– Рад видеть, Александр Сергеевич!
– Нехорошо получилось с каюром… Очень нехорошо.
– Знаю о вашей беде, – он вздохнул и огладил бороду, – наслышан.
– Убежал, людей бросил, – продолжал «жаловаться» я.
– Ведь предупреждал, Александр Сергеевич, что не самый хороший проводник!
– Предупреждали. Поэтому и спрашиваю со всем уважением: где эта сволочь?
– Пьет.
– Вот стервец!
– Как вернулся, так и запил.
– Вещички наши тоже, небось, пропил?
– Никак нет! Вещи ваши, Александр Сергеевич, у меня на сохранении лежат! Как узнал, что каюр вернулся, сразу Федьку отправил, чтобы разузнать – что да как. Хотел даже людей послать на поиски.
– Хоть это хорошо, – хмыкнул я.
Ну насчет поисков – это он, пожалуй, загнул. Пропали и пропали. На этих землях столько народу погибает, что пропади мы с Челищевым – никто бы и не побеспокоился. Пока искать станешь, зверье кости по оврагам растащит.
Позади меня стукнула дверь, и потянуло холодом. Вошел Марк Брэдли. Он поздоровался с хозяином и уставился на меня.
– Радуйтесь, мистер Брэдли.
– По какому поводу?
– Твои пельмени, которые мы с Челищевым везли в Прошкину падь, наконец найдены.
– Очень смешно. Где каюр? – дернул бровью Марк и нахмурился.
– Найдем, куда он теперь денется? – пожал плечами я и повернулся к хозяину. – Лука Фомич, как бы мне с этим проводником встретиться для разговора?
– Бить его будете?
– Не без этого.
– В берлоге он. Пьет, шельма… Поди уже исподнее пропил.
– Где?..
– В «Берлоге». Кабак на окраине. «Старая берлога» называется. Только…
– Что?
– Не ходили бы вы туда, Александр Сергеевич. Место там… лихое.
– Ну лихость – это дело хорошее, когда в меру.
– Там уже без меры. Даже приставы – и то без нужды не захаживают.
– Вот и славно!
– Чего же в этом славного, господин Талицкий?
– Приставы если и прибегут, то горевать не будут, если мы кого-нибудь зашибем или на землю уроним. Невзначай.
– Дык… Там драки почитай кажний день. Я же говорю – дурное там место. Нехорошее.
– Мы тоже не подарки.
– Перекусите с дороги?
– Перекусить… Марк, ты как насчет скушать кого-нибудь?
– Разумеется! – кивнул Брэдли. – Pelmeni, uodki, borzh и… как их, дьявол… – Он щелкнул пальцами: – Pirozki!
– Баньку? – продолжил Лука Фомич.
Ну как же откажешься от бани, да еще после дороги?
– Обязательно!
– Стол на всю компанию заказывать изволите?
– Конечно, – кивнул я. – Посмотрите, чтобы всего в плепорцию на четверых.
– Не беспокойтесь, Александр Сергеевич, все сделаем! – заверил меня хозяин и ушел на кухню. Мы с Марком переглянулись, ухмыльнулись и пошли разбирать вещи.
Нет, все-таки штампы, принесенные из нашего мира, неистребимы. Реакция Михалыча – очень хорошее подтверждение этому факту! Когда мы заселились и спустились в гостиную, где был накрыт обед, он сначала глаза выпучил на великолепие, а потом осторожно провел пальцами по столовым приборам. Кстати – серебряным.
Вбито в наши головы, что предки в трактирах кушали сытно, но грязновато. Все-таки не ресторан, а обеденный зал на постоялом дворе. Не знаю: может, он ожидал увидеть щербатые глиняные миски и засаленные деревянные ложки с обкусанными краями? Ведь любят некоторые, прости господи, писатели показать наших предков в грязи и убожестве! Любят, стервецы эдакие… Мол, это вам не просвещенная Европа, а край лапотников, которые и со столешницы могут пожрать. Дать бы им в харю, этим лощеным писакам, но слишком далеко находятся.
Хорошо, что здесь Европа на карте отсутствует, а точнее – ниже уровня моря. Сравнивать не с чем. Хотя… придумают. Судя по рассказам Челищева, либерасты и здесь присутствуют. Может, с британцами начнут сравнивать, или японцами. С австралийцами какими-нибудь, если таковые в этом мире присутствуют. Нашли с кем! С потомками каторжан – убийц, насильников и разбойников. Ладно, это я так… устал с дороги, оттого и злой на весь мир.
Описывать блюда не буду. Все-таки мы не первый раз здесь останавливаемся, и вы уже прекрасно представляете, какая искусница местная кухарка! Даже про пирожки с капустой не буду рассказывать и про горячие пышки с чесночком – ни слова! Перцовочку упомяну, но лишь для того, чтобы представили этот крепкий, слезу вышибающий вкус. Икра, рыба… Всё, всё, не буду! Ни слова! Молчу. Тем более что нам аккурат горячий борщ принесли.
Первые полчаса все молчали. Трудно разговаривать, когда ложки так и мелькают! После наших каш, похлебок и жареного мяса – праздник вкуса! Нет, мы тоже не голодаем, но это…
– Это просто симфония… – выдавил Челищев, словно угадав мои мысли. Он вытер пот со лба, осторожно вздохнул и решительно отодвинул тарелку в сторону.
– Водки… налить? – расправляясь с очередным пирожком, спросил я.
– Я почти не пью… – смутился Челищев. – Разве что селедочки немного. Чуть-чуть…
– Помилуйте, Андрей, я тоже не пью, но одну рюмку! – Михалыч усмехнулся и выдал бессмертную булгаковскую фразу: – Как же вы будете селедку без водки есть? Абсолютно не понимаю…
– Эх… Так тому и быть! Наливайте!
– Мы с Брэдли прогуляемся немного, – пробурчал я с набитым ртом.
– Далеко? – поинтересовался Челищев. Потом поправил пенсне и принялся за селедку.
– Нет. Кстати, Андрей, твои вещи нашлись. В целости и сохранности.
– Вот это здорово! – обрадовался он. – Тряпки – это ерунда, мелочь, но вот книги и ноты…
– Лука Фомич божится, что ничего не пропало, – сказал я. Мне даже слегка стыдно стало. Больше полугода здесь живу, а никак до книжной лавки не доберусь. Стыдоба какая…
– Одни куда-то собрались? – покосился Михалыч.
Покосился, надо заметить, с легкой обидой во взгляде. Мол, идете веселиться, а ему ни слова. Пожалуй, он прав. Нехорошо это. Боец он, бога гневить нечего, хороший. Не чета таким, как я. Ему и полезно – быстрее освоится.
– Мы же тебе рассказывали про каюра, который меня и Андрея в беде бросил…
– Драка будет? – с надеждой спросил он.
– Обязательно.
– Тогда я с вами.
– Разумеется, – кивнул я. Марк Брэдли, когда ему перевели, что Михалыч отправляется с нами, даже повеселел. Он демонстративно провел рукой по скуле и ухмыльнулся. Потом разлил по хрустальным рюмкам водку и провозгласил тост:
– Budem!
– Дай бог, не последняя!
– Ну… – Михалыч немного повеселел. – Понеслись в страну чужую!
Кстати, хороший тост! Надо будет запомнить.
