Глава 10

Этот высокий пронзительный крик мог принадлежать только женщине, и женщиной этой, без всякого сомнения, была Одри. Это должна была быть Одри.

Я почти бессознательно нажал на тормоз, когда этот отчаянный крик царапнул мой слух, но в следующее мгновение я уже давил на газ и крутил баранку направо, выруливая к обочине. Затем я снова ударил по тормозам и чуть не ткнулся в зад старого синего седана, припаркованного перед маленьким белым домом с дорожкой из плоских белых камней, ведущей к парадному входу.

Там и стояла Одри. Стояла, глядя вниз, на газон, обхватив руками голову. И кричала.

Солнце не коснулось горизонта, было светло, и я тоже мог видеть Джиппи, еще лежащего на траве. Тело было согнуто и повернуто на бок. "Кадиллак" остановился, но все еще слегка покачивался, когда я выскочил из него и побежал по газону, окликая Одри.

Она услышала, повернулась ко мне и перестала кричать. Но рот был широко открыт, а глаза – как два пустых темных провала.

Я подбежал и опустился на колени рядом с телом. Да, это был Джиппи. Она сказала высоким и невыразительным голосом, почти без интонаций:

– Он мертв. Кто-то застрелил его, буквально минуту назад, подумать только – одну минуту назад. Выстрелил в него и убил. И он мертв.

– Нет, он не мертв, – сказал я. – Он без сознания, но он не мертв. – Это я произнес вслух, а про себя добавил: "Пока еще не мертв".

Я говорил тихо и не смотрел на нее, я смотрел на Джиппи, находившегося в футе от меня. Но Одри все-таки услышала и больше не кричала. Я пощупал пульс у Джиппи – он был слабый, нитевидный.

Внимательно, насколько хватило сноровки, я осмотрел раненого. С того момента, как мы расстались, Джиппи успел переодеться – теперь на нем были коричневые мешковатые штаны и бежевая спортивная рубашка навыпуск. К тому же он был чисто выбрит.

Слева расплывалось большое пятно, там, где сквозь ткань сочилась кровь, – наверное, она била фонтаном, – сразу после того, как в него попала пуля. Я рванул рубашку за полы и, осыпая пуговицы, обнажил его тело, надеясь, что Одри за моей спиной ничего не видно.

Он был ранен слева, чуть ниже ребер. Весь живот и левый бок были в крови, кровь пропитала верхнюю часть его штанов. Но сейчас кровь уже не хлестала, а слабой струйкой выбегала из маленькой черной дырочки чуть ниже ребер.

Я прикрыл рану промокшей рубашкой и встал.

– Одри, принесите из дома одеяло. Накройте его одеялом, чтобы ему было тепло.

– Хорошо, – сказала она и повторила: – Чтобы ему было тепло. – Но не двинулась с места.

Я побежал к машине и по своему телефону вызвал "скорую помощь" и полицию. Я назвал свое имя подошедшему к телефону офицеру, сообщил адрес Уилферов и добавил, что человек тяжело ранен из огнестрельного оружия в живот и даже, вероятно, умирает.

Потом я взял старое шерстяное одеяло из багажника "кадиллака" и пошел, теперь уже не спеша и как можно спокойнее, через газон к дому. Я тщательно укутал Джиппи одеялом, подоткнув концы, затем выпрямился и встал рядом с Одри.

Она молчала, оцепенев, все еще обхватив голову. Я взял ее за руки и повернул к себе. Она не сопротивлялась, но взгляд ее по-прежнему был прикован к Джиппи, распростертому у наших ног.

– Посмотрите на меня. Одри, посмотрите на меня.

Наконец ее запавшие глаза остановились на моем лице, но я не был уверен, что она узнала меня.

– Одри, – сказал я спокойно. – С Джиппи все будет в порядке. Он выживет. Он без сознания и в шоке, но жив и дышит, и "скорая помощь" уже в пути. Поверьте мне, Одри, с ним все будет в порядке.

Она набрала полную грудь воздуха и затем выдохнула его так, что раздался долгий трепещущий звук.

– Хорошо. – Поскольку ответ ее совпал с выдохом, то это прозвучало как: "Хо-о-о".

– Что случилось? Вы видели, кто в него стрелял? Этот кто-то пришел или приехал, а?

– Не знаю. – Она резко мотнула головой из стороны в сторону. – Я опаздывала домой. Машина заглохла, и я не могла заставить ее двинуться с места.

Она начала плакать, но тихо, без всхлипываний, слезы струились у нее по лицу, образуя сверкающую дорожку и стекая на подбородок, а она продолжала вяло и невыразительно:

– Я побежала в дом, когда наконец приехала, оставила машину снаружи. А Джиппи увидел, что я приехала, выбежал и обнял меня. Мы вошли в дом, а через полчаса или около того, не знаю, сколько прошло времени, он пошел ставить машину в гараж, гараж за домом, и вот тогда это случилось, только что, минуту назад. Я услышала выстрел, но не сразу сообразила, что произошло. А когда выбежала, то увидела, что он лежит на газоне, боком. И поняла, что он умер, умер мой дорогой, дорогой...

Я потряс ее.

– Он не умер. Перестаньте это повторять! С ним все будет в порядке. Я это гарантирую. О'кей? Поверьте мне, я в этих вещах разбираюсь. Кто может в них разбираться лучше меня? Клянусь вам.

Вообще-то я готов был поклясться в другом, поклясться и проклясть, меня прямо-таки душили проклятия, и про себя я сыпал ими без передышки, но для Одри вслух продолжал:

– Поэтому я запрещаю вам волноваться, все будет о'кей! Да послушайте вы меня, Христа ради!

Она кивнула, и немного жизни засветилось в ее глазах.

– Да, – сказала она. – Да.

– Послушайте, вы что-нибудь заметили, когда выбежали? Хотя бы машину возле дома?

– Ничего. Я ничего не видела, кроме Джиппи, мистер Скотт.

По крайней мере она знала, кто я. И я уже слышал сирену – это приближалась машина "Скорой помощи".

И вот санитары обследовали Джиппи, погрузили на носилки и осторожно внесли в "скорую". Раненому тотчас же начали вводить плазму. Одри поехала с ним в мемориальный госпиталь Морриса в западный Лос-Анджелес.

Что до меня, то я сначала оказался в компании полицейских детективов, задававших вопросы соседям, а потом провел свое маленькое независимое расследование. Но ни то ни другое не дало особых результатов. Три человека вспомнили, что видели машину, припаркованную поблизости от дома Уилферов, чуть впереди их старого "уиппета". Машина уехала сразу же после того, как раздался выстрел, в этом они были единодушны. Но никто, конечно, не разглядел машины как следует. Единственное, на чем все сошлись, что это был седан темного цвета. А один даже утверждал, что седан был новый. Но никто не мог ничего сказать о том, кто был в машине. Почти все, кто жил по соседству, слышали выстрел, но посчитали, что это хлопушка. Кое-кто даже смог назвать точное время, когда услышал этот самый "хлопок". Таким образом мы узнали, что в Джиппи выстрелили в 5.55 вечера. На мгновение я задумался, что бы произошло, если бы я приехал в 5.54. Но только на мгновение.

Когда я прибыл в госпиталь, Джиппи находился в операционной.

Мы с Одри сидели в зале ожидания двадцать минут. И, как ни странно, никто из нас не произнес ни слова. Может быть, порою молчание говорит больше, чем любые слова, или по крайней мере не меньше. Дважды Одри взглядывала на меня и улыбалась. Это была, конечно, не самая широкая, но все равно очень милая улыбка.

Она перестала плакать и как будто немного приободрилась.

Когда наконец к нам вышел хирург, худощавый мужчина в мятом зеленом халате и матерчатой шапочке, стало ясно – по выражению его лица, умиротворенного и обнадеживающего, вы понимаете, что я имею в виду, если вам когда-нибудь приходилось так ждать, – что новости у него хорошие. Я готов был поклясться, что Джиппи по крайней мере не умер на операционном столе.

И тут Одри заговорила. Она повернулась ко мне и, указывая на доктора, умоляюще произнесла:

– Пожалуйста...

Я понял, чего она боялась. Того, как я понимаю, она всегда боялась. Поэтому я сказал:

– Успокойтесь, с Джиппи все в порядке. Сейчас вы сами убедитесь.

Я встал и сделал несколько шагов навстречу доктору.

– Я так понимаю, что мистер Уилфер перенес операцию?

Он кивнул.

– Да, но все уже хорошо. Кое-какие осложнения есть, но, думаю, что все обойдется... Кто вы ему?

Я ответил коротко:

– Друг семьи.

Потом, подбодрив Одри взглядом, продолжил:

– Это его жена. Она здорово перенервничала, и вы могли бы проявить истинное милосердие, предоставив ей доказательства, что ее Джиппи жив не только душой, но и телом.

Доктор как-то странно посмотрел на меня.

– Конечно.

Он направился вслед за мной, а я добавил:

– Будет хорошо, если вы повторите это по крайней мере два раза, чтобы убедиться, что до нее дошло. А потом я сам хочу перемолвиться с вами парой слов, если не возражаете.

Он снова бросил на меня странный взгляд, но кивнул и подошел к Одри. Через полминуты тон его голоса изменился, и вместо бодрого увещевания послышалось раздражение:

– Конечно, я говорю серьезно. – И немного позже: – Я это сделал. Я хирург. Я оперировал мистера Уилфера. Уверяю вас, что он чувствует себя очень неплохо.

Минутой позже он вернулся, дергая себя за мочку уха.

– Двух раз оказалось недостаточно, – доложил он.

– Главное, что мистер Уилфер жив, – ответил я. – Но насколько серьезно ранение? Повреждены какие-нибудь важные органы?

– Удивительно, но нет. Наверное, он очень везучий человек. Пуля вошла в левый нижний квадрант полости живота, прошла сквозь толстую кишку, не задев почку, и застряла в жировой ткани рядом с четвертым поясничным позвонком.

– Так пуля все еще у него в теле? Вероятно, она не слишком большого калибра, по крайней мере не похожа на пулю сорок пятого?

– Д-да... – он замялся.

Я показал ему свою карточку, говоря:

– Я частный детектив, Уилферы – мои клиенты. Почти любой полицейский в округе должен меня знать или по крайней мере знать, кто я. Можете позвонить Филу Сэмсону, капитану отдела по расследованию убийств, и проверьте.

Он поколебался еще, а затем добавил:

– Пуля тридцать второго калибра. Входное отверстие было чистым, кость не задета, и пуля не расщепилась. Она в целости и сохранности передана полицейским офицерам.

– Благодарю вас, доктор. Я не думаю, что Джиппи, мистер Уилфер, приходил в сознание, чтобы что-то сказать или...

– Нет. – Он покачал головой, сжимая свои и без того тонкие губы. – Но скоро придет. Может быть, через час. Если миссис Уилфер подождет, то может с ним увидеться.

– Она подождет, – сказал я. – Еще раз спасибо, в том числе и за то, что вы так хорошо починили Джиппи.

Он удивленно вскинул брови.

– Это ведь не первая ваша операция сегодня, да?

– О, понимаю вас. Нет.

На минуту его глаза стали пустыми, и показалось, что кожа на лице обвисла и морщины стали заметнее.

– Нет.

Однако он ничего не добавил. Просто повернулся и ушел.

Я вернулся к Одри и сел с ней рядом.

– Ну, все в порядке? – спросил я.

Она не сказала: "Ну да, если только он не умрет". Она сказала:

– О Боже, да, да. Я все время молилась, молилась и молилась, и Бог внял моим молитвам.

– Ну...

– А сейчас я благодарила его и буду вечно его благодарить. И вас тоже, мистер Скотт.

– Я бы не хотел, чтобы вы это делали, право, я ведь ничего такого не совершил.

– Совершили.

– Ах да, конечно, ведь это я самоотверженно вызвал "скорую помощь".

– Мистер Скотт...

Это прозвучало как начало фразы, поэтому я ждал. Ждал. Ждал. Ждал...

Наконец она собралась с силами:

– Джиппи сказал мне, как милы вы были. Вы и со мной были так милы сегодня утром.

– Мил? – проревел я так громко, что проходившая мимо сестра чуть не уронила ночной горшок. – Я никогда не был мил ни к кому за всю мою чертову жизнь.

– И я хочу, чтобы вы продолжали помогать нам, если можете. Главным образом Джиппи. Кто в него стрелял, и все остальное.

– Разумеется.

– Сейчас у меня нет денег, только пара долларов, о которых Джиппи не знает. Но если все пойдет как надо... если вы возьмете все в свои руки...

– Разумеется.

– Вы действительно попытаетесь выяснить, кто это был? А я обещаю вам заплатить позже...

– Леди, – сказал я, – прекратите это, слышите? Меня наняли, я занимаюсь этим делом и буду им заниматься, как бы там все ни обернулось, слышите вы меня, буду заниматься им до самого конца, даже если меня поймает какой-нибудь Фу Маньчу, гроза китайских морей, и обнаженные девушки будут выдирать мне ногти, а я буду связан по рукам и ногам. И на цене мы сошлись, и вы заплатили все, что я у вас запросил за расследование этого дела. Вот если будет еще работа в будущем, тогда – о'кей! Вам обойдется в миллион. Но за эту уже заплачено. Мне еще предстоит отработать деньги, которые вы мне вручили.

– Вы это сделаете? Без доплаты?

– Да. Ведь я сказал, что это не будет вам стоить ни цента, так? И что я все доведу до конца? Я теперь увяз в этом деле. Может быть, я глуп и меня ждет нищая старость, но я не буду вам говорить "да" сегодня и "нет" завтра.

Я немного запутался во всех этих объяснениях и потер рукой лоб.

– Так о чем это я?

– Не знаю, – простодушно ответила она.

– Ладно, мы квиты. Я вообще не должен с вами разговаривать. Я сержусь. Я хочу сказать, что я не из тех, кто бросает дело на полдороге. Я буду заниматься им, даже если на это уйдет четырнадцать с половиной лет. Вся моя оставшаяся молодость и большая часть зрелого возраста. Это потому, что я такой глупый и милый.

– Это замечательно, просто замечательно, мистер Скотт! Вы действительно выясните, кто стрелял в моего мужа, да?

– Я найду и убью его.

– Я буду молиться за вас...

– Если вы это сделаете, я дам вам по уху.

– Благодарить Бога, что он послал вас в помощь Джиппи и мне.

Потом эта невероятная идиотка наклонилась ко мне, обвила мою шею костлявыми руками и поцеловала меня в щеку. Я хочу сказать, что Одри действительно прижала свои отнюдь не соблазнительные губы к моей щеке и послышалось чмоканье.

После того как она отпустила меня, я не мог ничего придумать, что бы ей сказать, а ее ресницы трепетали, как если бы она испытывала девичье смущение.

Наконец я сказал:

– Вы... вы не должны...

Я не стал додумывать окончания фразы, поскольку решил, что не стоит дожидаться момента, когда разгневанный ревнивец Джиппи будет гонять напуганных сестер по коридорам, и направился к выходу.

– Когда я увижу Джиппи, мистер Скотт, – окликнула меня Одри, – и буду с ним говорить... вы хотели бы что-нибудь передать ему?

– Ну что ж...

Я задумался, глядя на Одри через плечо – она теперь сияла, весело улыбалась и выглядела почти хорошенькой, эта невзрачная Одри. Я ответил:

– Скажите ему, чтобы не брал из холодильника мою банку пива. И чтобы не позволял переливать себе старой и утомленной крови. Да, и передайте, что хирург, который его латал... Джиппи не поверит, но вы все-таки передайте...

– Что именно, мистер Скотт?

– Он сказал, что Джиппи везунчик, – бросил я и заторопился к выходу. Я оказался вне поля ее зрения прежде, чем она смогла придумать, что бы еще у меня спросить.