Глава 5

Второй будильник разразился пронзительным, металическим звоном, и только тогда, зевая, я выполз из постели, опустил ноги на черный ковер, устилавший пол спальни и тихо выругался.

Одна из причин, по которой мне нравится бодрствовать всю ночь напролет, это та, что пробуждение всегда оказывается столь тяжелым ударом для моей нервной системы, а также, возможно, и для селезенки, почек и желчного пузыря. А столь большим потрясением для меня оно становится отчасти и потому, что я так часто не сплю всю ночь напролет.

Я обхватил голову руками, словно стараясь снова придать ей нужную форму, поставил вариться кофе и, медленно набираясь сил, начал готовиться встретить новый день. Съел на завтрак три ложки клейкой маисовой каши, запив все это четырьмя чашками кофе. И почувствовал себя почти ожившим.

Этим утром, после умывания, бритья и тому подобных процедур, я облачился в легкомысленный костюм цвета морской волны, ткань которого блестит на солнце, как будто по ней пробегают электрические искры — словами не выразить, это нужно видеть — повязал подходящий по цвету галстук, причесал волосы, используя вместо гребня собственные пальцы, а затем проверил пистолет.

Обычно я ношу свой револьвер 38-го калибра с пустым патронником, чтобы ненароком не прострелить себе бок или, не дай бог, ещё что-нибудь поважнее; но этим утром я извлек из шкафа коробочку с патронами, и загнал в пустовавшее отверстие цилиндра шестую полновесную пилюлю.

И дело вовсе не в предчувствиях.

У меня не было неприятного “ощущения”, как будто бы сегодня днем мне придется сделать хотя бы один выстрел, не говоря уже о том, чтобы выпустить все шесть патронов. По крайней мере, подсознание ничего не подсказывало на сей счет.

Это может показаться довольно странным, но я почувствовал себя спокойней и куда более уверенно, убирая обратно в кобуру полностью заряженный “кольт-спешл”.

Затем я позвонил в Департамент полиции Лос-Анджелеса, попросил соединить меня с отделом по расследованию убийств и переговорил с капитаном Сэмсоном. Разумеется, он уже знал об убийстве Холстеда, но сказал, что толком ещё ничего не известно. Я пообещал, что буду у него через час и положил трубку.

Уже направляясь к двери, я снова проверил оба аквариума. В меньшей из двух емкостей плавали гуппи, и у них было все в порядке, но мой крохотный сомик в большом аквариуме явно занедужил. Рыбья парша, сомнений быть не может: у него на плавниках явно проступали маленькие белые бляшки.

Вот ведь беда. Теперь придется возиться со всем аквариумом, будь он неладен. Если этого вовремя не сделать, то все маленькие твари подхватят эту водяную плесень и передохнут. А это крайне нежелательно.

Выудив сачком не побрезговавшую падалью розовато-серо-бурую рыбешку, я отсадил её в отдельную емкость с контролируемой температурой воды, после чего влил чайную ложку двухпроцентного ртутно-хромового раствора в большой аквариум, капнул пару капель в воду “изолятора”, а затем добавил на пару градусов мощности термостату и отправился в центр города.

Фил Сэмсон, капитан центрального отдела по расследованию убийств, не просто хороший полицейский — коим он, несомненно, является, уж можете мне поверить. Он также один из самых порядочных и честных людей, каких мне только доводилось когда-либо встречать за свои тридцать лет. Да, он суров, требователен, а временами бывает просто-таки невыносим; и терпеть не может пустой болтовни. Преступникам и разного рода проходимцам от него всегда достается сполна, и каждый получает исключительно по заслугам, если, конечно, не требуется дополнительных мер воздействия. Он никогда не отличался особой снисходительностью, и нынешние, с позволения сказать, правозащитники наверняка отозвались бы о нем, как о человеке “бесчуственном” и жестоком.

Но только на самом деле в нем нет ни капли бессердечия или жестокости. Просто он очень старательно и щепетильно выполняет свою работу, демонстрируя при этом безграничную преданность профессии и считая правосудие высшей из добродетелей.

Сэм показался мне вполне выспавшимся, хотя, скорее всего, прошлой ночью — как, впрочем, и всегда — ему не удалось поспать больше каких-нибудь пяти-шести часов. И — тоже как обычно — он выглядел так, как будто только что побрился, на его лице играл здоровый яркий румянец, а карие глаза смотрели сосредоточенно-проницательно.

— Явился не запылился, — торжественно объявил Сэм при моем появлении, отрываясь от бумаг, которыми был завален его стол. — Вот он, единственный во всех Западных штатах частный детектив-нудист.

— Ну надо же, а у тебя, стало быть, с утреца игривое настроение, — ответил я. — В чем же дело? Уже успел засадить кого-то в каталажку? — Я придвинул стул и уселся на него верхом, облокотившись на спинку. — И между прочим, капитан, я никакого отношения к нудистам не имею.

— Ну вот же у меня рапорт…

— Не имею…

— Шелдон Скотт был в очередной раз застигнут с голой задницей…

— Нет, ты путаешь меня с другими гражданами. Что же до меня, то я-то как раз и сломал им весь кайф. А вот где ты был в то время, как я стоял на страже общественной морали…

— Ты работаешь на эту дамочку Холстед?

— Ага, и именно поэтому мне пришлось подняться сегодня в такую рань. Лейтенант Франс сказал мне, что вчера вечером посылали людей, чтобы проверить Смитов — ту парочку, что отбыла с гулянки раньше времени. Ну и как?

Сэм энергичным движением взъерошил седеющие волосы на затылке.

— Похоже, что пока никак. Роулинс наведывался к ним сегодня утром, только что вернулся. Он согласен с лейтенантом Франсом. Похоже, они тут не при чем.

Роулинс был проницательным, симпатичным лейтенантом, состоявшим при центральном отделе по расследованию убийств. Он был одним из лучших следователей Сэма, и я не только с симпатией относился к нему, но был так же очень высокого мнения о его способностях и суждениях.

— И что же рассказали Смиты? — спросил я Сэма.

— Довольно банальная история. Жена заметила, что из-под куста торчат ноги Холстеда и подумала, что он, вероятно, лег вздремнуть или просто решил отдохнуть. Поэтому она пощекотала ему пяточки.

Сэм почесал затылок, а затем задрал голову, выставил вперед подбородок — очень похожий на торцевую сторону вагонетки — и поскоблил шею под ним.

— Пяточки пощекотала. И что это за люди такие?

— Симпатяги, — сказал я. — Итак, она пощекотала ему пятки. А что потом?

— Естественно, в ответ он не захихикал и вообще никак не отреогировал. Поэтому она дернула его.

— О, нет.

— Да. Ухватила за ногу и дернула за нее.

— Да уж, игривая подобралась компания. Держу пари, что после этого у неё появилось ненавязчивое ощущение, что что-то не так.

— Похоже, то, что он мертв, дама сообразила мгновенно. Не помня себя от страха, бросилась на поиски мужа и уговорила его немедленно уехать; и вот они поспешно собираются и отправляются восвояси. И лишь на полпути к дому — насколько я понял, все это время он занудливо пилил её — она рассказала ему, что случилось.

— Что ж, звучит весьма правдоподобно. Примерно так, полагаю, и должно было бы получиться, если бы кто-то из девок наткнулся на покойника. Или могло бы быть много визгу. А супруги, стало быть, решили просто промолчать?

— Похоже на то. Не хотели оказаться причастными. Какое-то время спустя, до них все же дошло, что вскоре на труп набредет ещё кто-нибудь и что не следовало им так поспешно срываться с места, чтобы не вызывать подозрений. Их причастность состояла хотя бы уже в том, что они были там.

— Должно быть, в скором времени к ним домой заявились полицейские из Голливуда.

— Точно. У дамочки случилась истерика, она прямо-таки на стенку лезла. Но мистер Смит рассказал полицейским, как было дело. То же самое, что удалось выяснить у его супруги. Когда та, наконец, перестала беситься и спустилась с потолка.

Сэм снова поскоблил под подбородком.

— Что, парша замучила? — осведомился я.

— Парша? Какая еще, к черту, парша?

— У меня в аквариуме живет один сомик, так вот он, кажется, тоже где-то её подхватил. Когда покроешься сыпью — такие маленькие беленькие точечки — то прими немножко ртутно-хромовой микстуры и подними температуру до десяти-пятнадцати градусов…

— Очень впечатлен тем, — заметил он, — как скоропостижно у тебя поехала крыша. Это обыкновенное раздражение после бритья.

— Нет, парша…

Сурово нахмурившись — гримаса получилась ещё та, потому как очень часто даже улыбка на его физиономии принимает вид свирепого оскала — он открыл средний ящик стола и достал оттуда длиную черную сигару. Весьма зловещее движение.

Эти сигары имели вполне приличный и даже до некоторой степени изысканный вид, но стоило лишь им только прийти в соприкосновение с огнем, как едкий, вонючий дым с отвратительным запахом разлагающейся плесени и испражнений скунса, вытеснял собой весь кислород из воздуха в радиусе нескольких шагов, в котором я тоже неизбежно оказывался.

— Послушай, я пошутил, — поспешил сказать я. — Сэм, я уйду через минуту.

— Ловлю на слове. Ты обещал уйти отсюда через минуту.

— Что-нибудь ещё из Голливуда? Или от Роулинса?

— Так, кое-что по мелочи. Похоже, у потерпевшего совсем не было недоброжелателей, по крайней мере, явных. Все его любили. Удачливый инвестор, владелец кучи первоклассных ценных бумаг и нескольких тысяч акций прибыльных аэрокосмических компаний, счастливый брак, много друзей. — Он пожал плечами. — Что должно проясниться.

— Ага. А как насчет той вечеринки? Они что, и в самом деле вот уже в течение полутора лет устраивают эти шабаши, или это лишь…

— Экспромт. Холстеды пригласили супругов Берсудиан сыграть в бридж, дело дошло до выпивки, и потом позвали Смитов. Немного погодя позвонили мистеру и миссис Прайер, и так получилось, что в это время у Прайеров в гостях было ещё две супружеских пары. Вот они и приехали всем обществом.

— Значит, дружная компания, совсем никаких разногласий, да? — я немного помолчал. — Вообще-то у меня тоже сложилось впечатление, что к друг другу они относятся вполне терпимо.

Сэм покачал головой, сунул в рот сигару и прорычал, не выпуская её из зубов:

— Еще ничего не ясно. Может быть он сам подбросил камень над головой, и тот упал…

— Ну да. Сам. Что ж, тогда и полиция этому городу вроде бы как не нужна. Что она есть, что нет…

Сэм зажег спичку.

— Не надо, Сэм. Ну поимей же совесть… ну, Сэм.

Держа спичку наготове, он сказал:

— А вот ты только и делал, что эксплуатировал мои мозги, но сам ни разу так и не подсказал мне, как раскрутить это дело. И ни словом не обмолвился о том, что тебе удалось постичь его хитросплетения. Это совсем на тебя не похоже, Шелл.

— Я знаю. Что ж, могу подкинуть пару идеек, которые, возможно, тебе захочется отработать. — Я немного помолчал. — Возможно, мне действительно удалось наткнуться на нечто такое, о чем никто не вспомнил после приезда полиции. — Он задул спичку, и тогда я продолжил. — Ведь это я рассказал полицейским о пикнике богатеньких нудистов, не так ли? Согласен, что они и сами до этого докопались, но ведь с моей помощью сэкномили время, правда? Около недели? К тому же я опустил подробности того, как до такого могло дойти. Я же себе представляю это следующим образом: они находились в доме и смотрели по что-то телевизору, что-нибудь действительно впечатляющее, и вскоре сами так завелись… Сэм. Сэм, погоди. Помимо тех, кого мы уже знаем, ещё раньше там могли быть и другие пары. До того, как там появился я. Может быть. И к тому же есть одна интересная деталь, касающаяся супругов Уист.

— Что ж, выкладывай поживей, — сказал он.

Я рассказал все, что было мне известно. Это не заняло много времени.

И Сэм, наконец, закурил свою сигару. Но к тому времени я уже так и так собирался уходить. И Сэм, разумеется, догадывался об этом.

Дверь мне открыла сама миссис Райли.

Несмотря на все старания мне до сих пор не удалось напасть на след мистера и миссис Уист. Я прибегнул к помощи кое-кого из тех, кто в свое время оказывал мне подобные услуги, занимаясь поисками нужной информации, но пока все безрезультатно. Пока же я лишь успел переговорить с миссис Берсудиан и с мистером Уорреном, оказавшимся владельцем адвокатской конторы, интерьеры которой были обставлены мебелью с обивкой из плюша. Я также заглянул домой к чете Спорк, но никого там не застал; во дворе за домом Сибиллы также не было.

Ничего определенного выяснить пока что не удалось, ничего такого, о чем мне не было бы известно со вчерашнего вечера или не стало бы известно сегодня утром от Сэмсона; но один из неясных моментов этого дела занимал меня больше всех остальных.

Он был неясен настолько, что я, пожалуй, и сам не мог сказать, в чем тут дело. Но было совершенно очевидно, что почти все из тех, с кем мне пришлось общаться, жутко нервничали. Добиться от них чего-либо дельного было невозможно, и у меня сложилось впечатление, что все они взвешивали каждое слово по крайней мере дважды, прежде, чем с явной неохотой произнести его вслух.

При разговоре с сыщиками такое случается сплошь и рядом, но здесь было что-то еще; и у меня появилось ощущение, что никто ещё не рассказал мне всего, что могло бы быть рассказано. Миссис Райли почти ничем не отличалась от всех прочих. Но зато из беседы с ней мне удалось почерпнуть одну весьма примечательную деталь.

Предварительно звонить не стал — когда работаю над делом, то редко предупреждаю о своем приходе заранее, так как у человека не готового к допросу остается меньше времени на том, чтобы выдумать специально для меня какую-нибудь невероятную историю — поэтому, оказавшись на пороге дома, я представился и назвал миссис Райли причину своего визита.

Она отнеслась ко мне весьма благосклонно. Иногда в подобных случаях некоторые несознательные граждане захлопывают дверь перед самым твоим носом или же так и норовят огреть тебя шваброй. Но миссис Райли лишь мило улыбнулась мне и пригласила войти.

Это была довольно симпатичная дамочка лет тридцати, хотя, возможно, на самом деле ей было года на два на три побольше. У неё была стройная, гибкая фигура, а движения казались томными, чуть замедленными. На ней было простое платье из набивной ткани яркой расцветки, а волосы были повязаны розовой косынкой, прикрывающей большие пластмассовые бигуди. Я определил это по выпирающим из-под косынки бугоркам. Ведь не может же голова сама по себе иметь такую чудную форму.

— Заходите в дом, мистер Скотт, — сказала она. Наверняка перебралась сюда с Юга. Дело было даже не столько в южном акценте, сколько в непринужденной манере говорить, немного растягивая слова.

Я принял приглашение, и мы прошли в гостиную, где она села на изумрудно-зеленый диван, а я устроился на ближайшей к нему бирюзового цвета оттоманке.

Я спросил, известно ли ей о том, что случилось с мистером Холстедом, на что она ответила:

— Да. Ужасно, не правда ли? Он был милейшим человеком. — Она покачала головой. — Прямо-таки в голове не укладывается, кому могло понадобиться убивать его. Не знаешь, на кого и подумать.

— А я-то надеялся, что вы, миссис Райли, сможете просветить меня на сей счет. В том смысле, что вы могли знать, с кем покойный был не в ладах, с кем у него могли возникнуть трения по работе. Короче, дать мне любую информацию, проливающую свет на то, почему его убили.

Она снова покачала головой.

Я продолжил:

— В этом-то вся и проблема. Пока что у меня не вырисовывается ничего, кроме портрета всеми поголовно обожаемого человека, у которого совсем не было врагов.

— Но он действительно был таким.

— Ага. Но только кто-то, очевидно, не пожелал согласиться с общим мнением о мистере Холстеде.

— Мистер Скотт, вы работаете на полицию?

Еще раньше, в дверях, я уже показывал ей свое удостоверение, вставленное в бумажник, так что теперь ограничился лишь тем, что сказал:

— Я частный детектив. Миссис Холстед наняла меня вчера вечером, пока я был в её доме. Кстати, в котором часу вы с мистером Райли ушли оттуда вчера?

— Вечера? — Она уставилась на меня широко распахнутыми глазами. — Так вчера мы там вообще не были. Мы не виделись с Джорджем и Энн вот уже… ну да, вот уже несколько недель.

— Странно.

— Чего вам странно? — несколько резковато спросила она.

— Я просто слышал, что, так сказать, “отвалили” оттуда, вот и все. Вы и ещё одна пара. Супруги Уист.

— Тогда вы наверняка ослышались… Уисты?

— Ага.

Миссис Райли как-то очень странно поглядела на меня.

— Что вы хотите этим сказать? — в конце концов спросила она.

— Ничего особенного. Просто один господин сказал мне, что вы были у Холстедов, вот и все. Кажется. Вообще-то он был вдрызг пьяный и очень быстро взял свои слова обратно. Заявил, что, должно быть, он перепутал с каким-то другим разом.

— Кто это был? Кто так сказал?

— Один из гостей.

— Но кто?

— Один из гостей, — повторил я.

— Держу пари, это был Грегор.

Грегором звали мистера Берсудиана. Я не стал возражать, что Грегор тут ни при чем, а вместо этого поинтересовался:

— С чего вы это взяли?

— Потому что он пьет, как бочка. Как кит. Ведь это он сказал, не так ли?

— Да какая теперь разница? Просто человек был очень потрясен произошедшим и к тому же еле держался на ногах от количества выпитого. Послушайте, миссис Райли, я ни в чем вас не обвиняю. Мне просто необходимо установить факты. Если вы с мистером Райли были вчера вечером в гостях у Холстедов — прекрасно. Не были — тоже замечательно. Просто скажите мне…

— Нас там не было.

— Отлично, это все, что я хотел услышать.

— Возможно Уисты и были там, а нас не было. А за них я отвечать не могу. — В её голосе появились ещё более резкие интонации.

— Ладно, — примирительно сказал я. — Вашего слова мне достаточно. Но мне хотелось бы ещё расспросить Уистов. Вы не подскажете, где бы я мог их разыскать?

— Они живут в “Норвью”.

— Уже нет. Больше они там не живут.

Ну вот, снова вопросительно уставилась на меня.

— Не живут? Они что же, переехали?

— Да.

— А куда?

— Понятия не имею. Даже адреа для переадресовки корреспонденции не оставили. Я даже не уверен в том, что они именно переехали. Мне лишь известно, что в “Норвью” они больше не живут. Вот и все.

— Ну что ж, меня это не удивляет. — Она поджала губы. — Совершенно не удивляет.

— Вот как? Почему же?

— Так… Короче, это не важно.

Ну вот, приехали, подумал я. Похоже, сейчас она тоже замкнется в себе. Снова недомолвки. И это определенно начинало действовать мне на нервы.

Я встал со своего места.

— Послушайте, миссис Райли. Может быть, это не важно. Я ведь пришел сюда не просто так, ради собственного удовольствия, а потому что Джорджу Холстеду кто-то разможжил голову. Речь идет об убийстве.

Она брезгливо поморщилась при слове “разможжил”, а затем взглянула на меня, закусив нижнюю губу.

Я продолжал:

— Если вам действительно не известно ничего из того, что могло бы меня заинтересоваться, ладно, я просто развернусь и уйду. Но только если вы что-то знаете, или вам даже кажется, что вы можете знать…

Она перебила меня.

— Просто… ну, просто я не думаю, что “Уист” — это их настоящая фамилия. Вот и все.

— Это может оказаться очень ценно. А почему вы так считаете?

— Ну, вообще-то я не совсем уверена. А вдруг я ошибаюсь…

И так далее и тому подобное. Я сказал ей не волноваться, пообещав самолично все досконально проверить, но моя собеседница все никак не могла успокоиться, и вот, попричитав ещё с минуту и даже немного покраснев, она, наконец, высказала вслух свои подозрения.

Они познакомились с Уистами — “если это их настоящая фамилия” — четыре месяца назад. Несколько раз вместе ходили по гостям, и вот в один прекрасный день Райли заехали к ним в Норьвю, чтобы всем вместе отправиться куда-нибудь на завтрак.

— Мы приехали в отель “Беверли-Хиллс”, — рассказывала она. — Им почему-то не хотелось ехать именно туда. Но нами был заранее заказан столик, подобрано специальное меню и все такое прочее. Поэтому ехать все-равно пришлось.

— А как вы определили, что им не хотелось ехать?

— Они так сказали. В том смысле, что лучше бы подыскать другое место.

Я кивнул.

— Пока мы завтракали, мистера Эдварда Уоллса вызвали к телефону. У-о-л-л-с-а — Эдварда Уоллса, — сказала она.

— Постойте. А как было сделано объявление?

— Вошел один из посыльных и сказал, что для него есть звонок.

— Но тогда каким образом вам удалось с первого же раза да ещё на слух определить, как правильно пишется его фамилия — тем более, такая необычная, как эта?

— Ой. Я, наверное, забыла рассказать вам ещё кое-что.

— Да уж, похоже на то.

— За две или три недели до этого мы с мужем были приглашены на обед к ним домой. То есть в Норьвю. Ну и мы сели играть в бридж. Мне выпало быть “болваном”, и я вышла в ванную. Совершенно случайно я обратила внимание на стопку писем, лежавших трюмо. Все они были адресованы мистеру Эдварду Уисту — все, кроме одного. И то единственное письмо предназначалось для мистера Эдварда Уоллса.

— Ага. Но, возможно, оно было доставлено по ошибке. Иногда такое случается. Ко мне вот тоже попадали письма, адресованные Уонглеру и даже какому-то Баршфергенвайсу. Эти почтовики порой…

— Но письмо было открыто. Он бы не стал открывать его, если бы оно было предназначено не ему, а кому-то другому, разве нет?

— Несомненно, но только в том случае, если он человек порядочный. Хотя, с другой стороны, если бы в послании содержался какой-то ужасный секрет, то не думаю, чтобы он оставил его лежать вот так на виду.

— Но он и не оставлял. Письма были в спальне.

Она замолчала.

Я ждал.

Наконец, я не выдержал:

— Так, значит, в спальне?

Она упорно разглядывала что-то в углу комнаты. Я тоже посмотрел в ту сторону, но так и не увидел там ничего примечательного.

После короткого замешательства она продолжила свой рассказ:

— Я сказала “в спальне”? Ну, это потому что… потому что письма были там. На трюмо. Знаете ли, ванная комната находилась как раз рядом с хозяйской спальней. То есть, чтобы попасть в нее, нужно было пройти через спальню. Это имеет какое-то значение?

— Для меня — нет.

— Там была не одна спальня. И письма эти попались мне на глаза совершенно случайно. Я не нарочно. — Немного помолчав, она добавила: — Не хочу, чтобы вы подумали, что я только и занимаюсь тем, что сую нос в чужие дела.

— Да у меня даже в мыслях такого не было. И что же это были за письма?

— Не знаю. Я просто объясняю, откуда мне было известно написание фамилии, когда мистера Уоллса пригласили к телефону.

— Ясно. Ладно, продолжайте.

— После того, как объявили имя мистера Эдварда Уоллса… это уже в отеле “Беверли-Хиллс”, помните?

— А то как же. Кстати, когда это было?

— Ну… месяца два назад. Да, точно, почти два месяца уже прошло.

— Хорошо. Итак, вы собрались завтракать.

— Да. А когда назвали имя Уоллса, то Эд и Марсель переглянулись между собой. Ну, сами понимаете.

— Вообще-то, я не совсем уверен, что понимаю. Хотите сказать, что… они сказали вам что-то?

— Нет, но то, как они переглянулись. Как будто бы и не смотрели друг на друга.

— Это как же?

Думаю, миссис Райли разочаровалась в моих способностях.

Секунду-другую она молча глядела на меня, а затем сказала:

— Ну это… о, боже ты мой. Женщина бы поняла. Но важно то, что сразу после этого Эд извинился и вышел из столовой.

— Возможно, ему было нужно в эту… как ее… хозяйскую ванную.

— Нет. Потому что как раз в это время туда пошла я, и видела по пути, как Эд снял трубку с одного из телефонов. Получается, он ответил на тот звонок для Эдварда Уоллса.

— Это, несомненно, одна из возможностей. Один из примерно трех с лишним тысяч возможных вариантов.

— Он был занят именно этим, можете не сомневаться. В конце концов, я же сама видела то письмо в “Норвью”.

— Да, тут вы попали в самую точку.

Это уж точно.

Еще немного поразмыслив над услышанным, я затем снова взглянул на миссис Райли.

— Хорошо. Все это звучит более, чем просто убедительно. Но, если их фамилия Уист, то зачем им понадобилось представляться кому-то под фамилией Уоллс?

Она пожала плечами.

Я сказал:

— Или, может быть, все наоборот. Зачем, если их настоящая фамилия Уоллс, знакомиться с вами, скрываясь за фамилией Уист?

Она снова неопределенно пожала плечами.

— Насколько я понимаю, их настоящая фамилия может оказаться вообще какой угодно. Баргеншваффер… или как вы там ещё говорили.

— Возможно и такое — я сам только что придумал её. Что ж, миссис Райли, я сам все проверю. Кто знает, это может оказаться очень важно. — Я немного помолчал. — Вы ведь и сами были не в восторге от этих самых Уистов, не так ли?

Моя собеседница нахмурилась, и мне показалось, что ответа я не дождусь. Но затем он все же сказала:

— Нет, что вы. Марсель очень милая. Мне она нравилась. А вот Эда я как-то с самого начала недолюбливала. Он очень обходительный и ужасно симпатичный. Но… было в нем нечто такое. Отталкивающее, что ли.

— Ясно. Кстати, а у вас, случайно, их фотографии не найдется?

На этот раз миссис Райли одарила меня множеством самых пронзительных взглядов.

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Ну, вообще-то я примерно представляю, как выглядит он и его жена, но мне было бы проще найти их, имея фотографию. Как говорят китайцы, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— А что, китайцы действительно так говорят?

— Ну… не китайцы, а ещё кто-то, какая разница? Я просто стараюсь облегчить себе задачу, насколько это возможно, так как чувствуется здесь нечто такое… Да ладно, не обращайте внимания. Я думал, что вы и эти Уисты, или Уоллсы, или Фергенбашеры, или как их там ещё зовут, могли как-нибудь зайти в ночной клуб, и сняться там вместе у одной из длинноногих девчонок-фотографов, так сказать, на память…

— Нет-нет. Ничего подобного не было. У меня нет их фотографий. Извините.

— Ничего. Может быть вы можете рассказать ещё что-нибудь о них — или ещё о ком-нибудь из знакомых Холстедов, если уж на то пошло? То, что мне, возможно, смогло бы пригодиться мне в работе?

Но больше рассказать ей было нечего.

На обратном пути, проезжая по бесплатной магистрали, ведущий из Пасадины в Лос-Анджелес, я запустил руку под приборный щиток автомобиля, извлек оттуда мобильный телефон, позвонил в справочную и спросил номер телефона Эдварда Уоллса. Такового в списке не оказалось, поэтому я перезвонил на свой собственный номер в “Гамильтон-Билдинг”.

В трубке раздался голос Хейзл, смышленой, энергичной девчушки, работавшей на коммутаторе, находившемся в конце коридора рядом с моим офисом.

— “Шелдон Скотт. Расследования”.

— Нет, это не правда, — сказал я. — Это Хейзл, что сидит в конце коридора.

— Странно, что ты ещё помнишь, как меня зовут, — ответила она. — Сто лет не видела тебя на работе. Я уж думала, что ты умер.

— Бедняжка. Как, должно быть, ты страдала…

— Наоборот, у меня гора с плеч свалилась. Тебе чего, Шелл?

— Тебя, тебя, тебя, тебя! Я разве не говорил тебе об этом? Хейзл! Я…

— Шелл, я должна признаться тебе. Я все ещё нецелованная девственница.

— Ладно, я пытаюсь разыскать одного парня по фамилии Уоллс. — Я продиктовал имя по буквам, добавив: — Эдвард Уоллс, а жену зовут Марсель. Может быть. Возможно, у них ещё есть с полдюжины имен.

— Они сейчас в Лос-Анжелесе?

— Хороший вопрос. Очень надеюсь, что их ещё удастся разыскать в Лос-Анджелесе или где-нибудь в окрестностях Голливуда. Последний установленный адрес — отель “Норвью”. Зарегистрировались, как мистер и миссис Уист. Съехали оттуда примерно четыре недели назад. В данное время местонахождение неизвестно.

— Ладно. Проверить больницы и морги?

— Можно только морги. Пока что не стоит тратить время на больницы.

— Фамилия довольно редкая. Это могло бы сработать. Шелл, а если тебя не окажется в машине, то куда мне позвонить?

— Пока ещё не знаю. Звони все-таки на мобильный. Если я куда-то и заеду, то сам тебе перезвоню. — Я выдержал выразительную паузу. — Хейзл, скажи, что ты пошутила.

Она положила трубку.

На выполнение моей просьбы у неё ушло полчаса.

За это время я успел заехать в Норьвю, но ничего нового узнать там не удалось. Никто из тех, с кем мне пришлось говорить, не знал адреса супругов Уист, а имя Уоллс им вообще ни о чем не говорило. Затем я проехал по бульвару Сансет в Беверли-Хиллс, направляясь в одноименный отель. Само собой разумеется, что никого из разыскиваемых мной лиц я там не застал, но зато мне удалось выяснить ещё кое-что.

Миссис и мистер Эдвард Уоллс в течение пяти месяцев проживали в апартаментах этого отеля, и покинули его два месяца назад. А точнее, два месяца без трех дней.

Примерно в то же время, когда состоялся завтрак Райли с четой “Уист”.

Дело принимало интересный оборот.

Особенно если принять во внимание то, что — если Уисты и Уоллсы на самом деле одни и те же люди — они оплачивали апартаменты в отеле “Беверли-Хиллс”, в то время, как сами проживали, по крайней мере какое-то время, в “Норвью”.

Когда служитель подал мою машину к подеъзду, я сел за руль и съехал вниз по идущей под уклон дорожке и остановился в самом её конце, ожидая подходящего момента, чтобы влиться в общий поток автомобильного движения на Сансет.

Еще раньше я заметил парня на правой обочине спуска. Он стоял и собирался закурить. Ну и что в этом особенного. Человек просто собрался закурить. По крайней мере, в тот момент. Но стоило мне только отвлечься, повернуть голову влево и начать разглядывать бесконечный поток машин, как он открыл дверь моего “кадиллака” и проворно скользнул на сидение рядом со мной.

Это был тщедушный, похожий на молодого старика, парень со следами перенесенной когда-то в детстве ветрянки на узком, вытянутом лице и тяжелым пистолетом в правой руке — пистолет, как пистолет, обычный, банальный автоматический “кольт” 45-го калибра. Возможно, и банальный, но не шуточный. Из такой пушки можно растрелять человека в клочья.

И я знал, что за Кестелом — именно так звали этого гада, Лестер Кестел, по какой-то неизвестной мне причине, получивший среди своих кличку “Бинго” — уже числится несколько таких подвигов.

Свободной рукой он захлопнул дверь машины, и у меня перехватило дыхание. Было необходимо даждаться подходящего момента, чтобы скрутить его — или, по крайней мере, попытаться это сделать.

Он перехватил мой стремительный взгляд, переведенный с дула пистолета на его лицо и тихо сказал:

— Ты лучше глянь назад, Скотт.