В тот день Александр ее больше не видел, а с наступлением ночи явился один из ее пажей с посланьем – словами любовными, но твердыми, – что вести, привезенные графом Ферласом, расстроили королеву, и дело, возникшее из них и занимавшее ее весь день, все еще удерживает ее вдали от возлюбленного. Она должна молить его о прощении, но не может сказать, когда.., и так далее и тому подобное.

Ей удалось представить все происходящее чем-то вроде недомогания, на какое иногда жалуются дамы, но кому, как не ему, было знать, что это не правда. После сказанных ею при расставании сегодня утром слов несчастный принц не мог поверить, что его отлучают от ее милостей и от ее ложа.

Однако ничего нельзя было поделать, только попытаться скрыть свою досаду и удалиться с наивозможным достоинством в свой покой в западной башне. Там Александр провел беспокойные часы, когда гордость боролась с ревностью и заставляла его вышагивать взад-вперед по помещению и спрашивать себя, будут ли ему рады за сегодняшним обедом в большом зале или на почетное место подле королевы теперь усадят графа Ферласа.

Как выяснилось, ни королева, ни граф Ферлас на обеде тем вечером не присутствовали. Это, разумеется, не принесло никакого облегчения Александру, который (редкий случай) ел мало и благодарил небо, что его соседка за столом дама Лунеда витает мыслями где-то далеко, бледна более обычного и не склонна вести беседу. Хозяйка замка встала от стола рано, и Александру удалось вновь сбежать в уединение западной башни, чтобы ожидать там вызова своей госпожи.

Призыва не последовало. Вместо него появился, как всегда, Питер с еще одним полным извинений посланием и настойкой, которую, как продолжала настаивать королева, Александру следует пить перед сном. «Против возвращения лихорадки, которая, как мне известно, может возобновиться в течение двух или трех лун, если не продолжить лечение».

Александр, снедаемый иной лихорадкой, которая, если б он только знал, была вызвана той самой королевиной настойкой, указал на стол и произнес, прилагая немалые усилия к тому, чтобы говорить с обычной своей дружелюбной вежливостью:

– Поставь кувшин вон там, хорошо? Благодарю тебя. Настойку я выпью позже. Скажи мне, паж, королева лично дала тебе это послание?

– Да, мой господин.

– Ей нездоровится? Сегодня утром она послала сказать мне, что от прогулки сегодня со мной ее удерживает неотложное дело, но, уж конечно, оно уже должно быть улажено? Я не видел ее весь день, и, как тебе известно, за обедом ее тоже не было? Как она себя чувствует?

Питер, который уже видел все это раньше и который проникся к Александру приязнью, поспешил ответить:

– Она вполне здорова, господин, тебе нечего волноваться! С самого утра одно дело возникало за другим, и сегодня она заседает со своим советом. Все идет к тому, что они засидятся допоздна, так что она просила меня умолять тебя проявить терпение.

– Понимаю. Разумеется. Так плохи новости, привезенные графом?

Смерть брата Ферласа тут ни при чем, думал он, она не проявила при этом известии никакого горя, даже говорить об этом не стала.

– Не знаю, господин. Я хочу сказать, я не знаю, какое значение это имело для королевы, хотя нетрудно было увидеть, что она сильно расстроена. Но для моей хозяйки, я хочу сказать, для госпожи Лунеды, это истинная трагедия. Она хорошо знала графа и его брата еще с давних времен. Одна из ее служанок сказала мне, что госпожа долго плакала.

– Понимаю, – протянул Александр, вспомнив молчание Лунеды и ее покрасневшие глаза. Жаль, что он не узнал всего раньше, тогда он попытался бы сказать ей несколько слов утешения. – Хорошо, благодарю тебя, Питер. Передай своей госпоже мои соболезнования в гибели ее друга. Я хотел бы сам поговорить с ней утром, если она меня примет. А теперь не мог бы ты оставить меня? Я сам лягу. Доброй ночи.

Впоследствии он так и не понял, что за сочетание уязвленной гордости, ревности и неуемного любопытства подвигло его на то, что он проделал той ночью.

После ухода Питера он еще подождал, сидя в оконной арке и глядя на то, как в ночном небе помаргивают летние звезды, и слушая звуки замка до тех пор, пока они не начали стихать и наконец замок не замер в мирном сне. Потом, не дав себе труда вооружиться, но все еще в платье, надетом для обеда, он потихоньку вышел из своего покоя.

Факелы-светильники, вставленные в железные кольца по стенам, давали достаточно света, чтобы разобрать дорогу. Он помедлил у двери, выходившей на замковый двор, где еще слышалось какое-то движение. Часовые – люди Верховного короля и стражники самого замка – были выставлены на ночь, а иные звуки, на сей раз со стороны конюшен, наводили на мысль о том, что какой-то конюх сидит с занемогшей лошадью или, быть может, с кобылой, которая вот-вот должна разродиться. Но вот она – дверь, ведущая в центральную часть замка, если пройти тем путем, можно и не пересекать открытый двор. Но оставляют ли эту дверку на ночь незапертой…

Оставляют. Мягко ступая, он прошел узким коридором мимо открытых дверей в большой зал, где спал кто-то из слуг; оттуда доносились храп и шуршание соломы, но никто не проснулся. Потом быстро вверх по главной лестнице, и вот уже перед ним дверь, ведущая в личные покои королевы – королевские комнаты, которые он давно стал считать своими.

Александр растерянно остановился. У порога стояли стражники – люди Верховного короля с гербом Дракона на туниках. Этого, конечно, следовало ожидать, хотя стражу, наверное, выставляли уже после того, как он и королева удалялись в опочивальню. Александр помедлил, внезапно почувствовав себя глупо, но стражники не выразили ни удивления, ни (чего он так боялся) смешливого участия. Ближний к нему страж отвел свое копье, будто ожидая, что принц постучит или войдет, но Александр, после краткого мгновения нерешительности, покачал головой и, быстро повернув направо, все еще легкой поступью, с участившимся пульсом целеустремленно направился по переходу к восточной башне.

Принц не увидел взгляда – в нем не было ни малейшего удивления и, уж конечно, никакого веселья, – которым обменялись два стража, после чего один из них оставил свой пост, чтобы последовать за ним.

Каменную спиральную лестницу, ведшую в восточную башню, скудно освещал одинокий факел, воткнутый в подставку у подножия ступеней. В узкие окна залетал ветер, принося с собой мягкие запахи лета. Ухнула сова. Александр беззвучно поднимался по ступеням. Где-то впереди он различал голоса, приглушенные дверью или стеной. Одинокий голос, потом время от времени нестройный хор, когда собравшиеся начинали говорить все разом или состязались друг с другом, чтобы быть услышанными. Звуки доносились откуда-то сверху, но совсем близко. Остановившись на крохотной треугольной площадке на повороте лестницы, Александр прислушался.

Слов различить ему не удалось, и собравшиеся явно осторожничали и голосов не повышали. Повисла краткая тишина, позволившая Александру услышать одинокий голос, в котором он безошибочно распознал голос королевы. Потом гневно заговорил мужчина, затем к нему присоединились и остальные – целый хор, звучавший раздраженно, даже задиристо. Легким шагом Александр преодолел последний поворот лестницы.

Здесь была еще одна площадка, на сей раз широкая; каменный пол был покрыт ковром, и у стены возле крепкой, с железными петлями и заклепками двери стоял табурет. Дверь была плотно закрыта, а возле нее стоял еще один страж.

Но на сей раз это был не ратник Верховного короля. Всего лишь мальчишка, он дремал на табурете, спиной привалившись к стене. Вид у него был полусонный, но когда из-за поворота лестницы появился Александр, он рывком поднял голову и вскочил на ноги. Увидев его лицо, принц тут же его узнал. Это был паж Грегори, от которого он впервые услышал о «советах» и о том, что королевины слуги «охраняют дверь», отказывая в доступе всем, кроме получивших привилегию быть допущенными.

Ну, так это было давным-давно, а теперь все в замке, не говоря уже о собственном паже Морганы, должны знать, что он среди привилегированных. С улыбкой кивнув мальчику, Александр полушепотом заговорил.

– Думаю, твоя хозяйка держит здесь сегодня ночью совет, а, Грегори? Ты откроешь дверь или предпочтешь сам войти и объявить о моем приходе?

Но мальчик не только не двинулся с места, а напротив – остался стоять, загораживая дверь.

– Мне очень жаль, господин. Я не могу этого сделать.

– Что ты хочешь сказать этим «не могу»? – дал выход раздражению Александр. – Ты хочешь сказать, что не можешь даже войти и спросить? Конечно, после стольких дней…

– Прости меня, господин, но таков приказ королевы.

Никто не может сюда войти, никто, кроме членов совета. Я же говорил тебе раньше. Я не смею.

– Ну, так то было «раньше». Ты, разумеется, знаешь, что я теперь в доверии у королевы?

– Но ты не член совета, господин. Не один из ее собственных людей.

– Ее собственных людей? Каких людей?

– Я не могу сказать тебе этого, господин. Это те, кто всегда здесь. Те, кто приехал с ней из Каэр Эйдин и кто, когда настанет время, последует за ней в Кастель Аур.

– Я отправлюсь за ней в Кастель Аур, – гневно отрезал Александр, который до того момента ни о чем подобном даже не думал.

Если уж на то пошло, он вообще не думал о будущем, ни о чем, кроме услад настоящего. Если бы ему задали нужные вопросы, он, без сомнения, признал бы, что роман с прекрасной королевой не может длиться вечно, что однажды ему придется вскочить на коня и уехать – и разумеется, не в так проклинаемое узилище Кастель Аур, – но он может уехать, как она намекнула, служа ей, прежде чем вернутся будни и он возобновит свое прерванное путешествие в Камелот…

– Она только сегодня утром сказала, что я могу сослужить ей службу, – резко сказал Александр. – Если это не означает присутствовать на ее советах…

– Мне очень жаль.

Вид у мальчика стал испуганный, он почти вжался спиной в стену, тогда как высокий принц громоздился над ним подобно башне, но говорить паж продолжал шепотом, и этот факт помог Александру осознать, что слуг Морганы не так-то легко заставить ослушаться свою королеву.

– Мне очень жаль, – задыхаясь, повторил паж. – Мой господин, мне не ведено, правда не ведено! Она ничего о тебе не говорила ни мне, ни другим – мой господин, я не смею ослушаться! Может быть.., может быть, когда ты увидишь ее завтра, ты сам ее спросишь?

Александр отступил.

– Я так и сделаю. Успокойся, я не сержусь. Ты только исполняешь свой долг. Королева, наверное, просто забыла дать тебе нужные наставления. Я поговорю с ней завтра. Доброй ночи.

И чтобы спасти, что осталось от его достоинства, Александр улыбнулся пажу и возвратился в свою комнату, не более осведомленный, чем раньше, но успокоенный в одном: рассказ о неотложных беседах был вполне правдив, а не просто предлог, чтобы изгнать его с ее ложа. И конечно, королева удалилась в башню не наедине с Ферласом.

Да, он увидится с ней утром и узнает, что за службу он может ей сослужить, и потребует ответа на тяжкий мучительный вопрос – что может быть для нее важнее, чем возлюбленный. А еще он станет настаивать на том, чтобы его посвятили в члены тайного совета королевы.

Сбросив с себя одежду, Александр выпил оставленную Питером настойку и сделал то, что предназначила для него Моргана несколькими часами раньше, а именно: погрузился в глубокий и без сновидений сон.

Стражник Верховного короля, вернувшись к дверям в королевину опочивальню, тем временем шептал на ухо своему товарищу:

– Нет. Он не один из них. Юный Грегори отказался его впустить. Готов поспорить, он понятия не имеет, что происходит.

– Как мы и думали. Стыд и срам, вот что я тебе скажу.

– Он переживет и, будем надеяться, поумнеет. – Губы стражника тронула хитрая усмешка, которая разозлила бы Александра и позабавила бы Моргану, – Но никто не станет отрицать, что она лакомый кусочек.

– Лишь бы не увяз слишком глубоко. – Это сказал старший стражник. – Сколько ему? Лет шестнадцать? Семнадцать?

Ему столько же, сколько моему сыну, может, даже меньше.

– Он такого не сделает. Ну да, пока он не видит ничего дальше кровати, но она-то знает, что нет смысла пытаться использовать его в своей игре. Помяни мои слова.

– Я тебе верю. Думаю, она уже идет. И к тому же одна.

Можешь в такое поверить?

– Ну, она его до дна высосала. Он едва держался на ногах по приезде, и с обеда они проговорили три часа кряду. Не сомневайся, мы его с ней завтра увидим.

На этот раз они говорили не об Александре.