Глава 1

Когда позвонили в дверь, я смотрел телерекламу «Мммм!».

После полудня, в субботу 14 августа — за день до кульминации событий (радостных или катастрофических — в зависимости от вашей точки зрения), которые изменили мир, — я пребывал в расслабленном состоянии в трехкомнатных апартаментах голливудского отеля «Спартан», босой и одетый кое-как.

Минутные рекламные ролики прерывали заключительную серию семейной драмы, но она была настолько паршивой, что я читал книгу, уделяя внимание только рекламе, на которую стоило поглазеть.

Не правдоподобно красивые мужчины использовали крем для бритья и одеколон «Мммм!», после чего на экране появлялись столь же красивые девушки с зазывными взглядами, быстро облизывающие губы кончиком языка. Все это сменялось чем-то не совсем разборчивым, но казавшимся необычайно увлекательным и не вполне пристойным.

Смысл текста заключался в том, что, если кто-либо опрометчиво воспользуется всеми рекламируемыми товарами подряд, от него будет исходить настолько соблазнительный запах, что он сразу же окажется в объятиях шикарной кинозвезды (правда, не указывалось, мужского или женского пола).

Поэтому, когда в дверь позвонили, я оторвался от несбыточных мечтаний (продукцией «Мммм!» я не пользовался) и пошел открывать.

На пороге стояла сексапильная красотка лет двадцати пяти в легком белом жакете и обтягивающем фигуру светло-зеленом платье, щедро демонстрирующем стройные ножки и обладающем весьма рискованным вырезом. Весила она фунтов на пятнадцать меньше меня (во мне шесть футов и два дюйма роста и двести шесть фунтов веса), а макушка ее головы, увенчанной короной золотисто-рыжих волос цвета меда или подернутого дымкой солнечного света, доходила мне до подбородка. У нее были ленивые серые глаза, губы, на которых можно печь бисквиты, и голос, похожий на жужжание пчелы, застрявшей в горячей патоке.

— Мистер Скотт?

— Что?

Девушка казалась озадаченной моим ответом.

Позднее я понял, почему ее рыжеватые брови удивленно приподнялись над глазами цвета серых воркующих голубей, почему ее раскрытые радиоактивно-алые губы слегка скривились, словно собираясь послать воздушный поцелуй, и почему ее легкий вдох приподнял чудесные груди, будто предлагая богам взглянуть на неведомые Олимпу земные радости, но в тот момент я был в состоянии лишь молча наблюдать за всем этим.

Можете не сомневаться, что за тридцать лет жизни я еще ни разу не отвечал девушке, спрашивающей мое имя, таким образом, словно я его не знаю или не понимаю вопроса.

— Вы мистер Скотт? — повторила девушка. — Частный детектив Шелдон Скотт?

— Да, мэм, — кивнул я. — А вы?..

— Неужели вы не знаете? Вы никогда не видели меня раньше?

— Уверен, что не видел.

Она продолжала голосом, походившим на мелодичное жужжание:

— Думаю, у моего отца очень серьезные неприятности, мистер Скотт. Но мне бы не хотелось сообщать вам подробности, если вы не захотите и не сможете сразу же помочь мне... и ему. Лишь бы не было слишком поздно. Если вы откажетесь, я должна буду обратиться к кому-нибудь еще...

— Не торопитесь — я в вашем распоряжении. Входите, пожалуйста.

Я сел рядом с ней на шоколадного цвета диван, стоящий в гостиной, и через минуту убедил ее — по крайней мере, так мне казалось, — что я не только в ее распоряжении, но что, даже обойдя весь земной шар вдоль и поперек, ей вряд ли удастся найти человека, способного вытащить ее из неприятностей так быстро, как я.

Пока я распространялся на эту тему, девушка смотрела на два аквариума с тропическими рыбками в углу комнаты, но когда я умолк и выжидающе уставился на нее, она позволила своим мягким серым глазам встретиться с моими — тоже серыми, но, как мне хотелось бы надеяться, более стального оттенка, — потом подняла их выше, кратко обследовав мои светлые остроконечные брови и коротко остриженные, почти белые (хотя отнюдь не седые) волосы, после чего вновь встретилась со мной взглядом.

— Чепуха, — заявила девушка. — Вы даже не похожи на детектива.

— Разве это не здорово? Подумайте, какие у меня возникают преимущества над опасными громилами! Если бы я походил на детектива, то не мог бы заставать их врасплох. Моя неброская внешность не внушает им подозрений, поэтому я все еще жив, а многие из них мертвы или пребывают в тщательно охраняемых местах. — Я сделал паузу. — Это означает, что я уволен?

— Нет, — быстро ответила девушка. — Вы наняты. — Она открыла большую кожаную сумку и вынула из нее лист бумаги. — Что вы об этом думаете?

Половина листа была исписана мелким, но четким, словно гравировка, почерком. В записке говорилось:

Я посмотрел на девушку, которую, очевидно, звали Друзилла.

— Ваш отец живет в Лос-Анджелесе?

— В Монтерей-Парке.

— Ну, как будто тут все о'кей, — сказал я. — Конечно, немного странно, что он так поглощен своим проектом, что не может приехать домой и открыть свой сейф. Тем более что Уайлтон всего в нескольких минутах езды по шоссе на Санта-Ану, совсем недалеко от Монтерей-Парка. Обычно люди указывают адреса, а не углы улиц, но от безумных ученых всего можно ожидать.

— Я и не рассчитывала, что кто-нибудь заметит что-то еще.

— А что, по-вашему, не так с этой запиской? Быть может, конверт в сейфе набит тысячедолларовыми купюрами и вашего отца похитили, чтобы потребовать за него выкуп? Записка не похожа на...

Я оставил фразу незаконченной, поняв по лицу девушки, что, сам того не ожидая, попал в точку.

— Конверт содержит нечто куда более ценное, чем тысячедолларовые купюры. — Она взяла у меня записку. — Здесь есть вещи, которые понятны только мне, а не тем, кто держит в плену моего отца и заставил его написать эту записку. Папа проделал отличную работу, учитывая обстоятельства, в которых он находится. Они, безусловно, убьют его, если получат конверт, — а может, и если не получат.

— Они? Значит, вы подозреваете, кто...

— Нет. — Она быстро покачала головой. — Но записка не датирована — это не похоже на папу. Он очень пунктуален и датировал бы письмо машинально. Меня зовут Друзилла Бруно, но никто, даже отец, не называет меня иначе как Дру.

Фамилия Бруно показалась мне знакомой, но девушка не дала мне подумать.

— Папа действительно любит мою стряпню, но ненавидит бифштекс терияки. Он намекает, что увидит меня, когда я доставлю конверт, но последние слова в письме:

«До встречи за терияки», что означает до следующей субботы. А самое важное, что я прекрасно знаю комбинацию папиного сейфа, и она совсем не такая.

Я посмотрел на записку в ее руке, вынул блокнот и ручку, написал на бумаге 85Л 12Р 51Л и написал под цифрами буквы с соответствующим порядковым номером в алфавите. Получилось ЗД АБ ДА. Потом я зачеркнул АБ и заменил их К — двенадцатой буквой алфавита.

— Я уже делала это, — сказала девушка. — И так, и так. Получалась бессмыслица.

— Может, он пытался каким-то образом написать «помоги» или...

— Едва ли. Папа уже написал «помоги» при помощи неверной комбинации и других способов. Я уверена, что он пытается что-то мне сообщить, но не могу понять что. Возможно, я... слишком расстроена. — Помолчав, она добавила:

— Не обращайте внимания на «безумного ученого». Папа действительно ученый, но никак не безумный. Хотя в последнее время многие пытались это доказать.

Я "вытащил сигарету и собирался снова вставить ее в рот, когда меня внезапно осенило. Я не заметил, как стиснул пальцы и табак из сломанной сигареты просыпался мне на брюки.

— Друзилла Бруно... — Я посмотрел на девушку. — И ваш отец ученый. Он часом не...

— Да. Эммануэль Бруно.

Я бросил смятую сигарету на желтый ковер, вытащил другую и закурил, глядя на плавающих в аквариумах неонов и гуппи. Потом я взглянул на часы. Десять минут десятого. А согласно записке, Дру должна была доставить конверт к девяти.

Дру не говорила ни слова, пока я стоял, уставясь на рыб, и вспоминал историю, связанную с Эммануэлем Бруно...