Глава 20

Мои ноги были точно набиты ватой. Собственно говоря, все тело мое было слабым и вялым, но сознание работало четко. Во всяком случае, настолько четко, насколько это было возможно в моем состоянии. Я достал из кармана пистолет Наварро и, держа его наготове, попробовал дверь. Она оказалась незапертой, и я, осторожно отворив ее, шагнул внутрь.

Широкая лестница впереди справа от меня была пустынной. Никого не было видно, но я услышал приглушенные голоса. Они доносились из библиотеки, в которой я недавно беседовал с Сильверманом. Перистые листья пальмы в кадке у двери погладили меня по плечу, когда я проходил мимо нее. У приоткрытой двери в библиотеку я остановился и прислушался.

— ... Сколько мне еще повторять тебе, Боб? Клянусь, я не собирался использовать эти сведения против тебя! Это просто... ну, некоторые документы, которые были мне необходимы, чтобы держать дела в порядке. Ты ведь знаешь, как все теперь осложнилось...

Я только однажды слышал голос Митчелла, когда беседовал с Эрлэйн на лужайке перед домом Сильвермана, но я его сразу узнал.

Затем последовали сухие резкие холодные фразы, принадлежащие Сильверману:

— Это нехорошо с твоей стороны, Ральф. Счастье еще, что Джитс заставил тебя явиться сюда с этой папкой. Больше не будем говорить об этом, — это было сказано таким тоном, что будущее Ральфа показалось мне весьма смутным и проблематичным, простирающимся не очень далеко от настоящего.

Затем я расслышал голос Госса:

— Какого черта Джо не дает о себе знать?

Момент показался мне подходящим для выхода на сцену. Дверь в библиотеку была открыта, и я шагнул в нее, держа пистолет наготове. Сильверман и Госс сидели за большим письменным столом, украшенным мозаикой. Голубая папка лежала перед ними, несколько бумажек из нее были разбросаны по столу. Митчелл и еще один мужчина, очевидно Джитс, стояли поодаль, слева, спиной к книжным полкам. Их было всего четверо. Я шагнул вперед и очутился в комнате прежде, чем они успели заметить меня.

— Вы больше ничего не услышите о Джо, — сказал я.

Госс вскочил на ноги, широко раскрыв рот от изумления и неожиданности. Рука его потянулась под пиджак, но затем бессильно упала вниз, и он замер, не сводя своих глаз с моего пистолета. Губы его распухли и вздулись от апперкота, которым я его угостил на борту «Сринагара».

Я сделал шаг влево, с треском захлопнул за собой дверь. Сильверман реагировал на мое появление не так, как Госс. Он вздрогнул и застыл в неподвижности, внешне оставаясь абсолютно спокойным. Кроме глаз. Если кому-нибудь пришлось когда-нибудь увидеть призрак человека, которого он убил, призрак с вполне реальным пистолетом в руке, то он выглядел бы точно так же, как Сильверман. Казалось, будто вся кровь отхлынула от его лица и оно побелело, как алебастр, мгновенно постарев на несколько лет.

Митчелл и Джитс быстро обернулись ко мне.

— Ну-ка, мальчики, — сказал я им, — повернитесь лицом к полкам и наберите каждый по полной охапке книг. Пошевеливайтесь! Быстрее!

Оба повиновались, не теряя времени.

Губы Сильвермана задвигались, из них вырвалось:

— Каким это образом...

— ...я оказался живым? — закончил я за него. — Очевидно, мое время еще не пришло, Сильверман. Но твое уже наступило, можешь мне поверить!

Он медленно приходил в себя. Даже сейчас, потрясенный неожиданностью при виде меня, очевидно, понимая, что на этот раз не вывернется, он все же сумел справиться с собой и почти полностью вернуть самообладание в промежутке между двумя фразами.

— Надеюсь, у вас хватит здравого смысла, чтобы не совершить бесполезное убийство, мистер Скотт?

— За последнее время из меня вышибли остатки здравого смысла!

Госс незаметным движением скользнул вправо по ковру. Я направил на него пистолет.

— Лучше бы вам не шевелиться, Госс! Я не стал питать к вам более дружеские чувства с тех пор, когда мы встретились последний раз на «Сринагаре»!

Он снова замер. Оба они с Сильверманом не спускали с меня глаз, переводя взгляд с пистолета в моей руке на мою одежду и лицо. Должно быть, я выглядел так, словно меня только что извлекли из ямы на свалке в Ла-Бреа. Костюм Фишера, и без того сидевший на мне, как на чучеле, был весь изорван, а мое лицо цветом походило на старый ванильный торт с малиновым вареньем.

У меня оставалось мало времени до прибытия полиции, если, конечно, в последнюю минуту не случится ничего непредвиденного, а я должен был еще задать пару вопросов обоим Бобам.

— У одного из вас еще есть шанс, — сказал я. — У того, кто заговорит первым. Учтите, что сейчас от меня зависит вынести вам оправдательный приговор!

Сильверман бросил косой взгляд на Госса:

— Не слушай этого идиота! У него вся рубаха в крови! Ты же видишь, что он едва держится на ногах!

— Вам не придется рассказывать мне очень много, — продолжал я. — Девяносто процентов мне уже известно. Можете поблагодарить за это Ральфа, между прочим. И еще Наварре, с которым мы мило побеседовали несколько минут назад... — Я быстро перечислил основные факты и обернулся к Сильверману: — Я просмотрел документы в голубой папке. Мне известно, что вы давали Госсу крупные суммы, из которых он по крайней мере половину вкладывал в дело от имени «Компании развития Атласа». Чеки легко проследить, а тот факт, что вы являетесь членом Государственной комиссии по строительству шоссейных дорог, плюс карта с пометками красным карандашом, которая лежит перед вами на столе, все это может служить достаточным основанием, чтобы отправить вас довольно далеко от вашего обычного местопребывания. Даже для меня это вполне очевидно, а уж экспертам, конечно, не составит никакого труда доказать связь между Робертом Госсом и «Компанией развития Атласа», а также между вами и Госсом. Вы оба спеклись на этом деле с дорожным строительством, не считая уже убийства и других любопытных подробностей...

Никто из них не произнес на слова.

Я попытался подойти с другой стороны и обернулся к Госсу:

— Мне известно, что этот общественный деятель снабжал вашу компанию сведениями о том, где будут прокладываться дороги. Вы представляли собой ширму и обеспечивали черную работу через Наварро. Велден, пока не струсил, оформлял все махинации по скупке земель. Но кое-какие детали мне пока не известны... — Я сделал паузу, выжидая, пока мои слова произведут на них соответствующее впечатление. — Я не знаю, например, кто из вас был наверху всей этой кучи.

На этот раз опять никто не произнес ни слова. Но Госс нервно облизал губы и слегка повернулся ко мне, словно собираясь заговорить. Губы Сильвермана, казалось, срослись друг с другом.

— Можешь не бояться этого деятеля, — сказал я Госсу. — У меня имеется достаточно материалов, чтобы обеспечить вам обоим целый фунт таблеток цианистого калия в маленькой уютной комнате, выкрашенной в светло-салатный цвет в Кью (Кью — камера для приведения в исполнение смертных приговоров в тюрьме «Сен-Квентин»). Ты ведь знаешь, что такое Кью, верно, Мориссон?

Он вздрогнул, когда я назвал его настоящее имя.

— Мне все это представляется следующим образом, — продолжал я. — Сильверман с самого начала был организатором этого дела, так сказать, человеком за сценой. Зная, что ты скрываешься от полиции, ему не составило большого труда убедить тебя сотрудничать с ним. Быть его ширмой. Тем более, что дело представлялось весьма прибыльным...

— Кой черт прибыльным... — проворчал Госс.

— Заткнись! — резко оборвал его Сильверман, глядя мимо меня на Госса. — Разве ты не видишь, что он ничего не может доказать? Это же пустая болтовня! И посмотри на него: ведь он уже наполовину мертв! Его не хватит и на пять минут! Боб, послушай меня. Ты ведь знаешь, какие у меня связи. Клянусь тебе, я сумею вытащить нас обоих!

Не приходилось сомневаться, кто из них босс. Я постарался изобразить на лице некое подобие улыбки.

— Нет, это не болтовня, Сильверман. В настоящий момент Наварро стоит перед полицейским инспектором и повторяет ему слово в слово все то, что я только что сказал вам. Полиция будет здесь через минуту, а может, и раньше.

— Он лжет! — выкрикнул Сильверман. — Он пришел сюда один! Никакой полиции не будет, Боб!

И тут я услышал сирену. Собственно, это еще ничего не означало: патрульная машина могла либо направляться сюда, либо просто следовать мимо. Тем не менее я сказал:

— Слышите? И что вы теперь на это скажете, приятели?

Сильверман наконец поверил мне. Впрочем, он, по-моему, и раньше не сомневался в моих словах. Госс завертел головой, озираясь, как затравленная крыса.

— Вы оба попались, голубчики, — сказал я ему. — Только Сильверман находится в более выгодном положении. У него есть на кого свалить вину. У него заранее приготовлен козел отпущения... Человек с темным прошлым, преступник, за которым охотится полиция. Кто бы это мог быть, как ты думаешь, Госс?

Госс заколебался, но было очевидно, что он задумался над моими словами. Он знал, кто был козлом отпущения. Сильверман не колебался ни минуты. Он взглянул на меня и холодно сказал:

— Странно, что вы не сообразили этого раньше, Скотт. Конечно, всем этим заправлял Мориссон. И он же ответственный за все совершенные преступления. Человек с преступным прошлым, знаете... Сколько я его ни отговаривал, он все за свое. Это была его идея воспользоваться моими знаниями о предполагаемой прокладке трасс шоссейных дорог, и он втянул меня в это грязное дело при помощи гнусного шантажа...

— Ах так, проклятый сукин сын! — взорвался Госс-Моррисон. — Ладно, Скотт! Теперь мне все ясно. Этот ублюдок предусмотрел все до мелочей. У него в руках было мое полицейское досье, и если бы не его связи, я бы уже давно угодил за решетку. Он крепко держал меня в руках. Он всех нас держал в руках, понимаешь? Он один разрабатывал все планы и принимал решения. Он и Велдена доставил на яхту, черт побери, это ведь его яхта, только записана на мое имя, как и добрая половина всех его доходов! Там мы имели возможность побеседовать начистоту, без посторонних глаз и ушей. Веселая вечеринка с танцами на борту увеселительной яхты, с дамами и шампанским! Кому бы взбрело в голову, что тут планируется убийство! Когда ты сунулся в каюту, он сразу сказал мне: «Нам придется убрать их обоих...» — он внезапно осекся.

До сих пор у Госса все получалось гладко, но фразу «Он сразу сказал мне», он произнес не подумав. Он, видимо, сообразил, что ему не удастся свалить всю вину полностью на Сильвермана.

— Все, что произошло, случилось потому, что он так решил... — уже без прежнего апломба пробормотал он.

Звук сирены не становился громче. И, по правде говоря, я его больше не слышал. Я начал тревожиться об Эллен. И о себе. Я заметил, что ствол пистолета в моей руке образовал острый угол с плоскостью пола, и я снова придал ему надлежащее положение. Пистолет, казалось, весил не меньше сорока фунтов. Я совершенно ослабел. Я даже не обыскал этих типов. Впрочем, в моем состоянии, пожалуй, лучше было не приближаться к ним на слишком короткую дистанцию.

— Его яхта... — я поперхнулся, так как слова с трудом выходили из моего горла, пересохшего и шершавого, как наждак. — Его яхта, говоришь? Я так и думал. Ты ни за что не назвал бы ее «Сринагар». «Морским бродягой» — может быть. Я подумал об этом, когда он рассказал мне о... — я потерял мысль и не смог закончить фразы.

— Ну да, — подхватил Госс. — Она записана на мое имя, но куплена на его деньги. Он и название ей придумал, верно... — он снова заколебался. Решимость выложить все начистоту, все, что он знал, казалось, начала покидать его. Он оглянулся на Сильвермана, который не пошевелил ни одним мускулом во время этой обвинительной речи. Лицо его было словно вырублено из камня, а глаза походили на две прозрачные льдинки. Он не произнес ни слова, только посмотрел на Госса таким холодным взглядом, что на бровях у него должен был выступить иней.

Госс с трудом оторвал взгляд от Сильвермана и продолжал:

— У него где-то хранится завещание, которое они с Митчеллом заставили меня написать в его пользу. По этому завещанию все имущество переходит в его собственность после моей смерти. Естественной или насильственной. Он заставил меня специально оговорить это в завещании. Он все предусмотрел, этот сукин сын!

— Откуда у тебя появились деньги? От него? Я видел у Ральфа чеки на сумму около восьмисот тысяч...

— Он давал мне около миллиона в год. Я регистрировал их в налоговом управлении на мое имя. У меня жена и трое детей, а он холостяк. Таким образом, он уменьшал сумму налога, а при помощи этого крючкотвора Митчелла ему удавалось утаивать еще больше. И, кроме того, благодаря этому он оставался в тени во всех своих аферах. Он руководил нами, как марионетками, скрываясь за нашими спинами во всех своих грязных делишках. Честно говоря, я до сих пор не знаю, откуда он брал столько денег, но могу побиться об заклад, что все они — результат мошеннических проделок. Во всяком случае, большая часть, уж я-то знаю!

Я оглянулся. Мне нужен был стул, табуретка, кресло, все что угодно, лишь бы на это можно было сесть. У меня уходили остатки сил на то, чтобы удержать свое отяжелевшее тело в вертикальном состоянии. Но рядом не было никакого стула. Кушетка стояла вдоль правой стенки с книгами, но до нее было слишком далеко.

Зазвонил телефон. Он стоял на маленьком столике у кушетки. Сильверман сделал движение к нему, но я жестом дал ему понять, что сам собираюсь ответить на звонок. Я направился к кушетке, и телефон вдруг медленно поплыл перед глазами. Я сильно потряс головой, прикусил зубами нижнюю губу, и телефон снова встал на свое место.

Когда я в изнеможении свалился на кушетку, я едва ощущал ее под собой. Сильверман и Госс оба напряженно следили за мной. Я чувствовал себя довольно гнусно. Тело мое было покрыто противным липким холодным потом, голова кружилась от слабости, и отвратительная тошнота подступала к горлу. Мне пришлось собрать все силы, чтобы поднять телефонную трубку, но резкая боль, возникшая от этого движения в раненой груди, немного привела меня в себя.

Я поднес трубку к уху. Тихий, полный почтения и вежливости голос произнес:

— Алло, мистер Сильверман?

— Кто это? — спросил я.

— Лейтенант Стронг, сэр.

— Угу, — сказал я. — Это Сильверман. Приезжайте полить мои цветочки...

— Что? Простите, сэр, я не совсем...

— Это Шелл Скотт, лейтенант! А вы где пропадаете, черт бы вас побрал!

Злость придала мне немного сил. В этот момент я чувствовал себя если не тигром, то довольно крепким котенком. Затем страх подстегнул меня еще больше:

— Разве Эллен Эмерсон не прибыла к вам?

— Э-э... да, конечно! Эта истеричная женщина устраивает здесь целый погром, толкуя о совершенно немыслимых вещах!

— И, тем не менее, это правда! — я покосился на неподвижных людей в комнате. — Особенно то, что касается Сильвермана.

— Это... Шелл Скотт? — прохрипел голос в трубке. — Я думал, что тебя убили!

— Ты был прав только наполовину! Но если ты со своими парнями не поторопишься прибыть сюда, то окажешься прав на все сто процентов!

На этом наша беседа закончилась. Я не положил трубку на место, а просто выпустил ее из руки, оставив болтаться на гибком шнуре.

— Что ж, — сказал Сильверман, обращаясь к Госсу, — теперь джентльмены из полиции действительно находятся на пути сюда. Напрасно ты торопился вылить всю эту ложь на меня! — Он улыбнулся, и я снова вспомнил его улыбку над уничтоженным манускриптом. — Ты ведь знаешь, что я и дня не пробуду в тюрьме. И ты знаешь, что меня ни в чем не смогут обвинить, не так ли?

Его голос звучал доверительно, почти дружелюбно. Затем он нахмурился, словно вспомнив о мелкой, но неизбежной неприятности, обернулся ко мне:

— И, тем не менее, мне придется, очевидно, покинуть этот дом на некоторое время. Как насчет рюмочки коньяку напоследок?

Гостеприимным жестом он раскрыл дверцу секретера со своей стороны. Госс слегка повернулся, но в сторону от меня.

Сперва я не понял его намерений, потому что Госс беспокоил меня меньше всего: он стоял спиной ко мне. Все мое внимание было приковано к Сильверману.

— Сильверман, — сказал я.

Он поднял на меня глаза и протянул руку к раскрытой тумбе секретера.

Мой пистолет твердо уставился черным зрачком дула в верхнюю пуговицу его жилета.

— Если ты попытаешься выкинуть какую-нибудь глупую шутку, она будет твоей последней. Отойди от стола, быстро!

Он недоуменно поднял брови и улыбнулся:

— Но вы ведь не откажете приговоренному человеку в последнем удовольствии, мистер Скотт! Последний глоток ар-маньяка, как в добрые старые времена, а?

Он схватил что-то в ящике и выпрямился.

Выстрел резко и оглушительно ударил в уши. Лицо Сильвермана, казалось, отскочило от его черепа, словно что-то внезапно сдернуло его напрочь, как маску. Обрывки мяса и костей брызнули в стороны, разлетевшись по корешкам книг. Сначала я подумал, что это выстрелил мой пистолет, повинуясь непроизвольному движению пальца на спусковом крючке.

Но затем Госс сделал шаг назад, и я увидел в его руке пистолет 45-го калибра. Тело Сильвермана, отброшенное выстрелом, перевернулось, согнутое пополам, и свалилось на пол, скрывшись из моих глаз тяжелыми тумбами секретера, покрытого затейливой мозаикой.

Госс взглянул на меня.

— Брось пистолет, — сказал я, — если ты пошевелишь хоть ухом, я убью тебя.

Он уронил пистолет.

— Я всего лишь пытался спасти тебе жизнь, Скотт... — жалобно захныкал он. — Он полез за пистолетом... Я должен был сделать это!

— Ясно.

— Я должен был, понимаешь? Он пристрелил бы нас обоих! Конечно. И ты спас мне жизнь...

— Вот именно! Ты скажешь об этом копам, верно, Скотт? Я еще во многом смогу тебе пригодиться!

— Не знаю, Госс. Не знаю, хватит ли у меня терпения сдержаться и не отблагодарить тебя как следует за такую «помощь»! Марш к стенке и становись рядом с Митчеллом!

Он молча повиновался. Мне пришлось проделать невероятное усилие, чтобы заставить свое непослушное тело подняться с кушетки. Шатаясь на нетвердых ногах, я подошел к секретеру и посмотрел на Сильвермана. Он неподвижно лежал справа от меня, растянувшись на полу. Темное пятно медленно расплывалось по паркету, вытекая из-под его неподвижного тела...

Легкий аромат коньяка защекотал мои ноздри. Я отвел глаза от трупа и посмотрел на бутылку, которая валялась на полу у моего левого ботинка. Бутылка, которую он достал из своего секретера... Знаменитый коньяк Сильвермана... Арманьяк «Макуар Сент-Вивант де Пти»... Тридцатилетней выдержки...

Потом до меня донесся вой полицейской сирены. «Явились, — подумал я, — чтобы полить цветочки...» Меньше чем через вечность они появились в доме. Впрочем, это я уже плохо помню. Помню только двух полицейских, подошедших ко мне с носилками.

— Спокойно, Шелл, — сказал один из них. — Сейчас мы тебя уложим на эту штуку и...

— Не беспокойся, приятель! — сказал я. — До сих пор я держался. Думаю, что и до кареты «скорой помощи» сумею добраться своими силами.

Кажется, я действительно прошел самостоятельно половину пути. Последнее, что сохранилось в моей памяти, это была мягкая трава лужайки перед домом, на которую я шагнул со ступенек, а потом все провалилось куда-то в черную бездну небытия...

Были дни, которые я смутно припоминаю, где туманный бред чередовался с переливанием крови, блеском хирургической стали в операционных, перевязками и прочими неприятными процедурами.

Меня немного утешала мысль, что их производил уже не доктор Фишер, который сидел в тюремной камере вместе с Хипом Брандтом, Джитсом, Джо Наварро и прочими участниками этой трагической истории.

А затем наступили и хорошие дни. Визиты друзей, включая улыбающегося Сэмсона с его бульдожьей челюстью, и, конечно, некоторых представительниц прекрасного пола.

Даже после того как я вышел из госпиталя, мне пришлось немало повозиться, чтобы довести дело до конца. Я навестил Банни, и мы отлично потолковали с ней часок или два. Она выступала теперь в сольных номерах и, по ее словам, имела отличный успех и без партнеров, которыми была сыта по горло. Я позаботился также, чтобы у Эрлэйн не было никаких неприятностей в связи с Митчеллом и его бандой. Но Эрлэйн отлично сама умела постоять за себя. Судя по последним сведениям, ей удалось устроиться экономкой в новом чудесном месте с плавательным бассейном, спортивным залом и даже — как вы сами догадались — с паровой баней.

И затем наступил завершающий день. День, когда все было улажено, закончено, закрыто, и жизнь снова стала восхитительной! Никто не стрелял в меня, и было похоже на то, что я еще немного поживу на этом свете!

И затем наступил завершающий день.

У нас не было собственной яхты. У нас был всего лишь тридцатишестифутовый катер с каютой, правда, взятый напрокат, но ничуть не хуже самой фешенебельной яхты на свете. Он стоял на якоре в одном уединенном месте у берегов Южной Калифорнии, о котором мало кто знал, кроме меня.

Был отличный яркий и теплый день с ласковым солнцем и легкими облачками на голубом небе. Ничто не напоминало того вечера, с которого все началось, кроме одной детали.

Эта деталь представляла собой очаровательную голышку, которая опять, как и тогда, плескалась в прозрачной воде у борта катера, рассыпая вокруг себя тучи брызг и веселый серебристый смех. Только на сей раз это была не Банни, а Эллен, что было несравненно лучше, чем в тот вечер, у борта «Сринагара». По крайней мере, в два раза, потому что теперь в воде находилось не одно, а два обнаженных человеческих тела. Специально для тех, у кого недостаточно развито воображение, могу уточнить, что второе тело принадлежало мне.

Да, в воде были мы с Эллен. И только последний дурак прыгает в воду в одежде. Во всяком случае, если его никто к этому не принуждает...

А мне хотелось бы надеяться, неважно что там обо мне болтают досужие сплетники, что вы не считаете меня последним дураком!