Я постучал и, услышав: «Войдите», открыл дверь. Анни сидела в кресле. Она взглянула на меня.

– Жак…

– Это ты бросила мне в почтовый ящик письмо Фелиции? Она посмотрела мне в глаза и спокойно сказала:

– Теперь ты понимаешь, что не виноваты ни ты, ни Фелиция. Ее не за что ненавидеть.

– Ты взяла письмо у Джонсона?

– Да, и велела отнести его тебе домой. Я не могла видеть твоих переживаний и того, что ты продолжал считать Ронни своим лучшим другом.

– Ты знала о Фелиции, еще до смерти Ронни и уверяешь, что ушла к Снейгли?

– Не изображай из себя сержанта Транта. Тебе незачем вытягивать из меня что–либо силой. Садись…

И она начала рассказывать:

– В течение двадцати пяти лет, с того момента, когда пришло письмо о смерти Луи, смыслом моей жизни были Ронни, Джонсон, Фелиция и ты.

Луи, жених Анни, был родом из Южной Америки. Его фотография всегда стояла на ее столике. Это была ее единственная любовь.

– Я не обращала внимания на недостатки Ронни, – продолжала Анни. – Ронни – это Ронни. До вчерашнего дня я совсем не задумывалась о его женитьбе. Очевидно, он хотел иметь Жанну и получил ее. О Билле я совсем не думала. Когда я услышала, что произошел скандал, и Ронни орет на них, как ненормальный, то испугалась. Сначала я была его стороне. Мне было слышно, как ужасно он ругал Билла, как угрожал уничтожить тебя и издательство. Жанна умоляла Билла уйти. Билл вышел в холл и что–то передал Джонсону. Когда он ушел, я увидела в руках у Джонсона письмо, написанное рукой Фелиции, и решила прочитать его. С этого момента я зачеркнула свою жизнь. Я знала о квартире Ронни, он часто не ночевал дома. Я это понимала, ведь он был неженатым мужчиной… Но что Ронни был подлецом и так поступил с Фелицией… Я спустилась вниз и увидела тебя. Затем пошла вслед за тобой. Все началось снова: Ронни рычал на тебя, а я стояла за дверью и думала – как он смеет? Он разрушил твою жизнь и еще орет! Я слышала, как Ронни велел Джонсону взять выходной, как он звонил Артуру Фридлянду. Я убедилась, что свое намерение он приведет в исполнение, чтобы окончательно уничтожить тебя. Я спряталась в ванной, оттуда тоже все было хорошо слышно. Когда Ронни положил трубку, тут уж не выдержала Жанна. Как она была великолепна в своем гневе. Она крикнула: «Я ухожу от тебя!» и убежала наверх. И тут я поняла, что надо делать. Не могу же я сидеть сложа руки! С письмом в руке я направилась в гостиную и сказала ему: «Позвони второй раз Артуру и скажи, чтобы он не приходил». Он крикнул: «Ты с ума сошла!» Я повторила: «Позвони сейчас же Артуру и скажи, чтобы он не приходил, иначе я предам гласности то, что ты сделал с Фелицией. Это ты убил ее! Ты толкнул ее из окна! Я ухожу из этого дома, но прежде чем это сделать, удержу тебя от новой подлости». Это было страшно. Он был взбешен и зло рассмеялся: «Ты тоже? Это даже забавно! Я теряю и жену, и хозяйку. Ну что ж, не могу же я всю жизнь держать тебя при себе. И так уже двадцать пять лет прошло, как я выкупил тебя у твоего жениха. Он был в восторге от собственной смерти. Сейчас у него, должно быть, штук пятнадцать сыновей, собственная ферма. Да, мне невыгодно было отпускать тебя для устройства семейного счастья в Перу или Эквадор». Подлость Ронни была безгранична. Двадцать пять лет назад он уничтожил счастье собственной сестры ради своей выгоды. Я трусиха, Жак, и разрешила ему смеяться над собой. Не придумав ничего лучшего, я отправилась к Гвендолен и обо всем ей рассказала. У Гвендолен характер тверже, чем у меня. Она сказала, что сейчас главное – спасти тебя и издательство. Надо вернуться домой и быть готовой ко всему. Анни тяжело вздохнула.

Теперь, когда я достиг своей цели и должен был праздновать победу, я уже не испытывал радости от этого. Теперь все было ясно: Анни, побуждаемая Гвендолен, ненавидя брата, вернулась, чтобы выполнить свой «моральный долг».

Полный отвращения ко всему, я спросил:

– И ты вернулась?

– Да, – кивнула она.

– Ты открыла дверь своим ключом?

– Да.

– И Ронни был там?

Она посмотрела мне в глаза.

– Ронни лежал на полу мертвый, а около него валялся револьвер.

Я был так уверен, что сейчас последует признание, что даже растерялся. Жанна ведь слышала, как убийца открывал дверь в девять часов.

Я уточнил:

– Это было около девяти часов, да?

– Нет, это было значительно позже. Где–то около половины десятого… Я ушла от Гвендолен около девяти.

«Она разгадала мою западню», – подумал я. Но Анни продолжала тихим голосом:

– Я никогда до этого не видела трупа. Но не могу сказать, что была поражена или огорчена. Я просто стояла и смотрела на него. И даже чувствовала какое–то удовлетворение от того, что восторжествовала справедливость.

Я не хотел ей верить, но уже начал сомневаться и спросил:

– Почему ты сразу не вызвала полицию?

– Я хотела позвонить – взяла трубку, но телефон был занят: Жанна говорила с тобой. Она спросила, надо ли вызвать полицию. Ты ответил: «Нет». И Жанна попросила, чтобы ты взял ключ от парадной двери.

Не было сомнения, что Анни поднимала трубку. Если бы она застрелила Ронни, то ни за что не подошла бы к телефону.

– Я знала, что ты приедешь, поэтому не стала вызывать полицию, решив, что будет лучше, если ты сам будешь разговаривать с полицией. Я вернулась к Гвендолен, рассказала ей, что произошло с Ронни, и мы условились о моем алиби.

– Алиби! Чтобы спасти тебя от ареста…

– От ареста? Ты считаешь, что я беспокоилась об этом? Нет, Жак, я не думала о себе.

Она подошла к кровати, взяла сумку и что–то достала из нее.

– Я не хотела, чтобы полиция узнала, что я уже была в доме. Сейчас ты поймешь, почему…

Она протянула мне руку. На ладони лежала пуговица с кусочком материала от костюма Билла. Я узнал ее.

– Видишь, Жак, что я нашла.

Снова сомнения, снова лишняя улика против Билла!

– Теперь ты понимаешь, почему я сказала тебе, чтобы ты не очень надеялся. Ронни сжимал пуговицу в руке, а это значит, что Билл вернулся. Он каким–то образом достал ключ, пришел сюда, схватил револьвер и, когда Ронни бросился к нему, застрелил его.

Она подала мне пуговицу.

– Возьми ее, Жак, и поступай, как считаешь нужным. Ты должен смотреть правде в глаза. Билл все–таки убил его!

– Нет!

Она положила руки мне на плечи.

– Жак, дорогой, послушай. Не лучше ли будет рассказать сержанту Транту правду? Тогда они увидят, каким чудовищем был Ронни и как он поступил с матерью Билла… Жак, если мы все расскажем о Ронни, суд присяжных поймет нас!

Я поднялся и молча направился к двери.