Глава 3
Через пять дней я летел в Иоганнесбург с кучей фактов и без малейшей надежды как–то их использовать.
Мы возвращались домой. Кейт была подавлена. «Бедная Нерисса, — повторяла она. — Бедные мы, мы скоро ее потеряем».
— Ты только вернулся.
— Да, но разве можно было ей отказать?
— Нет.
— К тому же я мало что понимаю в этом.
— Откуда ты знаешь? Глядишь, и придет что–нибудь в голову.
— Вряд ли.
— Но ты постараешься?
— Ну конечно.
Кейт качала головой.
— Ты вовсе не такой бестолковый, как тебе кажется.
— Дай Бог, — не спорил я.
Кейт пожала плечами, и мы довольно долго ехали молча. Потом она сказала:
— Знаешь, когда ты выходил в конюшню, она сказала мне, чем болеет.
— Да?
— Это так называемая болезнь Ходжкина. Действует прежде всего на железы. Нерисса толком не знает. Лекарства от этого нет.
— Бедная Нерисса.
— Еще она сказала, что завещала нам кое–что на память.
— Правда? — Я посмотрел на Кейт. — Это очень мило с ее стороны. Она не сказала, что именно?
— Боже мой, смотри на дорогу! Нет, она не сказала, ни что, ни сколько. Просто, что завещала нам кое–что на память. В жизни не встречала подобной женщины… Умирает — и говорит об этом совершенно спокойно, даже шутит… Изменила завещание… И все время знает… знает…
По ее лицу катились слезы. Она редко плачет и не любит, когда на нее при этом смотрят.
Я смотрел на шоссе.
* * *
Я позвонил моему агенту и застал его дома.
— Ты всегда отказывался куда–либо ехать… никогда не соглашался. Стоит об этом лишь заикнуться, как ты хватаешься за стол и визжишь…
— Что да, то да, — согласился я, — но сейчас нужно найти какой–нибудь предлог для поездки в Южную Африку. Не ожидается ли там премьера какого–нибудь моего фильма?
— Погоди. — Он явно не был готов к такому повороту событий. — Сейчас посмотрю. Ну, а если намечается, — добавил он с сомнением, — я могу сообщить устроителям, что ты вылетаешь?
— Я об этом и прошу. Понял?
— Понял. Но не верю!
* * *
Он позвонил мне через час.
— Есть две, и в самое ближайшее время. В Кейптауне начинают показ «Поездки на Восток» в следующий понедельник. Это, правда, не новье, но они затевают ретроспективный показ, так что можешь лететь на открытие. А в Иоганнесбурге пойдут «Скалы». Но это только через три недели. Ты доволен?
— Не так, чтобы очень… Хорошо, пусть будет Иоганнесбург.
— Договорились, и вот еще что: не означает ли это, что ты согласен давать интервью и выступить на ТВ?
— Ни в коем случае.
— Я так и думал.
* * *
Нерисса дала мне сезонный календарь южноафриканских скачек, письмо тренеру, газетные вырезки, специальные журналы и вырванные из журналов программы бегов — все, что касается родословных, тренинга и спортивных результатов одиннадцати лошадей. Это была огромная пачка совершенно неудобоваримых текстов.
Картина, прояснившаяся после того, как я проштудировал все это, была достойна того, чтобы над ней поразмыслили. Девять лошадей стартовали отлично — с декабря по май они выигрывали, в общей сложности, четырнадцать раз. Но с середины сезона ни одна из них не пришла к финишу в первой четверке.
После беглого знакомства с их родословными, по материалам южно–африканского ежемесячника «Лошадь и собака», я сделал вывод, что наследственность у лошадей отличная, а Порция вложила в них огромные деньги. Ни одна из лошадей пока не выиграла столько, чтобы оправдать истраченную на нее сумму, к тому же каждое новое поражение сбивало цену будущих производителей.
Короче говоря, южно–африканские лошадки Нериссы вполне могли стать для наследника ядром на ноге.
* * *
Кейт проводила меня в аэропорт Хитроу; и мне, и ей не хватило тех девяти дней, что я провел дома. Пока мы стояли в очереди на досмотр, ко мне обратились за автографом с полдюжины дам — для дочерей, племянников, внуков, и не одна пара глаз глядела в нашу сторону; вскоре к нам подошел служащий авиалинии и предложил пройти в отдельную комнату. Особое внимание было проявлено ко мне, как к постоянному клиенту. Мы с благодарностью воспользовались предложением.
— Похоже, у меня два мужа, — вздохнула Кейт. — Причем совершенно разных; я одновременно жена как личного, так и общественного варианта твоей особы. Когда я смотрю на тебя в кино или вижу твое лицо на афишах, то сама не верю, что спала с этим джентльменом только вчера. И каждый раз этому удивляюсь, потому что твой публичный вариант вообще не мой, а тех людей, которые платят, чтобы на него посмотреть. А потом ты приходишь домой и становишься другим человеком и моим мужем, которого зрители вообще не знают.
Я любовался ею.
— Кстати, личный вариант не заплатил за телефон.
— Я же напоминала тебе раз пятнадцать!
— Придется заплатить тебе.
— Придется. Хотя телефон — это твоя обязанность. Я не могу проверять все твои телеграммы и разговоры с Америкой. Я уверена, что там приписывают. Эти счета нужно тщательно контролировать.
— На этот раз придется поверить.
Мы сидели рядом. Счет за телефон такая же тема для разговора, как любая другая: мы понимали друг друга, и это было главное. Мы всегда расставались и встречались весьма сдержанно. Многие считали, что мы не любим друг друга, а мы были связаны, как близнецы.
* * *
Через шестнадцать часов я приземлился в Ян Смитс Интернейшнл. Меня встречал довольно нервный тип. Я подержался за влажную ладонь представителя фирмы «Уорлдис синемас».
— Уэнкинс, — сказал он. — Клиффорд Уэнкинс. Чрезвычайно рад с вами познакомиться.
Бегающие глаза, паршивый английский, где–то под сорок… Говорил он слишком, вел себя чересчур фамильярно, двигался разболтанно — как раз то, чего я терпеть не могу.
По возможности вежливо я высвободил свою руку.
— Очень вам благодарен. Не стоило так беспокоиться, — сказал я, мысленно посылая его куда подальше.
— Я не мог не встретить Эдварда Линкольна! — провозгласил он и хохотнул нервно.
Начальник отдела проката вынужден общаться с кинозвездами раз в месяц, как минимум.
— Там у меня машина, — сказал он и, раскинув руки, попятился, как рак, одной рукой он как бы просил толпу расступиться, а другой указывал мне дорогу. Толпы не было.
Я тащил чемоданы и делал вид, что это меня забавляет.
— Тут рядом, — повторял он и заглядывал в глаза.
— Чудесно.
У выхода нас встречала группа из десяти человек. Я пожал плечами. Одежда, манеры их не оставляли сомнений в том, что это так называемые представители прессы. И все они были вооружены фотокамерами, магнитофонами и микрофонами.
— Мистер Линкольн, что вы думаете о Южной Африке?
— Алло, Линк, улыбнитесь!
— Правда ли, что…
— Улыбайтесь, пожалуйста!
Как ни старался не сбавлять шаг, все же вынужден был задержаться, изобразить улыбку и выдать несколько фраз типа: «Очень рад… Счастлив посетить вашу страну… Это мой первый приезд…» Спустя некоторое время мы выбрались из здания.
Здесь, на высоте две тысячи метров над уровнем моря, солнце пекло не сильно и даже было прохладно. Уэнкинс потел.
— Как им удается, не знаю, — сказал он.
— Действительно интересно, я купил билет вчера.
— Вот и я говорю, — не слишком уверенно поддакнул он.
— Впрочем, вам это на руку, реклама вам нужна, — продолжил я.
— Конечно!
Я усмехнулся. Нельзя винить его за то, что он расплачивается с ними за бывшие и будущие услуги моей особой, все равно то, что я из принципа не даю интервью, все считают просто капризом. И потом, во многих странах газетчики жестоко мстят человеку, который отказывает им в помощи. Хотя необходимо признать, что пока южно–африканские газетчики показали себя более цивилизованными, чем их коллеги из других стран.
Уэнкинс вытер лоб ладонью.
— Давайте я понесу ваши чемоданы?
Я покачал головой.
— Они не тяжелые.
Все–таки он был слабее меня.
Мы шли через стоянку к его автомобилю… Ах, запах Южной Африки! Эта смесь горячих, сладких, беспокоящих, непривычных, мускусных ароматов преследовала меня еще три или четыре дня, пока я не привык и не перестал ее замечать. Но первым южно–африканским впечатлением был этот запах.
Клиффорд Уэнкинс отвез меня в Иоганнесбург. Всю дорогу он слишком много болтал, слишком сильно потел и слишком часто улыбался. Аэродром был расположен к востоку от города, среди выжженных равнин Трансвааля, на расстоянии доброго получаса езды от центра.
— Я надеюсь, что все пройдет нормально, — говорил Уэнкинс, — у нас не часто бывает… то есть… вы понимаете… — он нервно засмеялся. — Ваш агент сказал мне по телефону, чтобы я не устраивал никаких приемов, коктейлей, интервью на радио и вообще… потому что мы, как вы понимаете, организовываем все это для приезжих знаменитостей… ну, для звезд… конечно, когда «Уорлдис» занимается прокатом их фильмов… так вот, для вас ничего этого не делаем, хотя, по–моему, это ошибка… Но ваш агент очень настаивал… Мы сняли номер… Он говорил, чтобы отель был за городом… не в городе, но и не в частном доме — так он сказал… Я надеюсь, что вам понравится… Мы были просто поражены… то есть восхищены, когда узнали, что вы прибудете лично…
«Мистер Уэнкинс, — мысленно перебил я его, — вы успевали бы гораздо больше, если бы болтали чуточку меньше». Вслух же я сказал:
— Я думаю, все будет нормально.
— Ну, конечно. Но раз уж вы отказались, так сказать, от обычной программы, то что бы устроило вас? Ведь до премьеры «Скал» еще две недели.
Я уклонился от прямого ответа:
— Премьера… Это будет что–то такое с размахом?
— Еще бы! — рассмеялся он. — По всем правилам! Письменные приглашения. Выручка пойдет на благотворительные цели. Все будет великолепно, дорогой мистер Линкольн… Знаете, мы бы в самом деле очень хотели принять вас по–королевски. Так решили в «Уорлдис», когда пришли в себя от шока.
— Понимаю, — усмехнулся я. «Раз уж напросился, — подумал я, — дай им хотя бы что–то за все их хлопоты». — Послушайте, — продолжал я, — если вы считаете, что стоит с этим возиться, то можно устроить что–то вроде маленького приема: бутерброды, немного выпивки… До премьеры или после, как хотите. Обещаю, что приду. Ну и через пару дней я мог бы встретиться с вашими друзьями из аэропорта — лучше в первой половине дня, скажем, за кофе. Этого достаточно.
Он потерял дар речи. Я смотрел на него сбоку. Он хватал воздух ртом, как рыба на песке.
Это было довольно смешно. Но я был здесь по заданию моей Нериссы.
— А все остальное время не беспокойте меня. Я хочу быть абсолютно свободен. Прежде всего я бы хотел поглядеть на здешние скачки. Люблю, знаете ли, скачки.
* * *
Отель «Игуана», расположенный на северной окраине города, выглядел довольно симпатично. Встретили меня учтиво, проводили и намекнули, что за умеренные чаевые готовы устроить, что угодно: от воды со льдом до танца живота.
— Я бы хотел взять напрокат машину, — сказал я.
Уэнкинс сказал, что подумал об этом, меня ожидает желтый лимузин с шофером — за счет «Уорлдис».
Я покачал головой.
— Это не то. Разве мой агент не уведомил вас, что я нахожусь здесь по своим личным делам?
— Да, конечно, но… руководство готово покрыть все ваши расходы.
— Нет, — отрезал я.
Уэнкинс нервно хихикнул.
— Понимаю… Да… Конечно… — он поперхнулся. Глаза его бегали, он делал бессмысленные движения руками, губы его кривились в идиотской улыбке. Вообще–то я не повергаю людей в нервное расстройство, но тут, как я понял, любое мое действие или слово вызывало это состояние.
Наконец–то он сумел выйти из «Игуаны» и сесть в машину. Я вздохнул с облегчением. Однако не прошло и часа, как зазвонил телефон.
— Завтра… точнее, завтра утром… вас устроит такое время… встреча с прессой… ну, вы понимаете.
— Договорились, — ответил я.
— Вы не могли бы… э–э… сказать шоферу, чтобы он отвез вас в отель «Рандфонтейн»? Зал Деттрока… это такой зал для приемов… мы его арендовали… ну, вы поняли…
— Время?
— Ну… скажем в одиннадцать… вы не могли бы приехать на четверть часа раньше?
— Да, — коротко ответил я, на что Уэнкинс выразил свое удовлетворение, заикаясь и осыпая меня благодарностями.
Я повесил трубку, распаковал вещи, выпил кофе, вызвал машину и покатил на ипподром.
