Книга: Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!
Назад: Глава 5 Потерянный ключ
Дальше: Глава 7 Смерть победителя
Глава 6
«Et le ciel de Paris a son secret pour lui»…
Война — преступление, которое не искупается победой.Анатоль Франс
(Буэнос-Айрес, 1963 год)
Четырехмоторный реактивный «Дуглас-8» французской авиакомпании следовал по маршруту Буэнос-Айрес — Сан-Паулу — Париж. На посадку пригласили пассажиров 1-го класса. В небольшой, но очень пестрой группе людей выделялся один джентльмен в костюме из альпаки Сури цвета кофе с молоком и легкой проседью на висках. Выправка и походка выдавала в нем отставного военного. Возможно, даже инвалида войны, поскольку джентльмен не выпускал из рук трость черного дерева с увесистым набалдашником из желтого металла, который он постоянно прикрывал руками в перчатках виленевой кожи. Багажа у джентльмена совсем не было. К перемене мест он относился равнодушно, а взгляд человека, которого трудно чем-либо удивить, выдавал в нем заядлого путешественника.
На таможенном контроле джентльмен показал паспорт апатрида — лица без гражданства. Он оказался в полном порядке. Затем проследовал в зал ожидания. Дверь перед ним предупредительно открыл стюард.
— Вы летите в Париж? — поинтересовался на скверном французском сосед по креслу — человек с явно выраженными семитскими признаками, лысоватый и круглоголовый, когда пассажиры заняли свои места в лайнере. Суетливый и жизнерадостный, с короткой щеточкой усов, придававшей ему определенное сходство с 1-м фюрером Рейха, он выглядел довольно нелепо, но, вероятно, это его ничуть не смущало.
— В Париж, — ответил джентльмен в костюме из альпаки. — А потом в Цюрих.
— В Цюрих! — оживился сосед. — Я тоже лечу в Цюрих. Я родом из Цюриха!
— Это прекрасный город! — произнес джентльмен, переходя на немецкий. Если родом из Цюриха, то и нечего дурака валять. Разговаривать на этом уродском французском. Швейцарский немецкий тоже то еще удовольствие, но хотя бы не французский…
— Вы бывали раньше в Цюрихе?
— Да, знаете ли, мне много где случалось бывать за свою жизнь. Баварские Альпы — родина моей матери.
— Представляете, ни разу не был в Мюнхене! Не сомневаюсь, что и это прекрасный город. Вы — финансист?
— Да нет, скорее промышленник. Мой бизнес — шерсть. В последнее время она неплохо продается.
— По вашему костюму это можно было бы понять, — усмехнулся швейцарец-еврей. — Такой выделки альпаки днем с огнем не сыщешь…
— А вы — финансист?
— Как вы догадались?
— Ну, во-первых, потому что вы спросили, а потом родиться в Цюрихе и не быть финансистом — это просто как-то даже э-э… необычно, я бы сказал.
— Да, я руковожу подразделением в Swiss Credit? — не без гордости отметил швейцарец.
Самолет начал разбег, реактивные двигатели взвыли, и дрожь по плоскостям передалась на корпус.
— О боже! — выдохнул банкир. — Как же я боюсь этих самолетов.
Промышленник шерсти лишь слегка поднял брови.
— Говорят этот «Дуглас» преодолевает звуковой барьер. Как же давно я этого не делал…
— Вы служили в авиации?
— Мне случалось летать куда быстрее 1,12 Мах…
— Ну, тогда я спокоен, если со мной такой специалист… Мадмуазель! — Банкир окликнул стюардессу. — Принесите, пожалуйста, коньяку!
Швейцарец посмотрел на соседа, но тот сделал вполне определенный отрицательный жест. Другое дело — сама стюардесса… Ляжки у нее — что надо, вот умеют же некоторые бабы одеваться так, как будто они голые, хотя вроде бы и все тряпки на месте. А бар в 1-м классе, ну да, и что? Я вашего французского коньяка, что ли, не видел?
— Вы долго намерены пробыть в Париже?
— Пару дней, надеюсь… Если все сложится правильно. Дело-то там у меня не долгое, но хочется побродить по старым парижским улочкам, вспомнить боевых товарищей.
— Вы воевали в Париже? — удивился швейцарец.
— Я воевал больше на море, а Париж… Париж — это несколько прекрасных мгновений перед адом…
— Вы правы… Я успел покинуть Париж весной 40-го… Сколько же лет прошло… двадцать… три… И тогда мне тоже было двадцать три… Зачем вы в Цюрих? По делам?
— Ну да… Надо разыскать кое-какие счета, вообще привести дела в порядок…
— Вы получили наследство?
— Ну, можно и так сказать… Я опекун одного очень богатого молодого человека.
— Поздравляю…
— Ну с наследством если и поздравляют, то явно не в моем случае, я потерял жену и сына… почти.
— Почти потеряли? Это как?
— Жену потерял окончательно, а сын — сын… а, лучше не думать даже об этом. Он в хорошей клинике, может быть, даже в лучшей в Америке клинике, но мозг его уже, боюсь, не восстановится. Наркомания…
— Это ужасно… Молодежь просто с ума сошла… Что это вообще такое! Какие-то «Жуки», «Перекати-поле», хиппи… Знаете, что я скажу, вы, может, меня обвините в ретроградстве, но раньше такого не было… Это ж черт знает что! Мы преодолели такую страшную войну, думали, что теперь-то все будет наконец-то хорошо. Жить бы да жить, а вот прошло 20 лет — и молодые превращаются в каких-то зверей просто. То молодых убивали на войне, а теперь они убивают себя сами. Как бороться с этим?
— Это вы меня спрашиваете? Меня, который не смог уберечь сына от этого… — Шерстепромышленник задумался. — Да, по большому счету я утратил контакт с ним не вчера, и даже не позавчера… Надо было раньше думать, когда он с битниками еще связался, эта ублюдочная уорхоловская компания… Да что там я! Вон Мориссон — контрадмирал и то…
— У меня дочь. Ей 16, она просто как с ума сошла с этими «Жуками». Оклеила все стены огро-о-о-омными портретами… Может, еще не поздно? — перебил сам себя банкир.
— Что не поздно?
— Попытаться наладить контакт…
— Увы, поздно. Я не смогу кататься с ним на «Фольксвагене» по городам и весям, и слушать тех же «Жуков», и горло драть. Может, я был бы даже и не против, но сын откажется. Он меня считает «фашистом» и противником мира. Хотя сейчас даже не уверен, что он сможет последовательно высказать свою позицию. Даже в отрицательном аспекте.
— Фашистом?
— Ну… а они всех военных считают фашистами.
— Сочувствую вам, герр… Да, мы с вами так и не познакомились. — Лурье. Франц Лурье.
— Диего Кальвадес, — отрекомендовался шерстепромышленник.
— Почему у вас фамилия испанская?
— Ну, потому что в Аргентине много всего испанского. Вон вы же тоже Франц, а не Франсуа.
Они засмеялись.
— Вы знаете, ваша история мне вдруг напомнила один случай… Я ведь руковожу подразделением номерных вкладов. Там чего только не насмотришься. Иной раз так замутят с шифровкой — а тут недавно затребовали один вклад. Старый, немецкий, еще аж 45-го года. Представляете, сколько там накопилось процентов за это время! И вроде все документы были, но они сломались на шифре. Конверт, в конверте бумажка небольшая, а на бумажке стихи… Я их даже заполнил…
Вспомни супругу и сына
Вспомни, где жили они
Вспомни корабль, на котором
Ты покидал этот мир
Вспомни, как тебя звали
(Это уже не секрет)
Только вот номер трамвая
Вычти — получишь ответ.
— Бред какой-то, — пробормотал дон Диего.
— Именно бред! Счет открыт на фамилию Нойман. Но получить деньги может только тот, кто наберет код из 38 цифр. Одни пытались тут — они прилетели из Восточного Берлина. Это по ним было видно. Двое — наверняка из «Штази», и как они только ни крутили эту бумажку, как ни пытались расшифровывать — глухо. Анаграммой, шифры разные подставляли, думали, ключ какой, там цифры вместо букв… Нет совпадений, и все тут! Естественно, после 3-го раза счет заблокировался.
— То есть даже, если некто докажет, что он Нойман, без кода доступа к счету он не получит?
— Да. Именно так.
— А к чему все это? — Диего слегка улыбнулся.
— Ну вы вот тоже супругу и сына упомянули. Да и корабль, наверняка же в Южную Америку ходят корабли…
— Суда…
— Что?
— В Южную Америку ходят суда. Корабли воюют. Или охраняют…
— А, ну извините, я не моряк…
— Да сейчас уже никто не моряк. Мир с ума сошел, сами же говорили. Ну а вот если вдруг придет к вам некто, кто сумеет правильно набрать шифр, что будет?
— Ну как что будет? Он станет владельцем пары десятков миллионов швейцарских франков.
— Но он же у вас заблокирован?
— Это автоматическая блокировка — снимается через 3 дня.
— А если опять не получится?
— Значит, опять заблокируется, но вы уже не сможете пытаться во второй раз.
— Знаете что, герр Лурье, мне очень понравилось это стихотворение. Оно написано, хотя и коряво, но с душой — это видно. Вы не возражаете, если я попробую этот счет вскрыть?
— Это может сделать любой, но только с первой попытки.
— Я навещу вас в Цюрихе.
* * *
Диего Кальвадес покинул Орли не на такси, как можно было бы ожидать, а на автобусе, который его довез до остановки поезда RER-линии. И только от вокзала, уже в городе, взял машину. Он долго крутился по городу, проверяя, не сели ли ему на хвост ребята из «Штази» или «Ми-6». Вроде не сели. Хвоста нет. Тогда можно браться за дело. Дело состояло в том, чтобы встретиться с русским резидентом. Встреча была запланирована в ресторане «NATACHA», что в 17-м округе на улице Guersant. Несмотря на название, ничего русского в этом ресторанчике не было. Кухня и интерьер были исключительно французские.
— Мы давно не виделись, герр, командор, — заметил русский. Он сильно постарел. Как будто время для него тянулось совсем с другой скоростью, чем для Диего. После свержения Берии прошло 10 лет. Это были тяжелые годы для сторонников русского Оттокара. Над Россией опустилась ночь. Британия хорошо усвоила принцип «Разделяй и властвуй», теперь она «разделила» свою бывшую колонию и колонию будущую, как в свое время было сделало с Россией и Германией. Начался новый виток войны на истощение. И вновь это была война не тех и не с теми. Но Третий Рим по-прежнему оставался Римом, и быть Цезарем здесь по-прежнему было опасно. Уже точили кинжал новые Бруты, и тень нового Оттокара вновь маячила за ними. С одним из таких и встречался Диего.
А ведь где-то на краю земли, в благодатных горах Баррилоче, где в зеркальных водах Науэль Уапи отражается яркая зелень, настолько яркая, что больно смотреть, где в дебрях пасутся олени и ничто не может нарушить их покой, кроме местных пум, разумеется, ни о какой войне большинство жителей не имеют ни малейшего представления. И только немногие, кого поломала эта далекая и кажущаяся отсюда почти нереальной мясорубка, кто живет этой войной, как наркоман дозой, готовы в любой момент обнажить спрятанный меч.
— Я кое-что нашел по вашему человеку, дон… — Он сделал паузу. — Диего. Знаете, я даже не представляю, как назвать его: «счастливчик» или «неудачник». Ваш зенитчик жив!
— Надо же! Это хорошая новость!
— Жив и находится сейчас в Восточном Берлине. Это проблема, но не большая. Я в состоянии его переправить в Западный по моему каналу. Так что довольно скоро вы можете увидеть своего сослуживца. Единственно, что могу добавить в качестве ложки дегтя, — ранение не прошло для него даром. Все-таки такое повреждение спинного мозга… Вам придется повозиться.
— Благодарю, Леонид! Вы оказываете мне большую услугу. А что по второму… пункту?
— По второму пункту — хуже. Вы же понимаете, ну как я могу искать человека, о котором я знаю только, что ее звали Марта, что она брюнетка и была медсестрой в Шербурге. Архивы по Шербургу действительно выдают несколько Март, но девичьи фамилии — это, конечно, почти ничего. Была такая неразбериха в 45-м. Ясно, что они все поменялись. Во всяком случае, в Восточной Германии никого из них нет — точно. Я действовал через «Штази». Очень аккуратно, — добавил русский резидент, перехватив взгляд собеседника.
Диего вздохнул.
— У нас на войне-то не было столько потерь, сколько их сейчас…
— Вы правы. Война никак не хочет заканчиваться. Иной раз кажется, ну вот-вот… все! И на тебе, вторая смена!
Они выпили по стакану водки, не чокаясь, как принято у русских, в память о жене Диего и брате Леонида.
— Земля пухом!
— Что дальше? — спросил Диего.
— Ничего. Я уже подумываю, а не стать ли мне невозвращенцем. Примете меня к себе на остров? И как там мой бывший патрон?
— С ним все хорошо. — Диего улыбнулся, давая понять, что старому другу он всегда рад. — У него двое детишек, сын и дочка. Просторный дом…
— Надо было тогда МакАртуру не останавливаться… Уже тогда бы рухнуло все. Не знаю, сколько СССР продержится на космической игле. Хрущев надул пузырь советской военной угрозы своей клоунадой. Англичане с каждым днем контролируют его все больше и больше, но дни его сочтены. Могу вас заверить. Хуже другое — КГБ деморализовано. Всем этим долбаным сотрудникам лишь бы за границу свалить да водку там трескать. КГБ превратился в разведку папуасов! Что им разведывать-то! Да и само название только послушайте KGB — Key GB (Great Britain)! Юмор-то какой!
— Английский…
— Да… Есть слабая надежда на Брежнева, но вокруг него это те еще губошлепы. Устинов куплен британцами с потрохами, Суслов — дегенерат…
— А народ?
— А что народ? Народ никогда не пойдет против победителей. А Хрущев сейчас победитель! И еще какой! Народ любит победителей. Ну вы можете представить себе немцев, восставших против Гитлера во время Берлинской олимпиады? Или во время аншлюса? Гагарин — это та же Берлинская олимпиада. А пропаганда хорошо поддерживает это состояние эйфории… Доходит до того, что само КГБ и выдумывает оппозицию, чтобы с ней бороться. Мерзость. И это чекисты!
— Леонид, вам не страшно жить в стране, курс которой каждые 10 лет меняется на противоположный?
— А вам не страшно жить совсем без страны?
— По крайней мере, это стабильность какая-то. Мы, немцы, очень трудолюбивы и последовательны. Мы обязательно выкарабкаемся, если правила игры не будут меняться.
— Даже если все ваши фигуры ходят как пешки, а фигуры противника как ферзь?
— Плохие правила — лучше, чем никакие. Я понимаю, что вы, русские, так не считаете. Но к чему это приводит у вас? Полная смена всех правил каждые 10 лет? И кто за это платит? Такие, как ваш брат…
Ресторан предоставлял выпивку и закуски без ограничений к заказанному меню, так что беседа еще длилась долго. Подвешенный под потолок телевизионный приемник демонстрировал площадь, запруженную народом. Издалека это напоминало кусок гниющего мяса, по которому ползают черви. И над всем этим возвышались Бранденбургские ворота. Человек в светло-сером костюме выкрикивал в толпу, оживленно жестикулируя:
«Есть такие, которые говорят, что коммунизм — идея будущего. Пусть они приедут в Берлин. И есть такие, которые говорят, что и в Европе, и в любом другом месте мы можем сотрудничать с коммунистами. Пусть они приедут в Берлин. И есть даже такие, которые заявляют, что да, коммунизм является системой зла, но это не мешает нам сотрудничать с коммунистами в сфере экономики. Пусть они приедут в Берлин!»
— Мудило… — пробурчал изрядно подвыпивший дон Диего.
— Да он сам коммунист почище Хрущева, — согласился русский резидент.
* * *
Утро следующего дня дон Диего посвятил исключительно решению вопросов бизнеса. Самолет на Цюрих — только завтра, а сегодня есть шанс отдохнуть. Он заслужил. И эта вчерашняя стюардесса, видимо, считает так же. Вообще, конечно же, это пошло, трахать стюардесс на рабочем месте, но другого варианта, похоже, не было, а то началась бы опять тягомотина Comedie Francaise, бла-бла-бла… А эта сучка — чувствуется, сучка что надо. До покойной супруги ей, конечно, далеко… Да и кто еще мог так работать ртом? Разве что Марта? Но 43-й год уже не вернешь, да и Марта скорее всего погибла в том аду, который потом накрыл Шербург. Жаль ее. Ей бы рожать и рожать, и с ее здоровьем она бы точно не родила наркомана.
17:45. Он ждет Полин, если он не ошибается. Кажется, Полин — что там пробурчала вчерашняя стюардесса, когда они прощались? — в парке Отей неподалеку от оранжереи. Над головой на столбе — репродуктор, из которого доносится:
Tameiki no deru you па / anata no kuchizuke ni / amai koi wo yume mina otomegokoro yo…
Он оглядывается вокруг и видит бурлящий летними красками парижский парк. Жизнь бьет ключом, жизнь заявляет о своих правах, в походке этой незнакомой, проходящей мимо девушки, в легком платьице, раздуваемом порывом налетевшего ветра, в том, как подрагивают ее икры, когда она ступает на неудобный высокий каблук, но стремится двигаться быстро. Она кидает беглый взгляд на Диего, Диего улыбается в ответ. Все, как он видел тогда, под ледяным панцирем моря Уэддла в 47-м.
— Добрый день! — слышит он звонкий голосок у себя над ухом. Это Полин. Она в облегающем коротком платье с открытыми руками. Типичная парижанка — зубы как у скаковой лошади, огромные пухлые губы, которые, несмотря на их размер, все-таки до конца не прикрывают зубов, большие глаза с накладными ресницами, короткая стрижка с начесом модными завитками на висках, ну а про задницу твою мне не нужно рассказывать…
— Что сегодня дают в Comedie Francaise? — ухмыльнулся Ройтер. Теперь-то уже все равно.
Начальнику Главного управления разведки Министерства государственной безопасности ГДРМаркусу ВольфуВосточный Берлин 04.07.63.ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКАНастоящим сообщаю Вам, что объект «Мустанг» ведется нами с момента появления в Европе. Его плотно опекает агент Lolo, практически начиная с его посадки в самолет. Установлено, что «Мустанг» имел неотслеженный нашими людьми контакт с «Борисом» в Париже и направляется в Цюрих. Официальная версия — бизнес. Однако есть все основания полагать, что главной его целью будет попытка заполучить деньги со счета Демански. Как он это собирается сделать, Lolo пока выяснить не удалось (но выяснит обязательно).<…>Поскольку «Мустанг» вплотную занялся поиском своих близких и друзей, целесообразно провести определенную поисковую работу по картотекам медучреждений, особенно тех, в которых проходили курс реабилитации моряки-подводники (Брест, Шербург, частично Гамбург, Берлин).<…>
«Мы никогда не примем Аденауэра как представителя Германии. Если снять с него штаны и посмотреть на его задницу, то можно убедиться, что Германия разделена. А если взглянуть на него спереди, то можно убедиться в том, что Германия никогда не поднимется».Одно из многочисленных заявлений Н. С. Хрущева по германскому вопросу
Назад: Глава 5 Потерянный ключ
Дальше: Глава 7 Смерть победителя
