Глава 4
Болгарский атташе

Март в Пицунде — это далеко не то же самое, что март в Инсбруке. Это практически уже апрель, а при благоприятном стечении обстоятельств — так и май. Молодая зелень заполоняет склоны гор, и только на вершинах после ночи остается белый слой инея. Но и он к полудню исчезает. Если вы купались на Балтике, то здесь вы можете купаться хоть круглый год, хоть на Рождество, вода здесь никогда не будет +7. Вода здесь всегда остается +15 и выше. По местной легенде этот край Создатель приберег для себя, но вынужден был уступить его жителям этих мест, опоздавшим к раздаче. Причина, по которой это случилось, была в фантастическом гостеприимстве этого народа. Хозяин не мог оставить гостя одного, потому и опоздал на пир к Создателю. Но гостя, который сейчас стоял на балконе и щурился на солнце через пенсне, местный народ ненавидел. Прежде чем стать вторым человеком в большой стране, Лаврентий Берия должен был стать первым в маленькой. И стал. Абхазия была залита кровью сторонников Нестора Лакобы — регионального лидера, которого абхазы боготворили. Берия знал это. Но именно поэтому он оборудовал свою резиденцию здесь, в Пицунде, чтобы лично контролировать, не готова ли Абхазия взорваться. Войсками НКВД командовал Абакумов, но у Берии были собственные войска, подчиненные лично ему, есть еще части, задействованные в урановом проекте, есть, наконец, немецкая атомная бомба и доверие лично Сталина, переживавшего далеко не самые лучшие времена. Здоровье вождя пошатнулось еще в прошлом году, когда он впервые серьезно слег. 3 месяца всеми делами руководил Поскребышев. Поскребышев — это ничего, это, по крайней мере, умный мужик, способный анализировать. Он не станет защищать Сталина вопреки здравому смыслу, как это сделают Власик и Абакумов. Вот это настоящие шакалы в охвостье тигра. Без Сталина они — нули, ничтожества, но именно поэтому они будут биться за него насмерть. Что можно ждать от Жукова? Он ненавидит хозяина, это факт, но амбициозен и захочет стать новым Наполеоном. Армия против МГБ? Мускулы против мозга… Маленков, Молотов, Каганович — наши. Хрущев — и нашим и вашим, проститутка. Нужны силы против Жукова и Абакумова. Он бы даже не возражал против амнистии всем «власовцам», лишь бы они выступили на стороне заговорщиков организованной силой. Судоплатов со своим отделом «Ф» роет землю, но очень уж тонкая у них работа, чтобы торопить и додавливать. Нужны немецкие летающие тарелки, нужны их индийские диковины. Архив Анненербе, вывезенный почти полностью в Москву, так и остался лежать мертвым грузом. Не хватало ключевых блоков, придающих смысл всей этой груде бумаг. А их-то немцы успели эвакуировать. Знали ведь что вывозить! Это же может быть и совсем небольшой чемоданчик с кодами, папка, лист бумаги, наконец. Но без него эти тонны макулатуры — ничто. Берия чувствовал себя обманутым. Эсэсовцы обошли его. Он, казалось, выхватил из-под носа у англо-американцев «джэкпот», а воспользоваться им не может. Получается, все секреты оккультных знаний ему просто аккуратно передали на хранение. Гениально! Он их не уничтожит, но и воспользоваться ими он тоже не сможет. Ладно, не беда. Уберем этого старого павиана, привлечем специалистов, может, даже немцев — они разберутся.

Сейчас становилось окончательно ясно, что победа в войне не полная, что плодами ее, столь явными и очевидными поначалу, воспользоваться все труднее и труднее. Ситуация в Европе конца 40-х годов все более напоминает битву при Бородине. Одержана убедительная формальная победа, захвачена столица врага, обозы ломятся от трофеев, но удержать эту победу невозможно, и вот одна подвода уходит под лед Семлевского озера, другая валится с настила переправы на Березине, третья… По сути, единственное, что можно считать серьезной военной добычей — это немецкий станочный парк и технологии, логично вытекающие из его использования. Но станки по большому счету это куча побитого железа не первой свежести, и через года 2–3 он и вовсе морально устареет… При этом потери зашкаливают, а еще надо удерживать огромные пространства, это снова потери. Война — это убитые, раненые, пленные с обеих сторон! И нанесение максимальных потерь в битве — форма победы. Он готов отступить, чтобы сохранить армию. Бессмысленно держать плацдарм в Германии, далеко, неудобно и за спиной — выжженная земля. Ну, точно как у Наполеона в 1812 году! Но Сталин и слышать об этом не хочет! Он — победитель теперь! Он же мнит себя Петром Великим и Иваном Грозным в одном лице, особенно после победы над Японией. Как же! Дайте дитяти потешиться!

Этих слов никто не слышал, это были мысли, а не слова. Так что капитан-лейтенант, появившийся на балконе, не мог ничего подобного слышать. Как и положено, по форме он, нижестоящий, докладывал вышестоящему о прибытии и о готовности выполнить любое задание Партии.

— Скажите, Леонид, — прервал его Берия — Вы ведь преданы делу партии, не так ли?

— Безусловно, Лаврентий Павлович, вся моя жизнь без остатка будет отдана великому делу Ленина — Сталина!

Берия улыбнулся.

— Леонид, я вам сейчас задам один вопрос, пусть он не покажется вам странным.

— Да, Лаврентий Павлович!

— Вот вы говорите Ленина — Сталина, все верно, но ведь Ленин — это одно, — он сделал жест рукой в одну сторону — а Сталин — это другое. Так за кого вы, за Лэнина или за Сталина?

— Сталин — это Ленин сегодня!

— Безусловно, Леонид, безусловно… Но вот товарищ Ленин, он создал нашу Партию, он умер, его сердце покоится на Красной площади в мавзолее, товарищ Сталин, дай бог ему жить еще сто лет, но ведь и он тоже… Ну мы же с вами чекисты… Представим себе, чисто умозрительно, что враги убили товарища Сталина… Это огромная потеря, и мы, конечно же, должны выяснить, как такое могли наши товарищи допустить, но мы же не можем позволить предаться скорби и прервать нашу борьбу. Вы чье дело будете продолжать?

— Дело партии Ленина — Сталина… — как-то растерянно произнес капитан-лейтенант.

— Вот! Леонид, спасибо вам большое, я именно это хотел от вас услышать! Партия — вот главное! Партия — не вожди. Вожди приходят и уходят, а Партия будет жить вечно, ибо вечно стремление человечества к добру и справедливости! Извините, что я отнял у вас время, но мне хотелось посмотреть на вас. Все-таки вы отбываете с более чем ответственной миссией.

— Да, товарищ Судоплатов меня очень подробно проинструктировал.

— Это хорошо, Леонид. — Моряк боковым зрением заметил официанта, который держал поднос, покрытый элегантно-небрежно брошенной белоснежной салфеткой, на которой пенились два запотевших бокала шампанского. — Леонид… У вас имя, как у спартанского царя… Ха-ха-ха…

— Да, товарищ Берия…

— Он был сильным и мужественным человеком. Выпьем за силу духа, за мужество, за смекалку — они вам очень понадобятся. Вы же русский человек!

— Советский…

— А-а-х! — по-кавказски выдохнул Берия, это можно перевести как «не болтай чепухи!». — Что такое са-а-вэцкый без русского! Там, куда вы отправляетесь, нет почти ничего са-авэцкого, а вот о том, что вы — русский, забывать нельзя. Удачи вам!

Они чокнулись.

— Слава Росии! — почти выкрикнул Берия.

Леонид кивнул и поднял бокал. Он не сообразил, что это не тост, а приветствие, а возбуждение списал на кавказский темперамент визави. Берия улыбнулся его смущению.

— Да, — продолжал рассуждать Берия, — русский народ, я сейчас говорю о триэином русском народе, великороссах, малороссах и белорусах — это народ-труженик, это народ-победитель! Это знаменосцы европейской цивилизации. Русский рабочий и крэстьянин показали другим народам путь в коммунизм, впэрвые воплотили великую мечту.

Берии нравилось говорить лозунги и наблюдать, какой отклик они вызывают, а может, он репетировал речь, рассчитывая ее произнести перед более взыскательной аудиторией, чем этот молодой человек, но вот только молодой ли? Все-таки война за плечами — год за три — не шутка.

— Леонид! — окликнул он моряка, когда тот уже шел по двору в направлении красивых кованных ворот — подарок делегации рабочих г. Николаева.

— Значит, все-таки дело Партии!

И салютовал в сторону своего гостя новым бокалом с шампанским.

Через 3 часа из порта Сухуми вышел теплоход «Советская Грузия» и взял курс на Варну. В каюте 1-го класса расположился новый болгарский торговый атташе в Аргентине Георгий Иванов. В Варне его встретили болгарские товарищи, которые вручили ему билет до Вены и необходимые документы. В Вене Иванов пересел на поезд до Генуи через Милан, где, наконец, ступил на борт судна, совершавшего регулярный рейс в Буэнос-Айрес. Судно принадлежало британскому судовладельцу. Настоящее же имя «болгарина» было Леонид Марченко.

Когда на горизонте сигнальщик заметил длинную черную гряду рифов, протянувшихся тонкой ниткой в серо-белой пене, все, кто в этот момент находился на мостике, радостно закричали. Это спасение! Спасение с корабля мертвецов. Как можно скорее бросить этот смертоносный кусок железа, затопить, похоронить в морских волнах и забыть об этом кошмаре. В последние дни подлодка все больше походила на «корабль дураков» Иеронима Босха. Вся команда (все без исключения, даже больные и трезвенники) по наущению Карлевитца должна была выпивать в сутки не менее полулитра сначала вина, а потом, когда оно закончилось, — самогона, на который они с русским вахмистром извели почти весь наличный запас сахара и дрожжей. Он утверждал, что это единственный способ остаться в живых. Надо сказать, что на вахте этот алкоголь, почти что насильно вливаемый в глотки команды командиром БЧ, не чувствовался вообще. На холодном мокром ветру вонючая жижа, отдающая машинным маслом, даже не согревала, не говоря о том, чтобы вызвать опьянение. Но хитрый еврей, наверное, знал, что делает.

Нашлась одна из «девяток». Ей удалось уйти под лед, как и рассчитывал Ройтер. Связь с ней была восстановлена, вторая — пропала. Никто не знал, где она. Карлевитц настоял на том, чтобы и там устроили такую же вакханалию. Это уже черт знает что такое. Просто пиратство какое-то. Пьяная в дребадан команда на обоих военных кораблях…

Эвакуацию осуществляли очень тщательно. Карлевитц запретил брать с собой даже оружие, если его трубка хрустела более обычного. Все — затопить. Но затопить правильно, организованно. Это не уничтожение, а консервация. Через несколько лет мы сюда вернемся. Архив в герметичных ящиках в отсеках — ему ничего не угрожает. Золото не корродирует. Главное — затопить так, чтобы потом можно было найти нам и невозможно — кому-то еще. Мы живы, а значит, мы все еще боевая единица империи.

По пояс в ледяной воде Ройтер с главным механиком последний раз проходились по отсекам. Все клапана на «откр». Аккумуляторы уже начали выделять хлор. Восстановить их будет труднее всего. Подлодка U-2413, чудо немецкой инженерной мысли, погружалась с дифферентом на корму в серо-зеленую глубину. То, что не смогли сделать бомбы и мины англичан и американцев, делали они сами, собственными руками. Долгие годы войны эта стальная машина была их главным оружием. От того, как хорошо они умели ей управлять зависела жизнь и победа. Теперь они безоружны. Но, как говорил мастер Накамура, «Самурай без меча — подобен самураю с мечом…» Только без меча…

Подводники добрались до неприветливой каменистой суши со скудной растительностью. Разожгли костры. Ройтер, выйдя на галечный берег, в последний раз кинул взгляд назад. Там в полутора кабельтовых поднимался нос их субмарины. Вода бурлила вокруг. Нос, похожий на морду кашалота, покачивался в такт прибою. Скоро он совсем скрылся в пенных бурунах накатывающих волн. Ройтер кое-как доковылял до одного из костров отжаться и переодеться в сухое, все, что еще не «хрустит» или хотя бы «хрустит» немного. После назначения караула он провалился в полубредовый сон с непонятными сновидениями, не оставляющими никакой памяти о себе после пробуждения. Утро принесло новые проблемы. Он не смог подняться на ноги. Левая нога не просто не слушалась, при попытке ее согнуть тело прошивала нестерпимая боль. Она была такой силы, что выворачивала внутренности. Вот, оказывается, почему в пыточных камерах заблеваны полы… Смена положения, попытки перевернуться ничего не давали. Боль отдавалась в паху, била в поясницу, выкручивала конечность из сустава. Что еще за херь такая! Она немного отступала, лишь когда он сгибал ногу в колене.

— Хреново дело… Нервы воспалены, — почесал затылок Карлевитц после осмотра. — Помните, вы работали с системой? Вы еще жаловались, что болит нога?

— Да… Было дело, но это как-то быстро прошло… Да и потом Майер вроде больше за голову беспокоился, а не за ноги.

— Ну правильно, меридиан-то один… — вздохнул Карлевитц.

— Че? Какой еще мередиан?

— В акупунктуре есть такое понятие. Через все проходят энергии. Вы тогда громили эскадру Бэрда этой самой как раз энергией. Вот результат — можно сказать, «заземление» было плохое. Вчера вы провели много времени по пояс в ледяной воде, это сыграло роль своего рода «спускового крючка».

— И что теперь?

— Нужны лекарства, которых у меня нет. Рекомендации: тепло, покой, минимум волнений… ну как раз самое то, в чем мы сейчас по уши.

— Тем не менее лагерь здесь разбивать нельзя, надо идти в глубь материка. Здесь мы можем оставить только наблюдательный пост с рацией.

Начальник отдела «Ф» генерал Судоплатов привел в московский ресторан «Арагви» довольно необычного гостя. Гость генерала был явно иностранцем. Он плохо говорил по-русски, а потому беседу вели на французском, который, впрочем, тоже не являлся для иностранца родным. Говорить по-немецки в людном месте, где полно военных, означало привлекать ненужное внимание. Немецкий на долгие годы стал языком войны, языком врага. Звучащая немецкая речь заставляла сжиматься, настораживаться, проверять, в порядке ли оружие… К тому же многие из военных, партийных и хозяйственных функционеров, которых в это время в «Арагви» большинство, немецкий, как правило, хорошо знают. Совершенно не нужно было, чтобы до них доносились обрывки фраз. Генерал с гостем заказали бутылку «Киндзмараули», два шашлыка по-карски, гурийскую капусту, фрукты. Гость вел себя сдержанно, но с достоинством. Если бы не конвой в виде двух лейтенантов госбезопасности, которые, попивая минеральную воду и сок, всеми силами изображали беззаботность праздных гуляк, никто, даже очень подготовленный наблюдатель, не мог предположить, что иностранец — арестованный. Вернее, пленный. Им был Густав Кольбе, крупнейший специалист по расовым вопросам, имевший в свое время почетный чин группенфюрера СС.

— Я вас специально вызвал с дачи, чтобы вы могли немного развеяться, — говорил Судоплатов. — Хочу предложить вам немного поработать.

— Поработать?

— По специальности. Нам нужна ваша консультация расолога.

— Очень интересно, — усмехнулся Кольбе. — Большевики же отрицают расу. Для большевика главное — класс.

— Простое, герр Кольбе, я не думаю, что здесь место и время для теоретических споров. Большевики — не догматики. Нам, представителям рабочих партий, — он сделал ударение на «рабочих партий», как будто он тут был не один большевик, — время от времени следует ниспровергать существующие авторитеты, не так ли? Тем более что вопрос у нас к вам сугубо практический.

Кольбе дал понять, что внимательно слушает.

— Вы, насколько я знаю, специализировались на кавказских расовых типах в свое время?

— Да, это так. Я дважды посещал Кавказ. Один раз еще в 28-м году с этнографической экспедицией, другой… ну, другой вы знаете.

— Скажите, насколько точно вы можете определить по фотографии относится ли тот или иной человек к кавказским типам, а какой внешне похож, но не относится. Ну, там… индус, или араб, или еврей. — Слово «еврей» генерал подчеркнул особо.

— Все зависит от качества фотографии. Желательно, чтобы это были единообразные снимки, например полицейские досье. Там есть метрические данные, и их можно сопоставить. Все зависит от того, какая задача стоит. Вы хотите определить по фотографии, к какому кавказскому типу относится тот или иной человек? Это довольно затруднительно — нужны данные краниометрии. Причем точные данные. На Кавказе, знаете ли, все очень необычно. Там есть такие реликты, обладающие сходными чертами, например, в рамках одного аула, и все.

— Ну а если задача определить, относится ли изображенный человек к кавказскому типу или нет?

— Это я могу сделать со 100 %-ной достоверностью, — уверенно произнес Кольбе.

— Посмотрите, пожалуйста, внимательно, кто на этих фотографиях не кавказец.

Кольбе взял пачку фотокарточек… Было впечатление, что он испытывает удовольствие, разглядывая снимки, как будто смакует хорошее вино. Но это можно было понять — впервые за последние четыре года он занимался любимым делом, а для ученого, все-таки Кольбе был ученым, а не партийным функционером, это многое значит. Он тратил на каждое фото не меньше полминуты и тут же раскладывал их в несколько стопок на столе.

— Мингрел, кахетинец, терский казак, этот нет, этот приезжий, понтийский грек, немец, кстати, — он повернул фото лицом в сторону генерала, чтобы тому было видно.

— Как вы различаете? — удивился Судоплатов. — По мне так казак и казак…

— Этот из Небуга, — улыбнулся Кольбе, произнеся название этого топонима, сделав ударение на втором слоге. — На Кавказе вообще много немцев. Это еще восходит к эпохе Екатерины Великой. Тогда давали поместья служилым людям. Многие из них были немцы. И, что интересно, не ассимилировались. Я вообще считаю, что ассимиляция — это миф. Кровь арийцев и неарийцев не смешивается. Это как вода и масло… По этому вопросу у нас были разногласия с Розенбергом.

— Которые едва вам не стоили карьеры?

— Да… Вовремя попал в плен… — Кольбе засмеялся.

— А это что вы отложили? — удивился Судоплатов.

— А… это… это я не могу идентифицировать. Слишком много ретуши — практически это не фото, а рисунок. Насколько он соответствует оригиналу — не могу судить.

Генерал взял несколько карточек со стола, медленно одну за другой просмотрел, перекладывая верхнюю вниз, потом еще вниз и так до бесконечности. Их было пять. На всех был изображен Сталин.