Глава 9. Гестапо в действии

Гауптштурмфюрер СС Рейнеке был назначен на должность заместителя начальника городского гестапо всего два месяца назад. А незадолго до этого, в сентябре 44-го, он был арестован и препровожден в специальный лагерь СС и полиции в Берлине, где находился под следствием несколько кошмарных для него недель. Арест был связан с «делом Коха» — бывшего коменданта концлагерей Бухенвальд, Майданек и Люблин. Штандартенфюрер СС Кох использовал свое служебное положение для личной наживы, грабя драгоценности заключенных и не сдавая их по описи в соответствующие органы Рейхсбанка. Таким образом, он совершил особо тяжкое государственное преступление, за что и понес впоследствии суровое наказание: был осужден судом СС к смертной казни. Вместе с Кохом по делу проходили несколько высокопоставленных офицеров СС — в том числе Ганс Рейнеке.

До ареста гауптштурмфюрер служил в Главном административно-хозяйственном управлении СС в Берлине, инспектором управленческой группы «D» (концентрационные лагеря). В ходе следствия выяснилось, что часть драгоценностей Кох передавал неким «высоким покровителям» в Берлине, а посредником в подобных операциях служил не кто иной, как Рейнеке. Впрочем, тот категорически все отрицал, а расследование по команде сверху вскоре было «спущено на тормозах» — в конце концов во всех смертных грехах обвинили одного Коха. За Рейнеке вступился начальник группы «D» и главный инспектор концлагерей обергруппенфюрер СС Рихард Глюкс (он занял этот пост в феврале 43-го после смерти небезызвестного Теодора Эйке). Вскоре после освобождения гауптштурмфюрера перевели в 4-е Управление и направили в Либаву (Как утверждали «злые языки»: «От греха подальше!..»)

Это могло показаться почти невероятным, но даже на исходе сорок четвертого в Третьем рейхе было немало «безнадежных» фанатиков, еще веривших в победу Германии. Одним из них был недалекий, но страшно самолюбивый Рейнеке. По прибытии в Лиепаю он поставил перед собой весьма амбициозную цель: полностью очистить город и прилегающие к нему районы от вражеской агентуры и подпольных диверсионно-террористических групп. Гауптштурмфюрер надеялся, что его старания рано или поздно заметят и по достоинству отметят в столице — в результате он снова возвратится в Берлин «на белом коне».

Самой большой «головной болью» для лиепайского гестапо вот уже на протяжении более полугода был неуловимый вражеский радиопередатчик с позывными «555». Он выходил в эфир не реже одного раза в неделю из различных районов города, и многочисленные обыски и облавы не давали никаких результатов. Только совсем недавно гестаповцам стала понятна причина столь поразительной неуязвимости: в подпольную группу входили латвийские полицейские чины, которые сами принимали участие в облавах, давая возможность вражеской радистке выйти за пределы оцепления, предварительно надежно спрятав рацию. То, что это была именно женщина-радистка, выяснилось всего две недели назад.

А в начале ноября, когда за это дело взялся Рейнеке, о неуловимом передатчике не было известно практически ничего: даже берлинские криптографы не сумели расшифровать ни одной «русской» радиограммы. (в том, что подпольная группа работает на Москву, у гестапо не было никаких сомнений.) В конце концов, о «трех пятерках» доложили самому Гиммлеру. Поэтому гауптштурмфюрер вполне здраво рассудил: надо «раскрутить» именно это, стоящее на контроле у рейхсфюрера, «громкое» дело.

Дальше получилось по известной поговорке: «Дуракам всегда везет!» Во-первых, Рейнеке повезло с инженером Шубертом, специалистом в области радиоперехвата. Того, как и гестаповца, тоже совсем недавно за какие-то грехи перевели в Лиепаю — правда, не из столицы, а из Голландии. «Вычислить» точное местоположение работающей рации в густонаселенном городе — таком, как Лиепая — дело почти невозможное. Однако обер-лейтенант Шуберт применил весьма хитроумный метод, который в свое время немцы успешно опробовали в Бельгии (во время поисков членов подпольной организации — так называемой «Красной капеллы»). Установив с помощью передвижных радиопеленгационных установок примерное место выхода в эфир неуловимой рации, немецкие специалисты начинали последовательное — дом за домом — отключение электроэнергии на «подозрительной улице». Расчет был прост: батареи питания для рации «садились» очень быстро, а доставка новых была крайне затруднена. Поэтому в городах подпольные передатчики подключались к электросети. Естественно, при кратковременном отключении электричества пеленгаторы фиксировали паузы в радиопередаче — если рация находилась в обесточенном доме.

В течение месяца Шуберту удалось засечь два дома, из которых вещала рация с позывными «три пятерки». Тщательно проверив списки жильцов, гестаповцы установили: в обоих случаях квартиры в них снимала некая девица легкого поведения — якобы для встреч с клиентами-мужчинами.

Так в поле зрения гестапо попала Марта Радзиня… Дальше — больше: через нее людям Рейнеке удалось выйти на Яниса Крастыньша — рядового из полицейского батальона «Курземе». Здесь нельзя не упомянуть все ту же пословицу насчет «дураков, которым везет»: от предшественника к Рейнеке перешел «по наследству» прекрасный помощник — унтерштурмфюрер СС Лепский. Будучи «фольксдойче» (отец — немец, мать — латышка), Генрих Лепский служил в местной криминальной полиции еще при Ульманисе — соответственно, знал в городе «все и вся». В свои сорок шесть, имея за плечами богатый опыт в сыскном деле, старший следователь Лепский был для Рейнеке настоящей находкой. Именно этот малорослый сутуловатый человек установил личность главаря группы «три пятерки» — как в городском гестапо называли ее по позывным в эфире. Правда, взять живым Гунара Красовского, к большой досаде Рейнеке, не удалось: он успел пустить себе пулю в висок, когда агенты гестапо ломали дверь в его холостяцкой квартире. Зато в руках гестаповцев оказались Радзиня и Крастыньш…

Несмотря на то что сегодня был первый день нового года, уже в девять утра гауптштурмфюрер Рейнеке был на своем рабочем месте в здании городского гестапо. Он приказал немедленно вызвать помощника; вскоре, отдав нацистское приветствие, у дверей застыл Лепский. Сам Рейнеке стоял у большой карты Лиепаи, висевшей на стене кабинета, и задумчиво всматривался в труднопроизносимые для немца латышские названия улиц и площадей.

— С Новым годом, Генрих! — произнес он на удивление высоким для своих внушительных размеров голосом. — Присаживайтесь.

— Спасибо, шеф. Вас тоже с Новым годом!

Лепский сел в слегка потертое кожаное кресло перед письменным столом, а гауптштурмфюрер еще некоторое время находился у карты.

— Где же этот загадочный русский? — наконец прервал он затянувшееся молчание и сел за письменный стол.

— Где, я вас спрашиваю?! — повторил Рейнеке вопрос, в упор уставившись на помощника своими чуть навыкате, узко посаженными глазами.

Лепский вздохнул и, словно нашкодивший ученик под строгим взглядом учителя, виновато заметил:

— Ищем, господин гауптштурмфюрер.

— Плохо ищите, Лепский! Прошло почти двое суток, а результатов пока нет!

Помощник дипломатично промолчал. Он уже давно понял: как оперативник-розыскник его шеф был полнейшим профаном — причем весьма самолюбивым и амбициозным. Поэтому он старался не вступать с ним в бесполезные дискуссии, благоразумно поддакивая начальнику или отмалчиваясь. Все равно позже он действовал по-своему: так, как подсказывал его многолетний полицейский опыт. Даже по внешнему виду Лепский идеально подходил для своей тайной службы: неприметный маленький человечек в скромном поношенном костюме. Мимо такого пройдешь — не обратишь внимания. Рейнеке, по обыкновению, был в черном эсэсовском мундире.

— Может быть, еще раз допросить эту Радзиню и ее дружка-полицейского? — спросил он глубокомысленно.

Лепский, чертыхнувшись про себя, бесстрастным голосом заметил:

— Я их лично допрашивал дважды и готов поручиться: мы из них «выжали» абсолютно все! По их показаниям арестованы два работника морского порта, поставлявшие им секретную информацию, а также служащий городской управы. Мы также…

— Мне это известно! Сейчас меня интересует тот русский, которого эта парочка предателей-полицейских встретила на побережье. Работайте с задержанными в этом направлении!

— Могу повторить только то, что сказал: уверен, они рассказали все.

Лепский знал, о чем говорит. К девушке пришлось применить третью степень допроса, потому как поначалу она уперлась и все отрицала. Однако в подвалах лиепайского гестапо «трудились» высококлассные «заплечных дел» мастера — уже через несколько часов Марта Радзиня, она же «русская» радистка, начала давать показания.

С парнем-полицейским, который, кстати, оказался кем-то вроде жениха этой Радзини, было намного проще — к нему даже не пришлось применять грубую физическую силу. Лепский просто проводил его в подвал, в так называемую «комнату допросов». Там он посадил белого как мел Яниса в устрашающее стоматологическое кресло посередине отделанного кафелем помещения и дал ему посмотреть с десяток фотографий. На них были запечатлены в ужасающих подробностях сцены допросов с пристрастием, сделанные в этом же помещении. В довершение «экскурсии» гестаповец продемонстрировал некоторые из орудий пыток — в частности, небольшие (с мизинец) деревянные палочки. Парень вертел их в дрожащих руках, явно не представляя назначения таких безобидных с виду предметов. «Я вижу, вы в недоумении, юноша, — ухмыльнулся Лепский. — Поясню: если вы начнете играть в «молчанку», то эти палочки вам забьют в уши. Поверьте — это крайне болезненная процедура…»

Когда они вернулись в кабинет следователя, Янис Крастыньш рассказал все, что знал о подпольной группе и ее руководителе Красовском. Он также описал ту встречу у отметки «24–07» и сообщил приметы неизвестного, высадившегося с русской подлодки. Эта информация очень заинтересовала гестаповцев, но, к их большому разочарованию, Гунара Красовского взять живым не удалось, и все нити к русскому разведчику были оборваны. Правда, кое-что им все же удалось выяснить. Отрабатывая связи Красовского, гестапо установило, что тот незадолго до ареста в обход существующих правил зарегистрировал и выдал соответствующие справки некоему Федько. Очень скоро стало совершенно очевидно, что этот «Федько» и есть разыскиваемый русский. Тем не менее задержать его по горячим следам не удалось — с занимаемой квартиры он бесследно исчез…

— Господин гауптштурмфюрер! — поднялся с кресла Лепский. — Разрешите еще раз объехать полицейские участки — я должен лично проконтролировать операцию по розыску!

— Идите, Лепский! — махнул рукой Рейнеке. — И помните: мне не нужны ваши бодрые рапорты. Мне нужен результат!

Выйдя из кабинета, Лепский облегченно вздохнул. Естественно, ни по каким участкам он не собирался — ему нужен был повод, чтобы побыстрее закончить абсолютно пустой, с его точки зрения, разговор. Все необходимое для розыска он уже предпринял: были разосланы ориентировки и спецсообщения, предупреждены руководители соответствующих подразделений, поставлены «на уши» полицейские агенты и целая армия тайных осведомителей гестапо. Теперь надо было набраться терпения и ждать: в том, что уже в ближайшее время появится тот или иной результат, Лепский не сомневался. А пока в честь Нового года он мог позволить себе кружку пива со старыми приятелями из криминальной полиции…

В то время как Лепский еще только собирался «поправить» пивком побаливающую после новогоднего застолья голову, Юзик Томашаускас выпил уже пол-литра крепкой выдержанной бражки. Он сидел на кухне в доме тетки Мирдзы — известной в припортовом районе города самогонщицы. Впрочем, известна она была лишь в узких кругах — официально подобный промысел оккупационными властями был запрещен. «Бизнес» тетушки Мирдзы процветал благодаря покровительству местной полиции, где служил и старший брат Юзика. Она знала, что Томашаускас-младший, несмотря на репутацию местного дурачка, имел какое-то отношение к районному гестапо — об этом ей намекнул начальник портовой полиции Бриедис (чтобы при Юзике не болтала лишнего).

Официально двадцатилетний Юозас трудился в порту грузчиком и проживал вместе с братом и матерью через два дома от «Мирдзы-самогонщицы» — как за глаза ее звали соседи. Но была у него и другая, теневая сторона жизни: он состоял в штате тайных осведомителей гестапо.

…С раннего детства маленький Юзик сильно заикался — за что его постоянно дразнили сверстники. Поначалу он кидался на своих обидчиков с кулаками, но поскольку особенной физической силой не обладал, то чаще ему же и доставалось — не помогало даже заступничество брата. К старшим классам заикание почти прошло, а вот комплекс неполноценности у парня остался. Юзик испытывал к окружающим что-то вроде скрытого злорадства: «Вот погодите… Вы мне делали плохо, а я в долгу не останусь!..» Повзрослев и поумнев, он понял: совсем необязательно кидаться на человека с кулаками — имеются куда более изощренные способы мести. Например, «настучать» куда надо. В школе Юозас с огромным удовольствием подробно докладывал директору обо всех прегрешениях своих одноклассников. А когда в Лиепаю вошли немцы, «таланты» тогда еще семнадцатилетнего парня «расцвели» в полной мере — не без помощи брата-полицейского он познакомился с неким Вольдемаром, оказавшимся агентом гестапо (кстати, тоже литовцем по национальности). Имея репутацию «придурковатого заики», которого можно особенно не опасаться и не стесняться, Юзик таскался по местным пивнушкам и прислушивался к тамошним разговорам. Потом раз в неделю передавал подробный отчет своему куратору, периодически получая от Вольдемара «тридцать сребреников» в виде вознаграждения. Конечно, возможности у Юозаса были весьма скромные и ценности для гестапо он почти не представлял — так, мелкая «шестерка». Соответственно и получал жалкие «крохи». Но сам Юзик был убежден: его явно недооценивают. «Погодите, — думал он во время редких встреч с Вольдемаром. — Когда-нибудь я вам такое выдам — ахнете! Тогда и платить будете не жалкие пять рейхсмарок в неделю!..»

И вот сейчас, в первый день нового года, он понял: «Наконец-то! Наконец у меня появилась реальная возможность и себя проявить, и хорошие денежки поиметь!»

После Рождества работы в порту почти не было, и бригаду Юзика распустили по домам. Три дня назад днем, скучая у окна в своей комнате, он случайно заметил, как по улице прошел высокий незнакомый мужчина в черном драповом пальто и кепке. Юзик не поленился, выглянул в форточку: незнакомец зашел в дом старика Берзиньша. По правде говоря, он давно недолюбливал этого старикашку — поговаривали, будто в сорок первом его сын ушел с красными. Однако сам Берзиньш утверждал, что его сын погиб во время авианалета — якобы его разорвало у него на глазах прямым попаданием фугаски… Ну, так вот — в тот день, 28-го числа, высокий мужчина ушел от Берзиньша минут через двадцать, и Юзик неплохо его рассмотрел. Но вначале не придал его визиту никакого значения: к старому рыбаку нет-нет да и захаживали товарищи по работе. Но уже через день, во время очередной встречи в грязной третьеразрядной пивнушке, Вольдемар зачитал ему приметы опасного государственного преступника, за поимку которого полагалось вознаграждение аж в тысячу марок! Тут Юозаса словно током дернуло — это был тот самый мужик, навестивший Берзиньша! «Без сомнения, он! — лихорадочно соображал Юзик. — И что дальше? Рассказать Вольдемару? Ну уж, дудки!» Юзик недолюбливал своего куратора, плешивого пятидесятилетнего мужика с красным носом алкоголика и постоянно слезящимися глазами. «Я ему расскажу, а он мою фамилию ни в один рапорт не впишет, — рассуждал Юзик. — Вольдемар наверняка заберет себе всю тысячу, а меня и не вспомнит!»

Он решил действовать сам. Ну, не совсем самостоятельно: в решающие минуты ему поможет брат с приятелями. При таком варианте можно рассчитывать на более справедливый дележ вознаграждения. К тому же надо было еще выследить того незнакомца — неизвестно, вернется ли он к Берзиньшу снова. Но чутье гестаповского осведомителя с трехлетним стажем подсказывало Юзику: обязательно вернется!..

— Тетка Мирдза, налей-ка еще стак-канчик! — слегка заикаясь, произнес Юзик захмелевшим голосом.

— Навязался племянничек на мою шею! — проворчала худая неопрятного вида женщина лет шестидесяти. — За стаканчики, между прочим, надо денежки платить! Да и хватит тебе — новогоднее похмелье на другой бок пошло!

— Насчет денег не пер-реживай! Скоро их у меня м-много будет!

Женщина неодобрительно покачала головой, но все же взяла стоящий на кухонном столе перед Юзиком пустой стакан. Затем с ворчанием прошаркала куда-то в глубь дома, откуда вскоре вернулась уже с полным; поставив выпивку перед парнем, она решительно заявила:

— Это последний! Только из уважения к твоему брату. Долго ты еще будешь у меня торчать?

— Потерпи, тетка Мирдза! Скоро уйду. М-мне только проверить одну м-мыслишку надо…

— Ишь ты, проверяльщик какой выискался… — снова начала ворчать хозяйка, но тут же осеклась (видимо, вспомнив предостережение начальника полиции насчет связей Юзика со всемогущим гестапо).

Она оставила непрошеного гостя на кухне одного, а Юзик, отпив полстакана крепкой бурды, подумал: «Старуха, пожалуй, права — допью этот стаканчик, и все, баста. А то и вправду мое похмелье другим боком выйдет. Сегодня мне надо быть начеку!»

Здесь, на этой кухне, он сидел отнюдь не по причине выпивки: в конце концов, он мог бы прихватить литровую банку бражки с собой. Закусывал бы сейчас дома материнскими блинами, а не черствой коркой хлеба, которую ему подсунула эта ведьма. Просто-напросто дом «Мирдзы-самогонщицы» стоял как раз напротив жилища старика Берзиньша, и окно ее кухни было хорошим наблюдательным пунктом. Юзик хотел точно установить: вернулся ли к Берзиньшу тот высокий незнакомец, а если да — у него он сейчас или нет. Конечно, Юозас не был настолько наивен, чтобы ожидать появления этого субъекта на улице, да еще в дневное время. Он рассчитывал на другое…

Примерно через час (Юзик чуть было не задремал) он все-таки дождался: хлопнула калитка дома на другой стороне улицы, и с мусорным ведром в руках появился Берзиньш. Неожиданно налетевший с моря ветер распахнул полы его кожушка: старик поставил ведро и застегнулся, потом засеменил в дальний конец улицы, к мусорной яме. Через пять минут он вернулся назад и скрылся за дверью своего дома.

— Тетка Мирдза! — позвал Юзик. — Ты где?

— Ну, что тебе еще? — появилась в дверях хозяйка с веником в руках. — Я же сказала — больше не налью!

— Да мне и не надо! Сейчас уйду, т-только мусор у тебя вынесу. Где п-помойное ведро?

Тетка Мирдза с изумлением уставилась на парня:

— Да ты, часом, не того, не перепил лишнего?

— Не бойся, п-пока соображаю, — откликнулся Юзик, набрасывая пальто. — Да-в-вай ведро!

— Выносила я его сегодня — в нем и нет ничего…

— Давай что есть! — прикрикнул Юзик.

Шел легкий снежок, и на белой куче мусора темным пятном выделялась горка отходов, только что высыпанная Берзиньшем. Рядом никого не было, и Юзик подобранной тут же хворостинкой пошевелил груду картофельных очисток. Уж он-то хорошо знал: обычные бытовые отходы могут рассказать о человеке многое… «Нашел! — подумал радостно. — Этот тип точно у Берзиньша!» Юзик знал, что старик не курит, а тут, среди картофельной шелухи, валялось не меньше двух десятков окурков немецких сигарет. Такое количество не мог выкурить заглянувший ненадолго гость — у Берзиньша кто-то жил! А это мог быть именно тот незнакомец, которого Юзик видел три дня назад!

Прихватив ведро, Юозас занес его тетке Мирдзе, после чего поспешил в полицейский участок к брату. По пути соображал, как поделить обещанную награду в тысячу марок: «Пятьсот мне, остальные им?.. Нет. Пятьсот не дадут. Но триста должны дать — на меньшее и соглашаться смешно!.. Если бы не я, не найти бы им этого мужика — как пить дать, не найти!»