VIII
Три движения руки спасли жизнь капитану и раненому в блиндаже командного пункта. Не навсегда, но, по крайней мере, на определенное время. Капитан уже мог не задумываться над правильностью своих действий. Он повиновался инстинкту: поднял камень, обмотал его грязным, но все еще белым в некоторых местах носовым платком и бросил его под ноги красноармейцу, который вдруг показался на входе в командный пункт.
Жизнь обоих в тот момент зависела только от случая. Человек, который пробежал триста метров под пулеметным огнем сквозь разрывы ручных гранат по открытому полю, потом по лабиринту вражеских окопов с опасностью для жизни, а напоследок оказавшийся с гранатой в руках, которая должна взорваться через три секунды, у входа во вражеский командный пункт, становится просто машиной. Он может просто не заметить камень с носовым платком. А может и увидеть, но не понять, что это такое. Он может находиться в своеобразном опьянении от крови. Он мог бы моментально понять, что это значит, но, несмотря на это, все же бросить гранату в блиндаж, так как просто не додумался, куда ее деть. То, что русский выбросил гранату за край окопа, было просто случайностью. Все, что потом произошло, было лишь следствием этой случайности. И прежде всего тот факт, что капитан, теперь уже в качестве пленного, сидел в своем собственном командном пункте.
Сколько прошло времени, капитан не знал. Его часы пропали вместе с другими предметами. Должно быть, прошло несколько часов. Его волнение утихло. Он даже несколько успокоился. Казалось, что критический момент уже миновал. По опыту он знал, что пленных расстреливают, как правило, только во время первоначальной сумятицы. По крайней мере, здесь, в его роте. Кроме того, эти русские солдаты существенно не отличаются от его людей. Просто другая форма и черты лица. А в остальном они такие же грязные, перенапряженные и послушные. Он представить не мог, кто ими командует, но все, что они делали, имело смысл. Они обыскали его командный пункт, поделили найденный хлеб, проверили свое оружие, освободили место для раненого, принесли других и заботились о раненом из его роты, как будто он один из них. Он немного удивился их дисциплине. Они вели бой и старались его не замечать. Он почти ревновал раненого, которому они уделяли больше внимания, чем ему. Он лежал на нарах между двух раненых русских, со свернутой шинелью под головой, прикрытый плащ-накидкой. Его рука была перевязана со знанием дела. Они где-то нашли шоколад, принесли его своим товарищам, немцам тоже сунули по кусочку в рот. Повсюду горели сальные свечи, которые они принесли с собой. Свечи немного пахли, но командный пункт был полностью освещен.
И все-таки что-то было не так В окопах все еще стреляли, хотя артиллерийский огонь смолк Постоянно строчил пулемет. Дальше впереди рвались ручные гранаты. Они также не предпринимали мер для того, чтобы отправить его и раненых. Это его беспокоило. Со своей судьбой он уже свыкся. В мыслях он уже представлял лагерь, бараки, колючую проволоку и впервые за много месяцев — покой. Ни взрывов, ни воронок, ни приказов, ни ответственности. Это его утешало. Придется, наверное, слишком долго ждать свободы, но он думал, что терпения ему хватит. В конце концов, у него была возможность изучить иностранный язык и провести интересные исследования. Он вспомнил лекции, которые он читал своим ученикам в гимназии о «русском смешении народов». Теперь он снова займется мирными вещами. Он уже был далеко от своего нынешнего положения.
— Гутен таг, — сказал рядом с ним незнакомый голос.
Он испуганно посмотрел на чужое лицо. До его сознания дошло, что голос говорил по-немецки. «У них — точно так же, как и у нас, — подумал он, — пару ломаных фраз может выдать любой».
— Лейтенант Трупиков, — русский корректно поклонился.
Капитан был настолько поражен, что невольно поднялся.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал русский с подчеркнутой любезностью.
Приглашающим движением он указал на скамейку у шаткого стола, сделанного из ящиков для патронов. Капитан сконфуженно сел.
— Наш батальон имел честь атаковать ваши позиции. К сожалению, не вполне успешно. Это вы, наверное, уже заметили.
Русский взял сальную свечу, прикрепленную штыком к стене, приклеил ее к столу. У него были заметные тонкие ухоженные руки.
— Сигарету? — Он вынул портсигар, щелкнув, открыл его, протянул через стол.
— Спасибо.
Двумя пальцами капитан вынул сигарету. В портсигаре лежали сигареты известной немецкой марки. Он отпрянул.
— От одного из ваших, — пояснил русский и уверенно продолжил: — Я с удовольствием получил бы от вас пару справок. — Он сделал паузу. — Вы, естественно, можете отвечать только в том случае, если вопросы покажутся безобидными.
Он улыбнулся и открыто посмотрел капитану в лицо.
Капитан медлил. Минуту назад он готов был ответить на любой вопрос. Он — пленный и должен думать в первую очередь только о самом себе. Он капитулировал перед сержантом. Но сейчас? Манера лейтенанта говорить запутывала. С ним он должен продолжать бороться другим оружием. Это был вопрос личного достоинства.
— Я в ваших руках, — сказал он как можно более сдержанно.
— Это не будет допрос. Просто личный интерес.
Русский остановил взгляд на государственном гербе на мундире капитана.
— Почему ваши солдаты обороняются с таким ожесточением?
— Но они уже не сопротивляются. — Взгляд русского смущал его.
— И все-таки. — Лейтенант улыбнулся: — Они дерутся как черти. На переднем крае в окопах окружено подразделение и не сдается. Мне хотелось бы знать, почему?
«И действительно, стрельба все еще продолжается», — подумал капитан.
— О каком участке идет речь? — спросил он. Ему было интересно, где еще продолжается бой.
— Трудно объяснить, — ответил русский. Он взял сумку из грубой льняной ткани, лежавшую рядом с ним на скамье, достал из нее бумагу и карандаш. Улыбка с его губ пропала.
— Это позиции. — Он провел черту поперек листа. — А здесь — ход сообщения к вашему командному пункту, тогда это должно быть где-то здесь, — поставил он точку на линии.
— Значит, между ходами сообщения? — спросил капитан.
— А, да, там еще одна траншея. — Русский провел третью линию.
— А здесь еще один ход сообщения, — сказал капитан, — а в этом месте располагается еще один блиндаж.
— Гм. — Русский бросил быстрый взгляд. — Вот здесь и находится одно из ваших подразделений. И не хочет сдаваться.
— Их положение безнадежно? — Потеряв мысль, капитан разглядывал чертеж.
— Да. Мы уже стоим западнее высоты. Я думаю, это вашим людям тоже известно. Но они продолжают драться. Мне это непонятно. — Трупиков подумал о двух танках, которые четверть часа назад вместе с бетонным фундаментом и мачтой высокого напряжения взлетели на воздух. Он знал, что высота теперь снова стала ничейной землей. Может быть, скоро оттуда снова начнет стрелять немецкий пулемет.
— В моей роте — простые люди. Каждое командование использует… средства пропаганды. Вы понимаете меня? Для солдат это не просто. — Капитан избегал смотреть на собеседника.
Он напряженно глядел на огонь сальной свечи.
— Вы подразумеваете страх плена?
— Да, может быть, у людей сложились ложные представления.
— Я понимаю. — Лейтенант улыбнулся: — У нас говорят, что немцы едят много капусты. Но когда я оказался в Германии, поинтересовался. И могу вас успокоить. Они едят не больше капусты, чем мы.
— Вы были в Германии? — удивленно спросил капитан.
— Я — скрипач. Я там учился.
— Ах вот оно что! — Капитан посмотрел на ухоженные руки русского.
— Прошу прощения, я на минуту. — Вставая, Трупиков спросил: — Вы понимаете по-русски?
— Нет.
Лейтенант вышел и начал отдавать распоряжения. Капитан с неприятным чувством заметил, что схему позиций он забрал с собой. Он почувствовал себя одиноким и преданным. Более тревожным, чем недостаточная связь с Богом, стало отсутствие приказов свыше.
— В Германии мне очень понравилось, — сказал лейтенант, вернувшись в блиндаж и желая восстановить дружескую атмосферу Но лицо его оставалось заметно напряженным. — Это вам будет, наверное, интересно: один немецкий солдат выбрался из болота, прорвался через цепь моих людей и ушел в траншеи окруженного подразделения.
— Скорее всего — какой-нибудь отбившийся, — капитан пожал плечами.
— Он пришел не то с тыла, не то с фронта, — продолжал русский. — Можно допустить и то и другое. Он исчез, прежде чем мои солдаты успели его… — Он поправился: — Прежде чем мои люди смогли что-то сделать.
— Люди иногда теряют голову, — сказал капитан. Он подумал: «Мы коллеги и занимаемся одним делом».
— Верно, — сказал лейтенант. — Но что делать мне, если ваши люди не сдадутся? Меня будут мучить угрызения совести. Ведь так говорят иногда?
— Почему? — Капитан вспомнил военную школу: трезвый обмен мнениями перед ящиком с песком.
— Мы не можем вечно оставаться перед ними, — сказал лейтенант. — Если они не одумаются…
— И что тогда вы сделаете? — Капитан у ящика с песком проверял у своего лейтенанта радость принятия решения.
Трупиков насторожился и быстро сказал:
— Я надеялся, вы предложите что-нибудь.
— Я? — Капитан снова почувствовал себя пленным.
— Вы можете объяснить своим людям обстановку. Ведь речь идет о людских жизнях. — Трупиков серьезно посмотрел капитану в лицо.
Капитан потупил взор и снова смотрел на огонь сальной свечи:
— Как? Объясните, пожалуйста.
— Даю вам слово офицера, на вашем месте я не действовал бы иначе.
— А ваш план?
— Очень простой. Мы приведем вас на расстояние голоса к вашим людям. Вы потребуете от них, чтобы они сдались в плен. А я гарантирую почетное обращение с ними.
— Я — офицер, — сказал капитан. — Но я это сделаю.
Он встал.
— Не поймите меня превратно, — вежливо предупредил лейтенант и вытащил пистолет.
Они вышли.
Глаза капитана ослепил дневной свет. Утро было в разгаре. Окопы представляли собой картину опустошения. Приходилось идти по трупам. Капитан увидел, что артиллерийский огонь сделал с его позициями. По траншеям пронесся ураган. И только блиндаж командного пункта выдержал его удар.
— Пригнитесь! — приказал лейтенант.
Он пригнулся. Винтовочная пуля подняла фонтанчик пыли на краю бруствера. Повсюду были красноармейцы, смотревшие на него. С ровного места он посмотрел на высоту. Огромная плешь лежала под солнцем. Над землей висели редкие столбы дыма. Наверное, огонь немецких минометов, которые должны были поставить заградительный огонь перед русскими. Они посторонились. Красноармейцы пронесли раненого. Они были потными и издавали резкий мускусный запах. Дорога к передовой никогда еще не казалась капитану такой долгой. Пистолет, который Трупиков держал за его спиной в готовности к стрельбе, защищал его от враждебных выходок остальных. Они добрались до остова танка. Дыра от прямого попадания с обрывками стали по краям казалась оскаленной пастью акулы. Ход сообщения расширялся до круглой площадки. В центре ее лежал ничком немецкий солдат, руки его были вытянуты над головой. Капитан наклонился ниже. На затылке убитого он заметил опаленное выстрелом входное отверстие пули.
Лейтенант сердито приказал:
— Идите дальше!
Они пришли в передовую траншею. Повсюду — растерзанные трупы в немецкой форме. Высохшие лужи крови. Изуродованное лицо с раздробленными костями. Пустой пулеметный окоп. Сам пулемет был впереди. Потом — снова красноармейцы. Они дошли до крайней позиции, которая еще могла обеспечить им укрытие от немецкого огня. Рядом с ними стоял русский пулемет, посылавший короткие очереди вдоль хода сообщения. За невысоким валом земли тесно друг к другу залегли четверо русских, смотревших вперед.
— Здесь! — сказал Трупиков. И предупредил: — Здесь мы на расстоянии броска ручной гранаты!
Капитан испуганно присел.
— Давайте начинайте, — приказал Трупиков.
Он сплюнул. Над его головой просвистела пуля.
— Привет, товарищи! — крикнул капитан.
Трупиков потребовал:
— Громче!
Капитан приложил рупором руки ко рту:
— Товарищи!
По воздуху, вращаясь, пролетел длинный предмет с темным набалдашником, шлепнулся рядом с ними в лужу. В следующее мгновение раздался взрыв.
— Ваши солдаты недоверчивы, — сказал Трупиков.
Капитан закричал:
— Это говорит ваш командир роты! Вы меня слышите?
Хлестко ударила пулеметная очередь и подняла перед ним фонтаны земли.
— Эй, одумайтесь! — Он нервно прокричал: — Это я, ваш капитан Вальдмюллер!
Наконец, установилась тишина. Чей-то голос хрипло крикнул:
— Все это надувательство, товарищ Иван! Мы вас знаем!
Капитан попробовал узнать злобный голос. Он показался ему незнакомым.
— Люц? — спросил он.
— Он убит! А вы, наверное, нашли его солдатскую книжку?
— Нет! Это я, Вальдмюллер! — и отчаянно крикнул: — Да поверьте же мне, наконец!
Полминуты стояла тишина. Кажется, они советовались.
Потом голос спросил:
— Как зовут нашего батальонного командира?
— Майор Шнитцер!
— А посыльного? — Это был все тот же голос, который он никак не мог вспомнить.
— Браун!
— А что вы от нас хотите?
— Я попал в плен. Хорошо знаю обстановку. — Капитан выпрямился: — Ваше сопротивление бессмысленно. Если вы не сдадитесь… — Он посмотрел на лейтенанта. Трупиков кивнул. — Вам не следует бояться. С вами будут обращаться достойно!
Он замолчал, выжидая.
— Господин капитан? — Да?
— Почему наше сопротивление бессмысленно?
— Вы окружены! Русские уже в Эмге! — Он отметил одобряющий взгляд лейтенанта и слишком поздно понял, что не знает правды. Он вспотел.
— Подождите! — донеслось с другой стороны. Через некоторое время кто-то спросил: — Вальдмюллер! Вам угрожали?
Голос показался ему знакомым. Еще одна фраза, и он его узнает.
— Нет, — ответил он.
— Вальдмюллер, не говорите глупостей! Вы же говорите не по своей воле!
Капитан испугался. Он узнал голос майора. Как он оказался в окопах? Ведь майор должен быть в Подрове! В поисках помощи он посмотрел на русского и, сбитый с толку, крикнул:
— Я только хотел избежать кровопролития.
— Вальдмюллер, — прокричал майор, — если вам угрожают — у нас здесь русский капитан. Я готов его обменять.
— Мне не угрожают! — поспешил ответить капитан.
Он провел рукой по лбу. Рука была мокрой от пота.
— Спросите, как его фамилия? — тихо потребовал Трупиков.
— Как фамилия капитана?
— Мы не знаем. Он из части, которая взяла вас в плен.
— Зощенко… — прошептал лейтенант.
— Офицер ранен. Поговорите насчет обмена. Вас — на русского! — прокричал майор.
Капитан впал в отчаяние. Мир, который, казалось, уже лично для него открыл свои объятья, отодвинулся в недосягаемую даль.
— Сдача в плен! — сердито приказал Трупиков.
— Русские не принимают предложение! — с облегчением крикнул капитан. — Это совершенно бессмысленно. Я советую вам…
— Вальдмюллер! Я, конечно же, вас понимаю…
— Господин майор! — Он уже не знал, как можно его еще убедить.
— Непонятно! — Майор начал задавать вопросы. Потом спросил напрямую: — Скажите, Вальдмюллер, о том, где находится наш блиндаж, вы тоже сказали русским?
— Господин майор… — Капитан вспомнил рисунок позиций на командном пункте. Руки его тряслись.
— Отвечайте!
Лейтенант Трупиков с интересом рассматривал свой пистолет.
— Господин майор, обсудите предложение с людьми!
— Все, Вальдмюллер. Мне жаль вас. Конец переговоров!
Лейтенант улыбнулся:
— Идемте.
Они хотели подняться, но сразу же над ними засвистели пули. Им пришлось отползать. «Немецкие пули, — подумал капитан, — неужели Бог так ничего и не сделает»?
