XV
Городской комендант Эмги прикрутил фитиль в керосиновой лампе, сделав огонь послабее, и направил металлическое зеркало на пустой стул возле своего стола. Потом обратился к ординарцу:
— Позовите ко мне ротмистра.
Он посмотрел на пустой стул, на который падал свет от лампы. «Лучше бы это был электрический стул», — подумал он. В этом случае надо бы посадить жертву лицом к стене. Чтобы ей не было видно, когда он нажмет на кнопку. Его взгляд пробежал по бумаге на столе. Он заметил орфографическую ошибку. Поскольку это была его собственноручная запись, он почувствовал стыд и тут же исправил ошибку. Вдруг кто-нибудь прочтет! Он раздавил муху и вспотел.
Сегодня он не допустил ошибок. Это его удовлетворило. Боевой комендант Эмги во время сражения! Напряжение, заботы и немного страха. Ну, теперь это все миновало. Он стал старше, но его честолюбие еще оставалось молодым. Если когда-нибудь война будет выиграна, он приукрасит это дело. Он уже представлял себя рассказывающим: «За четыре часа русские прорвали оборону дивизии. Фронта больше не было. Ужасная неразбериха. И тут я получаю приказ из штаба армии, что должен остановить отступление…» Подробности лучше опустить. Историю с вездеходом, приготовленным для себя, он бы выбросил. Он вытер грязным платком пот со лба. В тот момент он был похож на гнома.
Когда вошел ротмистр и сел на стул, майор сразу приступил к делу:
— Что с фельдфебелем?
Ротмистр на секунду задумался:
— Ничего.
Хотя он не был близко знаком с комендантом, у него было чувство, что разговор будет протекать неприятно.
— Полагаю, что вы меня неправильно поняли. Я отдал вам приказ. Когда вы, наконец, приступите к его выполнению?
— Никогда! — И, испугавшись своей храбрости, ротмистр добавил: — Отсутствует утвержденный приговор!
Плохое обоснование. Кажется, майор намеренно проигнорировал «никогда!» и сказал:
— Дело запутанное. Военный судья был дурак. Нам предстоит расхлебывать это вдвоем!
— Извините, господин майор, я не понимаю, почему!
Свет керосиновой лампы слепил ротмистра. Ночной мотылек бился о стекло.
Комендант начал обстоятельно объяснять:
— В штабе армии хотели провести показательный процесс. Все было на лезвии бритвы. Там хотят дать войскам устрашающий пример. Такая же неразбериха у нас может произойти и завтра. Может быть, военный судья был неправильно проинформирован. Его отправили в Эмгу, чтобы вынести приговор. Кого засудить — было все равно. Только приговоренный не должен быть простым солдатом. Кого мне выбрать? Может быть, вас?
Ротмистр почувствовал, что краснеет.
— Значит, вы выбрали фельдфебеля и сообщили его фамилию в штаб армии. Армия, в свою очередь, объявляет, что был расстрелян фельдфебель. Тем временем военный судья приговаривает не того, кого надо. А фельдфебель все еще жив. Трагедия без трупа!
— Наша задача — чтобы труп был!
Ротмистр слегка отодвинул стул в сторону.
Свет лампы был невыносим. Каждый раз, когда мотылек бился о стекло, оно отзывалось тихим звоном.
— Да это же бред!
Лицо майора исказилось:
— Его признали дезертиром!
— Таких наберутся тысячи. — Ротмистр подумал о своем шофере. Парень оставил его в дураках.
Комендант наморщил лоб.
— По имеющимся на настоящий момент сведениям, почти четыре тысячи человек убиты или попали в плен. Рота этого фельдфебеля в лучшем случае пропала без вести. Одним больше, одним меньше — речь не об этом.
— Именно об этом, господин майор.
— Вы что хотите? Человек теоретически мертв. Его родственники оповещены. Его вычеркнули из списков довольствия. Его должности нет. Кроме того, все командиры рот уже зачитали приказ по армии о его расстреле.
— Неприятное объявление, — сказал ротмистр.
Стекло зазвенело. Мотылек твердо решил погибнуть.
— Вот именно об этом неприятном объявлении, как вы говорите, и идет речь.
— А если у него будет возможность перебежать?
Майор покачал головой:
— Как вы хотите это устроить? Если фельдфебель не будет расстрелян, пойдут разговоры. Однажды начнут расследовать это дело и от меня потребуют труп. В качестве квитанции в определенном смысле. Что тогда?
— У вас, как у боевого коменданта, есть определенные возможности…
Майор покачал головой:
— Я больше не боевой комендант. Прорыв ликвидирован.
Вдруг он ударил кулаком по столу, крикнув:
— То, что вы предлагаете, — измена!
В гневе он смахнул со стола несколько карандашей. Комендант любил карандаши с нежностью коллекционера.
— Вы его расстреляете!
Ламповое стекло зазвенело. Мотылек полетел на пол. Несколько раз он еще дернул обгоревшими крыльями.
— Прикажите полевому жандарму! — попросил ротмистр.
Майор наклонился за карандашом и снова показался из-за стола:
— Полевой жандарм может отказаться. Он знает, что приговор не был вынесен! — Он сладко улыбнулся: — Между вами и жандармом есть одно различие. У него — незапятнанная репутация.
Установилась мучительная тишина. Жужжание мухи, летавшей вместо мотылька вокруг лампы, было единственным звуком в комнате.
— Почему? — раздраженно спросил ротмистр.
— У меня есть доказательства, что ваш дивизион покинул позиции без достаточных на то оснований. Достаточно одного моего доклада, и с вами все кончено!
У ротмистра на лбу выступил пот. Он допустил ошибку. Теперь он вспомнил. Ему надо было уничтожить журнал боевых действий. По записям в нем каждый может понять, что случилось. В городской комендатуре была радиостанция. Каждое входящее сообщение регистрировалось с указанием времени. Может быть, радист с его участка доложил, что соприкосновения с противником нет! А он в тот момент приказал отступать. В журнале значилось: «Под натиском противника отхожу в пункт Н.». Этому типу тогда уже было все известно.
— Итак? — спросил майор.
— Вы гарантируете мне…
Комендант саркастически рассмеялся.
— Я могу идти?
— Можете. И доложите мне сразу об исполнении.
Ротмистр шел по коридору на выход, как ходит по суше водолаз в костюме со свинцовыми подошвами. Площадь перед комендатурой лежала в темноте. Со стороны фронта доносился глухой рокот. Словно большой корабль, на него надвигался пакгауз. Невольно он пошел медленнее. Через час он станет убийцей. Если дело пойдет быстрее — то через полчаса. Словно в дурном спектакле. Он сидел в ложе, смотрел на сцену и вдруг должен играть роль. Для зрителя это несложно. Но чем ближе выход на сцену, тем более нервным он становился. А действительно ли ему надо играть? Да. Там был журнал боевых действий. Безжалостный кусок бумаги, договор с чертом. Если он от этого не отделается, то его разжалуют…
В темноте загудел автомобильный мотор. Две затемненные фары нащупывали площадь. Гравий скрипел под парой сапог. Вдруг он оказался у закрытой металлической двери пакгауза. Постучал. Жесть загремела, как барабан.
— Да заходите же, — сказал полевой жандарм, будто речь шла о званом ужине.
На стене висела штормовая лампа. Она отбрасывала на стол неясные тени. Ротмистр не мог представить себе пакгауз более мрачным. В воздухе висела паутина. Она сразу же прилипла к его лицу. Когда он попытался ее смахнуть, то почувствовал другую паутину на руке. От отвращения он вздрогнул. От стены отслоились куски штукатурки. Он шел по ее крошеву. Белые пятна на стенах походили на саваны, развешанные в морге для просушки.
— Уже пора? — прошептал полевой жандарм тоном заговорщика.
Ротмистр покачал головой. Он подумал: «Мне этого не миновать. Человек запомнит мое лицо. А кроме меня и майора теперь есть третий, знающий про это дело». Только сейчас он начал понимать ужас происходящего.
Жандарм прошептал:
— Комендант сказал, что вы придете его забрать.
— Почему вы не говорите нормально?
— Т-с. — Жандарм приложил палец к губам. — Его нет. — Он показал наверх в темноту.
Ротмистр повторил эту фразу сначала беспомощно, а потом радостно:
— Его нет.
Лучшее, что он когда-либо слышал. Он захихикал. ОН же знал, что все это — дурная шутка. Фельдфебеля нет. Единственная возможность, которую он не учел. Он громко рассмеялся. Он оказался несостоявшимся палачом. Значит, и с журналом боевых действий все обошлось.
Полевой жандарм шикнул:
— Тихо! Фельдфебель спит!
Ротмистра словно окатили холодной водой.
— Выражайтесь яснее, — проворчал он.
— Он спит, — повторил обиженно жандарм. И сразу же перешел на деловой тон: — Ваш пистолет я с удовольствием взял бы на хранение. А в получении вы можете расписаться вот здесь.
— В получении?
— По инструкции при передаче арестованного я получаю квитанцию.
У ротмистра холодок пробежал по спине. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Может быть, в довершение всего майор потребует еще отрезанные уши в качестве доказательства?
Полевой жандарм протянул ему растрепанную книгу:
— Вот, пожалуйста.
— Потом, потом, — ответил ротмистр.
Убийцы своих имен не оставляют.
Жандарм разочарованно сказал:
— Но сейчас он еще жив.
Ротмистр увидел крутую лестницу, уходящую во мрак. Стертые ступени, цементная пыль, грязь. Он подумал: «Мне придется подниматься туда. Он спит. Как человек, который должен умереть, может спать?»
Голос жандарма сказал:
— Потом, когда все пройдет, будет уже нежелательно.
Ротмистр молчал. Выстрел в этих старых стенах даст ужасное эхо. Огонь из ствола осветит все помещение. А вдруг пуля не попадет? Тогда совершенно точно фельдфебель начнет орать. А если дело дойдет до потасовки? В страхе смерти человек готов на все.
— Если не будет света, то в темноте я его не найду, — сказал он с упреком в голосе.
— Я его приведу, — вызвался полевой жандарм.
— Нет-нет, если он спит…
Жандарм бросил беспомощный взгляд:
— И все же его придется разбудить!
Ротмистр поспешно бросил:
— Я сделаю это, пока он спит. Так лучше.
— Так дело не пойдет.
— Значит, я это должен делать на улице?
Он намеренно избегал слова «расстреливать».
— Да, таков приказ коменданта города.
— Как это он себе представляет? — вдруг возмутился ротмистр. — Что я тогда должен говорить фельдфебелю?
— Тсс! Не так громко. Я ему сказал, что завтра его освободят. Я так всем говорю.
Ротмистр удивился такому хладнокровию.
— Итак, ведите его сюда.
Холодный пот выступил у него на лбу. Теперь пути назад нет. Огонь в штормовой лампе дрожал, освещая все неясным светом.
Полевой жандарм поднялся вверх по лестнице. Ступени скрипели у него под ногами. Звенела связка ключей. Скрипнула дверь. В темноте откололся кусок штукатурки и упал на пол. Ротмистр испуганно сжался. Вверху он услышал неясное бормотание. Прибавился второй голос. Потом послышалось движение. Разморенный сном человек поднимался со своего места. Пол наверху прогнулся. Послышались шаги вниз по лестнице. Задрожали перила.
— Вас отправляют, — услышал ротмистр.
— Вот он, — вдруг послышалось совсем близко.
Перед ним стоял фельдфебель. Ротмистр смотрел на белые пятна.
— Мои часы? — услышал он слова фельдфебеля.
Полевой жандарм ответил:
— У меня их нет.
— Они пропали?
— Как вам не стыдно! — прогнусавил полевой жандарм.
Ротмистру казалось, что он никогда еще не переживал столь отвратительной сцены. Он знал, у кого были часы. Жандарм вел себя достаточно вызывающе.
— А мой ремень? Мой пистолет? — спрашивал фельдфебель.
— Останутся здесь, — ответил ротмистр голосом, показавшимся ему чужим.
— Может быть, лучше сейчас? — Полевой жандарм снова протянул ему захватанную книгу.
— Нет. Позже. Идем.
Ротмистр почувствовал облегчение, когда вышел из света фонаря. Когда жандарм открывал железную дверь, фельдфебель с упреком в голосе сказал:
— Без ремня!
Ротмистру это показалось забавным. Когда они вышли, фронт звучал, словно шум на сортировочной станции железной дороги. Над лесом висело багровое зарево. Их шаги далеко раздавались в темноте.
Вдруг ротмистра охватил страх. Ему показалось, что фельдфебель намеренно держался чуть-чуть позади него. В нервном возбуждении он схватился за кобуру. Расстегнул клапан, почувствовал холодную сталь и взял оружие в руку. Он был уверен, что фельдфебель не заметил его движений. Несмотря на это, страх не отпускал его, хотя с оружием он был намного сильнее. Потом он вспомнил, что оружие, естественно, было на предохранителе. Флажок предохранителя в любом случае бесшумно перевести не удастся. Обязательно раздастся щелчок. Фельдфебель может его услышать. Возникло новое затруднение. Или фельдфебель сразу поймет, что его убийца идет рядом с ним, или тут же побежит. «И навстречу никто не попадается», — подумал ротмистр. Он пошел бы на голос, даже если бы это были незнакомцы. Быть один на один с жертвой было для него невыносимо. Ну где ему это сделать? И этот вопрос оставался открытым. Поблизости был лес. Но он один не готов идти с фельдфебелем в лес. Деревья, чаща, ветви, призрачно висящие над дорогой, ночь.
— Придет время, вернусь я в свою роту, — сказал фельдфебель.
Он продолжал идти на полшага позади него. Хитрость или простодушие? Страх смерти превращает в ребенка.
Пока ротмистр обдумывал ответ, фельдфебель спросил:
— Куда мы идем, господин ротмистр?
Неосознанно ротмистр ждал этого вопроса. Но, несмотря на это, он был захвачен врасплох. Еще никогда ему не приходилось так быстро придумывать ложный ответ. По крайней мере, такую важную ложь.
— Некоторые формальности, — сказал он.
Ротмистр подумал, что выдал этим ответом себя с головой.
— Мне потребуется справка о том, сколько времени я здесь провел. У нас в роте действительно считают важным…
Фельдфебель говорил с требовательными нотками в голосе.
В этот момент ротмистр снял пистолет с предохранителя. Это удивило его самого. Он сделал это инстинктивно, когда фельдфебель говорил. Он сам не заметил своего хладнокровия. Теперь он устранил все преграды на пути к убийству. Только одно нажатие пальца… Но что случится, если он не попадет? Они пересекли площадь и подошли к дому. На их пути лежала доска. Ротмистр споткнулся и выронил пистолет. В темноте оружие брякнуло о камни. Чудо, что не произошло выстрела.
— Ваш пистолет, — сказал фельдфебель.
Ротмистр не ответил. Он начал лихорадочно ощупывать землю. Острый щебень рассекал руки. Ротмистр уже подумал, что нашел пистолет, но это оказался гладкий кусок железа.
— Может быть, здесь? — Фельдфебель наклонился.
В этот момент ротмистру захотелось закричать во весь голос. Он этого дальше выносить не мог.
— Оставьте, — смущенно пролепетал он.
Но фельдфебель уже ползал вокруг на четвереньках. Их руки наткнулись одна на другую.
— Дайте мне его найти самому, — взмолился ротмистр.
— Да вот он! — Фельдфебель поднялся.
Ротмистр продолжал в изнеможении сидеть на корточках. Перед собой он видел гигантский силуэт фельдфебеля. Волнение сдавило ему грудь. «Это конец», — подумал он, ожидая выстрела. Прошла доля секунды. Целая вечность.
— Вот, пожалуйста, — сказал фельдфебель.
«А теперь?» — подумал ротмистр. У него подкашивались ноги.
— Вот, вот он, господин ротмистр.
Он схватил. Наткнулся на чужую руку и почувствовал ствол пистолета. Ствол был направлен ему в живот. Оружие снято с предохранителя. Достаточно легкого нажатия, и он умрет. «Он снят с предохранителя», — хотел предупредить ротмистр. Когда рукоятка снова, наконец, оказалась в его руке, он был словно пьяный. Площадь, дом — все плыло перед глазами. Он прошептал только:
— Идемте дальше.
Вдоль дороги стояли избы. Маленькие, черные, покосившиеся. Куда они шли, ротмистр не знал.
— Я еще, наверное, нарвусь на взыскание? — спросил вдруг фельдфебель недоверчиво.
Ротмистр в ответ смущенно рассмеялся:
— Нарваться здесь можно на что угодно.
Избы остались позади. Они оказались рядом со станцией. Рядом была гора дров — топливо для паровозов. Скелет сожженного вагона. В стороне от них (им не было видно) в какую-то емкость текла вода. Ротмистр почувствовал под ногами гравий, потом наткнулся на рельсы. Неожиданно для себя он услышал свой ответ:
— Не хочу дальше вас держать в неведении. Ваши дела плохи, — говорил он очень спокойно. — Речь идет о вашей голове. Штаб армии требует жесточайшего наказания.
Испуганный фельдфебель встал как вкопанный. Он задыхался.
— Я думал, меня отпустили в свою роту.
— Полевой жандарм вас обманул.
— Это… — пролепетал фельдфебель. — Нет, нет…
Ротмистр заметил, что он ничего не понял.
— Исчезните отсюда! — внезапно крикнул он фельдфебелю. — Бегите отсюда к чертовой матери! Бегите, спасайтесь! Больше ничего не могу для вас сделать! Может быть, дойдете до русских. Да бегите же!
Минуту стояла тишина. Слышалось пронзительное дыхание фельдфебеля, потом он им овладел. Ротмистр видел силуэт, слышал шаги фельдфебеля по гравию. Он подумал о журнале боевых действий. О роковой записи. Потом он выстрелил. Раз, два, три — палец продолжал нажимать на спусковой крючок Выстрелы гремели один за другим. Фельдфебель негромко вскрикнул. Ротмистр при вспышке выстрела заметил, как он упал, но продолжал нажимать на спуск. Жадность, страх, злоба переносились в его руку. Послышался щелчок. Патроны кончились. Он с отвращением отшвырнул оружие. По лицу бежали слезы. Он повернулся и нетвердыми шагами пошел прочь.
— Ванну, — шептал он. — Принять ванну! — вдруг закричал он и после этих слов в действительность больше так и не вернулся. Пока он не умер, про него рассказывали, что он сошел с ума под артиллерийским огнем.
