Малыш получает отпущение грехов
— Двадцать одно, — объявил Порта и бросил карты на ящик из-под патронов, который мы использовали вместо стола.
Мы с подозрением уставились на засаленные карты. Малыш принялся считать на пальцах, но там бесспорно было двадцать одно.
Порта плавным движением сгреб выигрыш в каску.
— Хотите продолжать, мальчики?
Порта выиграл в двадцать седьмой раз. Проигравший все Малыш не хотел продолжать, хотя Порта щедро предложил ему и всем нам кредит под сто процентов.
— Для этого нужно быть идиотами, — сказал Штеге. — Можно обратиться к тем, кто дает кредит под шестьдесят процентов и взять сто марок. Но все равно мы их проиграем.
Малыш посидел, задумчиво глядя прямо перед собой, потом доверительно подался к Порте.
— Ты не стал бы обманывать Малыша, правда?
Порта похлопал бесцветными ресницами, протер
монокль, вставил его в левую глазницу и ответил:
— Нет, Йозеф Порта не стал бы обманывать Малыша.
— Я так и думал, — с облегчением сказал Малыш. Ужасное сомнение рассеялось.
В бункер вошел Старик.
— Плохо наше дело. Второй взвод будет прикрывать отход с позиций Сто четвертого артиллерийского полка. Они уже готовятся. Никого из нас не останется в живых.
Порта засмеялся и потыкал себя пальцем в грудь.
— Ошибаешься, Старик. Я останусь целым и невредимым.
— Откуда ты знаешь? — спросил с любопытством Малыш.
— Гадалка нашептала на ухо. Сперва увидела это на моей ладони. Полчаса спустя вылила на стол два фунта кофейной гущи и прочла по ней то же самое.
Малыш нервозно заерзал на скамье и придвинулся к Порте.
— Порта, что она прочла?
— В общем, эта французская мадам сказала, что я уцелею на этой войне, женюсь на богатой дамочке и проживу много счастливых лет главным акционером нескольких процветающих публичных домов.
— Черт возьми, — сказал Малыш. — Не думаешь, что она разыграла тебя?
Порта покачал головой.
— Разумеется, нет.
Малыш с любопытством уставился на свою ладонь.
— Какая это линия? — спросил он Порту.
— Вот линия жизни, мой друг. И у тебя она чертовски короткая.
Легионер поднял взгляд и предостерегающе направил палец в грудь Малышу.
— Обратись лицом к Мекке. Аллах велик и мудр.
Малыш нервозно сглотнул.
— Кто, черт возьми, захочет убить Малыша?
— Иван, — лаконично ответил Порта.
Во второй взвод пришло много новичков. В том числе и бывший унтершарфюрер СС, прослуживший два года охранником в военной тюрьме Торгау. Фон Барринг предостерег Старика относительно этого типа.
— Приглядывай за ним. Я ему не доверяю.
Теперь Штеге сказал нам, что этот эсэсовец, Хайде
и еще несколько человек сговорились уничтожить нашу компанию, когда представится случай.
Один из новичков, ефрейтор Петере, подсел к нам. Без всяких предисловий немногословно сказал:
— Двадцать пять человек решили прикончить вас всех.
Малыш собирался среагировать, но предостерегающий взгляд Порты заставил его отказаться от этого намерения, однако он пробормотал что-то о коротких и длинных линиях жизни.
— Откуда у тебя эти сведения? — спросил Легионер, не вынимая сигареты из губ.
— Знаю, и все, — ответил без всякого выражения Петере. — Теперь и вы знаете.
Он хотел уйти, но Старик удержал его.
— Где они собираются это сделать?
Петере пожал плечами и указал на русские позиции.
— Краус, эсэсовец, думает, что Иван позади нас, и взвод полностью отрезан. Когда ваша маленькая группа будет перебита, они уйдут.
Легионер выплюнул окурок.
— Ты уйдешь с ними? Или тебе жизнь надоела?
Петере, прищурясь, посмотрел на него. Ответил ничего не выражающим тоном:
— Я не особенно дорожу жизнью, но убийства не люблю.
— Тогда тебе нужно идти в монастырь, — сказал Порта. — На Восточном фронте мы только и занимаемся убийствами. Вот так! — выкрикнул он и расстрелял весь автоматный рожок в землю перед другими членами взвода в дальнем конце длинного бункера.
Они подскочили с бранью. Эсэсовец схватил свой автомат, но тут же выпустил, словно он жег ему руки. На него смотрели четыре автомата и противотанковое ружье.
— Испугались, сопляки? — усмехнулся Порта и запустил в лицо эсэсовцу снарядной гильзой. Тот, крякнув, повалился навзничь.
Порта указал пальцем на нескольких из его соседей.
— Несите сюда эту свинью.
Дьявольски улыбаясь, он оторвал белый лоскут от сумки для хлеба и приказал пришить его на спину лежавшему без сознания.
Придя в себя, эсэсовец неуверенно сел и злобно взглянул на Порту, который весело объявил:
— У тебя на спине пришит белый лоскут. Он будет служить мне мишенью. Если отойдешь от меня слишком далеко, прекращу работу твоего сердца с помощью вот этого утешителя. — И выразительно похлопал рукой по автомату. — Если случайно потеряешь этот лоскут, тебе конец!
— Замечательное оружие, не так ли? — мягко спросил Легионер.
Малыш еще до этого снова рассматривал лйнии на своей ладони. Он вскочил, схватил за горло ефрейтора Кроснику, одного из прибывших с Краусом новичков, и треснул головой об один из столбов, подпиравших крышу.
— Вонючий козел, ты хотел застрелить Малыша? Обрезать половину моей линии жизни! — И заревев, как раненый медведь, стал нащупывать нож. — Моя жизнь, моя жизнь, моя короткая жизнь!
Кросника пинался и колотил руками, пытаясь высвободиться. Лицо его принимало фиолетовый цвет, пинки с ударами становились все слабее. Не вмешайся Старик, Малыш бы задушил его.
Малыш с громкой бранью выпустил его, и полу задушенный Кросника повалился между Хайде и сидевшим в Торгау бывшим унтер-офицером.
Порта засмеялся.
— Небольшое предостережение, или, как говорят в образованных кругах, урок хороших манер. А вы, остальные, — выкрикнул он и угрожающе потряс автоматом, — отправитесь на тот свет, когда мы сочтем нужным. Так что никаких фокусов, ясно?
Петере сидел, привалясь спиной к стене бункера. На коленях у него лежал русский автомат. Он с равнодушным видом курил.
Близилось время смены часовых. Эсэсовец и Кросника подняли жуткий шум. Им не хотелось идти на посты, и они хотели с кем-нибудь поменяться.
Старик неожиданно бросил карты, неторопливо поднялся и указал чубуком трубки на эсэсовца.
— Вы с Кросникой не пойдете на посты. Часовых сменят Хайде и Франке.
В глазах эсэсовца вспыхнуло торжество, но быстро исчезло, поскольку Старик продолжал:
— Ты и Кросника отправитесь к позициям Ивана и вернетесь с точным донесением о том, что там делается.
Потом он спокойно сел и вернулся к прерванной игре.
Эсэсовец и Кросника зароптали.
Старик открыл пикового туза, забрал банк и спокойно посмотрел на них.
— Не слышали моего приказа?
— Это сведение личных счетов, — закричал эсэсовец. — Мы не можем идти к вражеским позициям без прикрытия. И отказываемся выполнять твой приказ!
Старик прислонился спиной к стене и коснулся своего «парабеллума».
— Значит, отказываешься. Советую немного подумать. Ты доброволец и член партии. Что сказал бы на это твой фюрер?
Эсэсовец угрожающе подался к Старику.
— Как это понять — мой фюрер? Он и твой, разве не так?
— Ты глуповат, мой друг.
Малыш хотел сказать что-то, но Старик продолжал:
— Ты сам избрал себе фюрера, ты предан ему, а мне его навязали. Так или иначе, неужели ты никогда не слышал о военно-полевых судах?
— Не угрожай мне таким судом, — усмехнулся эсэсовец. — Чтобы устроить его, тебе нужно быть по меньшей мере командиром роты.
— Ты слишком самоуверен. Разве не знаешь, что мы отрезаны от остальных и что начальник команды в таких условиях вправе утроить военно-полевой суд, если заподозрит опасность для команды в форме митинга, измены или отказа выполнять приказ? Я вправе устроить суд над тобой, когда и где захочу. — Старик грохнул кулаком о патронный ящик. — Марш, иначе Малыш с Портой вас выпроводят!
Оба молча взяли автоматы на ремень и вышли из бункера.
Малыш пустил по кругу бутылку водки. Когда она дошла до Порты, с надеждой спросил:
— Эта линия жизни никогда не лжет?
— Никогда, можешь быть уверен, — печально ответил Порта. И с сожалением посмотрел на глубоко озабоченное лицо Малыша.
Малыш пришел в дикий восторг, увидев, что линия жизни на ладони Легионера тоже короткая, и совсем обезумел, обнаружив, что она короче, чем у него.
— Ты сыграешь в ящик раньше Малыша! — завопил он.
Легионер долго, испытующе смотрел в лицо Малышу. Малыш с ликованием жадно пил водку из горлышка.
— Пути Аллаха неисповедимы, но праведны, — пробормотал Легионер достаточно громко, чтобы услышал
Малыш. — Я попаду в сады Аллаха. Ты же, неверный, отправишься в ад на жуткие мучения. — И ласково потрепал его по голове. — Мы будем молиться за тебя, несчастный гяур, когда кто-нибудь в назначенный Аллахом час всадит нож тебе в спину.
Малыш не донес бутылку до рта и уставился на зловеще-дружелюбного Легионера.
— Кончай эти страшные разговоры. Ты всерьез веришь во всю эту ерунду о рае и аде?
Легионер с серьезным видом кивнул.
— Есть только один истинный Бог, Аллах, и он знает, как отделять овец от козлищ.
Малыш испуганно огляделся и подался к Легионеру, нервозно ковыряя в носу.
— Скажи, кореш, как мне попасть в сады Аллаха?
Легионер устало улыбнулся с безнадежным видом.
— Тебе это будет очень трудно, мой друг. Потребуется очень многое для того, чтобы тебя туда пустили. О, Аллах велик!
Малыш с твердым убеждением сказал:
— Да и черт с ним! Только скажи Малышу, что он должен делать, дабы попасть в рай. Из двух зол выбирают меньшее, так ведь? — обратился он к Порте.
Порта с серьезным видом кивнул.
Малыш таращился на него несколько секунд.
— Ты что, праведный? Попадешь в сады Аллаха?
— Конечно, — ответил Порта. — Я давно об этом позаботился. Я не идиот. Вдруг меня в эту минуту застрелят, и мне придется вечно терпеть адские муки?
Малыш спросил у каждого из нас, праведны ли мы.
Каждый убедительно подтвердил свою праведность.
Малыш, чуть не плача, обратился к Легионеру.
— Господи! Малыш один отправится в этот проклятый ад, о котором ты столько говоришь. Если б хоть один из вас отправился со мной, было бы не так скверно. Но совершенно один, я этого не вынесу. Это несправедливо. Ты должен помочь мне, кореш. Малыш пойдет на все, чтобы заключить мир с Аллахом.
Легионер строго посмотрел на него.
— Уверен, что на все?
— Да, да, — ответил Малыш, безудержно кивая. В его отчаянном лице засветилась надежда.
— Отлично. Ты должен будешь простить своих врагов. Сможешь?
— Запросто! — воскликнул Малыш и крепко обнял Легионера. — Прощу тебе все зло, которое ты мне причинил.
— Я? — выдохнул удивленный Легионер, когда Малыш его выпустил.
— Да, ты, — улыбнулся Малыш. — До последних двух минут ты был моим заклятым врагом. — Достал из кармана пакетик. — Здесь крысиный яд. Я собирался подсыпать его тебе в пиво в день победы, потому что ты был мой враг — ты ударил меня сапогами в лицо и сломал нос.
— Черт возьми! — воскликнул Легионер и уставился на счастливого Малыша.
— Знаешь? — Малыш уже все обдумал. — Ты должен был только сперва взглянуть на Томми, когда они будут проходить через Бранденбургские ворота.
— Томми? — удивленно спросил Штеге.
— Да, кто же еще? Войну выиграют англичане.
Малыш снова повернулся к Легионеру.
— Когда ты пошел бы с нами в пивную отмечать победу англичан и мечтал бы о жизни среди шлюх в марокканских борделях, то подскочил бы со стула, как кот, севший на горячую плиту. Это снадобье за десять минут отправило бы тебя на тот свет. Но теперь тебе не нужно беспокоиться. Малыш тебя простил!
Легионер дружелюбно кивнул.
— Хорошо. Я принял твою исповедь. Но поскольку времени у тебя мало, тебе придется уплатить штраф.
— Какой еще, к черту, штраф? — недоверчиво спросил Малыш.
— Отдашь мне весь табак и выпивку, дабы убедить Аллаха, что раскаялся в своих злоумышлениях против верного и преданного товарища по оружию.
Малыш хотел было запротестовать, но получил предупреждение:
— Вспомни об ужасных адских муках и отдавай наложенный штраф.
Малыш покачал головой.
— Как? Разве ты не совершал никаких злодейств? — выкрикнул Порта.
— Нет, никогда, — ответил Малыш. — Я всегда вел тихую, мирную жизнь и старательно выполнял порученные задания.
— Ну и ну, черт возьми! В таком случае я такой же чистый и добродетельный, как сам святой Антоний!
— Подумай как следует, — предупредил Легионер. — Будет очень печально, если через полчаса тебе придется изображать коня-качалку под задницей у дьявола и дышать серными испарениями.
Малыш покачал головой, свирепо посмотрел, встал и пинком отправил каску в голову ефрейтора Фрайтага; тот в ярости подскочил, а Малыш дико заорал:
— Сядь, а то перережу горло и утащу с собой в ад. Буду не одинок…
Он испуганно умолк и умоляюще посмотрел на Легионера.
— Что еще ты хочешь узнать, кореш?
— Я ничего не хочу знать. Это Аллах. — Он набожно поклонился и пробормотал: — Аллах акбар!
— Теперь расскажи, что ты натворил в течение тридцати лет своей грешной жизни, — строго сказал Бауэр.
Малыш сделал глубокий вдох. Ему хотелось с кем-нибудь подраться, и он задумчиво поигрывал боевым ножом.
Порта приготовился оглушить его гранатой.
Малыша прошиб пот.
— Черт возьми, нелегко становиться праведным. Так, так! Дайте припомнить. Я дал пинка в живот одному болвану, и он умер. Но это было давно. А он был сущим кретином, куском дерьма, грязной свиньей.
— За что ты дал ему пинка? — спросил с любопытством Легионер. — Обычно ты такой тихий.
— Точно не помню.
Малыш всеми силами пытался отделаться от неприятного вопроса, однако Легионер был неумолим.
— Он умер сразу или долго мучился?
Малыш утер лицо протиркой для чистки оружия и весь перемазался маслом.
— Этот Франц был негодяем. Его бы все равно повесили. — Малыш становился напыщенным. — Клянусь Богом, пнув эту тупую свинью, я оказал услугу обществу. Он был злейшим врагом мира. Выманивал у шлюх деньги. — И, обрадованный этой мыслью, продолжал: — Да, вот поэтому я его и ударил. Клянусь Богом, поэтому! Подумать только, обманывать трудолюбивую шлюху. Сделать что-то было моим долгом.
Малыш потер руки и довольно огляделся.
— Ты лжешь, Малыш, — сурово вмешался Легионер. — Хочешь отправиться в ад в полном одиночестве? Вечно мучиться жаждой среди жадного огня? Целыми днями заряжать тяжелые минометы Сатаны?
Малыш облизнул пересохшие губы и хотел сделать большой глоток из бутылки, но вспомнил, что отдал ее Легионеру. Заломил руки и громко застонал.
— Подумать только, как напакостил мне этот мерзавец! Но все случилось по его вине. Он обманул меня. Обещал столько пива, сколько я смогу выпить, а когда я вежливо попросил его сдержать слово, обнаглел и ударил меня вот сюда. — Малыш указал на левое ухо. — Больно ударил, так что это была самозащита. Мне пришлось идти на парад с нечищеным ремнем, а этот гнусный скот, фельдфебель Пауст, записал меня в книгу. И этот треклятый Франц обещал еще многое. Но я больше не держу на него зла.
— То есть ты не хотел платить за выпитое пиво и решил заставить его раскошелиться. А он отказался? — жестко спросил Легионер.
— Ну, не нужно говорить такие вещи. Неприятно слышать.
— Так было или нет? Аллах все видит. Аллах все слышит.
— Ну, ладно, раз тебе так того хочется, он был паршивой тварью, парализованным быком, холощеным бараном, и от него было одно только зло.
Легионер поднял руку.
— То, что ты сейчас сказал, я воспринимаю как личное оскорбление, Малыш, мой бывший заклятый враг, мой теперешний друг. Дашь мне бутылку водки в виде штрафа?
Малыш молча кивнул.
— Тебе придется дать две. Продолжай объяснения.
Малыш с трудом сглотнул, взъерошил густые волосы и потеребил воротник.
— Франца наверняка бы повесили, если б он выжил. Я не мог ничего поделать, он вылетел в окно и упал на кол на клумбе.
Легионер покачал головой.
— Мрачная история.
Малыш нервозно посмотрел на него.
— Не бросит же Аллах меня в ад за этот незначительный эпизод? Даю слово чести…
Порта захохотал, услышав, как торжественно произнес Малыш последнее слово.
Малыш укоризненно посмотрел на него.
— Не смейся, Порта. Мое слово чести для меня свято, и я даю тебе слово чести в том, что Франц был негодяем, от которого Аллах с отвращением отвернулся бы.
Легионер обвиняюще направил палец на Малыша.
— Ты получишь отпущение, но это будет стоить тебе девять литров водки или хорошего немецкого шнапса.
— А где, черт возьми, я их возьму? — заорал Малыш.
— Найдешь, и притом по-быстрому. Вспомни о своей короткой линии жизни, — неумолимо ответил Легионер.
— Ну, ладно же. Вы у меня дождетесь. — Он поплевал на ладони и оглядел все отделение. — Подвергнетесь у Малыша тяжкому испытанию, кровососы, укоротители линии жизни!
Этот интересный поворот в его духовной одиссее прервали вбежавшие в бункер эсэсовец и Кросника.
— Русские ушли! В траншеях не осталось ни одного человека. Мы слышали на дороге шум моторов и лязг гусениц. Это Т-34, и они позади нас!
Эсэсовец умолк, чтобы перевести дыхание.
Старик спокойно посмотрел на него.
— Ты ожидал, что они спросят у нас, когда им преследовать наши части?
— Кончай ты, я не идиот, — злобно прошипел эсэсовец. — Нам нужно бежать со всех ног, иначе окажемся в ловушке.
— Бежать? Ты уже второй раз заводишь разговор об этом, — язвительно усмехнулся Старик. — Смельчаками вы были дома, когда кричали: «Хайль!» Надеюсь, тебе ясно, что приказы отдаю здесь я. Может быть, я решил последовать совету твоего безумного фюрера и сражаться до последнего человека и последнего патрона.
Эсэсовец чуть не взорвался от возмущения.
— Ты называешь фюрера безумным? Я это навсегда запомню!
— Надеюсь, — усмехнулся Старик. — Однако ответь: хочешь сражаться до последнего человека и последнего патрона? Решай сам, выполним мы приказ фюрера или нет: погибнем в бою или сохраним свои жизни?
Эсэсовец переступил с ноги на ногу. Открыл рот, закрыл, но мы не услышали ни звука.
— Насколько я понимаю, твое молчание означает, что мы будем сражаться. Выполним приказ фюрера. Ну ладно, возьми у Плутона миномет и выходи на дорогу. Кросника и Хайде понесут боеприпасы. Сразу же начинайте бить по Т-34 и уничтожьте как можно больше, пока они не раздавят вас гусеницами.
— Безрассудство, — выпалил эсэсовец»
— Это говоришь ты — бывший член адольфовских СС? Значит, согласен, что Адольф безрассудный кровожадный маньяк?
Раздался голос Малыша:
— А ну, покажи ладонь, бестолочь.
Не успел эсэсовец ответить, как Малыш взял его руку.
— Хмм, шавка, линия жизни у тебя короткая. Марш к дороге, а то она станет еще короче!
Старик засмеялся.
— Ну что, согласились мы сохранить свои жизни вопреки приказу фюрера? Легко сражаться до последнего дыхания, когда не видишь Ивана и не слышишь «тридцатьчетверок». — Обратился к Плутону и мне: — Вы двое и Хайде пойдете к дороге, посмотрите, сможем ли мы перейти ее. Это наш единственный шанс.
Он разложил карту на патронном ящике. Мы с интересом наблюдали за его грязным пальцем, чертящим путь, по которому можно было выйти.
— Лес, похоже, обширный, — сказал Хайде. — Он густой?
— Да, — ответил Старик, — и большей частью болотистый.
Мы втроем, потея, двинулись по лесу. Противотанковое ружье тащил Хайде.
Дождевая вода стекала с касок нам за шиворот. Ремни терли. Мы дрожали в мокрой одежде. Ноги по колено утопали в грязи, в сапоги натекала вода. Каждый шаг был пыткой.
Плутон громко, многоэтажно выругался.
— Заткнись ты, — прошипел Хайде. — Иван явится на крик.
Плутон угрожающе поднял автомат.
— Сам заткнись, крыса. Не забывай, нам еще нужно свести счеты. Если Иван явится, мы все расскажем о твоих кровавых делах.
— Надо же, так распалились из-за какого-то крестьянина. До чего вы все ранимые! Это было просто ошибкой с моей стороны.
Плутон остановился.
— Ошибкой! — заорал он. По мокрому лесу раскатилось эхо. — Гнусная тварь, дерьмо вонючее, погоди, я вырву тебе язык. Говори тогда об ошибках с булькающей в горле кровью.
— Кончай ты, Плутон, — попробовал я вмешаться. — Оставь этого идиота. Застрели его, или пусть он проваливает к чертовой матери.
— Не твое дело, фаненюнкер. Не задирай нос перед Плутоном. Думаешь, я боюсь? — Он взмахнул над головой автоматом и заорал в темноту: — Эй, Иван, проклятый пес, сталинское дерьмо, иди, бери этого гнусного доносчика, унтер-офицера Хайде! Эй, Ива-а-ан!
Хайде бросил противотанковое ружье и побежал во все лопатки.
— Смотри, не упади, не разбей голову! — крикнул Плутон ему вслед.
Я поднял противотанковое ружье, и мы бесшумно пошли по лесу. Ветви влажно хлестали нас по лицу.
— Что за гнусная война, — прошипел Плутон. — Танкисты бегают, как пехота. Проклятый лес, ни черта не видно.
— Да замолчи ты. Отправь письменную жалобу Сталину или Адольфу.
— До чего ж остроумно! — прорычал Плутон.
И вдруг перед нами появилась дорога. По ней шли плотные колонны русских пехотинцев в плащ-накидках. Громадные грузовики и артиллерийские тягачи с грохотом ехали на запад. Там и сям мигали сигнальные лампы.
— Нам не перейти этой дороги, — прошептал Плутон. — Уходим, пока нас не заметили.
Мы бесшумно скрылись.
В бункере нас встретили с огромным удивлением. Хайде попытался убежать, но Плутон отбросил его ударом ноги к Порте и Малышу.
— Мы думали, ты уже на пути в Берлин, — прорычал Плутон. — Ты хороший бегун. По военным законам эта маленькая ошибка именуется трусостью перед лицом противника. Ну, погоди же.
Хайде был белым, как полотно. Он дрожал от страха, сидя между Малышом и Портой. Те оживленно спорили, как лучше всего разделывать свинью.
Старик, выслушав наш доклад, спокойно поднялся. Указал на Хайде.
— С тобой потом разберемся. Пошли. Нужно перейти эту дорогу — притом до рассвета.
Я бросил Хайде противотанковое ружье.
— Держи и не теряй!
Мы двинулись колонной по одному. Ветви и вьющиеся растения сплетались вокруг, словно удерживая нас. Дождь превратился в настоящий ливень.
Старик и Штеге подошли к дороге. Остальной взвод чуть позади искал укрытия в густом подлеске.
Порта беззаботно лежал, прикрыв лицо цилиндром. Кот устроился у него под шинелью. Шерсть его намокла, и ему, казалось, было очень жалко себя.
— Не очень весело быть солдатом, — пробормотал Порта коту, — так ведь?
Малыш сидел, сгорбясь, на мокрой земле рядом с Легионером, обдумывая возможности попасть в рай.
Плутон повесил свою плащ-палатку и сидел под ней, раскладывая пасьянс.
Двое ссорились из-за окурка. Судя по голосам, это были Бауэр и Кросника.
Штеге бесшумно подошел к нам.
— Готовы, ребята? Будем идти по дороге вместе с русскими, пока не представится возможность перебежать на ту сторону. Старик надеется, что они не поймут, из какой мы армии!
— Ничего не выйдет, — сказал Бауэр. — Идти рука об руку с русскими! Господи, давайте убираться отсюда.
Старик спокойно встал и жестом приказал двигаться.
Мы пошли, хрустя гравием, по дороге.
Рядом с нами всего в метре шла пехотная рота русских. Мы не смели смотреть на них. Они могли заметить страх в наших лицах.
Порта начал самоуверенно насвистывать русскую солдатскую песню, еле видимые в темноте люди присоединились к нему.
Старик постепенно забирал влево. Когда мы были уже у края дороги, раздался крик:
— Правее, правее!
Мы, словно кузнечики, отпрыгнули вправо, и мимо пронеслась танковая колонна.
Из проезжавшей легковой машины кто-то высунулся и обругал нас за то, что идем посередине дороги.
На прощанье легковушка обдала нас грязью из лужи.
Старик снова стал забирать влево, и вскоре все мы стояли в подлеске.
Порта восторженно хлопнул себя по бедрам.
— Замечательно! Русский полковник выбранил нас за то, что не идем по правой стороне. Скажи ему кто, на кого он ругался, он в штаны намочил бы.
— Не смейся раньше времени, — заметил Бауэр. — Мы еще не выбрались.
— Далеко до Орши? — спросил Штеге.
— Около ста километров, — ответил Старик. — По лесам и болотам. Лучше бы двести по дороге.
На рассвете мы подошли к болоту. Изнеможенные, улеглись прямо в грязь. Рассеянно слушали, как Плутон ссорится с эсэсовцем.
— Вошь! — выкрикнул Плутон. — Гнусный доброволец, тебе нравится убивать? Вычисти мне сапоги, нацистская сволочь. — Он сунул сапог под нос врагу. — Вылижи с них грязь, а то прикончу!
— Грязная тварь! — завопил эсэсовец и бросился на него.
Плутон отчаянно отбивался и кусался. Большой красный шрам на месте оторванного уха открылся, по шее и плечу заструилась кровь.
Драку прекратил Малыш, обрушив на голову эсэсовца приклад автомата. Булькнув горлом, тот повалился с большой раной на голове.
Плутон тяжело переводил дыхание. Малыш принялся пинать эсэсовца в пах. При каждом ударе долго и злобно ругался.
Мы все смотрели на это с полным равнодушием.
Старик приказал идти дальше. Кто-то спросил, что делать с лежащим без сознания эсэсовцем.
— Преврати ему рожу в блин, — сказал Порта. — Или брось его гнить здесь.
Мы целый день брели по воде, иногда доходившей нам до плеч, или прыгали с кочки на кочку в ходившем ходуном болоте.
Один восемнадцатилетний новичок не рассчитал прыжка и с криком упал в жидкую грязь. Только пузырьки указывали то место, где он исчез.
Под вечер мы вышли к более-менее твердой земле. Порта споткнулся, и огнемет вылетел из его рук.
Вскоре Старик скомандовал привал.
Раздраженные, злые, мы бросились на землю и тут же погрузились в похожий на обморок сон. Постепенно подтянулась, волоча ноги, остальная часть взвода.
Мы пролежали около двух часов, потом Плутон вскочил, держа автомат наготове.
Все тут же насторожились. Бесшумно зарядили противотанковое ружье.
Среди деревьев появились двое.
Мыс удивлением узнали в них эсэсовца и Кроснику. Бросили оружие и снова улеглись.
Тишину темного леса нарушил голос Штеге:
— Миномет у вас при себе?
Мы тут же настороженно приподнялись. В воздухе носилась угроза.
Кросника тяжело дышал.
— Вопроса не слышали? — прошипел Порта. — Где миномег?
— Тебе-то что? — ответил эсэсовец. — Командир взвода не ты.
— Откуда вы, черт возьми, взялись? — крикнул Плутон.
— Пошел ты! — ответил эсэсовец.
В темноте послышалось горловое рычание.
— Сиди на месте, Плутон! — прикрикнул Старик. — Я больше не допущу драк. Кросника, марш за минометом, без него не возвращайся.
Кросника скрылся среди деревьев. Мы тихо лежали, прислушиваясь к его шагам.
— Больше мы его не увидим, — прошептал Бауэр.
Ему никто не ответил.
Через три часа Старик приказал идти дальше.
Сапоги причиняли боль. Ремни и лямки терли. Мы побросали каски, потом противогазы с коробками.
С крутого холма мы увидели перед собой громадный зеленый ландшафт. Казалось, мы очутились посреди зеленого океана.
Старик разрешил отдохнуть всего полчаса. Потом мы стали прорубаться сквозь густой подлесок саперными лопатками и топорами. Небольшие запасы еды вскоре пришли к концу.
Мучаясь от голода и жажды, мы с трудом пробирались вперед. То и дело возникали дикие ссоры. Малейшее замечание воспринималось как жуткое оскорбление. Спокойным оставался только Старик. Он шел, покуривая свою старую трубку. Автомат его висел на ремне. Время от времени он поглядывал на карту и компас.
Порта ухитрился подстрелить лису и большого зайца. Оба были съедены сырыми. Разводить огонь мы не решались. Дым мог выдать нас. Лисье мясо натирали луком, чтобы отбить тошнотворный запах. Но и с запахом съедено было все до последнего сухожилия.
Несколько человек отстали. Мы изредка поторапливали их и продолжали путь, не оглядываясь на всхлипывающих друзей, умолявших хотя бы о минуте отдыха.
Некоторые догоняли нас во время кратких передышек. Когда мы остановились возле ключа, эсэсовец пришел в исступление. Внезапно бросился на Порту, порезал ему щеку и нанес глубокую рану в руку.
Малыш с Плутоном разняли их. Малыш отправил эсэсовца в нокаут. Порта выхватил нож и хотел выпустить ему кишки, но Старик удержал его.
— Пусть себе лежит. Пошли дальше.
Плутон молча кивнул, нагнулся над лежащим без сознания, взял его оружие, плюнул на него и зашагал.
Через каждые пятьсот метров Штеге делал метки на деревьях, чтобы отставшие могли следовать за нами.
На четвертый день мы вышли к узкой лесной дороге с четкими следами подков и тележных колес.
…Они стояли, прислонясь к дереву. Двое невысоких людей в серых шинелях, с автоматами на ремне. Ветер донес до нас легкий запах махорочного дыма.
Мы сразу же превратились в убийц, пещерных людей двадцатого века.
Мы бесшумно легли в траву и поползли. Заросли по берегам ручейка создавали нам необходимое прикрытие.
Приблизясь к цели, мы стали подкрадываться. Порта подмигнул Плутону, изготовившемуся за кочкой к стрельбе. Он раздвинул траву, чтобы открыть сектор обстрела.
Солнце вышло из-за туч и ярко осветило обоих. Один сдвинул на затылок фуражку с зеленым околышем. С руки у него свисала плеть — нагайка.
Мы с потрясением поняли, что они из НКВД.
Тишину разрывает раскатистый грохот трех автоматов. Громкое «рат-тат-тат» длится всего несколько секунд.
Двое с зелеными околышами на фуражках и с нагайками на запястьях сгибаются пополам и валятся вперед. Изо рта и ушей у них течет кровавая пена. Сталь лязгает о сталь — мы сменяем рожки в автоматах.
В лесу снова воцаряется тишина.
Порта протяжно, призывно свистит по-птичьи. Птицы отвечают, сперва робко, потом громким хором.
Мы лежим, напряженные, как сжатые пружины.
Старик приказывает бесшумно рассредоточиться. Четыре ручных пулемета установлены так, чтобы охватывать большой сектор обстрела.
Легионер ползет вперед и ныряет в густые кусты вместе с Хайде. У них противотанковое ружье.
— … твою мать, — прошептал кто-то в зарослях.
Мы видели только верхнюю часть их тел. Нижняя
была скрыта кустарником. Около тридцати солдат во главе с лейтенантом бесшумно двигались вперед.
Громкий вскрик. Солдаты остановились и сгрудились возле сержанта. Они нашли своих товарищей.
— Мертвые, — сказал один. Все огляделись вокруг. — Убитые, — сказал другой.
Поднявший руку Старик резко опустил ее.
Мышцы расслабились. Люди с зелеными околышами и нагайками вот-вот получат высшее утешение.
Протяжный, резкий, жуткий крик мщения разрезал воздух.
— Аллах! Аллах акбар!
Сверкнул нож, просвистел в воздухе и вонзился в грудь лейтенанту.
Пулеметы и автоматы застрочили в сбившихся русских, чуть ли не парализованных этим жутким криком.
Внезапно стрельба прекратилась. Мы бросились вперед, резали, кололи, наносили удары.
Запыхавшись, мы опустились у ручья, погрузили в воду лица и стали жадно пить.
Хайде и еще двое стали собирать документы у мертвых русских.
Один притворялся мертвым, но укол штыком в бедро быстро заставил его подняться. Заикаясь, он сказал, что они сопровождали пленных. Пленные находились в отдалении под охраной двенадцати солдат во главе с сержантом.
Порта обмотал шею русского куском стальной проволоки, давая понять, что его ждет, если он не приведет нас к пленным.
Плутон первым обнаружил позицию противника. На дереве сидело трое солдат. Автомат Плутона застрочил, и они попадали как перезрелые яблоки. Один был еще жив, но его прикончили выстрелом из пистолета.
Старик приказал взводу рассредоточиться. Наше отделение двигалось вперед, взяв наизготовку оружие.
Шедший первым Порта неожиданно крикнул по-русски:
— Стой, руки вверх!
И жестом поманил нас. Мы присоединились к нему за упавшим деревом. Он указал нам на десятерых людей, стоявших с поднятыми руками на прогалине.
Штеге и я остались за деревом с пулеметами, прикрывая пошедших вперед друзей.
Порта поднес нож к горлу здоровенного сержанта.
— Где пленные?
Сержант ответил на непонятном языке. Один из русских перевел:
— Они в лесу, за грузовиками.
Малыш и Легионер ушли, вскоре вернулись с десятком немецких пленных и штатскими русскими мужчинами и женщинами.
Бауэр позвал Старика, тот сразу же приказал обыскать русских солдат. Потом пожал плечами и кивнул Порте.
— Ты знаешь, что делать. Мы не можем вести их с собой и не можем оставить здесь, иначе они предупредят весь батальон.
Порта злобно улыбнулся.
— Я охотно расстреляю этих гадов-энкаведистов. — Махнул рукой Бауэру и Малышу. — Ведем их в лес.
Они повели русских, подталкивая автоматами.
Немецкий ефрейтор, бывший одним из пленных, крикнул:
— Дайте мне автомат! Я порешу этих тварей. Вчера вечером они расстреляли сто пять человек из нашей роты. Вон там. — Он указал на север. — Командира роты, лейтенанта Хубе, привязали к дереву и вбили ему в лоб гильзу. И с нами было гораздо больше штатских русских, когда мы пять дней назад тронулись в путь.
Плутон бросил ему автомат.
— Действуй.
Хлещущие очереди одна за другой огласили лес. Раздалось несколько криков, потом наступила тишина.
Порта оделся в русскую форму. Легионер поднял карманное зеркальце, чтобы он полюбовался на себя.
— Почему ты не надел мундир лейтенанта? — спросил Малыш.
— Клянусь святым Петром, ты прав! Это мой единственный шанс стать офицером.
Он отбежал и чуть погодя важно вышел из кустов в мундире с погонами лейтенанта НКВД. С запястья его свисала нагайка. Он замахнулся ею на нас и крикнул:
— Прочь с дороги, грязные ублюдки! Идет товарищ комиссар, лейтенант Иосиф Портаев!
— Кончай дурачиться, — приказал Старик.
Штатские русские покорно уступали дорогу оравшему и толкавшему их Порте.
Он попытался рассмотреть свое отражение в воде ручья.
— Какая жалость, что у нас нет фотоаппарата, — крикнул он. — Вот удивились бы все в Веддингене, увидев фотографию герра Йозефа Порты в наряде штурм-фюрера сталинских СС.
Малыш тоже хотел надеть русскую форму, но не нашел подходящей по размеру. И был вынужден удовольствоваться фуражкой с зеленым околышем.
Мы продолжали свой прерванный марш колонной по одному. Пройдя полтора километра, обнаружили тела ста пяти человек, расстрелянных энкаведистами. Все были убиты пистолетными выстрелами в затылок.
По скрюченным телам ползали мухи и муравьи.
Одна из освобожденных женщин с плачем повалилась и отказывалась встать. Показала дырявые валенки, едва покрывавшие окровавленные ступни.
Мы, равнодушно пожав плечами, пошли дальше. Какое-то время слышали ее рыдания, похожие на вопли раненого животного. Потом лес сомкнулся вокруг нее. Тени удлинялись. Ночь скрыла живых и мертвых, забытых и брошенных.
Один из русских с разбитой головой метался туда-сюда. Спотыкался, взывал к Богу, клял свою страну и прерывисто звал друзей. Другой, всхлипывая, без конца обшаривал свои карманы. Третий, умирая, сжимал мягкую моховую кочку и негромко плакал по оставшейся в Грузии матери. Украинская девушка-крестьянка в панике бестолково суетилась, пытаясь спастись от мрака, угрожавшего ее рассудку. Двадцать восемь немецких пехотинцев и танкистов и четырнадцать русских мужчин и женщин устало пробирались по темному лесу.
На рассвете мы вышли к новой линии фронта. И весь день оставались на месте. Усталые, измотанные, лежали в полузабытьи под кустами, подложив под себя оружие. Все мышцы и сухожилия ныли.
Кое-кто из штатских отстал от прошедших суровую школу солдат, лежавших теперь на опушке в ожидании темноты.
Порта снял сапоги. Ступни его были окровавлены. Он стал осторожно срезать отставшие лоскутки кожи боевым ножом. С любопытством нюхал их, удовлетворенно кивал и продолжал резать.
— Больно? — спросил Малыш; он сидел, вытянув ноги, и жевал веточку.
Легионер крепко спал на спине, подложив руки под голову.
Штеге с эсэсовцем сидели на дереве, укрывшись среди ветвей. Видны были только стволы автоматов, угрожающе торчавшие из листвы.
Когда стемнело, мы снялись с места и пошли по узкой тропинке. Впереди шел Порта в русском обмундировании. Длинный русский китель морщился складками на его тощем теле. Цилиндр свой он сменил на русскую папаху. Автомат держал наготове.
Чуть сзади него по бокам шли Плутон и Легионер.
Чей-то громкий кашель заставил нас остановиться, словно пораженных молнией. Порта опомнился первым. Он вытолкнул вперед Штеге и крикнул:
— Кто там?
Появился рослый русский. Обругал Порту за крик, но голос его смягчился, когда Порта прокричал:
— Я поймал немца!
Часовой предложил расстрелять Штеге на месте. Упер ему в спину ствол автомата и заставил его опуститься на колени. Потом принялся наклонять ему голову, чтобы выстрелить в затылок.
Внезапно русский взмахнул руками. Выронил автомат и повалился навничь, хрипло булькая горлом. Порта поднял его и достал проволочную удавку. Зашел сзади и обмотал проволоку ему вокруг шеи. Через две минуты русский был задушен.
Штеге издал сдавленный смешок.
— Больше не устраивай таких фокусов, скотина.
Порта лишь усмехнулся.
Над линией фронта в небо беззвучно взлетали ракеты. С обеих сторон велся пулеметный огонь. В небе слышался гул летящих на запад бомбардировщиков. К ним взлетали очереди трассирующих пуль и гасли.
Порта поднял руку. Мы бесшумно остановились и стояли древесными стволами среди деревьев. Прямо перед нами тянулась траншея русских. Мы явственно видели их блиндажи. Кто-то прошел по траншее и скрылся.
Порта махнул рукой, приказывая идти вперед. С негромким шорохом мы перемахнули через бруствер, через траншею, через какие-то холмики, падали, поднимались, падали снова, скользили по мокрой земле и скатывались по склону. Застучал пулемет. Засвистели пули. Гулко выстрелили два миномета. Мины прожужжали мимо нас, словно разъяренные осы. Мы лежали, прижавшись к земле, на дне снарядной воронки.
Немецкий пулемет стал выпускать над воронкой длинные очереди. Одна из русских женщин закричала и прежде, чем мы смогли удержать ее, вылезла. Качнулась назад и согнулась пополам с предсмертным нечленораздельным криком. Весь ее живот был продырявлен пулями.
Старик выругался.
— Теперь русские знают, что здесь что-то происходит. Не удивлюсь, если нас начнут обстреливать из тяжелых орудий.
Едва он договорил, воздух задрожал от разрывов мин и 75-миллиметровых снарядов. В небе вспыхнули осветительные снаряды, и тут огонь открыли русские.
Одному из пленных осколком снесло лицо. Еще трое погибли, пытаясь вылезти из воронки.
На рассвете огонь прекратился, но чтобы вылезти, нужно было дождаться темноты.
Малыш уставился на убитых. Указал на человека с оторванным лицом.
— Что это у него там серое?
Штеге наклонился над ним.
— Мозг и раздробленные кости. Смотри, глаз свисает до того места, где был рот. Какими большими кажутся зубы, когда оторвана нижняя челюсть. Черт возьми, ну и зрелище. — Повернулся к Малышу. — Какого черта таращишься на это, любопытный скот?
— Тихо ты, Штеге, — вмешался Порта. — Оставь Малыша в покое. Вечно ты придираешься к нему.
Малыш расчувствовался.
— Вот-вот. Вы все постоянно обижаете Малыша. Я никому не делаю ничего дурного.
Легионер похлопал его по плечу.
— Не плачь, Малыш, а то я тоже заплачу. Мы будем добры к тебе и прогоним это привидение.
Фельдфебель из освобожденных немецких пленников раздраженно выкрикнул:
— Неужели нужно из всего устраивать потеху? Вы не в своем уме, бандиты!
Порта приподнялся.
— Сбавь слегка тон. Ты наш гость. Если тебе это не нравится, проваливай. Два шага вверх и прямо вперед. Если б не мы, ты держал бы путь на Колыму, и готов держать пари, двух лет не протянул бы в Дальстрое.
— Что ты себе позволяешь? — возмутился тот. — С каких это пор обер-ефрейтор разговаривает с фельдфебелем подобным образом?
Порта изумленно покачал головой.
— Господи, приятель, ты что, лишился рассудка? Думаешь, это все еще старое время, когда ты раскрывал пасть, а бедняги-солдаты лизали тебе сапоги?
— Я поговорю с тобой, когда вернемся! — рявкнул фельдфебель.
— Черт возьми, — сказал Бауэр, — это похоже на угрозу. Трибуналом, тюрьмой, особым нарядом из двенадцати человек. Смелый тип этот пехотинец. Настоящий герой. Как его зовут?
— Я поговорю с тобой, когда вернемся, — рявкнул фельдфебель.
Плутон подался к нему и взглянул на его погоны.
— Судя по этим белым нашивкам, ты действительно пехотинец.
— Молчать! — взъярился фельдфебель. — Я еще с тобой разберусь.
— Мы сами со всем разберемся. Приказы здесь отдаю я, — спокойно сказал Старик.
Фельдфебель повернулся и уставился на Старика. Старик лежал с закрытыми глазами на дне воронки.
— До русских сорок метров, до наших — семьдесят, и земля между ними не особенно изрыта. Смелый человек этот пехотинчик, — язвительно усмехнулся Бауэр.
Через два часа после наступления темноты Легионер бесшумно вьГлез из воронки и пополз к немецкимпозициям предупредить артиллеристов, чтобы не стреляли по нам.
Прошло три часа, потом в небо взлетели две долгожданные ракеты.
Мы поползли один за другим и наконец спрыгнули в свои траншеи. Последним появился Порта. Тот фельдфебель исчез. Что с ним сталось, никто не знал.
20
За обедом исполнились наши самые фантастические желания. Мы стали сами не свои от важности. Порта даже приказал Штеге начистить сапоги.
Мы высокомерно выбрасывали недокуренные сигары. Малыш утверждал, что всегда поступал так.
Старик потребовал к кофе салфетку. Мы были очень важными. Порта был важнее всех — но недолго.
