Глава 6 Допрос в контрразведке. Побег (Яковлев А.Н., агент «Крот»)

Я узнал его сразу – впрочем, как и он меня. До этого мне пришлось «поскучать» в подвальной комнате в сопровождении молоденького офицера, который представился: «Лейтенант Горохов».

Нетрудно было догадаться, что меня доставили (причем весьма быстро) в оперативно-розыскной отдел местного Смерша. Буквально через десять минут обитая железом дверь с грохотом распахнулась, и в подвал почти «влетел» дородный полковник в роскошной каракулевой папахе; сзади его сопровождал рослый и широкоплечий сержант с автоматом. Как я упомянул, мы были старыми знакомыми – это был тот самый Ковальчук, тогда еще оперуполномоченный Особого отдела, которому я всенародно «посчитал» зубы за его всевозможные подлости в январе 42-го.

– Горохов, выйдите! – властным голосом приказал он сопровождающему меня лейтенанту.

Однако парень, судя по всему, оказался не из «робкого десятка». Стоя по стойке «смирно», он твердо отчеканил:

– Генерал Громов приказал до его прибытия к задержанному никого не допускать. Ему уже доложили: вместе с полковником Горобцом генерал прибудет из Энска минут через сорок!

Ковальчук побагровел, сорвавшись на крик:

– Вам приказывает парторг Управления! Вас что, Горохов, вывести с автоматчиком?!

Лейтенант побледнел, но приказу подчинился – при этом заметил:

– Я буду вынужден подать генералу соответствующий рапорт…

– Вон отсюда! – перебил лейтенанта Ковальчук.

Молодой офицер был вынужден подчиниться, и я услышал в коридоре его быстро удаляющиеся шаги.

«Все такая же сволочь, – подумал я о хамоватом полковнике. – Ничему тебя война не научила!..»

Между тем Ковальчук, плотоядно усмехнувшись, «переключился» на меня:

– Добегался, фашистская сволочь?! Встать, когда с тобой полковник Красной армии разговаривает!

Я медленно поднялся с табуретки, привинченной к полу посередине кабинета; оружие у меня, конечно, изъяли – но вот руки связывать не стали, посчитали излишним. Действительно, куда может деться невооруженный диверсант-одиночка в тщательно охраняемом здании контрразведки, окруженном высоким каменным забором с проволокой наверху и зарешеченными окнами?

Полковник снял трубку настенного телефона и, как я понял, связался с дежурным офицером на первом этаже, где у меня изъяли рюкзак с чемоданом:

– Ну, что там? Посмотрели его «барахло»? Точно нет?

Со злостью бросив трубку на рычаги аппарата, парторг подошел ко мне вплотную и зловещим голосом произнес:

– Где тетрадь, ублюдок?

«Хитрая бестия, – усмехнулся я про себя. – Первым заполучив профессорские бумаги, хочешь приписать весь успех операции себе?!»

– На эту тему буду разговаривать с генералом Громовым. Вы же слышали, что передал лейтенант Горохов.

Мой ответ окончательно вывел Ковальчука из себя. Побагровев еще больше, он почти в истерике закричал:

– Не хочешь по-хорошему – пеняй на себя! Фролов, научи это фашистское отродье «Родину любить!»

Я предвидел подобный поворот событий и сразу догадался, какую роль играл при парторге этот дюжий крепыш. Во время нашего разговора он, якобы равнодушно, прохаживался у меня за спиной; я же старался, насколько это возможно, фиксировать его передвижения боковым зрением.

Меня спас весь мой богатый диверсионный опыт: после фразы насчет Родины, «которую надо любить», я интуитивно понял, что в следующую секунду получу прикладом автомата в затылок. Ну а дальше этот Фролов со своими сапожищами 45-го размера превратит меня в «мешок с костями». Причем впоследствии Ковальчук напишет в докладной стандартную фразу: «Оказал сопротивление при попытке к бегству…»

Резко развернувшись и вложив всю силу корпуса, я нанес мощный удар локтем точно в печень сержанту. Тихо ойкнув, он начал медленно оседать. Не дожидаясь, пока он усядется на пол, я нанес «бедолаге» второй удар: каблуком в лоб. Теперь я гарантированно отключил его не меньше чем на полчаса (бил с «расчетом» – убивать солдата у меня не было ни малейшего желания).

Все произошло за какие-то мгновения: испуганный Ковальчук даже не успел расстегнуть кобуру, где у него находился «ТТ». Впрочем, боевым офицером он никогда не был, поэтому за его реакцию я практически не опасался – знал, с кем имею дело. Я даже не стал его бить. («Может быть потом, не знаю».) В данный же момент он, наоборот, нужен был мне «свеженьким, как огурчик».

Я сам достал из кобуры Ковальчука, руки которого заметно «ходили ходуном», и переложил в карман своей шинели его служебный пистолет. Я видел, что полковник практически парализован от страха (у него даже дряблые щеки тряслись), а в глазах стоял невыразимый ужас. Это был ярко выраженный трус, поэтому вступать с ним в длительные переговоры не имело смысла. Я попросту спросил:

– Жить хочешь, товарищ Ковальчук?

Он молча кивнул головой, но потом не выдержал:

– Вы с ума сошли, Яковлев!

– В чем же выражается мое сумасшествие?

– Вам отсюда не выйти! Лучше сдавайтесь сразу – военный трибунал это обязательно зачтет. Вам даже уменьшат срок…

– Заткнись, гнида! – не выдержал я. – Лучше подумай о себе! Мы выйдем отсюда вместе, товарищ парторг!

При этом я с силой ткнул в бок его же «тэтэшником»:

– Учти, стрелять буду без предупреждения – только дернись!

– Но что я объясню дежурному?

– Не строй из себя идиота: скажешь, повез меня на допрос в Управление. Давай, двигай!

Все получилось как я и предвидел. Дежурный офицер у входа не посмел остановить парторга окружного Управления «Смерша». Тем более до приезда Громова никто не трогал моей экипировки (разумеется, за исключением изъятого оружия) – поэтому у меня был вполне «респектабельный» вид старшего офицера контрразведки.

– Ты на машине? – спросил я уныло бредущего парторга.

– Разумеется. Вон та «эмка» у ворот.

– Шофера оставь здесь, пусть поскучает в «караулке». За руль сядешь сам.

– Но…

– Никаких но, – ткнул я его в левый бок спрятанным в кармане «ТТ».

Уже через минуту мы неслись по булыжным мостовым старой части Смоленска: Ковальчук за рулем, я на заднем сиденье «видавшего виды» автомобиля.

– Вы меня убьете? – вдруг спросил парторг.

– Зависит от твоего поведения. А пока не отвлекайся от дороги – аварии нам еще не хватало! И помолчи, мне надо подумать…

Насчет подумать я не лукавил: минимум через полчаса по городу объявят широкомасштабный розыск, а я даже не знал – куда ехать. В Берлине решили не рисковать: почти все явки в Смоленске были «провалены», а оставшиеся вызывали сильные сомнения в их надежности. Поэтому немцы порекомендовали мне доехать ночным поездом «Смоленск – Энск» (где и находилась тетрадь), а оттуда сразу же возвращаться в Западном направлении. Там, к востоку от Риги, меня должна была взять на борт подводная лодка.

Поразмыслив, я приказал Ковальчуку двигаться в район Деповской улицы, где останавливался осенью у Совы. Блуждая с ним по местным развалинам, я неплохо запомнил маршрут и теперь велел загнать «эмку» в одну из полуразрушенных четырехэтажек, где никто не жил. Когда полковник заглушил мотор, я с силой ударил его рукояткой пистолета по шее – но убивать не стал, только «вырубил».

«Живи, сволочь», – подумал я брезгливо и вышел из машины. Но предварительно не отказал себе в удовольствии сорвать с этого надутого индюка погоны, зашвырнув их как можно дальше в развалины. Побрызгав подошвы сапог антисабакином, который всегда держал под подкладкой шинели, быстро двинулся в сторону Деповской – времени у меня было в обрез. Этот порошок – все, что осталось у меня после обыска в «Смерше»: остальное, включая документы, изъяли – так что положение мое можно было назвать одной фразой: «полнейшее дерьмо». Тем более та «горячая» встреча, которую оказал мне Ковальчук, явно не придавала оптимизма относительно моей дальнейшей судьбы. А что, если и генерал Громов, которого я совсем не знал, окажется такой же сволочью? Ведь я же фактически явился с повинной и, хотя не ожидал оркестра с цветами, рассчитывал совсем на другой прием…

Пошел густой сырой снег, и я подумал, что это совсем неплохо: быстрее заметет следы. Минут через тридцать я вышел к дому Нины Блиновой – той женщины, с которой провел день в ожидании Совы – соседа напротив. На этот раз я подобрался к ее дому «с тыла», огородами, и с досадой обнаружил на ее веранде большой навесной замок. К счастью, из соседей, по-моему, меня никто не заметил, и я, отогнув проволоку, зашел в сарай рядом с домом, где хранился различный хозяйственный инвентарь: грабли, лопаты и прочая «дребедень».

«Наверняка она на работе», – подумал я, вспомнив, что моя «подруга», с которой я был знаком всего один день (правда, проведенный в хозяйкиной постели), работает в местной пекарне.

Сидя в холодном сарае на перевернутом ящике, я мучительно рассуждал: «Что же дальше? Зачем я здесь? Как вообще примет меня эта почти незнакомая мне женщина, у которой я оказался, в общем-то, от полнейшей безысходности?»

Однако странное дело, все эти полгода (даже когда был женат), я постоянно с теплотой в душе вспоминал эту румяную русоволосую красавицу с милым вздернутым носиком, которая несколько раз даже «приходила» ко мне во сне…

Часы у меня изъяли при обыске, поэтому о времени я мог судить по сгустившимся сумеркам. Наконец, по моим прикидкам где-то около семи вечера, хлопнула калитка, и я заметил в щель между досками одинокую фигуру женщины с кошелкой в руках: несомненно, это была та, которую я ждал. Когда женщина вошла в дом, минут через сорок я тихо постучал в окно веранды.

– Кто? – тревожно спросила она в полной темноте (режим светомаскировки пока не отменили).

– Это я, Николай (так я представился осенью).

– Какой Николай?

– Старший лейтенант Лемешев. Я был у вас в октябре. А вы Нина Блинова – ведь так?

Потом произошло нечто непредвиденное: подобной бурной реакции я даже представить не мог. Щеколда входной двери откинулась, и ко мне на грудь буквально бросилась хозяйка дома:

– Я так тебя ждала! Так ждала! Я знала – ты вернешься! Обязательно вернешься! Коленька ты мой милый!

Поначалу я даже растерялся, почувствовав солоноватый привкус слез на щеках Нины. Но потом и меня охватило всепоглощающее чувство страсти: я вдруг понял, что всегда любил эту женщину – с первой же нашей встречи, – еще даже этого не осознавая. Подхватив на руки, я внес ее в дом, ласково приговаривая:

– Дурочка ты моя любимая! Да разве я мог не вернуться?!