ГЛАВА 3

Несмотря на то что мы спугнули русских саперов, два танка и одна САУ подорвались на минах. САУ была выведена из стоя, а танки лишь повредили гусеницы. Экипажам не позавидуешь — менять траки в боевых условиях под шквальным огнем противника задача не из легких.

Русская артиллерия вдруг смолкла, и на нас выдвинулись русские танки: «тридцатьчетверки», несколько KB и совсем устаревшие Т-26 и Т-70. Они быстро приближались, но были еще довольно далеко, чтобы причинить нам вред. Мы же вполне могли их достать.

Ланге затормозил, остановил танк. Пока гренадеры спрыгивали с нашей брони, Зигель навел пушку на первую цель. Громыхнул выстрел, взрыв взметнул землю возле «тридцатьчетверки», не задев ее. Промах! Пока Шварц заряжал следующий бронебойный снаряд, русский танк скрылся в стелющемся по равнине густом черном дыму и исчез из поля зрения. Но я не винил Зигеля — вести огонь по Т-34 всегда сложно, слишком это быстрый и маневренный танк.

Здесь, на ровной поверхности, нашим «тиграм» не было равных. Наша пушка с дальнобойностью в две тысячи метров против русской, не способной поразить нас с дистанции свыше пятисот. Наша задача была довольно простой — уничтожить противника, пока он не приблизился к нам ближе пятисот метров.

Численный перевес на этом участке битвы был на нашей стороне, и мы устроили иванам настоящее пекло. Я видел, как один за другим вспыхивали их танки в попытке добраться до нас. На месте командования я бы сейчас дал приказ остановиться и бить вражеские машины с безопасного расстояния, пока их контратака не захлебнется, и только потом продолжил наступление. Но у командования были иные планы, и мы неслись навстречу друг другу, чтобы схлестнуться в смертоносном бою.

Внезапно справа выскочило несколько «тридцатьчетверок», умудрившихся скрытно подобраться достаточно близко. Они шли наперерез нам.

— Зигель, танк на три часа! Шестьсот метров! — заорал я, срываясь на хрип. — Карл, не дай им обойти нас с фланга!

Ланге повернул «тигр», направив его на стремительно сближавшиеся с нами «тридцатьчетверки». Они неслись на предельной скорости, стреляя с ходу Русские, в отличие от нас, часто били не останавливая своих машин. Это крайне сложно, любой холмик или выемка на поверхности смещали прицел, но, надо сказать, у многих иванов получалось наносить урон нашей технике таким способом. А если они били по окопам или бегущей пехоте, то там даже смещение прицела не играло особой роли — кого-то все равно секло осколками.

Несколько снарядов, выпущенных прорвавшимися «тридцатьчетверками», разорвались совсем близко, а один даже царапнул нас по броне. Но толку от их огня пока не было. Ланге остановил «тигр», и Зигель дал ответный выстрел. На этот раз он не промахнулся! Снаряд ударил передовой русский танк возле люка механика, и машину обволокло дымом. «Тридцатьчетверка» еще какое-то время двигалась на нас, но потом замерла на месте. Если из экипажа кто-то остался в живых, то не вылез, опасаясь пулеметной очереди.

— Предпочитают задохнуться от гари в своей консервной банке, — зло прошипел Вилли Херманн.

— Не беспокойся, — успокоил его я, — еще настреляешься.

Вдруг сильный удар сотряс наш «тигр». Я резко обернулся, вглядываясь в смотровую щель командирской башенки. Одна из «тридцатьчетверок» все же обошла нас с фланга и теперь представляла реальную угрозу! Снаряд попал в боковую броню, но нам сильно повезло: он прошел по касательной. Ударь он ниже на десяток сантиметров, и конец нашей гусенице. Мы бы надолго встали здесь. А если бы русский не спешил и остановился для точного выстрела, то вполне мог разворотить нам бензобаки.

На разворот башни и выстрел у нас времени не было, но, к счастью, «пантера» справа от нас не дала русскому танку сделать повторный выстрел, уничтожив его из своей мощной пушки.

Оставшиеся на фланге две «тридцатьчетверки» поспешно отступили, не пожелав оказаться сожженными. Мудрое решение. Продолжи они вдвоем атаку на десяток «тигров» и «пантер», участь их была бы предрешена, а толку от героизма никакого. Только потеряли бы свои машины и сами погибли.

Пока мы отвлекались на «тридцатьчетверки», наши гренадеры при поддержке других танков успешно продвигались вперед. Им предстояло захватить небольшое село, где закрепились русские артиллеристы и пехота. Это село являлось промежуточной целью, но нам во что бы то ни стало необходимо было взять его под контроль, чтобы не иметь в тылу сильной огневой позиции врага.

Там уже завязался жестокий бой, несколько наших машин горело. Ланге включил восьмую передачу, и «тигр» на полной скорости рванул к селу. Следом за нами шло несколько «пантер».

Я видел, что гренадерам приходится тяжко. Русские шквальным огнем вынудили их залечь и передвигаться только ползком. Стрельба наших САУ и танков наносила противнику серьезный урон, но русские продолжали остервенело драться, не желая сдавать позиций. Им даже удалось на время остановить продвижение нашей техники. В немалой степени этому способствовало нагромождение защитных рвов, ежей, колючки и минных полей.

Гренадеров подняли в атаку, и они бросились вперед, пытаясь преодолеть заграждения. Русские не стали ждать, ощетинились штыками, ринулись в атаку.

Нашим пехотинцам приходилось пока рассчитывать лишь на собственные силы. И, судя по всему, им вряд ли выдержать такой яростный напор русских, готовых биться до конца за каждый метр своей земли.

Мы спешили гренадерам на подмогу, но были еще далеко. Херманн, стараясь не попасть по своим, отсекал подбирающихся иванов пулеметным огнем, а Зигель выискивал в прицел новые жертвы для своей пушки.

Вокруг все пылало в огне, взрывы и стрельба были нескончаемыми, запах гари становился невыносимым. Русские явно старались загнать нас в узкое место, и это им почти удалось, так как связь между танками периодически прерывалась, и каждому приходилось принимать решения в одиночку. Об организованном ведении боя уже речи не было, все смешалось, вокруг творилась полная неразбериха.

— Командир! — раздался напряженный голос заряжающего. — Бронебойные на исходе.

— Используй фугасные!

Это были плохие новости. Еще неизвестно, что ожидало нас в этом селе и чем нам отбиваться в случае серьезной контратаки. Больше всего я опасался, что русские подтянут авиацию, и тогда нам крышка. Мы на открытом участке, некоторые танки завязли в хитросплетении заградительных укреплений и минных полей, другие, пытаясь обойти их, ушли далеко в сторону. Мы были, как на ладони, и забросать нас бомбами оказалось бы проще простого. На наше счастье, этого не произошло, и мы упорно продолжали продвигаться вперед.

Русские понимали, что в итоге мы их выдавим, но все равно упрямо сопротивлялись.

— Карл, жми! Надо пехоту поддержать огнем! Зигель, артиллерийский расчет на одиннадцать часов!

— Вижу, командир, — отозвался Томас, — и правее еще одна пушка.

Да, он был совершенно прав, пушку справа я не заметил, она была хорошо замаскирована поленницей дров. Пришлось снова тормозить. «Тигр» не приспособлен к стрельбе на ходу, каждый раз необходимо останавливаться. Последовал выстрел, и дрова поленницы разлетелись во все стороны. Пушка была уничтожена.

— Вот это выстрел! — радовался Зигель.

— Не отвлекаемся! Ланге, полный ход!

Наш «тигр» оказался ближе всех к селу, и мы не стали медлить. Я наизусть помнил правила, которым нас обучали. Одно из них гласило: «Если противотанковая оборона обнаружила себя на короткой дистанции, остановка равнозначна самоубийству! Ситуацию может спасти только немедленная агрессивная атака противника на полной скорости со стрельбой из всех стволов». И хотя ствол был у нас только один, а снаряды заканчивались, я решил действовать.

Ланге направил танк на ближайший дом, Зигель быстро развернул башню, чтобы не повредить ствол. Нырнув вниз, я еле успел захлопнуть люк. Мы влетели в избу на полном ходу, и она рассыпалась, как карточный домик. По крышке люка застучали доски.

За избой обнаружилась батарея из трех орудий, иваны готовились открыть стрельбу по подходящим танкам. Наше появление «из дома» заставило их артиллерийские расчеты опешить, и этого времени Ланге вполне хватило. Не сбавляя скорости, он прошелся по пушкам гусеницами, легко сминая их и превращая в груду железа. «Тигр» лишь слегка накренился, проезжая по ним. Русские артиллеристы разбежались, кто-то даже успел бросить гранату, которая, однако, отскочив от брони, не причинила нам никакого вреда. Если бы иван закинул ее под гусеницы, могли возникнуть проблемы с траками, но он спешил.

Замешкавшийся Вилли Херманн начал строчить из пулемета, не жалея патронов, но, насколько я видел, иваны успели попрятаться, выйдя из зоны обстрела, и потерь среди них не было. Подоспевшие гренадеры оттеснили их, заставив отступить.

Чуть высунувшись из люка, я огляделся. Гренадеры вели перестрелку с русскими, в село с разных сторон один за другим входили наши танки. Через несколько минут русские начали организованно отходить, сдавая позиции, но все равно продолжали ожесточенно огрызаться. Спустя полчаса вражеские позиции были окончательно заняты, и гренадерам оставалось только добить раненых красноармейцев, которые не смогли самостоятельно выбраться из этого ада. Вскоре все было кончено.

День близился к концу, и мы получили приказ закрепиться здесь, так как в темноте, без боезапаса и с заканчивающимся горючим нам впереди искать было нечего, кроме собственной гибели.

Село было практически полностью разрушено, мирные жители давно покинули его. Многие дома пылали, огонь быстро пожирал их. Лишь несколько построек каким-то неведомым образом остались целы — обычные покосившиеся саманные дома и бревенчатые избы, каковых я много повидал за два года войны. Это не Европа, где любая захудалая деревня выглядит куда гораздо ухоженней, но мы настолько вымотались за этот день, что сейчас были бы рады провести ночь не в танке, а в какой-нибудь избе. Кругом уже хозяйничали гренадеры, располагались и готовились к отдыху. Легкоранеными занимались санитары, а тех, кто получил сложные и тяжелые ранения, готовили к отправке в тыл.

Боевое охранение по периметру наконец выставили, и можно было расслабиться. Не исключались, конечно, ночные налеты русской авиации, но война есть война, мы привыкли.

— А вот интересно, кормить нас будут? — первым делом спросил, высовываясь из люка, чумазый Ланге. В зубах его уже была зажата незажженная сигарета.

— Да, — отозвался вечно голодный Шварц. — Пожрать бы.

— Ничего не могу сказать, ребята, — ответил я, пожимая плечами. — Должны подвезти боеприпасы, а там и ужин, наверное, подоспеет.

Все было не так уж и паршиво. Несмотря на то что войска продвинулись вперед совсем ненамного и наша основная задача на сегодня оказалась невыполненной, мы остались в этой молотилке целы и невредимы.

По рации сообщили, что транспорт с боеприпасами и горючим уже на подходе, но кухня задерживается.

— Я уже ничему не удивляюсь, — сплюнул Шварц. — Вперед, «Великая Германия», к победам на пустой желудок.

— Не кипятись, перекусим сухим пайком.

— Вот это разговор, — обрадовался Шварц и сунул голову в люк. — Эй, девчонки, доставайте сухой паек!

— Стоп! Стоп, — остановил его я. — Хуберт, остынь! Работы предстоит уйма. Сначала дело сделаем, а потом со спокойной душой и себя подзаправим.

— Как всегда, — загундосил Шварц. — Мне на голодный желудок работать тяжело.

— Разговоры, обер-ефрейтор, — оборвал его я. — Займитесь лучше делом. Чем быстрее закончим, тем быстрее набьешь брюхо. Сперва пополним боезапас. Или ты хочешь в случае внезапной контратаки русских закидывать их «Шока-колой»?

— Нет, конечно, — пробубнил Шварц, понимая, что в моих словах есть рациональное зерно.

Лично мне после сегодняшних треволнений и тряски есть совсем не хотелось, но даже если бы я чувствовал себя иначе, сперва следовало позаботиться о нашем «тигре». Необходимо было в срочном порядке получить снаряды и горючее и устроить «тигру» небольшое ТО.

В отличие от русских Т-34, которые изготавливались в своей массе из штампованных деталей, наши танки были сложны в производстве, а соответственно и в эксплуатации. Такова была плата за мощь и маневренность. Тем более что последнее время техника явно делалась в большой спешке, доставлялась на позиции с недоделками, и ряд неисправностей приходилось устранять фактически на ходу.

Экипаж выбрался из танка и принялся за выполнение своих обязанностей. Лица у всех были недовольные, но они помалкивали, ибо знали, что я прав. И дело тут не в том, что я их командир, я работал всегда наравне с ними. Просто они знали, что от того, как мы будем ухаживать за нашей машиной, в бою зависит наша жизнь и жизни многих других солдат Вермахта.

Шварц и Зигель сняли закрепленные на борту лом и лопату, и принялись счищать грязь с опорных катков, из которых состояла ходовая часть танка. Катки располагались вдоль гусеницы в шахматном порядке и перекрывали друг друга. В сочетании с широкими 725-миллиметровыми боевыми гусеницами этот порядок давал возможность равномерно распределять массу «тигра». Но тут были и свои нюансы. Между здоровенными катками набивалась грязь, глина, перемолотые ветки и прочая хрень, что могло привести к срыву гусеницы.

Зимой туда забивался снег, и это было ужасно. В январе этого года я на собственной шкуре испытал, каково в лютый мороз натягивать гусеницы и менять траки. Чуть руку тогда не отморозил. Русские, прознав о наших проблемах, полюбили устраивать атаки с утра пораньше, когда все вокруг обледенело и механизмы отказывались работать. Смазка замерзает, опорные катки намертво забиваются, даже стрелковое оружие становится бесполезным. Много наших парней полегло тогда.

Поэтому я первым делом всегда заставлял своих ребят вычищать грязь и почаще смазывать ходовую часть.

Ланге и Херманн занялись чисткой ствола, я им помогал. Канал ствола пушки всегда надо держать в чистоте, особенно после того, как израсходован весь боезапас. В теории ствол мог выдержать не одну сотню выстрелов, но тут, в России, среди всей этой ужасной пыли и грязи канал забивался мгновенно. Это влияло на Точность стрельбы. А если учесть, что от первого выстрела порой зависела твоя жизнь и второго уже могло и не быть, то вопрос, чистить или нет, отпадал сам собой. А мы сегодня постреляли достаточно.

Чистка ствола — занятие не из легких. Масса пушки составляла тысячу триста килограммов, а длина ствола около пяти метров. Ланге с бортов отцепил банники, их было шесть штук в комплекте, по три на каждой стороне танка, передал нам по одному, и, соединив их, мы получили шомпол. Нам повезло, что они прилагались к танку. Последнее время постоянно чего-то не хватало, с заводов порой приходил недокомплект, и экипажам приходилось ходить и клянчить инструмент у других. Конечно, никто не отказывал, но это было неприятно само по себе и доставляло массу хлопот.

Обычно чисткой занимались все вместе, но сейчас времени было в обрез, и пришлось поднатужиться. Херманн поначалу пытался сально шутить, намекая на различные медицинские процедуры и проводя сексуальные ассоциации с чисткой ствола, но, обвиненный в извращенном восприятии действительности, быстро сдулся и лишь недовольно сопел.

Когда Шварц и Зигель справились с катками, мы еще елозили шомполом в стволе туда-сюда. Шварца я отправил караулить подход машин со снарядами и горючим, а Томас подменил Карла Ланге, который тут же полез ковыряться в двигателе.

Когда мы закончили, уже начало темнеть. Хуберт прислал молодого пехотинца сказать нам, что подвезли боеприпасы и бензин, и мы отправились их получать. Наши желудки к тому времени выводили громкие трели, жутко ныли руки и болели спины.

Шварц поджидал у грузовиков и, заметив нас, призывно замахал руками.

Снаряды транспортировались в деревянных ящиках, по три заряда в каждом. Отдельно — бронебойные, отдельно — кумулятивные. Сгружали их из кузова самостоятельно. Делали это впятером, иначе легко можно было надорваться.

Загрузкой снарядов в танк, естественно, тоже занимались всем экипажем, никто не ленился. Десятикилограммовые болванки вытаскивали из ящиков и передавали друг другу. Сначала подавали их через люк механика-водителя, где Шварц их бережно принимал и распределял в укладках на днище боевого отделения, а потом уже поднимали на башню и, опуская через люк заряжающего, укладывали на бортах корпуса и в башне. Всего в «тигр» умещалось девяносто два снаряда. Мы расстреляли не весь боекомплект, а потому получили восемьдесят болванок, большинство из которых были бронебойными.

Когда погрузка закончилась, сил у нас уже не оставалось. Арифметика простая — мы восемьсот килограммов перегрузили в нашу машину, руки наши отваливались, и единственным желанием было завалиться на землю и тихо сдохнуть.

Но на этом не закончилось.

В довершение всего нас ожидало «веселое» путешествие к танку с двадцатилитровыми канистрами с бензином. «Тигру» для полной заправки нужно двадцать семь канистр, но, слава Господу, мы не израсходовали и половины. Бедняга Ланге дополнительно еще мотался за маслом.

Бесчисленное количество ходок с канистрами и ящиками со снарядами вымотало нас окончательно, и когда привезли ужин, мы едва держались на ногах. Отдыхающие рядом гренадеры, глядя на наши измученные физиономии, сжалились над нами и послали бойцов принести нам еду.

Пехота всегда относилась к танкистам с уважением, а после сегодняшнего случая, когда наша машина помогла им в сложной обстановке и мы своим появлением в селе спасли много жизней, на нас смотрели восторженно. Поблагодарив ребят за помощь, мы с жадностью набросились на еду.

Ужин был горячим, и мы, обжигая глотки, запихивали в себя картошку со свининой, нещадно скребя ложками по алюминиевым котелкам. На десерт нам досталось по чашке дымящегося эрзац-кофе и крекеры с джемом.

У кого-то из пехотинцев нашелся шнапс, они предложили нам присоединиться, и вместе мы не преминули слегка отпраздновать сегодняшнюю победу. «Великой Германии» удалось отвоевать у русских немного земли, а это в нынешних условиях было важно.

— Ну и дали вы жару! — восторгался один из гренадеров. Голова его была перебинтована, но он держался молодцом. — Без вашей поддержки Иваны выдавили бы нас из села.

— Да! — подхватил другой. — Они тут когтями за землю держались. Мы за каждую чертову избу сражались.

— Раз так, то тогда еще понемногу, — заулыбался Ланге, довольный, что ему оказывают такие почести. — Наливай мне побольше, ребята!

Но я сурово глянул на него, и он осекся:

— Мне чуть-чуть, на самое донышко, — Ланге сник, косясь на меня, и подставил кружку разливавшему шнапс гренадеру.

— Герр фельдфебель, — окликнул меня сидящий слева гренадер.

Я обернулся к нему, но краем глаза успел заметить, что кружка Ланге наполняется до краев. Едва я хотел остановить его, как он опрокинул содержимое себе в глотку и удовлетворенно крякнул.

— Вот прохвосты! — гаркнул я, понимая, что меня обвели вокруг пальца, как нерадивого мальчишку.

Ланге виновато пожал плечами и опустил глаза, но на лице его играла лицемерная ухмылка. Отвлекавший меня гренадер прыснул в кулак, не сдержавшись, а Шварц громко заржал. Его поддержала вся компания, но смеялись все без издевки, по-доброму.

— Черт с тобой, — махнул я рукой, глядя на Ланге. — На первый раз прощу. Но если еще…

— Ни-ког-да! — отрапортовал он, скрывая притворство за маской напускной серьезности.

Я и сам был не против немного промочить горло, но слишком хорошо знал свой экипаж, чтобы дать им переусердствовать со спиртным. Все хорошо в меру, тем более в боевой обстановке. Завтра снова предстоял жаркий день, в этом был уверен каждый, кто тут находился. И мне нужна была полная отдача от каждого члена нашей маленькой команды. Трезвые и рассудительные мозги, вот что нам завтра понадобится.

Поблагодарив гостеприимных гренадеров, мы откланялись и вернулись к танку. День выдался чертовски тяжелым, и еще неясно было, кто кому задал трепку — мы русским или они нам.

Парни начали располагаться ко сну, но мне, несмотря на смертельную усталость, спать не хотелось — сказывалось нервное перенапряжение. Захотелось побыть в одиночестве, и я подумал, что неплохо было бы просто немного пройтись, чтобы забыться на время, если это возможно в наших условиях.

Послонявшись по разрушенной деревушке, я нашел какое-то бревно, из которого русский крестьянин соорудил подобие лавочки, сел и достал сигарету. Долго смотрел, как дым тонкой струйкой поднимается вверх. Небо было чистым, усыпанным мириадами ярких точек звезд.