ГЛАВА 15

Ко мне подбежал Зигель и принялся трясти за плечи:

— Быстрее! Их не вернуть! Иначе мы сами сейчас превратимся в кучу окровавленного тряпья!

Очнувшись от оцепенения, я пулей взлетел на башню.

— Мартин, заводи! Давай!

Наша рота обезглавлена, и пока никто из командиров взводов не взял на себя руководство, я решил действовать по прежнему плану, двигаясь вперед и обстреливая противника. Бой шел жестокий, вокруг снова творилась жуткая неразбериха. Наши и вражеские танки перемешались, повсюду сновали русские пехотинцы и гренадеры Вермахта, сходясь в рукопашную, убивая друг друга. Нам приходилось использовать все свое мастерство, чтобы не попасть в собственных солдат.

Вспомнил вдруг, как ремонтники из мастерской рассказывали, что в начале операции «Цитадель» наши артиллеристы, не разобрав, палили по «пантерам», путая их с русскими «тридцатьчетверками». И виной тому был чертов режим секретности, спешка, с которой ввели в бой «пантеры», и некомпетентность некоторых наших начальников. Танки действительно издали были похожи, а в этом проклятом дыму и с двух метров ничего не разобрать.

Сколько глупых смертей! Люди гибли не от рук врагов, они попадали под обстрел своих. Дерьмовое взаимодействие между подразделениями, где каждый командиришка — напыщенный индюк, мог вообразить себя маленьким царьком. Таких командиров, как Клог, в армии всегда мало. Что с нами происходит?! Что с нами сделала эта ненасытная жажда прибрать к рукам весь мир, эта расовая истерия, эти ребята в черной форме, свирепствующие в захваченных деревнях?! Стройная, годами выкристаллизованная система давно дала сбой. Я уже не понимал, зачем мы здесь?! За что погибаем?! Не знал, кто мне друг — а кто враг?! Руди Винтерманн? Мы вместе на этих бескрайних русских полях хотим совершить перелом в войне, но Руди мне противен как человек, как личность. «Всех сжечь!» Кого сжечь? Сжечь ту русскую бабку, которая ледяной зимой приютила нас, дала кров, устроила на ночлег, спасла от обморожения и смерти? Да, парни из СС сожгут ее походя. А великолепный Бруно Фишер, герой-любовник?! История с Эрикой, женщиной, носившей под сердцем его ребенка, не выходила у меня из головы! Рецепт Бруно прост — сапогом в живот да посильнее. Бей! И это мои товарищи по оружию?! Иваны беспощадны, они рвут зубами, но они на своей земле!

Я благодарен Господу, что мне хотя бы повезло с экипажем: предприимчивый, но очень добрый ефрейтор Томас Зигель, башенный наводчик; заботливый, как родная мать, унтер-офицер Вилли Херманн, стрелок-радист; внешне грубоватый, но в душе мягкий обер-ефрейтор Хуберт Шварц, заряжающий. Они настоящие друзья, и они все еще остаются людьми. Стараются ими оставаться, по крайней мере. Они, как и я, оказались здесь по чьей-то чужой воле. Хотят ли они воевать? Конечно, нет. Им сказали, что они солдаты, и у них есть долг перед родной страной. Отдай долг или умри в лагере. Но что есть моя родная страна?! Моя земля, где жили мои предки, или бесноватый вождь с непомерными амбициями?!

Бой разгорелся с новой силой. Камнем преткновения стал небольшой участок земли. Ничего особенного, если смотреть со стороны, но здесь была весьма удачная позиция, чтобы закрепиться надолго. Если мы возьмем ее, выбить нас будет очень сложно: множество противотанковых рвов и ежей, отлично продуманная система траншей с похожими на паутину ответвлениями в разные стороны.

Чуть правее нас шли «пантеры» тридцать девятого полка. В очередной раз атака русских захлебнулась, и пока мы одерживали верх. Я искренне надеялся, что Господь не видел того, что происходило здесь. Смерть собирала богатый урожай. Мы ехали по трупам, части тел забивались между траками и опорными катками.

Но мне сегодня благоволила Удача! Дух перехватило, когда я вдруг заметил «триста третьего»! Они еще живы, их миновала участь многих танков в эти жаркие дни. Они еще живы, но лишь для того, чтобы я смог уничтожить их!

В очередной раз я подивился мастерству и профессионализму экипажа этой русской машины. «Триста третий» находился чуть в стороне, соблюдая дистанцию, дабы не схлопотать снаряд, но при этом направлял всю свою огневую мощь, стреляя по нашим «трешкам» и «четверкам», которые были ему по зубам. Механик-водитель этого танка мастерски использовал любое прикрытие для защиты, и машина постоянно находилась в движении.

— Мартин, бери правее! — приказал я водителю. — Ориентир — русский танк на два часа!

— Понял! — был ответ.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Я чувствовал, что в этот раз мы не упустим нашу «добычу». Мы не имели на это права. Поквитаться за Отто и Карла, вот чего я хотел сейчас больше всего на свете.

Отто спас меня в сорок втором. Спас, рискуя собственной жизнью, и я был благодарен ему. Мой танк горел. Наша колонна попала в жуткую передрягу на дороге. Это была классическая западня. Русские из засады подбили первую машину, а потом последнюю, не дав нам возможности маневрировать на узкой дороге. Далее они планомерно начали истреблять остальные машины. В этом огненном аду мы спасали свои жизни, выпрыгивали из люков, попадая под пули автоматчиков и снайперов. Кто-то пытался укрыться за бронетехникой, но советская артиллерия лупила по машинам, превращая их в огненные факелы.

Я вывалился из танка ровно за секунду до того, как он взорвался. Остальные ребята поджарились в огне. Творилось нечто невообразимое. Никто не знал, куда бежать и где прятаться. Свинцовый дождь поливал дорогу, людей косило десятками. Стоны, крики — все смешалось в какофонии смертельной музыки.

Я куда-то полз, пытаясь найти укрытие, спастись от града пуль. Мне хотелось лишь одного — выжить в этом безумии. Мертвецы валялись повсюду, я укрывался за их телами и видел, как в них вгрызаются русские пули. Знал, что долго удача мне не будет сопутствовать, рано или поздно свой кусок свинца я тоже получу. Кроме дикого желания выжить, больше ничего мной не владело.

Два попадания я не почувствовал. Не до того мне было. Только когда мое тело онемело и стало тяжело передвигаться, я понял, что в меня попали. Две пули — одна в левую голень, вторая — в район поясницы. Я хотел укрыться под выгоревшей машиной, но тщетно. Ноги меня не слушались. На холме засел русский пулеметчик, и он видел меня. Еще немного, и он бы меня добил.

Вдруг какая-то сила резко рванула меня вверх и отбросила в сторону. Это был Отто Рау. Он подбежал ко мне, схватил под руки и стянул в канаву, прикрывая собой.

Ему повезло, русские угомонились, решив, что дело сделано, колонна уничтожена, а добивать оставшихся солдат они, видимо, не собирались. На Отто не было ни царапины, хотя его легко могли изрешетить.

Как позже выяснилось, его танк шел предпоследним, и у Отто была хорошая возможность скрыться в кустах, пока иваны истребляли нашу технику в начале колонны. Но он, зная, что я впереди, и видя, как подбили мой танк, ринулся на помощь. Нашел меня и спас. Он не думал о себе, он спасал меня и закрыл меня собой.

Он же оказал мне первую медицинскую помощь, перевязал раны. Сделав все возможное и оставив меня в канаве, Отто поспешил помогать другим раненым и занимался этим, пока не подошла подмога. Я, обездвиженный, наблюдал за ним и удивлялся его силе.

Потом я провалился в небытие, сознание оставило меня.

Этот человек дважды меня спас, второй раз ценой собственной жизни… Отто Рау… В прошлое, довоенное, время обычный кондитер, державший в своем городке небольшую лавку… Что сделала с нами эта проклятая война?!

Экипаж «триста третьего» обязан был заплатить за его гибель!

— Мартин! — повторил я. — Держись «тридцатьчетверки», что на два часа. Она не должна уйти!

— Понял, командир.

— Шварц, бронебойный!

Я испытывал небывалое волнение. Очень боялся опять упустить врага, «мою цель». «Триста третий» двигался легко и уверенно, словно перышко по воде. Казалось, в нем нет двадцати пяти тонн веса. Русские, зная слабые места наших машин, стремились подобраться как можно ближе, зайти с тыла или с боков.

— Огонь, — скомандовал я, танк дернулся.

Прижав к глазам бинокль, я надеялся увидеть, как пламя охватывает «триста третий», а экипаж горящими факелами выбирается из танка и валится на землю, скошенный очередями. Но этого не произошло. Мы промахнулись.

— Зигель, твою мать! Стрелять разучился?!

— Они маневрируют, — попытался оправдаться Томас.

Я понимал, что сейчас срываю зло на ребятах, но ничего с собой не мог поделать.

— Догнать танк! — орал я. — Мартин, выжимай все, что сможешь! Если он уйдет — сам тебя пристрелю!

— Командир, — вмешался Херманн, — там действительно опытные ребята… это видно.

— Молчать!

Такой прыти от нашего «тигра» мне видеть еще не доводилось. Мартин Кох оказался отличным механиком-водителем. Но, несмотря на наши усилия, «тридцатьчетверка» улизнула, затерявшись среди других танков.

Впереди было узкое место, справа и слева стояли противотанковые заграждения, и нам пришлось притормозить, пропуская вперед «четверки» и «трешки» с пехотинцами на бортах. Я скрежетал зубами от злости.

— Уйдет! — вопил я, но что толку. Мы упустили момент. Наступление продолжалось, техника и гренадеры рвались вперед, отдаляя меня от «триста третьего».

Когда мы преодолели сужение, «тридцатьчетверки» видно уже не было. На какое-то время про нее пришлось забыть, поскольку на нас обрушился шквал огня. Иваны не жалели снарядов.

Бойня продолжалась. Каждый сражался беспощадно, стараясь уничтожить как можно больше врагов. Наш «тигр» схлестнулся с русским КВ-2, но бой оказался недолгим. Мы двинулись дальше, а KB остался стоять с оторванной башней в черном дыму, объятый пламенем.

Сквозь дым я вдруг вновь углядел знакомый силуэт. У меня было странное чувство, что «триста третий» обязательно появится снова, и теперь я понимал — почему! «Тигр» — самый мощный танк на поле боя, он наносит врагу самый серьезный урон, а потому его пытаются уничтожить во что бы то ни стало. Я искал «триста третьего», не сознавая еще, что он обязательно найдет меня сам. Теперь становилось ясно, почему мы так часто встречались прежде на поле боя. Мой «тигр» — его цель!

— Мартин, бери левее. Ориентир — разбитая «четверка». Видишь?

— Да.

Никто из экипажа не задавал мне вопросов. Если я отдавал приказ, они его выполняли. Левее, так левее — командир знает, что делает.

И снова на пути возникло препятствие! «Пантера» забуксовала на крутом подъеме, прямо передо мной. Ситуация для нее незавидная, танк становился отличной мишенью. «Пантера» походила сейчас на большого грузного жука, упорно карабкающегося вверх. Русские не заставили себя ждать, открыли по ней массированный огонь.

— Вот дурак! — в сердцах выругался я. — Что его туда понесло?!

Рядом с «пантерой» образовалась опасная зона. Вокруг рвались снаряды. Пойди он чуть правее, как планировал я, и не застрял бы тут. Командир высунулся из башенки, оглядываясь вокруг. Это был Бруно Фишер.

Как он умудрился увязнуть, было для меня загадкой. По словам Фишера, у него был отличный экипаж, опытные ребята. Но ответа на этот вопрос получить мне уже не удастся. Снаряд с треском вошел в башню, «пантера» содрогнулась. Удар был такой силы, что машину снесло с подъема, а командира танка, Бруно Фишера, сбросило с башни. Неуклюже кувыркаясь, он пролетел несколько метров и застыл на земле. Неестественно разбросанные руки и ноги, вывернутая шея. Идейный борец за расовую чистоту был мертв. Остальные члены экипажа остались внутри загоревшегося танка. Никто не выжил.

— Объезжай, — сухо сказал я Мартину.

Мы теряли время. Я уже не надеялся во всем этом аду увидеть «триста третьего», но танк неожиданно выскочил справа, выплывая из клубов дыма, словно лодка из утреннего тумана. «Тридцатьчетверка» выглядела чудовищно. Вся во вмятинах, на броне множественные следы попаданий снарядов, левое крыло сорвано. Я в который раз подивился опыту русского командира. Он использовал любую возможность, чтобы ударить в уязвимые места, и скрывался, когда понимал, что находится в зоне обстрела. Этот человек учитывал все факторы — и дымовую завесу, и рельеф местности. Зная, что в лобовой атаке шансов у него никаких, он маневрировал на поле и выжимал из своей машины все, что только возможно.

Сделать мы ничего бы не успели при всем желании. Слишком быстро он вынырнул. Я успел только крикнуть:

— Зигель! Справа!

С такого расстояния 76-миллиметровая пушка была очень опасна. Танк мог пальнуть и покончить с нами с одного выстрела. Но выстрела не произошло. Вероятно, они истощили свой боезапас. И все же на нас обрушился страшный удар — «тридцатьчетверка» на полной скорости пошла на таран. Что это было — жест отчаяния или железная воля командира, я не знал.

«Триста третий» врезался на полном ходу в наш правый борт, разрывая гусеницу, ломая траки и выбивая опорные катки. Он лишил нас возможности передвижения, мы стояли теперь посреди жаркого боя, совершенно беспомощные. «Тигр» тряхнуло так сильно, будто в него ударили разом несколько снарядов. Мне показалось, что на секунду моя душа вылетела из тела.

Как не сдетонировали от удара боеприпасы, непонятно. Все было объято дымом, что-то загорелось. Я ударился зубами об люк, выбив передние, и теперь захлебывался кровью. В ушах звенело, перед глазами все плыло и раскачивалось. Я упал внутрь танка и, задыхаясь от гари, надсадно кричал:

— Зигель! Шварц!

В ответ была тишина.

— Вилли! Мартин!

Я боялся, что другие русские, поняв, что наш танк обездвижен, взорвут его.

«Быстро, — повторял я себе, — надо действовать быстро. Ты сможешь!»

Томас сидел, уткнувшись в оптику, из рассеченного затылка текла кровь, он был мертв. Херманн, Шварц и Кох тоже не откликались.

Я принялся выбираться из танка. Жутко болела голова, металлический привкус во рту вызывал тошноту, но я крепился. Задыхаясь и кашляя, я выполз из люка. Неимоверным усилием воли старался держаться в сознании. Меня все-таки стошнило. На ладонях кровь. Чья это кровь, я не понимал. Зигеля, Шварца или моя собственная? Я ранен?! Но я мог двигаться, руки и ноги слушались. Быстрее из танка! Сейчас он взорвется!

Вылезая из «тигра», я посмотрел в сторону русского танка. Он тоже стоял обездвиженный. Из башни шел густой черный дым, поднимаясь ввысь.

Скатился по броне на землю. Перед глазами все плыло, казалось, кто-то нарочно раскачивает землю, стараясь досадить мне. В спине резкая боль. Ощупал ее, почувствовал на руке что-то теплое и липкое… Кровь…

Мутным взором я оглядел «тридцатьчетверку». Она стояла, уткнувшись носом в борт нашего «тигра». Эта машина принесла мне много горя, из-за нее погибли Отто, Карл, Зигель и, возможно, остальные бойцы моего экипажа.

У гусениц русского танка сидел, прислонившись к опорным каткам, окровавленный парень в темном комбинезоне. В одной руке он сжимал планшет, в другой — револьвер… Командир «триста третьего»… Наконец мы встретились… Он был серьезно ранен, из груди его лилась кровь, но он не обращал внимания, даже не пытался остановить ее. Парень стянул с себя шлем, обнажив копну пшеничных волос. На вид русскому было лет восемнадцать, Мальчишка! Он смотрел на меня, и в его глазах читалась усмешка. Он умирал, но был доволен тем, что сделал.

Я не верил своим глазам! Все это время, движимый местью, я гонялся за ним, словно за неуловимой тенью, и теперь вижу перед собой сопляка! И это он — русский ас?!

Силы покидали меня, сильно мутило, я распластался на земле, не в состоянии подняться. С трудом повернул шею, снова посмотрел на русского. Он все так же сидел, оперевшись спиной на катки «триста третьего», глядя в небо спокойными остекленевшими глазами. Чертовы иваны! В моей голове пронеслась фраза «старого Фрица», прусского короля Фридриха Великого: «Русского солдата мало убить, его надо ещё и повалить».

Этого русского солдата мне повалить не удалось.

Он был мертв, но он победил…