ГЛАВА 11
Ланге растолкал меня на рассвете.
— Как обстановка? — шепотом спросил я, поеживаясь от утренней прохлады.
— Иваны постреливали, но активных действий не было.
— Ну, активные действия мы бы не проспали, — потянулся я, зевая во весь рот. — Давай, иди, отдохни.
— Уже наотдыхался, — ухмыльнулся Ланге, — а вот присланные Клогом грязедавы после твоих россказней про десять русских разведчиков всю ночь глаз не смыкали.
Однако дважды Карла уговаривать не пришлось, спустя минуту с места механика-водителя раздавался громкий храп. Остальные члены экипажа ему вторили. Я уселся на башне и закурил.
Над полем стелился густой туман. День обещал быть теплым и солнечным. Больше всего меня мучил вопрос: почему русские не предприняли попытку выбить нас ночью? Исчерпали резервы или готовят нам особенный «подарочек»? Клог редко ошибался, неужто чутье подвело старика? Для себя я решил, что надо быть готовым ко всему. Что бы ни произошло, я должен держаться. Снова меня по сердцу полоснули воспоминания о гибели Отто. Я корил себя за собственную глупость. Так наивно попасть в ловушку и подставить друга. Мне наплевать, что он сам принял это решение. Я вынудил Отто его принять, как ни крути. Не лезь я напролом, все были бы живы.
Русские не могут нам ничего противопоставить, кроме пушечного мяса, и поэтому хитрят и изворачиваются. «Ничего, — утешал себя я, — надеюсь, что «тридцатьчетверка» с номером «303» еще не вышла из строя, и никто из наших ее не подбил». С этим танком должен разделаться именно я.
В небо с русской стороны взмыли ракеты. Несомненно, что-то должно было сейчас начаться. Я взглянул на часы — пять пятнадцать утра. Собрался было разбудить экипаж, но начался такой артобстрел наших позиций, что ребята сами повыскакивали из люков. Земля дрожала от взрывов, грохот стоял неимоверный.
Деревне Луханино доставалось второй раз. То, что не разрушили мы, безжалостно довершали русские. Клог правильно поступил, что рассредоточил бронетехнику по окраинам, у Иванов стало меньше шансов попасть по «тиграм». А как показали последние бои — только на нас и надежда.
Русские решили провести контратаку и попытаться выбить нас из Луханино, пока не подошли наши резервы. Ночью могла возникнуть неразбериха, опять же минные поля кругом. Они решили с утра пораньше нанести нам визит. Что ж, мы готовы к встрече. Странно, но сегодня русские не использовали авиацию.
Мы не долго томились в ожидании. Еще не успели отгреметь звуки разрывов, как мы увидели поднимающую клубы пыли армаду русских танков. На бортах их сидела пехота. Русские мчались на наши позиции, не боясь попасть под огонь собственной дальнобойной артиллерии. Клог правильно рассчитал действия русских. Рассредоточив тяжелые и хорошо замаскированные машины по периметру и оставив по фронту среднюю технику, мы давали возможность Иванам вклиниться в наши ряды, увязнуть в битве и потом расстрелять противника с флангов.
Мы завороженно наблюдали, как русские несутся вперед. Рев двигателей, лязг гусениц, крики пехотинцев, звуки выстрелов — все это смешалось в один сплошной нарастающий гул.
— Вы представляете, сколько у них танков? — задумчиво спросил Зигель.
— Много, — буркнул расстроенный Херманн. Он все еще злился на Шварца и никак не мог взять в толк, что, если бы не Хуберт, мы сейчас находились бы в советском плену.
— Если представить, что и на северном фасе происходит нечто подобное, то от одной такой мысли у меня волосы дыбом встают, — заметил Ланге. — Настоящая орда.
— Они лезут в лоб, напролом, — сказал я. — Это глупо и расточительно.
— Их расточительность нам слишком дорого обходится, — резюмировал Шварц.
После этих слов мое сердце снова болезненно защемило. Мне не терпелось начать охоту на их «тридцатьчетверки». Наш «тигр» был забит снарядами под завязку, мы имели достаточно «гостинцев» для них.
— Слушай, Хуберт, — вкрадчиво спросил Зигель, — а поменяй мне свой ППШ?
— На что?
— На что хочешь.
— Может, на твой пробитый самовар? — хохотнул Шварц.
— Скотина, — процедил Томас.
— Так! — прикрикнул я. — Заткнитесь и будьте внимательны.
Русские уже подошли на расстояние выстрела. Нашей артиллерии не удалось остановить их или хотя бы замедлить темп продвижения.
— Зигель, приготовиться! Шварц — бронебойный! — скомандовал я, жадно, до боли в глазах, разглядывая русские танки в бинокль. Поймал себя на мысли, что безумно хочу увидеть среди всей этой вражеской армады только один-единственный танк, мою «тридцатьчетверку». Я походил на охотника, перед которым бегает множество различного зверья, но он воротит от него нос, выжидая добычу покрупнее.
Моя одержимость не помешала заметить вспышки выстрелов с левого фланга. На нашей позиции я мог действовать по своему усмотрению и ориентироваться на собственное чутье.
— Рано, — придержал я Зигеля, — погоди немного.
Я выжидал, чтобы бить наверняка.
— Одиннадцать часов, бронебойным, тысяча двести!
Орудие дернулось, и я прильнул к биноклю. На мое удивление, Зигелю не пришлось даже пристреливаться, он точно рассчитал траекторию полета. Мы попали в Т-34. Танк охватило пламя.
«Это вам за Отто, — мысленно злорадствовал я. — Почувствуйте и вы, что ему пришлось терпеть перед смертью!»
— Пауль, тебя Золлен вызывает, — воскликнул Херманн и переключил меня на командира взвода.
В головных телефонах слышался отвратительный треск, посторонние шумы и шорохи. Дитриха было еле слышно, но я все же смог разобрать, что нам приказано начать контратаку. Я передал приказ Ланге, и мы покинули наше укрытие.
Невооруженным глазом было видно, что атака русских захлебнулась, и теперь они стараются держать оборону. Мы их давили с трех сторон. Тяжелая бронетехника и артиллерия массированным огнем крушили русские позиции. Теперь мы неслись на врага. По пути пару раз останавливались, чтобы произвести выстрелы.
Мы быстро сближались. Вокруг рвались снаряды, горючее из подбитых танков вытекало, воспламенялось, и казалось, что горит земля. Дышать невозможно, видимость нулевая. Мне пришлось высунуться по пояс, чтобы хоть как-то различать дорогу. Здесь творилось невообразимое: где свой, где чужой, было сложно определить. Кругом расплывчатые силуэты солдат, но наши это или враги, понять невозможно. В эфире полнейший сумбур, практически ничего нельзя разобрать, все сливалось в сплошной крик.
Если бы мне кто-нибудь сказал, что сейчас раннее утро, я бы не поверил. Казалось, что сгущаются темные тучи, вот-вот разверзнутся небеса, и начнется страшный ураган. Хотя ураган уже начался — сама природа не могла создать такого ужасного катаклизма, который здесь устроил человек.
Херманн и Зигель строчили из пулеметов, отсекая русскую пехоту, не давая ей возможности прорваться. Я не исключал возможности, что часть наших пуль досталась и своим, ибо в этой свалке и такое могло приключиться.
Постепенно картина начала проясняться — русские ослабили натиск. Мы раздробили их кулак на части и теперь начинали господствовать на этом поле. Главное — не потерять темпа, наращивать его, перейти от обороны к наступлению. Так и происходило. Иваны отходили. В головных телефонах я наконец разобрал приказ командира нашей роты Клога.
— Держать темп! Вперед! Не выбиваться из строя!
Нам удалось влиться в общий поток. Отступающие иваны были хорошей мишенью, и мы этим пользовались в полной мере. Столько покореженной техники в одном месте мне еще видеть не приходилось. «Тигр» постоянно натыкался на страшные исковерканные обломки, Ланге показывал чудеса маневрирования, танк трясло и раскачивало. Двигатель, казалось, вот-вот не сдюжит, но пока обходилось.
Во рту пересохло, но я надсадно кричал приказания экипажу. Нашим танкам удалось выровняться, и мы выдавливали русских с поля боя. Рядом с нами бежали гренадеры, стреляя по врагам из карабинов.
И тут метрах в восьмидесяти левее от нас я заметил «тридцатьчетверку» с номером «303»! Она двигалась не как остальные русские машины, поэтому мой глаз на ней зацепился. Другие танки отступали, пятясь назад, надеясь, что лобовая броня спасет их от наших снарядов. Разворачиваться у них не было времени. А «триста третий» быстро несся вдоль линии атаки, повернув башню на девяносто градусов в сторону наших машин. Находясь в движении, он умудрялся огрызаться огнем, не теряя при этом скорости. Вокруг него рвались снаряды, но удача пока была на его стороне. Да и результативность выстрелов была великолепной. Я видел, как ему удалось поразить две цели!
Сердце мое едва не выпрыгнуло из груди, в висках застучало.
— Зигель, цель на десять! Бронебойным! Ланге — стоп!
Орудие ухнуло, выплескивая снаряд, но мы промахнулись. «Триста третий» уверенно набирал темп и уходил в сторону, где был небольшой лесок. Еще немного, и русский мог достичь его кромки, скрыться. А потом может объявиться у нас на фланге и будет безнаказанно бить по бортам с малой дистанции. Нельзя терять ни секунды!
— Ланге! Преследовать цель!
— Командир! — встревожился механик-водитель. — Мы рушим строй!
— Плевать! Шварц! Бронебойный!
— Командир, — попытался образумить меня Зигель, — нам его не догнать!
Я должен был достать этот танк, это было делом чести:
— Выполнять! Ланге — восьмую передачу! Шварц — снаряд!
Поглощенный слепой ненавистью, я ничего не соображал. Не думал о том, что в движущуюся «тридцатьчетверку» наш наводчик не попадет. Не приспособлен «тигр» для этого. Я ни о чем не думал, кроме как о моей цели. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я выпрыгну из машины и сам побегу за «триста третьим», так медленно мы тащились.
В наушниках раздался надрывный крик Клога:
— Беккерт, держать строй!
Но мне было наплевать. В Т-34 находился танковый ас, и он был моим личным врагом.
Русский механик-водитель лихо лавировал между разбитыми машинами и максимально использовал местность для укрытия от снарядов. Каждый холмик был ему помощником, любой овражек защищал его.
В этой погоне я совсем потерял голову, сосредоточившись на своей цели, и упустил из виду, что мы оторвались от основной группы. Теперь из охотников мы сами превратились в жертву. На нас посыпался град снарядов. Ланге, следуя моему приказу, гнал на полной скорости, но расстояние между нами и «триста третьим» не сокращалось. Удача отвернулась от нас. «Тигр» сильно тряхануло, он завертелся на месте, лишенный левой гусеницы.
— Мы подбиты! — орал Херманн, но я и сам понимал, что мы влипли. «Триста третий» победно въехал на холм, чуть притормозил и тут же скрылся в чаще леса.
— Все из машины! — хрипел я. — Менять траки! Быстро!
Но никто не желал подчиниться вздорному приказу. Менять траки на гусенице в разгар боя под шквальным огнем — неоправданное самоубийство. Тяжелая, сложная процедура, занимающая много времени и требующая серьезных физических затрат.
Я сам выскочил из люка, забрался на корму и вытащил инструмент. Вокруг свистели пули, рядом рвались снаряды, но я не обращал на это никакого внимания. Я ползал у разбитой и сползшей с опорных катков гусеницы, кляня все на свете, и остервенело пытался ее приподнять.
Первым не выдержал Карл Ланге. Он выскочил из своего люка и попытался оттащить меня с линии огня. Я отбивался, материл его последними словами.
Взрыва я не услышал. Просто увидел, как Ланге выпрямился во весь рост и посмотрел на меня с удивлением, будто в первый раз видел. Мне показалось, что Карл простоял целую вечность, как вдруг он дернулся и завалился на меня, заливая кровью из пробитой осколком груди.
Только тогда я понял, что произошло непоправимое. И причиной тому охватившее меня в пылу боя безумие.
Мой механик-водитель ефрейтор Карл Ланге, мой друг — погиб, и ничего уже нельзя изменить. Ничего! Как я мечтал в эти минуты, чтобы время повернулось вспять! Откатилось всего на каких-то пару минут!
— Господи! — ревел я, стоя на коленях перед лежащим телом моего друга. — Господи, почему?!…
Я не помню, сколько простоял на коленях возле тела Ланге. Наши танки успешно продвигались вперед, оттесняя русских, бой шел уже где-то вдали. Карл лежал ничком, а я рыдал возле него, не видя, что «тигр» горит, и Зигель, Шварц и Херманн пытаются сбить пламя из огнетушителей.
Дальнейшее тоже было, словно в тумане. Зигель обожженными трясущимися руками передал каждому по сигарете. Не знаю, что ощущали мои друзья, но я чувствовал себя выпотрошенным и опустошенным до дна. Казалось, что мою душу вынули из меня, оставив только бренную плоть, убив во мне все человеческое.