Глава 34
ПОЧТИ ОДИССЕЙ

Капли лениво собирались на плоскости капота «Мерседеса», превращались в лужицы и стекали вниз. Ройтеру показалось, что фирменная звезда уж очень похожа на перекрестье прицела. Даже прищурился одним глазом, потом другим… Время тянулось мучительно. Да-да… все это именно так и бывает. Ожидание, появление цели, выброс адреналина и стремительная атака… Но цель не появлялась… Он прощупывал сонаром пространство, но слышал только, как капли дождя барабанят по стеклу и капоту. Он знал, что в 8.30 начинаются занятия в школе. И она обязательно появится. Ладно, будем ждать. Времени у меня навалом. В машине сидеть куда как приятнее, чем торчать на улице, вызывая подозрение патрулей. Да, отпускное свидетельство в порядке, но все равно неприятно, когда тебя принимают за какого-то урода морального, пока не увидят твой крест с дубовыми листьями… Ройтеру показалось, что на секунду он отключился. Может быть, даже уснул на несколько минут. Разбудили его лязгнувшие створки ворот. Да, это была она. Привычным движением она откинула задвижку, выгнала «Пежо» 402-Berlina. А затем небрежно захлопнула ворота. О как! Машина новая появилась… Мощнее и больше, чем ее старый DKW. Кому война — а кому…

Демански казалась растерянной (впрочем, как и всегда). Удивительная женщина, сочетавшая в себе крайнюю степень агрессивной уверенности в себе с крайней же степенью беспомощности. Она обошла машину, внимательно осматривая ее. Интересно, что она хотела найти?.. Ройтер помнил эту беспомощность перед простейшими бытовыми проблемами, которая была столь трогательной в то довоенное время… Сколько же лет прошло? Пять лет! Да, ровно пять лет долбежки лбом в кирпичную стену… И ему вспомнились слова Шепке: «Хельмут, ну посуди сам, зачем ты ей? Ее папаша-банкир все ей купит… А ты кто для нее? — Жаба морская…» Ну а ведь так оно и есть… Кто он? Герой Кригсмарине — вся грудь в орденах? Ты можешь купить ей «Пежо»? — Нет. А домик типа этого? — Тоже нет. Вон машина, на которой ты приехал, и та одолжена у командира флотилии. Он тоже был сейчас в Берлине.

Надо делать шаг. И Ройтер его сделал.

— Ты чего пришел? — буркнула Анна и поглядела на него исподлобья.

— Надо поговорить…

— Не надоело еще говорить-то?

— Я что, много говорил?

Вообще удивительно. Он задает уже второй вопрос, а ему еще не заехали по физиономии и не вызвали полицию. К такому он был совсем не готов. Вот ведь что получается, когда противник ведет себя нетривиально.

— Много. Лучше бы делал что-нибудь…

«Что???»

— Что тут можно сделать? На письма ты не отвечаешь, встречаться не хочешь…

— Надо же… — злобно усмехнулась Анна. — Не знала, что ты такой… робкий.

— Может, впустишь меня?

Она молча хлопнула калиткой, но не перед Хельмутом, а за ним. Это был очень добрый знак. Находиться на ее территории — уже половина победы. Возможно, все это время у нее так и не было мужчины… В общем-то, такой характер — это практически пояс верности.

— Будешь чай? Английский.

— Да, буду.

Анна медленно прошла в гостиную. Бросила по дороге на пол черное кашемировое пальто и муфту из чернобурки (на хрена она ей в машине?). Ройтер попытался поднять — она небрежно махнула рукой — «не бери в голову…».

— Жалко же…

— А… (она была очень огорчена чем-то)… У меня таких три… ничего не случится…

— Знаешь, — вдруг заговорила она после того, как разожгла спиртовку, — у Ади в школе проблемы…

— Да… он же в школу пошел…

— И проблемы из-за тебя! — взвизгнула она.

— Я-то каким боком? Где вы и где я?

— Ну да, — успокоилась она, — все так и есть… Короче, Ади всем говорит, что он сын Ройтера, а ему никто не верит. Такая вот глупость…

Ройтер развел руками. Я, что мог, сделал. Решение расстаться было не мое.

— Да… жили бы сейчас поживали и добра наживали… Знаешь, сколько бы уже нажили за эти пять лет?

— Да не нужно мне никакого добра, — брезгливо поморщилась Анна. — Ты же не любишь меня. Совсем.

— Я люблю тебя!

— Угу… а трамвай купишь?

— Да ты единственная женщина, которую я когда-либо любил!

— Ах, ну да, забыла, ты же подводник… — хмыкнула Анна. — Эти бравые ребята не предлагают дважды…

Опять намек на Париж. Ройтеру захотелось кинуть в нее чашкой с чаем. Умеет же, сука, найти что сказать!

— При чем здесь подводники?

— Ни при чем… Ну вот скажи мне, — вдруг встрепенулась она и посмотрела на него с каким-то странным прищуром. — Ведь ты же меня никогда даже не ревновал по-настоящему! Ты был уверен, что я никуда от тебя не денусь!

— По-моему, устраивать сцены ревности недостойно…

— Вот-вот, все вы так говорите… (надо бы вообще-то уточнить, кто «все вы»).

— Ты что, хотела, чтобы я за тобой следил? Скандалил?

— Хорошо, вот скажи тогда, 17 июля 38-го года…

— А что было 17 июля 38-го года?

— Вот! Ты даже не помнишь! А я отсутствовала тогда больше часа! Ко мне приставал этот придурок, ну как его…

— Художник этот, что ли?

— Ну да. Андреас. Вот. А ты даже не отреагировал…

— Я же тебя спросил, все ли в порядке — ты говорила — не лезь, сама разберусь…

— А вот нечего было слушать! Нормальный мужик берет и делает, и не слушает никого…

(«Черт побери! Ты что, последние месяцы в психушке, что ли, провела?»)

— Кто я для тебя? — вдруг перебила она сама себя.

— Боже мой, какая же ты идиотка, — прошептал Ройтер. Он встал из-за стола, подошел к ней и сзади положил подбородок ей на макушку. Она запрокинула голову. Потерлась волосами по его щеке. — А кто я для тебя?

— Знаешь, я тебя иногда ненавижу! — прошипела она. Ройтер чувствовал, как бешено колотится ее сердце. Казалось, оно лупит с силой парового молота.

— Я теперь никуда не уйду. Слышишь?

— Так здесь и умрешь?

— Да. Именно здесь.

Если в азбуке A-Apfel (яблоко), Z-Zug (состав), то на букву G должно было бы быть GLUK (счастье) — это то, что ощущал молодой Адольф, когда его привезли домой. Он не привык ласкаться к взрослым, взрослые были для него отдельной, скорее враждебной кастой, другое дело взрослый — друг, взрослый — отец. Хотя «отец» он, наверное, не очень понимал — друг, собственно почему отец не может быть другом?

Впервые за много лет он слышал смех Анны. Не уничижающий, не желчный, а искренний, добрый. Они были вместе. Снова вместе. И их было торе. Ройтер сообразил, что пришло время возвращать машину командиру. Но вернется-то он сюда. Именно сюда и никуда больше. Сейчас стало трудно добираться в Потсдам, «томми» регулярно бомбят Берлин. Они методично разрушают его. Поезда уже не ходят так четко, как в 40-м. Но как-нибудь он до Потсдама доберется. И тогда уже он больше не позволит судьбе себя так одурачить. Они будут вместе навсегда. Он вылез из клешней морского черта для того, чтобы вернуться домой.

Когда Ройтер появился у калитки дома, было уже около полуночи. В гостиной горел свет. К большому удивлению, он нашел там странного штатского господина в изрядном подпитии и Анну, в дорогом домашнем халате угрюмо хлопотавшую вокруг чайного столика. Его не столько удивил халат, собственно, в нем он ее и оставил несколько часов назад. Его удивило то, что происходило как-то все уж слишком «по-домашнему». Создавалось странное впечатление, что этот ночной гость имеет какое-то влияние на Анну, потому что она вопреки обыкновению ни разу не сказала поперек. Гость нес какую-то чушь о погоде, об аквариумных рыбках, о бедственном положении со здравоохранением в Берлине. Анна, поймав недоуменный взгляд Ройтера, закатила глаза и картинно вздохнула.

— Анхен, — едва ворочал языком гость, — Анхен, а кто это?

Он ткнул рукой в пространство в направлении Ройтера.

— Хельмут Ройтер, мой… друг.

— Да? Оч-ч-чень приятно!

Может быть, Ройтер сделал ошибку, но когда пьяный незнакомец протянул ему руку, он не протянул свою в ответ.

— М-да? — Незнакомец удивленно рассматривал свою пятерню, искал, наверное, что в ней не так, но не нашел и вопросительно уставился на Ройтера.

— Анна, что это?

— Ну… — замялась Анна, — это… друг школьный…

— Не слишком ли много у вас друзей, сударыня? — Ройтер расхохотался. — И я — друг, и он — друг…

Ответом была серия неопределенных жестов. Анна делала вид, что собирает с подноса изящные фарфоровые чашечки. Это не какая-нибудь Саксония, это настоящий Китай…

— Дорогой друг, можно вас попросить на пару слов, — обратился Ройтер к пьяному посетителю.

— Меня? — удивился друг. — Меня?

— Ну да, прошу вас…

— Хельмут! (вот это уже знакомый тембр голоса). — Хельмут, не смей!

Как вы говорили? «Настоящий мужик ничего не слушает, что ему говорят?»

Ройтер пропустил это замечание мимо ушей. Он же настоящий мужик, правда же?

Вообще создание, которое он застал в кресле, да, черт возьми, в доме своей жены и сына, было уникально убогим. Настоящий «унтерменш». Низкорослый, круглоголовый, лысоватый (в таком-то возрасте), особенно смешно на нем выглядели круглые очки-велосипед. При самой грубой оценке соотношения сил он доставал Ройтеру, ну, в лучшем случае, до плеча…

— Хельмут! Прекрати!

— Сейчас, милая, одну минуточку.

— Да. Анхен, одну-у-у-уминуточку… точку… одну…

— Шагай, дорогой…

Они вышли во двор. «Друг детства» смотрел на Ройтера затуманенным взором сквозь дурацкие очки-велосипед и всем своим видом демонстрировал свой особый статус.

— Слушай, приятель, — начал Ройтер, — я не знаю, кто ты такой, но я хочу тебя попросить. Очень попросить… Эта женщина и ее ребенок мне очень дороги, и я не хочу, чтобы кто бы то ни было нарушал их покой. Уже ночь. Я не знаю, как вы собираетесь добираться до дома, но ведь вы как-то добрались сюда. Так вот, я вас очень вежливо прошу, постарайтесь убраться отсюда в том же направлении, откуда вы пришли.

Придурок невпопад кивал и выпучивал глаза, пока Ройтер говорил свой взвешенный текст, и наконец произнес заплетающимся языком:

— Ты кто такой?

А вот этого говорить было не надо. «Я — твой п…ец!» — хотел сказать Ройтер, но вместо этого схватил гостя за грудки и треснул что было силы об стену дома. Здоровьем Создатель оберлейтенанта не обделил, и спортивная подготовка была в 1-й флотилии на высоте, а потому гостю пришлось туговато. Половина хмеля мгновенно улетучилась. Он обрел волю к сопротивлению и нацелил удар в лицо Ройтеру. Дверь распахнулась. На пороге стояла Анна.

— Немедленно прекратите! — заверещала она. Шум разбудил Ади, и он, естественно, тоже высунул голову посмотреть, что же там такое. Интересно же! Папа дома. Не страшно… «Унтерменш» дотянулся только до подбородка Ройтера. Удар пришелся по касательной.

Зато ответный удар Ройтер нанес кулаком в глаз. Может, не случилось бы ничего особо страшного, но у него на руке повисла визжащая Анна. Ее тело усилило энергию удара. На мгновение время как будто остановилось — рядом из пустоты как будто раздался голос командира БЧ: «Противник уничтожен, герр командир!» Результат поверг в изумление даже самого грозного «капитана-колбасу». Он почувствовал боль в костяшках пальцев. Когда он отнял руку, то увидел, что по ней течет кровь, его, Ройтера, кровь, а из ран на кулаке сыплются мелкие осколки оптического стекла… (Урод! Очки снимать надо было.) Ройтер поморщился. Ладно бы еще просто разбить очки в драке, но разбить их в глаз!

На этом месте у противника было сплошное кровавое болото. Глаза у парня уже, судя по всему, не было. «Б…дь, вот влип-то! — мелькнуло у Ройтера. — А ведь это штрафбат как минимум… Ах ты сука!» — взбесился Ройтер и принялся пинать противника что было сил ногами.

А, уже все равно! Штрафбат — так хоть не за просто так. (Он уже не сопротивлялся, а только охал.)

— Что ты делаешь! Ты же его убьешь! — кричала Анна, она повисла на Ройтере и колотила кулачками в пустоту.

Если бы в этот поздний час жители Потсдама еще не спали, то они могли видеть весьма странную картину. У ворот дома кувыркались и истошно кричали друг на друга: морской офицер, женщина в домашнем халате и некто в штатском, а вокруг бегал ребенок — он, пожалуй, говорил самое разумное: «Мама, уйди оттуда…»

Анна, в конце концов, притащила раненого в дом, чтобы оказать ему какую-то помощь. Тот бормотал какую-то нелепицу. Что-то вроде «не надо, мне совсем не больно».

— Все, уходи отсюда! — кричала Анна Ройтеру. — И никогда больше не приходи! Ненавижу тебя!

— Я и сам больше не приду, — прорычал Ройтер, выковыривая мелкие стекляшки из руки и обвязывая ее носовым платком. — Друг, понимаешь… а? Я — друг? Все! Хватит! Это твой выбор? — оставайся с ним… — Он сильно хлопнул дверью и исчез в темноте. Больше сюда он не вернется.

— Ройтер, ну скажите, почему за вами всегда тянется шлейф какой-то х…ни?!! — кричал корветтенкапитан Винтер. — Вы хоть понимаете, что вы лишили глаза сотрудника Абвера?

«Твою мать! — мелькнуло у Ройтера. — Приплыли… Я не знал, что он сотрудник Абвера. К тому же он был пьян — буквально лыка не вязал… И что это меняет? Если это был бы добропорядочный бюргер, что, его можно сделать циклопом?»

— Я защищал честь женщины… Честь семьи… Своей.

— Ройтер! Вы понимаете, что я должен отдать вас под суд! Был бы это просто прохожий — вы бы разбирались в Kripo. И то я бы вам не позавидовал, а так… Молите бога, черта своего — кого хотите, чтобы это все закончилось просто штрафбатом!