Глава 32
МАРТА

Второе пробуждение было много приятнее первого. Прямо перед его носом колыхалась грудь. Обыкновенная женская грудь. Пожалуй, нет, не обыкновенная. Это была сиська так сиська! Казалось, сейчас серая плиссированная хлопчато-бумажная ткань прорвется под ее тяжестью. Она натягивалась, как парус, принимающий крепкий ветер — все 8 баллов по шкале Бофорта, и каким-то чудом не рвалась. Под тканью четко прорисовывались соски. И если постараться, можно было ухватить его губами. Обоняние идентифицировало сладкий запах женского пота вперемешку с дешевыми духами. «Я как минимум жив… Извини, Шепке, я тебя все время обламываю, в другой раз, тут ТАКОЕ показывают…» Он находился в светлой белоснежной палате военного госпиталя. А медсестра, видимо, записывала какие-то данные в табличку в его изголовье, потому-то грудь ее оказалась так близко.

Сквозь полузабытье, как бы издалека, слышался звук немецкой речи. Сухенький доктор в круглых очках о чем-то оживленно беседовал с горой бинтов. Гора бинтов явно скупилась на согласные, зато гласные растягивала по максимуму, как могут только жители Саксонии.

«Слава богу, я у своих!.. — мелькнуло в мозгу Ройтера. — Так что и ты, Кречмер, извини…»

— Как вы себя чувствуете, господин оберлейтенант? — прощебетала обладательница бойтнеровского бюста. Да… такая сестричка вытащит с того света кого хочешь…

— Спасибо, сударыня, если вы еще соблаговолите сделать какие-то записи в табличке, я буду себя чувствовать каждый раз лучше, чем до этого.

Сестричка мило улыбнулась. В ней все было как-то слишком… И губы, пухлые темные, почти черные, и черные, чернее черного волосы, огромные голубые глаза… Рот, казалось, никогда не закрывался до конца, как будто губы мешали ему. Эти губы готовы были в любой момент позвать, раздразнить, увлечь в безумный водоворот. А тело!.. Это было не просто тело женщины — это было море, в котором можно было купаться и тонуть. И огонь в глазах! Не просто огонь страстей, что-то большее. Как будто она прошла все, что только можно вообразить, и за гранью добра и зла нашла мир и спокойствие. Шутку Ройтера она восприняла как должное.

— По-моему, вы путаете причину со следствием, господин оберлейтенант… Я обязательно отмечу в табличке все изменения, как положено, завтра, если, конечно, вы постараетесь и будет что отмечать, а пока отдыхайте. Вы потеряли много крови. — Она провела рукой по его щеке. И собралась было уходить. Ройтер почувствовал, как у него перехватывает дыхание.

— Постойте, — ухватил ее Ройтер за руку. — Вы знаете, сударыня, что вы восхитительны, — он поцеловал руку медсестры.

Она не сопротивлялась.

— Да, — усмехнулась она. — Мне иногда что-то подобное говорят… Особенно когда приходят в сознание после контузии…

— Наверное, контузия с ними случается после того, как они вас видят, — парировал Ройтер. — Признаться, я никогда еще не думал, что жить может быть так интересно…

— Отдыхайте, — она заботливо поправила одеяло. Просто так и так естественно, как будто забота о нем была ее единственным занятием как минимум с рождения.

— Командир, — позвал его знакомый, рубящий согласные голос. Рядом на кровати, похожий на египетскую мумию от бинтов, лежал Карлевитц. — Что скажете, хороша бригантина?

Он кивнул в сторону удалившейся сестрички.

— Да это не бригантина, а целый барк, если не линкор! — восхищенно прошептал Ройтер.

— Ну а топить линкоры ведь вам не привыкать! — В палате раздался шум одобрительного оживления. «Да, уж кто-кто, а командир засадит торпеду — ха-ха-ха… ниже ватерлинии…»

— Где вы видели, уроды, чтобы торпеды летали ВЫШЕ ватерлинии!!! — ребята веселились — это было хорошо.

— Ну, командир, раз в год, говорят, и палка стреляет! — подмигнул Карлевитц.

— Выше ватерлинии это по части старпома — ха-ха-ха!! — разносилось по палате. И панцирные сетки скрипели в такт дружному гоготу.

Ройтер потерял лодку, но спас большую часть экипажа. Один офицер, один боцман и трое матросов уже никогда не вернутся из своего бесконечного патруля. Все. Alles! Но остальные! Остальные-то здесь валяются и ржут.

— Деген жив, — вдруг прервал гогот Карлевитц. — Он в коме. Видимо, у него поврежден позвоночник. Но он жив. Вчера его увезли в Берлин в «Шарите». Я как задницей чувствовал, что он не умер, не зря его двое суток полоскали в лодке…

— Эскулап…

— Карлевич, а о чем это вы с доктором утром перешептывались?

— А! Я знаю! Он консультировался с доктором, как делать обрезание! Ха-ха-ха!

— Да уж, Карлевич, — Ройтер сдерживал распиравший его смех. Он готов был обнять и расцеловать всю эту потрепанную компанию, — вы поаккуратнее со скальпелем-то… Ха-ха-ха!

Раннее лето 43-го года в Шербурге было нежным и теплым. Говорят, женщины обладают силой влиять на погоду, а возможно, даже оборачивать время вспять. По крайней мере с погодой получилось. А может быть, медсестре с простым именем Марта удалось вообще повернуть жизнь Ройтера вспять? Но вдруг он позабыл обо всем. Как будто и не было в его жизни тоски и боли и мучительных ошибок. Все вдруг встало на свои места. Анна, Вероника, как все это далеко. Так далеко, как будто и не было вовсе. Очередная инъекция наркотика под названием «адреналин» погрузила его в чудесный мир. Они неслись с Мартой вдоль берега моря на BMW-R66, а по раскинувшимся вокруг зеленым полям ветер гнал бесконечные волны колыхающейся пшеницы. Рейх был на пике своего величия. Крылья германского орла осеняли виноградники Шампани, ледяные торосы Норвегии, теплые волны Эгейского моря и украинские степи. Европа была едина: дымные громады Кёльна и серебристые вершины Инсбрука, мощное течение Дуная и полесские сухие камыши — все было подчинено одному смыслу — великому будущему расы белых богов. Еще никогда у лодок Дёница не было такого количества баз. Они, казалось, были безраздельными хозяевами морей. От северной до южной Атлантики, от Огненной земли до Австралии и Океании. Да, рана Сталинграда еще кровоточила, есть возможность взять реванш. Что в Новороссийске, что под Курском. И вермахт эту возможность уж точно не упустит. Роммель начал отступать. Да не беда, у них там в Африке чаша весов постоянно колеблется. «Лис Пустыни» еще себя покажет. С Россией-то будет потруднее, да вообще нужно скорее заключать с ними перемирие. Причем на любых условиях. Украину отдать — пусть, да и Бессарабию. А то если так пойдет дальше — они еще чего доброго вторгнутся в Восточную Пруссию, как в ту войну было… Да не думал Ройтер ни о чем об этом всерьез. Все его мысли сейчас занимала эта удивительная женщина, в которой, казалось, было все… Марта вцеплялась в его куртку, зажмуривала глаза и прижималась к нему грудью, когда они разгонялись на коротких прямых отрезках сельских дорог побережья. R-66 вел себя превосходно. Ровный низкий тон рокота двигателя, гидравлика тщательно отрабатывала малейшие неровности. Баварец взлетал на холм, задние амортизаторы просаживались, мягко пружинили, но не пробивали, а затем, перенося основную тяжесть на переднюю телескопическую вилку, срывался вниз, и захватывало дух, как это бывает при полете легкой шлюпки с гребня волны.

Ветер уносил пыль проселков Бретани в море, а оно привычно урчало и гнало свои валы в бесконечность.

— Все. Отдыхаем! — Хельмут осадил баварца, с легким заносом заднего колеса. Пыль улеглась. Марта легко спрыгнула с седла и увлекла за собой Ройтера на ближайшую скалу. Как ей только удалось найти такое место? Закрытое от ветра и от посторонних глаз. Да и кому здесь! Может, только какой-то сумасшедший рыбак выйдет в море… Но рыбаку не до того, а праздных зевак здесь и нет. Марта обхватила его шею и долго внимательно смотрела на него, как будто изучала. А потом прижалась к нему всем телом. Губы потянулись к губам.

Вообще-то северное побережье Франции — не лучшее место для прогулок немецкого офицера с дамой. «Маки» в последнее время стали поднимать голову не по-детски, и попадись им эта парочка — это был бы для них настоящий подарок. Хельмут, за 4 года войны наученный, что может случиться всякое, прихватил с собой «вальтер» с запасной обоймой.

Когда он обнимал Марту, казалось, он обнимает всю Германию, и кожа на ее плечах, слегка позолоченная загаром, казалось, несла отсвет золота Рейна, по берегам которого босоногие девушки вяжут тугие снопы. Ее глаза — как голубые небеса баварских Альп, струились волшебным светом — Ройтер чувствовал, что он вновь ухватил удачу за хвост и ему все подвластно. Любовь этой женщины была по-крестьянски простой и страстной. Люди такого рода не привыкли стесняться проявлений плоти, но и особого пиетета к ней также не испытывают. Изыск им чужд.

«Такой рожать и рожать…» — думал Ройтер, когда ее тело ходило взад-вперед, а он обхватывал ее массивную задницу. Марта не вскрикивала и не стонала. Лишь по учащению дыхания да еще по тяжелым ударам ее сердца Ройтер мог понять, что с ней происходит. «Сколько ж в тебе здоровья!» — поразился Хельмут. Казалось, Марта может этим заниматься бесконечно. «Конечно, я же медик!» — хохотнула она. Да уж… медики народ такой…

До Гаттевильского маяка оставалось метров 500, как вдруг сильный удар сбоку вышиб Хельмута с Мартой из седла и поверг их в придорожную пыль. Что это было? Кожа на куртке была как перерезана на уровне плеча, как будто по ней полоснули ножом. Тут же из-за кустов хлопнул выстрел охотничьей винтовки. Пуля пискнула в песке, подняв тугой фонтанчик. Этого еще не хватало! Ройтер быстро сориентировался. Прижимая голову Марты к земле, он выхватил пистолет и вжался в придорожную пыль.

— Лежи, не шевелись. Пусть думаю, что нас убили, — шепнул он Марте.

Она вздрогнула в знак согласия.

Зеленка зашевелилась. Листья пока скрывали засаду, но для Ройтера было достаточно. Он резким движением выпустил две пули в раскачивающиеся ветви.

В ответ послышался сдавленный крик, французская речь, что-то вроде — ла-ла-ла и топот убегающих ног, как ему тогда показалось — детских. Дальше — тишина… Выстрелив на всякий случай еще пару раз, Ройтер понял, что больше их никто не караулит.

Марта как ни в чем не бывало встала и начала отряхиваться.

— Тебе повезло, что ты высокий, — серьезно сказала она. — Это партизанская ловушка. Рассчитана на средний рост — тебя просто вышибло из седла, а обычно отрезает голову. Вот. — Поймала рукой она тонкий металлический шнур. Вот! Натягивается между деревьями наискосок, ты едешь, и на большой скорости она просто действует как нож.

— Скорей надо валить отсюда, пока они подмогу не позвали. Кто его знает, сколько там этих уродов?

Они попытались завести мотоцикл с толкача. Это получилось без особых проблем, вот только бензин почти весь вытек. Эх… это ж золото… Ладно, надеюсь одного я прикончил. А сейчас доберемся до маяка, там должна быть какая-то охрана. Должен быть и полевой телефон… и бензин. Надо-то не так уж и много…

— Эти «маки» нас просто достали, герр оберлейтенант! — вздохнул совсем юный фельдфебель. Он был здесь за главного. — Они так хотят заполучить этот маяк…

— Зачем он им?

— Наверное, хотят взорвать. Здесь раз в сутки проходят эсминцы. Есть еще патрульные катера. Может… ну не знаю… маяк — есть маяк.

Это ты, брат, верно заметил. Маяк штука такая… Был бы я на той стороне пролива — лично бы вынес все маяки. Пусть потом как хотят кувыркаются.

— Ой, — вырвалось у фельдфебеля. — А я вас знаю… Вы — Ройтер!

— Да…

— Я про вас читал в газете.

Фельдфебель засуетился… Не часто случается, чтобы пост посещал бог…

— У вас есть телефон? — деловито спросил Ройтер. Сейчас не время для почестей и автографов. Ему только что чуть не оторвали башку.

— Да, разумеется. Валонь. Там наш полк.

— С Шербургом — нет?

— Нет. Там морские части.

— Тогда звоните в Валонь, пусть пришлют кого-нибудь. Мы хотя бы прочешем окрестности.

Но телефон отказывался работать.

— Так, герр фельдфебель, похоже, мы с вами влипли в историю. Как старший по званию я беру командование на себя. Немедленно объявите боевую тревогу, пусть ваши люди займут оборону в кирпичных строениях. Сколько у вас боеприпасов?

— Как обычно, две обоймы к карабину…

— Ну у меня еще десять выстрелов. В общем, неплохо. Можем уложить взвод… Если не будем дураками.

Не надо быть никаким ясновидящим. Достаточно не быть слабослышащим, чтобы понять. Связь вдруг так просто из строя не выходит…

Сумерки не предвещали ничего хорошего. Нечисть появляется в сумерках. Она и появилась. С башни можно было разглядеть, как по зеленой поверхности перемещаются черные фигурки. И было их немало. Идиоты… как они собираются преодолевать пустошь перед маяком? Они как будто знают, что у нас нет автоматического оружия.

— Марта, можешь помогать мне поворачивать зеркало? — спросил Ройтер. Марта кивнула. — Попробуй его развернуть на берег и чуть опустить луч…

Сигналом к стрельбе будет луч маяка.

Черные фигурки внизу уже были почти неразличимы, все превращалось в серую массу.

— Так… на счет «три»! Включаешь лампу… Раз, два…

Пустошь перед маяком превратилась из серой в ослепительно белую. По ней бил прожектор почище зенитного 8 миллионов кандел. Дружно хлопнули карабины из нижних ярусов. Первый удар застал французов врасплох. Понеся потери, они бросились наутек. Но стоило им выскочить из луча, как бегство превращалось в организованное отступление. Оставив на песке четверых, «маки» заняли позиции в прибрежных камнях.

— Веселая будет у нас с вами ночка, фельдфебель, — усмехнулся Ройтер. — Вы разве не знаете, что моя власть распространяется только на море? Нет? А это так. На суше я приношу неприятности, как говорит наш старший помощник.

Французы оказались вовсе не такими уж и идиотами. Они поняли свою ошибку и решили брать крепость измором. Они прочно обосновались в камнях и оттуда вели огонь, который можно было определить как «беспокоящий».

— Черт! Неужели у них патронов больше, чем у нас? У боевого поста регулярной немецкой армии.

Пуля чиркнула по перилам ограждения.

Ройтер сначала было решил ответить, но из «вальтера», скорее всего, он до туда не добьет, а пулю потратит.

— Бережешь для ближнего боя? — спросила Марта. Как будто она что-то в этом понимала.

— Ну да. Девять уложу, последний — себе…

— Уложи, пожалуйста, восемь, — попросила она и выразительно посмотрела на него.

— Я не смогу тебя убить… Это выше моих сил.

— Тогда оставь мне. Я это сделаю сама. Сразу после тебя.