МОСТ
Потеря ноги или ступни -— не такая уж скверная штука. У новых искусственных конечностей есть суставы, которые зачастую действуют лучше, чем настоящие, и если получишь артрит, можешь вылечить его масленкой.
Порта Малышу, в 200 километрах за Полярным кругом.
Порта довольно ржет и предлагает девушке место на гнилой скамье, где мы сидим.
Девушка смеется, смех ее звонко отзывается в лесу. Она стоит спиной к солнцу, мы видим ее тело силуэтом. Ее серая форменная юбка сшита из тонкой, прозрачной ткани. Нам хотелось бы. чтобы она всегда стояла там. Волосы у нее длинные, золотистые, как спелая пшеница.
Девушка не говорит по-немецки, и нам приходится объясняться с ней на странной смеси языков. Порта что-то говорит, — как утверждает, по-фински, но девушка его не понимает.
По реке идут всплески. Словно от громадных дождевых капель.
— Стреляют, — лаконично говорит Грегор. — Пустая трата времени.
— На таком расстоянии пустая трата боеприпасов, — говорит Старик, раскуривая трубку с серебряной крышечкой.
Всплески словно бы гоняются по реке друг за другом.
— Не боитесь? спрашивает, оглаживая юбку, девушка-солдат.
— Нет, — беззаботно смеется Порта. — Они жалки, эти помешанные на стрельбе недоумки!
— Раньше я ни разу не видела, чтобы они стреляли, — говорит она, вытягивая шею, чтобы получше видеть.
— Можно подойти поближе, — предлагает Порта, помогая девушке встать. Мы здесь смеемся над ними!
— Можете меня сфотографировать? — спрашивает девушка, протягивая «лейку» Хайде. И садится на холмик.
Хайде делает снимок, стараясь, чтобы всплески от пуль на реке попали в кадр.
— Снимись между мной и Малышом, — кричит Порта с широкой улыбкой.
Девушка смеется и обнимает их за плечи.
Хайде приседает, как профессиональный фотограф.
Разрывная пуля сносит ей половину лица. Порту обдают ошметки плоти, кровь и осколки костей. Оторванное ухо висит на груди Малыша, как медаль.
— Снайпер, треклятый снайпер! — кричит Малыш, бросаясь на землю рядом с Портой.
Тело девушки они кладут перед собой для прикрытия.
— Второе отделение! Приготовиться к маршу! — приказывает Старик и вешает на плечо автомат. Вид у него усталый, подавленный. Лицо покрыто серой щетиной. Старая трубка с серебряной крышечкой уныло свисает из уголка рта.
Несколько человек из отделения встают и принимаются собирать оружие и снаряжение.
Порта с Малышом лежат в свеженайденной теплой впадине с таким видом, будто это их совершенно не касается.
— Приказа не слышали? — строго кричит Хайде, раздувая грудь.
— Опять он, — злобно говорит Малыш, наводя на Хайде автомат. — Что мы с ним сделаем?
— Пристрелим при случае, — решает Порта.
— Давай привяжем его к мосту перед тем, как произвести взрыв. Разом и ликвидируем, и кремируем! — восторженно предлагает Малыш.
— Свинья, — злобно ворчит Хайде и уходит.
— Шевелитесь, лодыри! — раздраженно кричит Старик, толкая Порту.
— Ты ничего не понял. Я с места не двинусь, пока не выпью утреннего кофе, — беззаботно отвечает Порта.
Малыш принимается задело. Наполняет снегом чайник и вскоре разводит приятный костер.
Лицо Старика становится медно-красным.
— Что за муха тебя укусила? Не встанешь через пять секунд, я угощу тебя таким кофе, что вовек не забудешь!
И заносит над его головой ППШ, словно дубинку.
Порта едва успевает увернуться от приклада.
— Черт возьми, Старик, ты мог ударить меня! Не начинай бить людей только за то, что они хотят кофе на завтрак!
— Кофе! — кричит в ярости Старик. — Для чего ты здесь? Любоваться северным сиянием?
— Наплевать, для чего, — упрямо говорит Порта. — Я все равно хочу кофе! Без него мой мозг не начнет работать.
— Он прав, — соглашается Малыш. — Эта чертова армия не может вытворять с нами все, что угодно. Мы имеем право на кофе. Он положен по норме довольствия. Даже русские получают кофе перед тем, как идти под пули.
— Вы ни на что не имеете права, — остервенело кричит Старик, — и если сейчас же не соберете снаряжение, я вышибу мозги из ваших тупых голов!
— Давай! Не медли! — азартно подстрекает его Хайде.
Порта заливает кофе кипятком. К вершинам деревьев поднимается восхитительный аромат.
Ноздри у нас начинают дрожать. Вскоре все отделение усаживается и пьет кофе вместе с Портой. Даже Старик угрюмо принимает кружку, которую любезно протягивает Малыш.
— Черт бы побрал вас всех, — ворчит Старик, дуя на горячий кофе. — Самое паршивое отделение во всей армии, и я должен это терпеть! Задницы с ушами — вот кто вы!
— Он не аристократ, так ведь? — замечает Малыш, обращаясь к Порте.
— Пролетарское отродье, вот он кто, — заявляет Порта. — Пользы от него, как от дырки в голове!
Малыш гогочет. Замечание Порты кажется ему лучшей шуткой года.
— Ты потерпишь это? — спрашивает Гури, лопарь; лицо его расплылось в типично лопарской усмешке.
— Нет, будь я проклят, — злобно кричит Старик. — Вы меня слышали. Я отдал ясный приказ: отделение, марш!
— Не кричи так громко, — предостерегает Порта. — Русские могут услышать. Говорить по-немецки в этих местах опасно!
— Ну, дальше уже некуда, — гневно рычит Старик и снимает с плеча автомат.
— Только выстрели, и ты труп, — угрожает Малыш, наведя ствол своего ППШ на Старика.
— Дайте человеку спокойно выпить кофе, — капризно говорит Порта. — Пока не прополощу свои миндалины, никакой войны не будет!
— Пропади ты пропадом, — сдается Старик и забрасывает русскую меховую шапку далеко между деревьями.
— Смотри, чтобы не смерзлись волосы, — любезно говорит Малыш. — Нам ведь выдали головные уборы не только для парада.
Порта невозмутимо заваривает еще кофейник. На завтрак он, как правило, выпивает пять кружек.
— Скажи, — спрашивает Старик опасно мягким голосом, — долго еще ты собираешься продолжать это кофепитие?
— Только идиоты ожидают, что люди будут носиться по всей этой местности, не выпив кофе, — спокойно говорит Порта, снова наполняя кружки.
Старик берет свою, покачивая головой, но подскакивает, когда Малыш принимается жарить гренок.
— Когда вернемся, я доложу, что ты отказываешься выполнять приказы! — грозит он, дрожа от ярости.
— Послушай, — обращается Порта к Легионеру, — ты самый старый член этого стрелкового клуба. — Вас когда-нибудь посылали подставлять глотки под ножи мусульман без кофе под ремнем?
— Non, mon ami, такого не помню, — отвечает Легионер, прекрасно понимая, что несогласие с Портой по вопросу кофе на завтрак будет дипломатически неразумно и чревато бесчисленными проблемами.
Старик теряет терпение, отшвыривает кружку и ударом ноги выбивает гренок из рук Малыша.
— Встать! Живо!
— Не обращайся так с хорошей едой, — ворчит Порта. — Неизвестно, как скоро ты проголодаешься!
— Я уже сказал и говорю снова — он не аристократ, — вздыхает Малыш, поднимая с земли гренок.
— Следи, Старик, за давлением крови, — советует Порта. Так нервничая, ты сокращаешь себе жизнь.
Вскоре после этого эпизода мы идем, скользя по крутым, заснеженным склонам. К обеденному времени выходим к шоссе, ведущему к незамерзающему порту далеко на севере. Чуть восточнее проходит печально известная железная дорога, на строительстве которой погибли тысячи заключенных. Говорят, она построена на человеческих костях.
Мы лежим в снегу, наблюдая за бесконечными колоннами грузовиков, проезжающих мимо наших позиций.
— На дорогу, — приказывает Старик. — Следуйте за мной колонной по одному. Если нас окликнут, отвечайте те, кто бегло говорит по-русски. Остальные будьте глухонемыми.
— Вот же дерьмо! Будем надеяться, что Иван ничего не заподозрит, — беспокойно бормочет Легионер. Кажется, он стал еще ниже ростом.
— Господи! — недовольно шипит вестфалец. — Последний раз иду через границу. Как только вернемся, прострелю ступню.
— Если узнают, поплатишься головой, — говорит Порта с саркастической улыбкой.
Чуть северо-восточнее Оленегорска мы находим первый из замаскированных мостов.
На путях стоят четыре длинных товарных состава, дожидаясь зеленого света, километрах в двух дальше ждет пятый.
Мы готовим взрывчатку на опушке леса. У нас пять саней, нагруженных новыми бомбами Льюиса, которыми только что начали снабжать армию.
Порта и я несем караул в первую смену. Ничего не имеем против. Спать все равно нельзя. Мы приняли таблетки первитина. Русские называют их «бодрящий порох». Одна таблетка позволяет обходиться без сна целую неделю, и они могут сохранить жизнь в тылу противника.
— Ты спятил, друг, — протестую я, когда Порта закуривает сигарету. — Тебя могут заметить из Мурманска!
— Не волнуйся, сынок, — негромко отвечает Порта. — Красная армия искрит всю ночь! А мне почему нельзя?
— Если нас прикончат, то по твоей вине!
— Ты этого даже не почувствуешь! — бездушно говорит Порта, глубоко затягиваясь, от чего огонек сигареты становится ярким.
Рано утром мы слушаем Хайде, нашего мастера взрывного дела. Он стоит на валежине, чтобы лучше нас видеть.
— Слушайте меня и слушайте внимательно, обормоты! — кричит он. — Как видите, то, что я держу в руке, похоже на кусок резины, вы можете делать с ним почти все, что угодно, и ничего не произойдет. Бросьте его в огонь, и получится густая, липкая масса. С виду он похож на жевательную резинку, но состоит на четверть из термита, смешанного с окисью металла, и на три четверти из пластиковой взрывчатки.
— Что такое пластик? — тупо спрашивает Малыш.
— Не твое дело. Тебе достаточно знать, что это называется пластиком.
Хайде поднимает медную трубку.
— Это медно-алюминиевая трубка, в ней находится детонатор.
— Что такое детонатор? — спрашивает Малыш, поднимая руку, будто школьник.
— Тоже не твое дело! — резко отвечает Хайде. — Тебе достаточно знать, что эта штука называется так. И не перебивай меня своими глупыми вопросами. Я скажу все, что тебе нужно знать. Как видите, на трубке восемь колен, они представляют собой восемь временных интервалов, поэтому мы можем решать, когда произойдет взрыв. Нижний — две минуты, поэтому использовать его не советую. Верхний — два часа. Сама трубка, — он гордо поднимает ее, словно сам изобрел, j— содержит ртутное соединение. Нужно раздавить здесь небольшую стеклянную капсулу, потечет кислота и растворит слой изоляции, удерживающий ударник на месте. Пружина ударника разожмется, и он взорвет бомбу. Процесс завершен.
— И тут раздается БАНГ! — кричит с широкой улыбкой Малыш.
— Идиот, — раздраженно ворчит Хайде. — Кончай перебивать! Разве не понимаешь, что я унтер-офицер и старше тебя по званию?
— В кавалерийском полку ты был бы унтер-вахмистром, в альпийском — обер-егерем. Еще мог быть — если б служил в десантных войсках, как Грегор…
— Когда процесс детонации завершен, — продолжает с надменным видом Хайде, — создается очень высокая температура, и от нее взрывается пластиковая масса.
— И раздается БАНГ! — торжествующе произносит Малыш.
Хайде бросает на него убийственный взгляд.
— Все известные металлы, даже самая прочная сталь, плавятся за несколько секунд. Без этого маленького умного приспособления под названием детонатор вы можете делать с пластиковой взрывчаткой все, что угодно. Ничего не случится, разве что пальцы станут липкими. Можете с полными карманами этой взрывчатки прыгнуть в костер. Она не взорвется! Суньте ее под паровой молот. Бояться нечего! Но как только детонатор разбит, берегитесь! Бегите со всех ног. Как только капсула раздавлена, туг же давайте деру! Оставьте между собой и центром взрыва не меньше шестидесяти метров. Если будет меньше, легкие вылезут у вас из горла и из задницы. Я лично предпочитаю семьдесят метров. Когда нам демонстрировали бомбу Льюиса на армейском хранилище взрывчатки в Бамберге, погибли двое подрывников. Они думали, что можно играть в игры с этими штуками.
— Бамберг! Я знаю это место, — радостно кричит Малыш. — Мы взрывали там поезда и грузовики какой-то чертовой штукой под названием ТНТ. Там тоже взлетело на воздух несколько подрывников. Один из них лежал тогда в постели. Оказалось, что какой-то подлый подрывник-ефрейтор заложил под койку заряд взрывчатки и отправил его в Царствие Небесное.
— Командиры групп, ко мне! — резко приказывает Старик.
— Можно отдохнуть, — лаконично говорит Малыш и выуживает сигару из противогазовой сумки. Он постоянно курит сигары. Думает, что это аристократично.
Наша группа получает задание взорвать мост к северу от Пул-озера. Там насажаны деревья, чтобы замаскировать его, и сделано это так мастерски, что мы обнаруживаем его, лишь оказавшись в нескольких метрах. Это громадный железнодорожный мост. Стальные рельсы тянутся в Лапландию. Мы должны взорвать мосты и дамбы до самого Питкуля. На протяжении почти ста пятидесяти километров. Это выведет из строя железные дороги и наиболее важные шоссе на значительное время.
— Интересно, дадут ли нам потом отпуск, чтобы съездить домой и погулять на Реепербане? — мечтательно произносит Малыш, глаза его при этой мысли увлажняются.
— На нас наплюют и отправят на новую экскурсию, не дав даже попариться в сауне, — пессимистически считает Барселона.
— Жаль, что мы не финны, — уверенно говорит Порта. — С ними обходятся по-человечески.
— Не смотрите на мрачную сторону! — жизнерадостно кричит Грегор. — Нам наверняка дадут за это несколько медалей.
Он любит награды совсем, как Хайде.
— Par Allah, я хочу только легкого ранения и спокойного сна в чистой госпитальной постели, — устало вздыхает Легионер.
— Будь доволен, если вернешься домой живым, — сухо советует Старик.
— Кончайте вы, — кричит Малыш. — Давайте взорвем эти мосты, получим от треклятой войны хоть какое-то удовольствие!
Взрывчатку мы разделили между собой. Наши специальные сумки битком набиты. Прощаемся друг с другом перед тем, как рассеяться по белой пустыне и скрыться в лесу за покрытыми льдом озерами.
Наша группа переходит реку и продолжает путь по шоссе на север. Несколько раз мы слышим оклики водителей и часовых, которые принимают нас из-за формы за подразделение охранных частей.
Малыш приводит нас на грань катастрофы, крикнув «Arschloch!» вслед русскому грузовику, который обдал нас снегом.
На автодорожном мосту южнее Лапландии мы прощаемся с группой Легионера.
— Сделайте дело, как надо, — отечески наставляет их Малыш. — Уничтожьте мост одним взрывом, детки, иначе он останется цел. На вашем месте я попросил бы моей помощи!
— Merde, ты не единственный, кто умеет взрывать,— отвечает Легионер и скрывается во главе своей группы.
— Мост взрывать труднее всего, — говорит Малыш Порте. — Если заряды заложены неправильно, его не уничтожит даже миллион бомб Льюиса!
— Смотри, не оплошай как-нибудь, — раздраженно говорит Грегор. У него невротическое отвращение ко всему, что способно взрываться.
— Этого никогда не случится, — хвастается Малыш. — Когда я сражаюсь с мостом, то этот мост шлепается на задницу!
Через несколько часов мы подходим к нашему мосту. Малыш носится, одобрительно похлопывая стальные балки.
— Разве не замечательный мост? — усмехается он.
По мосту проходит товарный состав длиной с километр. Солдат в полушубке приветливо машет нам рукой из тормозного вагона.
— Парень даже не представляет, как повезло ему, что едет этим поездом, — задумчиво говорит Порта, — следующий будет взорван ко всем чертям!
Мост крепче, чем мы ожидали. Взбираться на него по обледенелому бетону очень трудно, ухватиться не за что. Мы обдираем ладони о лед и грубый бетон.
Малыш беснуется, как сумасшедший, всякий раз, когда срывается и смешно скользит по льду реки.
— Что это за идиот, который не подумал, что нам потребуются железные ступеньки? — злобно бранится Порта, срываясь вниз в двадцатый раз.
Когда в конце концов, после нескольких часов усилий, мы поднимаемся, то встречаем новое препятствие, которое едва не приводит нас в уныние.
Мы сидим и молча смотрим на кольца колючей проволоки, густо опоясывающие основание моста, закрывая доступ к самым уязвимым точкам.
— Господи Иисусе, еврейский сын немецкого Бога, — восклицает Порта, — теперь нам остается только взорвать бомбы Льюиса; они вышвырнут нас из военной формы быстрее, чем Гитлер заставил ее надеть!
— Даже пуговицы не останется, — бормочет Малыш, заглядывая под колючую проволоку.
— Ну что ж, на нашей стороне Пресвятая Дева и передовая немецкая технология, так что, возможно, мы уцелеем, — философски говорит Порта.
Если неожиданно приведем что-то в действие, — говорит Малыш, — то на сей раз сами взлетим на воздух!
— Ну и хладнокровие, — фыркает Грегор.
— Держите шапки! — предупреждает Порта и начинает резать проволоку.
Первые ржавые нити, лопаясь, проносятся мимо наших лиц. Порта быстро устает и отдает кусачки Малышу, тот идет на заграждение, словно бульдозер.
— Осторожнее, черт возьми, — предостерегает испуганный Грегор. — Перекусишь нету проволоку, и нам всем конец!
— А тут мина! — удивленно кричит Малыш, нагибаясь. Осторожно притягивает противотанковую мину к себе. — Здесь провода, — продолжает он, указывая на ряд идущих под нее серых проводов.
— Осторожнее, осторожнее, — нервозно кричит Порта. — Оставь се на месте и вывинти капсюль! Мы спустимся, пока ты возишься с ней. Ни к чему всем погибать!
Малыш преспокойно принимается обезвреживать это страшилище, вывинчивает взрыватель и оставляет мину свисающей прямо среди нас.
От страха мы едва смеем дышать.
— Ради бога, осторожнее! — кричит Порта Малышу, нашедшему еще три мины — такого типа, который нам еще не встречался.
— Посмотрите на них! — кричит поглощенный своим делом Малыш. — Тут есть маленькая трубка, которую можно согнуть!
— Не сгибай ее, черт возьми! — испуганно вопит Порта. — Это детонатор!
— Ну и что тогда с ней делать? — тупо спрашивает Малыш. — Дать пинка?
— Ради бога, оставь ее в покое, — стонет обезумевший от страха Грегор.
— Я не могу и дальше резать проволоку без того, чтобы она не взорвалась, — объясняет Малыш, осторожно касаясь ближайшей мины.
— Нет там сбоку красного флажка? — спрашивает Порта, старательно прячась за бетонную колонну.
По мосту с грохотом идет товарный поезд. Пока он проходит над нами, все разговоры прекращаются.
— Черт возьми, дождь идет, — удивленно говорит Малыш, когда состав минует мост.
— Кто-то из русских помочился на тебя! — кричит Порта, корчась от смеха.
— Удавлю этого гада! — рычит Малыш, грозя кулаком вслед громыхающему вдали поезду. — Такое никому не сойдет с рук! От меня смердит, как от сортира! Вся голова в коммунистическом дерьме!
— Можешь помыться, когда вернемся, — усмехается Порта. — Лучше пусть в тебя попадет дерьмо, чем шрапнель! Посмотри, нет ли красной кнопки на боку этих чертовых мин!
— Есть красный флажок, — объявляет Малыш, — и притом большой. На нем написана вся история социалистической революции.
— Что там говорится? -— спрашивает Порта.
— Мне еще не начали платить как переводчику с русского, — нагло отвечает Малыш.
— Теперь действуй медленно и смотри, что произойдет, — говорит Порта. — Нажми на красный флажок и при этом держи шпильку. Если шпилька вдавится, мина взорвется!
— Очень интересно! — орет Малыш, голос его отдается эхом под мостом.
— Совсем спятил, — смиренно стонет Грегор, зарываясь поглубже в снег.
— Не нужно прятаться, — утешает его Порта. — Здесь, внизу, мы в сравнительной безопасности. Взрывная волна всегда идет вверх!
— А как Малыш? — наивно спрашиваю я.
— Он погибнет за честь великой Германии, и его имя будет выгравировано на памятнике героям возле казарм, — фаталистически произносит нараспев Порта.
Я вдавил флажок, — кричит Малыш. — Теперь что?
— Поворачивай его, но медленно! Зашипит, так прыгай к нам, только быстро, если жизнь тебе не надоела!
— Мина не подает признаков жизни, — отвечает Малыш. — Но, думаю, может, просто притворяется!
— Теперь открой крышку, — объясняет Порта. — Сунь руку в отверстие, нащупай маленький квадратный выступ и потяни его вниз.
— Готово, — довольным тоном говорит Малыш и бросает мину через край моста. — С остальными я разделаюсь быстро, как похотливый турок со сворой девок!
— Осторожно, — предупреждает Порта, — осторожно, и крепко держи эту шпильку! Если выпустишь, эта мина будет твоей последней!
— Не спеши обделываться, — самоуверенно хвастается Малыш. — Я пока что не напортачил ни с одной миной. И сейчас не напортачу!
— Теперь смотри, где резать, — говорит Порта. — К этому заграждению может быть подведен провод, и если перережешь его, мы взлетим на воздух!
Мы кладем обезвреженные детонаторы под большие стальные цилиндры. Порта считает, что там они не могут причинить большого вреда.
Мы медленно пробираемся через заграждение к опорным балкам, стараясь не задеть мин.
Я потею от страха, несмотря на полярный холод. Мины внушают мне такой же страх, как Грегору. В течение многих часов мы работаем под мостом, над нами проходят бесчисленные поезда. Головы мы закутали плащ-палатками, дабы избежать того, что случилось с Малышом.
Когда наконец с колючей проволокой покончено, возникает серьезная проблема поднять взрывчатку с саней. Мне достается самая тяжелая работа — носить бомбы Льюиса от саней к подножью опор. Через два часа я так изматываюсь, что валюсь в снег и отказываюсь продолжать без отдыха. Руки и спина так болят, что я едва не кричу при малейшем движении.
Порта с Малышом ожесточенно спорят, кому из них закладывать взрывчатку.
— Если каждый возьмет по опоре, будет быстрее, — говорит Малыш, которому не терпится добраться до бомб Льюиса.
— Делай, что я говорю, ходячий сортир! — кричит Порта, запустив в него гаечным ключом.
— Ты не главнее меня, — ярится Малыш. — Обер-ефрейтор — это обер-ефрейтор, и ни Бог, ни дьявол не могут указывать ему, что делать. Скажи, что было бы, если б один обер-ефрейтор принялся отдавать приказы другому?
— Я занимался в школе подрывников в Бамберге, — кричит Порта, — когда ты был в школе армейских поваров и учился портить кислую капусту! Даже ты должен понимать, что в этом деле я главный!
— Черт побери, — возмущенно отвечает Малыш. — Будто я не был в Бамберге. Мне даже дали медаль за образцовое усердие, которое стоило жизни двум инструкторам!
После долгих споров и пререканий они соглашаются разделить работу на двоих. Малыш находит хороший способ прикреплять бомбы к опорам так, чтобы они не соскользнули. Но самое главное — правильно подсоединить к ним провода.
Уже глубокой ночью мы заканчиваем минирование одной стороны моста, и Порта требует ужина.
— Тебе моча в голову ударила! — возбужденно кричит Грегор. — Ужинать здесь, под русским мостом — это самоубийство!
У Ивана случится удар, если он обнаружит нас здесь, верно? — беззаботно усмехается Малыш.
Однако Порта упрямо требует ужина, на который, в соответствии с HDV, имеет право.
Пока мы едим, над нашими головами проходят охранники из НКВД. Мы могли бы коснуться их, просунув руки между досками.
Переходить на другую сторону моста — дело опасное, мы несколько раз чуть не падаем с него. Когда цель достигнута, снова приходится резать треклятую колючую проволоку.
Мы закладываем взрывчатку у основания каждой опоры. Начальные заряды самые опасные. Они могут взорваться от удара. Если б мы уронили хоть один, охранники подоспели бы к нам через минуту, — и у нас нет иллюзий относительно того, как бы они обошлись с нами.
— Знаешь это дело, — хвалит Порта Малыша, похлопывая его по плечу.
— Пока что все идет хорошо, — довольно улыбается Малыш, прикрепляя бомбы Льюиса к бетонному основанию.
Он ныряет под мост с ловкостью обезьяны, чтобы как следует присоединить провода.
У меня голова кружится от одного взгляда на него.
— Как, черт возьми, он это делает? — нервозно бормочет Грегор.
— Ради святой Агнессы, не спрашивай его, — предупреждает Порта, — иначе он погибнет! Он не представляет, как это опасно!
Легкий шум заставляет нас посмотреть вверх. Над нашими головами идут трое охранников. Мы слышим предостерегающий лязг автоматов.
— Попытался бы сделать это Адольф, — неожиданно кричит Малыш, голос его далеко разносится в безмолвии.
Я срываю с плеча автомат и целюсь в охранников на мосту.
Вдали грохочет, приближаясь, поезд. В его громыхании тонут звуки выстрелов.
Трое людей в тулупах переваливаются через низкие перила моста и летят, вертясь, далеко вниз.
Порта с любопытством смотрит вверх между шпал. К счастью, охранников было всего трое.
Поезд со стальным грохотом проносится по мосту.
— Чего стреляли? — удивленно кричит Малыш, выглядывая из-за бетонной опоры. — Хотели перепугать всех?
— Потому что ты не можешь держать закрытой свою гамбургскую пасть, — злобно отвечает Порта. — Разве я не велел тебе ни слова не говорить здесь по-немецки?
Подавая друг другу сигналы фонариками, мы разбиваем стеклянные капсулы одновременно, чтобы синхронизировать взрывы. С мостом такого типа это очень важно. Иначе мост треснет всего в нескольких местах, и русские саперы быстро устранят повреждения.
Последним от моста уходит Порта. Он тянет за собой тонкий провод и за излучиной реки присоединяет его к взрывной машинке, которую Малыш несет на спине.
Мы готовимся произвести взрыв на безопасном расстоянии, на противоположной стороне озера.
Малыш вертит ручку машинки, как сумасшедший, чтобы получить достаточно тока для взрыва, Грегор смотрит на счетчик.
Малыш устраивает краткую передышку после усердной работы и закуривает сигару. Он считает, что такой торжественный момент заслуживает сигары. С выражением лица священника, бросающего горсть земли на останки павшего фельдмаршала, он приводит взрывное устройство в положение готовности и утробно посмеивается, будто в безобидном предвкушении.
Держите шапки, мальчики, она готова к действию,— торжественно говорит он, поглаживая машинку.
— Не нажимай плунжер, пока я не скажу, — нервозно предостерегает Порта. — Начальные заряды должны взорваться первыми, иначе с этим мостом ни черта не случится!
— Тьфу ты! — восклицает Малыш в ужасе. — Это то же самое, что пойти в кино и обнаружить, что какой-то еврей стащил банки с пленкой!
— Такое может случиться, — серьезно говорит Порта. — Со мной однажды случилось в Берлине.
— Не пугайтесь, — успокаивает нас Малыш. — Я никогда не портачил! И этот жалкий мостик будет не первым!
— Жалкий мостик? — удивленно переспрашивает Грегор. — Такого большого я еще не видел!
— Ну так любуйся им, пока можно, — хрипло смеется Малыш, — через пару минут любоваться будет нечем!
Товарный состав, который везут два больших паровоза, медленно приближается к заминированному мосту. На каждом втором вагоне трепещет красный флаг.
— Святая Агнесса, мачеха Божия, — кричит Порта, выкатив глаза. — Поезд везет взрывчатку!
— И посмотрите на эти бензовозы! — кричит Малыш, указывая на шоссе, идущее вдоль железнодорожной линии, по которому движется длинная колонна грузовиков.
— Держитесь покрепче за землю, — обеспокоенно говорит Порта, — иначе запросто взлетите на воздух вместе с этим чертовым мостом!
— Надеюсь, они не заметят, что начальные заряды начали шипеть, — угрюмо говорит Грегор, глядя в бинокль на километровую колонну. — Господи, спаси нас, там достаточно бензина, чтобы спалить целую армию!
— Ерунда, — утешает его Малыш отеческим тоном. — Они будут летать возле Млечного Пути, глядя на нас сверху, прежде чем успеют чему-то удивиться.
— Черт, нужно было соединить их покороче, — говорит с досадой Порта. — Нельзя верить всему, что говорят эти бамбергские недоумки. Мы знаем больше, чем они узнают за всю жизнь.
— Будто Рождество, правда? Когда смотришь в замочную скважину на елку, которую стащил твой отец, и пытаешься узнать, какие подарки купили тебе в кредит, — говорит Малыш с радостным выражением лица.
— Если мост уцелеет, нас всех ждет трибунал, — угрюмо говорит Грегор, снова поднося к глазам бинокль.
— А если не уцелеет, — откровенно смеется Порта, — и Иван схватит нас, трибунал будет совсем другим!
— Да кончайте вы столько думать, — жизнерадостно говорит Малыш. — В армии могут осудить за что угодно! Трибуналы всегда наготове!
С шумом, напоминающим далекий гром, поезд идет по мосту, с противоположного конца на мост въезжает другой.
— Жаль, просто возвращающийся порожняк, — недовольно вздыхает Малыш.
Внезапно на обоих концах моста взлетает пламя.
— Начальные сработали! — восклицает Порта, выжидающе глядя на длинный мост.
Малыш изо всех сил нажимает на плунжер.
К небу взлетает единая, фантастичная красно-желтая пелена пламени и расплывается в грибообразное облако огромных размеров. Мост во всю длину поднимается к серым, тяжелым тучам. Поезда поднимаются вместе с ним, ни один вагон не опрокидывается. Потом все разлетается на миллион частей. В нескольких метрах от нас падает двухосная тележка.
Бензовозы движутся друг за другом вплотную, возможности свернуть у них нет. Они, вертясь, взлетают в воздух, на замерзшие озера льются пылающие потоки бензина.
Тяжелые бензовозы разлетаются, как игрушки. Бензин льется повсюду, создавая новые краснопламенные костры. Потом нас с жуткой силой ударяет взрывная волна.
Меня отбрасывает на несколько метров на лед. Но все происходит так быстро, что я даже не успеваю испугаться.
Малыш со взрывной машинкой и тянущимися за ним оборванными проводами пулей летит через озеро и исчезает среди деревьев на дальнем берегу.
Порта взлетает в воздух, описывает дугу, несколько раз поворачиваясь вокруг своей оси, и падает в большой сугроб.
Грегор исчезает бесследно. Мы находим его далеко в лощине застрявшим между двумя искривленными от буранов деревьями и с трудом высвобождаем.
— Святая Барбара, — восклицает Порта. — Ну и сработали же эти бомбы Льюиса!
— Русские оторвут нам кое-что, если схватят, — зловеще предсказывает Грегор и нервозно озирается.
— Ивану сейчас не до того, чтобы искать нас, — бодро говорит Порта. — Это научит русских, как ездить с полностью включенными фарами, будто нас не существует!
— Теперь они, по крайней мере, знают, что идет война, — говорит Малыш с довольной усмешкой.
— Пошли, — решительно говорит Порта. — До встречи осталось всего несколько часов, а они ждать никого не станут! Возвращаться к своим вчетвером не хочется!
Когда мы приходим на место, все уже там, но эта диверсия не обошлась без серьезных потерь. Первое отделение по пути к цели наткнулось на засаду. Всех расстреляли на месте и бросили на съедение волкам. Второе отделение, которым командует Старик, лишилось девяти человек. Из третьего уцелело всего пятеро. Остальные погибли от преждевременных взрывов.
— Их разнесло в клочья, — объясняет с выразительными жестами один ефрейтор.
— Ну и грохот вы устроили, — говорит вестфалец. — Что вы, черт возьми, сделали?
— Использовали заодно несколько тонн русской взрывчатки, — самодовольно отвечает Порта.
— И даже не пострадали? — изумленно спрашивает Барселона.
— Только морально, — лаконично отвечает Малыш.
Лейтенант Блюхер бесследно исчез вместе с большей частью четвертого отделения. На место встречи пришли всего восемь человек; они так потрясены, что от них не добьешься внятных объяснений. Мямлят что-то об охранниках, пытках и, скорее всего, когда вернемся, окажутся в психиатрическом отделении госпиталя. Странная болезнь, которая настигает солдат, действующих в тылу противника, выпала и на их долю.
Мы три дня лежим, окопавшись, в балке, и дожидаемся, когда поутихнет активность русских. Несколько раз слышим, как их лыжи скрипят по снегу неподалеку от нас.
Спать никто не может. Продолжают действовать таблетки первитина.
Порта скрашивает нам ожидание, рассказывая историю ефрейтора, которого знал в школе подрывников в Бамберге.
— Это был помешанный тип из Дрездена, — начинает он. — Совсем как тот русский, что перешел к нам под Харьковом и ел тряпки, будто какая-то моль. Этот ефрейтор-дрезденец был профессиональным поедателем стекла. Как только видел зеркало или какую-то дорогую стекляшку, тут же хватал ее и грыз. Вскоре в роте не осталось ни единого зеркала. Ефрейтор из Дрездена съел их все.
Солдаты из других рот каждый вечер приходили к нам с зеркальцами, пузырьками, и он съедал их все. За такое зрелище им, само собой, приходилось платить. Казначеем был я. Вскоре он съел все зеркала в полку. До единого. Цена зеркал значительно поднялась.
Мы стали выходить из этого положения, воруя зеркала в городе, и вскоре во всем Бамберге не осталось ни одного. Дело, разумеется, дошло до крипо. Сперва полицейские смеялись, недоумевая, кто может быть настолько помешанным, чтобы красть зеркала, и посадили в кутузку парня, который донес об этом. Но вскоре обнаружили, что все их зеркала тоже исчезли, и запели уже по-другому.
Вскоре после этого пропало зеркало гаулейтера. Потом командующего генерала. Дело было очень выгодное, и я мог бы заниматься им все время, пока находился в Бамберге, если б этот помешанный ефрейтор-стеклоед не потребовал себе должности в KDF. У этого идиота появилась мания величия, он возомнил себя артистом и решил, что Адольфу будет интересно посмотреть, как он ест зеркала. Но организатор армейского досуга — он был священником — схватил ефрейтора-дрезденца за ухо и вышвырнул вон.
Ищейки взяли его в тот же вечер. Священник об этом позаботился. Я, разумеется, пытался вызволить дрезденца. На нем можно было зарабатывать деньги. Но, к сожалению, он повесился в камере, написав на стене свои последние слова: «Поедание стекла — это искусство! Хайль Гитлер!».
— Я знал одного парня, который ел бритвенные лезвия, и они выходили у него из задницы маленькими стальными брусочками, — вспоминает Малыш. — Он продавал их пьяницам на Реепербане!
Возвращаемся мы ранним пасмурным утром. Погибшие от ночного артобстрела все еще лежат. Русские около получаса били из пушек но этому району. Метили, когда поняли, что нам удалось проскользнуть обратно.
Грузовики приезжают за нами во второй половине дня. Мы слезаем с них так далеко от линии фронта, что орудийный огонь слышится далеким гулом. Но несколько дней остаемся в странном состоянии и на каждого встречного наводим автоматы с криком по-русски: «Стой!».
В общем, в головах у нас почти ничего нет, кроме трескотни автоматов и свиста боевых ножей, но после нескольких походов в сауну и развлечений с девицами в военной форме это состояние постепенно проходит. Только четвертому отделению не удается избавиться от болезни: она у них такая тяжелая, что нам приходится связывать их собственными ремнями, пока ребят не отправляют в психиатрическое отделение. Больше мы их Уже не видим.
Когда приходит время возвращаться на передовую и на место погибших приходят новички, мы уже почти полностью здоровы и избавились от постоянного страха быть убитыми, куда бы ни шли.
