Глава 6
ФАРВАТЕР № 58

При всех несомненных минусах тюремная камера — это место, где можно выспаться… На сей раз камерой служил подвал комендатуры. Здесь было много всякой всячины. Последние три недели этот подвал по назначению не использовали. Тут уже не место заключения. Тут склад, а может, уже и не склад, а свалка.

— Чего ты полез? — мрачно спросил Ройтер у Зубоффа.

— Я защищал командира… по уставу…

— Ох, уставник… — ухмыльнулся Ройтер. — Ну, долго нас тут не продержат — однозначно. Скоро нас хватится Рейхсфюрер, и тогда всю эту компашку научат родину любить… Ну вот — 13:45 — «Густлофф» 15 минут назад покинул рейд. Мы с вами, герр Зубофф, опоздали на пароход.

Ройтер пнул ботинком попавшуюся под ногу необычную желтую полированную пластинку. Что бы это могло быть? Неужели янтарь? Ройтер поднял его с полу. И правда янтарь… Кто бы мог подумать… Смотри-ка еще… Несколько крупинок балтийского солнца рассыпались по серому бетонному полу. Интересно, что здесь могло лежать? Неужели янтарь не упаковали по-человечески? Он вспомнил свой контейнер. Грузовик резко вильнул, чтобы уйти от очереди крупнокалиберного пулемета. Груз резко подается вправо, лопается конец, которым его укрепили. А может, его перебил осколок? Или пуля. Все может быть. И вот уже серый ящик кувыркается под откос, по дороге несколько раз переворачиваясь. Кувыркался-кувыркался, пока не застыл, беспомощно откинув треснувшую крышку. Ройтер проследил лично, чтобы не осталось ни одного кусочка бакелита. Но снег же! По колено почти, особенно в низинах. Как там все соберешь? Может, и здесь так же…

Ройтер не знал, где Карлевитц. Он не видел, как инженер-лейтенант ретировался. Да ему и в голову не могло прийти, что Карлевитц сбежит. Ведь то, что этот офицер не трус и не предатель, все могли убедиться не однажды. Почему же он не поддержал командира? А ответ был прост. Уроки мастера Накамуры не прошли зря для почетного арийца. Может быть, он что-то увидел, а может быть, просто решил действовать по обстановке, ведь синтоизм учит — нет плохих и хороших поступков, есть уместные и неуместные. Так Карлевитц наиболее уместным посчитал покинуть здание портоуправления. Ведь если бы он оказался вместе с ними в подвале, то спустя 4 часа от пирса не отшвартовался эсминец «Лёве» и не взял бы курс в открытое море. Одному богу известно, как Карлевитц сумел найти слова для Пауля Прюффе — командира эсминца. Что сыграло главную роль? Нерушимое флотское братство, позволившее бывшему вахтенному миноносца найти общий язык с коллегой, эсэсовская форма или сакральные знания, полученные на уроках наставника? Насколько нужно быть убедительным, чтобы заставить Прюффе выйти из порта без прямой санкции командования? Но теперь-то на «Густлоффе» уж точно могут вздохнуть спокойно. Охранение есть. Вернее будет. Через четыре часа.

Капитан «Вильгельма Густлоффа» Фридрих Петерсен был далеко не новичком в морском деле и прекрасно понимал, что продолжение движения на запад содержит в себе известный риск Выход мог быть найден только в нетривиальном решении, и оно было найдено. Принимая во внимание штормовую погоду и сравнительно большую скорость лайнера, Петерсен решил прорваться глубоководным фарватером N 58, что проходил севернее банки Штольпе. Шторм и снегопад затруднят противнику обнаружение судна. Если двигаться с максимальной скоростью и без зигзага, то с рассветом оно будет уже на подходах к Кильской бухте. Вражескую авиацию, таким образом, в расчет можно не принимать. Глубоководный фарватер застрахует от подрыва на минах. Подводным лодкам противника будет тяжело обнаружить «Густлофф», и еще сложнее — занять позицию для атаки в условиях шторма. Тем более с «Лёве» радировали — «Следуем вашим курсом. Рандеву 55,66 С 17, 38 В».

— Скажите, Юрген, — начал Ройтер, растянувшись на топчане, который тут остался еще с тех пор, когда еще была хотя бы какая-то видимость порядка.

Время, которое они вынужденно проводят в заключении, не должно быть потеряно впустую. Стоит уделить внимание подчиненному. Как Рёстлер говорил — знать самые потаенные мотивы. Пожалуй, время пришло их узнать. Тем более что в отношении России у Ройтера было множество вопросов. Русские — народ весьма воинственный, что было не раз подтверждено историей. Именно они уничтожили армию Наполеона, да и за последние 30 лет они уже второй раз появляются в Восточной Пруссии. Правда, предпоследний конфликт, когда экспедиционный корпус Суворова выступил на стороне Австрии против Пруссии, был больше чем 150 лет назад. Да и то… Сейчас и Австрия и Пруссия — едины. — Итак, Юрген, — вот вы, собственно, не скрываете своего происхождения. В то же время наши народы сейчас, вот в эту самую минуту убежденно уничтожают друг друга, демонстрируя при этом чудеса воинского искусства. Что значит для вас «быть русским»?

Старший помощник задумался. Он понял вопрос и не торопился на него отвечать.

— Та война, — медленно начал он, — мне стоила родины. Ее отняли большевики. В этой войне я бьюсь за тех, кто посмел бросить вызов большевикам.

— Вы же родились в Берлине…

— Ну да, — кивнул Зубофф. — Но я русский дворянин. У меня имение под Тамбовом.

— Но вы же не были в этом имении ни дня, — удивился Ройтер. — А родина для вас все равно — Россия?

Как он странно говорит — он не употребляет прошедшее время — «было имение»… То есть для него оно где-то в мыслях и сейчас «есть».

— А сейчас большевики пришли забрать и мою вторую родину.

— А если мы победим? Если мы погоним большевиков назад до Волги?

— Тогда я вернусь на свою первую родину.

— Получается, понятие «кровь» для вас не имеет смысла без понятия «почва»?

— Наверное, можно и так сказать. У меня нет иллюзий. Я готов сражаться не один год, но обязательно прийти к своему изначальному пункту — дому на высоком берегу реки Хопер, о котором мне рассказывали в детстве. Я его вижу и помню, он мне часто снится. Хотя в последние годы мои родители там и не жили почти. Отец был чиновником морского ведомства и жил в Риге. Там тоже был дом. Но это другое.

— То есть вы прожили в Германии 22 года и готовы сражаться еще 22, чтобы попасть в место, где вы никогда не были?

— Если будет нужно — то и трижды по 22. Вы думаете, герр командир, я не вижу, насколько большевики сильны? Это тьма кромешная. Силы мирового зла. Мой народ, пожалуй, как никакой другой в мире, натерпелся от иудо-большевиков… Сейчас эта мгла ринулась в Европу. Я, как вы верно заметили, русский, а не большевик… Хотя сейчас для многих эти слова стали синонимами…

— И что же для вас означает «быть русским»?

— А что означает «быть немцем»?

— Я служу своей стране, армия, флот национальны по определению. Но вы-то, получается, воюете на стороне врагов своей страны…

— Я воюю против тех, кто в 17-м году вверг эту страну в хаос и лишения, кто душит и насилует русский народ… Жаль, что не на Восточном фронте…

— Восточный фронт вон, за окнами.

— Ну вот поэтому я и здесь…

У «Густлоффа» пошло все сразу как-то не по плану. При выходе из бухты он налетел на остов линейного крейсера «Шлезвиг-Гольштейн», упокоившегося тут месяцем раньше, и повредил руль. Маневренность корабля была ограниченна.

В 21:00 сигнальщик русской подлодки «С-13» обнаружил цель на румбе 105 градусов.

В 21:20 «С-13» уменьшила ход до 9 узлов.

Капитан Петерсен, зная, что «Лёве» на подходе, приказал включить позиционные огни, но из-за сильного волнения при сильном боковом северо-западном ветре «Лёве» отставал и ориентироваться на них не мог, зато их прекрасно было видно с «С-13».

21:26. «С-13» начинает решительное сближение с противником.

21:27. Командир отдает приказ о переходе в позиционное положение. Одновременно он начинает понимать, что цель может ускользнуть.

В 21:35 ход вновь увеличивается до 12 узлов. Позиционное положение препятствует достижению еще большей скорости.

В 21:41 в концевых группах надувают цистерны главного балласта, и спустя три минуты подлодка, уменьшив сопротивление воды, развивает уже 14 узлов.

К 21:55, в тот момент, когда дистанция составляет уже не более 35 кабельтовых, командир «С-13» окончательно убеждается в том, что с выходом в атаку он опоздал. Курсовой угол лайнера на подводную лодку-120 градусов левого борта.

В 21:55 «С-13» ложится на курс 280 градусов и начинает длительный часовой обгон ничего не подозревающего «Густлоффа». В течение последнего получаса лодка развивает 18-узловой ход.

23:04. Лодка ложится на боевой курс 15 градусов, который выводит ее строго перпендикулярно левому борту лайнера. Через четыре минуты подлодка дает полный четырехторпедный залп. Дистанция до цели — 4,5 кабельтовых, расчетный угол встречи — 85 градусов.

Спустя 37 секунд первая рыбина с надписью «За Родину!» поражает левый борт цели в районе капитанского мостика. Вслед за этим почти сразу следуют еще два взрыва. «За Советский народ!», «За Ленинград!» — надписи на бортах торпед. Последняя с надписью «За Сталина!» отказалась выходить из трубы, что чуть было не привело к аварии. Командир приказывает уйти на глубину, чтобы избежать подрыва торпеды в аппарате.

Над волнами остервенело хрипел ревун. Луч прожектора шарил по волнам и заставлял тьму отступать. «Лёве» достиг точки рандеву. Прожектор чиркнул по борту лайнера. В следующую секунду над бортом взметнулся характерный белый фонтан, знакомый каждому подводнику, тем более командиру торпедной части.

— Черт! — выругался Карлевитц, когда звуки разрывов не оставили ни малейшего сомнения. — Этого я больше всего и боялся! Герр капитан-лейтенант, почему вы не включаете гидролокатор? Давайте хотя бы накажем этих уродов!

— Бесполезно, — ответил Прюффе. — Два дня назад мы повредили антенну ГАС при ударе о льдину. А что вы хотели, коллега? — Прюффе перехватил удивленный взгляд Карлевитца. — Вы ничего не говорили о том, что нам придется вступать в бой с русскими. Я и так уже изрядно подставился, поддавшись на ваши уговоры. Разве у вас был выбор?

Прав Прюффе, конечно, выбора не было — либо «Лёве», либо ничего. Карлевитц решил, что лучше хотя бы что-то.

— Курс на корму «Густлоффа»! — отдал приказ Прюффе. — Попробуем пришвартоваться и принять людей. — Нараставший с каждой минутой крен сделал это невозможным, но уже через 30 минут после взрыва торпед «Лёве» снимал со шлюпок первых пострадавших.

23:09… «Вильгельм Густлофф» получил серьезный крен на левый борт и начал тонуть… Через минуту весь левый борт ушел под воду.

Балтика неистовствовала. Снежные заряды один за одним проходили на юго-восток, волнение достигало 7 баллов. В этом месиве льда, воды, снега, ветра и стали боролись за жизнь несколько тысяч человек. Единственной их надеждой был эсминец с неисправной системой ГАС. Его радиостанция отстукивала в эфир координаты трагедии. И к этим координатам уже приближались тральщик «М 375» и торпедолов «TF 19». Наступал последний день января последнего года Рейха.

Около 2 часов пополудни следующего дня оберштурмфюрер цур зее Адольф Карлевитц пил уже вторую кружку шнапса в тщетных попытках согреться. Он провел полночи в ледяной воде, вытаскивая пассажиров «Густлоффа» из пасти озверевшей Балтики. Напротив сидели его товарищи. Ройтер и Зубофф мгновенно были отпущены, почти сразу же как в Готенхафен пришла весть о трагедии. Капитан порта решил не усугублять свою и без того незавидную участь. Его ведь предупреждали!

Казалось, Карлевитц никогда не согреется. Обхватив обеими руками кружку и укутавшись в одеяло, он продолжал свой сбивчивый рассказ:

— Спасти удалось около 1000 человек. Может, чуть больше. Я не считал. Очень много. — Он все еще сидел, обхватив голову руками. — «Лёве» был так нагружен, что едва не черпал бортами.

— Кто спасся? — сухо спросил Ройтер.

— Кто-кто… Ну подумайте, командир, вот мы бы на нем шли… У кого больше шансов — у меня? У вас? Или той бабульки с внучком? Да, женщины и дети — вперед! Но много ли проку от шлюпки, в которой нет гребцов? Естественно, спаслись те, кто лучше подготовлен. Кто научен покидать затопленные отсеки, кто просто физически здоров и может выдержать в ледяной воде хотя бы несколько минут! У кого скорее будет инфаркт? У меня или у 60-летнего ветерана Вердена? Бабы из вспомогательных частей — они тоже…

Карлевитц умолк.

Ройтер оглядел товарищей. На лицах застыла неопределенность. Пожалуй, впервые им пришлось переживать столь сокрушительное поражение. Задача не была выполнена. Эвакуация груза из Пилау провалена. На дне Данцигской бухты лежало ценнейшее оборудование, возможно, документы, чертежи, над которыми трудились сотни инженеров не один год, но самое главное — и это было труднее всего осознать — исчезли, ушли в бездонную пучину несколько тысяч людей. Так было только на «Титанике», да и то не так..

— Что примолкли? — процедил Ройтер сквозь зубы. — Страшно? Конечно страшно! Еще как страшно! Вы что думали? Враг вас пожалеет? Не-е-ет! Выловит из воды, накормит вкусным бульоном? Вас никто не пощадит. И никогда не стоит на это рассчитывать. Это война. И «вничью» она не закончится. Кто-то обязательно исчезнет с лица земли. Либо мы, либо враг.