Глава 18
DEUTSCHLAND, GLÜCK AUF!

Вероятно, главной жертвой в этой войне стало благородство и достоинство древних рыцарских традиций. Теперь воюют не так, как раньше — один на один, с поднятым забралом. Теперь в заложники берут семьи, города, страны. Бандитские нравы переместились в большую политику. Теперь можно запросто арестовать главу государства, как какого-то мелкого жулика, и устроить глумливое судилище. Диктует тот, у кого больше сил, — закон джунглей. Или тюрьмы… Весь мир тюрьма… Дания — тюрьма, Германия — тюрьма. И есть Антарктическая Вандея. Горстка храбрецов, которые бросают вызов этой непроглядной мировой тьме.

Но как атаковать целый земной шар, имея в распоряжении лишь несколько тысяч бойцов? Лютьенс не торопился. Он был мудр. Он готовил вверенный ему воинский контингент к большой битве и делал это так, как это делал всегда. Четко, грамотно, без суеты. Цель была — овладеть всеми новыми видами оружия в полной мере. Выйти на новый качественный уровень. И это делалось так же методично и четко, как в Хелле и Пилау на Балтике.

После атаки на Хиросиму и Нагасаки стало ясно, что и у американцев теперь есть атомное оружие. И тот десяток зарядов, который покоится в бункере форта «Арнольд» — южного форта Нового Берлина, имеющего площадку для пусков «Фау», погоды не делал. Они позволяли уничтожить эскадру, но добить до Нью-Йорка и Лондона — не могли. Да и что такое 10 зарядов! Для новых нужен был уран… А добыча на руднике в горах Мюлиг-Хофмана неуклонно падала. Для лабораторных исследований уран отсюда поступал еще до войны. Требовалось расширение производства — это новые шахты, горнопроходческие работы, люди, люди, люди. А людей-то и не было. Поток из Европы начал иссякать еще в 44-м. Сейчас он по понятным причинам прекратился вовсе. Ситуация — абсурдная! Уран лежал под ногами. Самая богатая в мире руда — до 30 % чистого урана, и у нас нет людей для того, чтобы организовать промышленную добычу! Это ведь только кажется, что 120 тысяч — много. Вовсе не много. Большинство занято на обслуживании морской составляющей — моряки, метеорологи, радисты, ремонтники. В порту нужно обслуживать грузопоток — и это тоже люди. Без них краны не работают, погрузка не происходит сама собой. Много людей на военных предприятиях — и тут тоже лишних нет. Да и как авиационного инженера с уникальной специальностью отправлять в рудник? Наконец — военные строители. Они вроде как наиболее приспособлены для работ с базальтовой крошкой, но кто будет создавать инженерные системы? Кто будет укреплять тоннели на случай атомного удара? Кто будет защищать береговые орудия, как обычные, так и лучевые? Бросить это? А если удар американцы нанесут завтра? И тогда некому будет отвечать. Уран нужен уже сейчас, вернее вчера и много! Остается Сурабайя. Да, их уран хуже, но пока другого выхода нет. Ну а кто у нас главный по Сурабайе — разумеется, Ройтер…

Все-таки есть какая-то магия в этом месте. Вроде бы ничего такого. Ну море, ну вулканы, ну тепло… мало ли таких мест на земле… но Сурабайя — это место, где оставляешь часть своего сердца. Там сейчас стало интересно. Ройтер помнил демонстрации местных националистов и гневные речи Ахмеда Сукарно, обличающие голландцев. В общем-то для сунданца или мадурца и немец за голландца вполне сойдет. Хотя, например, в японцах сторонники Сукарно видели союзников. Друг моего друга — мой друг?…

И все-таки Вероника изменилась за эти годы. От восторженной дурочки, вызывавшей насмешки и обустраивавшей книжные выставки в библиотеке гарнизона Бреста, не осталось и следа. У овечки появились зубки. Она научилась молчать, научилась спрашивать и научилась не бояться собственной тени. В сочетании с религиозностью, которую время только усилило, получился весьма забавный зверек. Будь она мужчиной, из нее мог бы получиться хороший советник Максимилиана Баварского, например. Она уже думает по-другому, она стала способна защищаться и плести интриги. Это Ройтер понял, когда провел с ней несколько дней. Бессмысленное щебетание сменилось трезвым анализом событий. То ли время, проведенное обществе людей Рудольфа Левина, то ли личное участие Рёстлера в подготовке кадров сыграло свою роль. Она продолжала работать с документами в архиве. И работы хватало. Эвакуировались целые пароходы бумаг. Не все они доходили до Новой Швабии, но и тех, что доходили — было более чем достаточно. Антарктическая база просто пухла от информации. За любой из архивных ящиков, за любого из здешних инженеров-исследователей и бывших партийных функционеров бились бы все разведки мира, а их здесь были сотни. Сюда же попадали только посвященные. Если бы информационное поле могло раздуваться как шар — оно бы давно лопнуло. И Вероника следила, чтобы не лопнуло. Карточка к карточке, номер к номеру, какие-то пометочки в тетради, и опять карточка к карточке… В один прекрасный момент Ройтер понял, что Вероника залезла в секретные проекты куда глубже, чем он сам. Она прекрасно разбиралась в том, как работает «Ипсилон», как его транспортные функции трансформируются в боевые, что при этом происходит с объектом. Она объяснила, почему «Бисмарк» был зеркальным — это позволяло избегать нагрева при перемещении. Наверное, до Луны и он бы не дотянул, но такой задачи — отправить линкор на Луну — Леопольду Майеру никто не ставил. А для расстояния в 50 000 км это была вполне достаточная защита. К сожалению, растеряна большая часть компонентов портативных устройств. Часть покоится на дне Данцигской бухты в чреве «Вильгельма Гутлоффа», часть западнее Гебридских островов, затопленная ребятами Топпа. Ройтер доставил в базу важнейшую документацию, с помощью которой можно было наладить производство в Аргентине, но это время и многомесячный труд десятков инженеров. А все может произойти уже сегодня. Пока никто из союзников не пытался атаковать антарктическую базу, но это лишь вопрос времени.

— Я сейчас провожу эксперименты по перемещению объектов без временного разрыва, — поделился Майер своими успехами, когда зашел как-то к ним по-соседски в гости. В базе, где практически все друг друга знали лично, хранить секреты имело смысл только от аргентинских ночных бабочек. Но они так хорошо были спрятаны на острове в автономной, изящно меблированной, хорошо снабжаемой, но практически тюрьме, так что в общем и неудивительно было, что желающих ехать было мало. — Кстати, ваше участие натолкнуло меня на мысль. Классическая «вимана» ведь управляется психической энергией человека. Замутненность, неуверенность, страх разрушают «виману». То, что мы соорудили электрического «посредника» между мозгом человека и энергией вселенной, на самом деле говорит не о нашем прорыве, а о деградации человечества. Раньше ариям не нужны были все эти СВЧ-генераторы, чтобы покорять пространство. Сейчас — нужны. Мы — чудовищный шаг назад по сравнению с нашими предками.

— Интересно… — задумчиво протянул Ройтер. — «Виманой», как вы ее называете, может управлять неариец?

— Думаю, что нет. Это же взаимодействие тонких энергий. Ясно, что у неарийца энергетика другая.

— А у официально признанного почетного арийца энергетика ведь остается прежней?

— Вы интересуетесь с какой-то практической целью или чисто теоретизируете? — ход разговора принимал неожиданный оборот.

— Скорее теоретизирую. Я не хочу, чтобы мой старший торпедист попал в свиту Индры.

— Энергетика не находится в прямой корреляции с генетикой, — ответил Майер. — Это, кстати, интереснейшая тема. Но это тема будущего. Сейчас мы пока что научились локализовывать текущее поле времени, правда, пока что на микроуровне. Смысл в том, что вы находитесь в своем привычном временном поле, вся ориентация сохраняется, не нужно никаких особых усилий. Как только я смогу это делать для десятков и сотен людей — мы сможем эвакуировать всю Германию! А то меня очень беспокоит будущее Швабенленда. Вы-то, сударь мой, можно сказать, счастливчик! (Он кивнул в сторону Вероники.) У вас — семья, а остальным приходится кататься на остров. Ну и, конечно же, этнический состав… тоже, в общем, не очень хорошая идея… Иначе для чего все эти титанические усилия? Чтобы ценнейший генофонд разбазарить на фу-фу? Я хочу попробовать переправить кого-то из бывших воспитанниц BDM, может, не все еще попали под русский или американский каток?

— Я бы очень хотела когда-нибудь путешествовать с помощью «Ипсилона», — мечтательно скзала Вероника. — Это так здорово! Я хотела бы посетить Сурабайю. После войны мы обязательно туда поедем. Ты покажешь мне вулканы…

— До Сурабайи я вас не доброшу, — вздохнул Майер, обращаясь к Ройтеру. Вероника случайно переключила его мысли на работу. — Но немного помочь, сэкономить как минимум пару недель — вполне.

— Как же я устала ждать… — Вероника уткнулась в его плечо, когда сосед покинул их. — Я все время жду и жду, я ждала Дитриха — он всегда был на службе. Я ждала тебя, когда ты был в походах, я ждала тебя, когда ты ушел, и опять ждать… Я сойду с ума… Нет… Надо взять себя в руки… Бог не дает испытаний не по силам. Я должна это выдержать.

— Скажи, пожалуйста, — вдруг спросил Ройтер. — А тебе твой бог помогает? Ты постоянно к нему обращаешься… Что это дает тебе? (М-да, глупость какую-то спросил… «Скажите, а какие качества призвана развивать в личном составе эта книга»… Где сейчас этот паренек? В лагере? Погиб? Покалечен?)

— Конечно! — воскликнула Вероника — Я же никогда не бываю одна! Со мной все время Он… Попробуй поверить, и ты поймешь, что это дает силы жить. Вот тебе что дает силы?

Ройтер задумался. О чем он думал, когда шел на англо-американскую эскадру? Он думал о ней… Не о Веронике, не об Анне, нет. Это было какое-то всемирное существо, женского пола, включающее в себя всех, и Анну, и Веронику, и даже Эрику с ее подружками… Это было… это было существо, воплощающее любовь… Богиня любви? Венера?

— Ой! — взвизгнула Вероника. — Только не надо упоминать демонов!

— Ну я не знаю… Иисус Христос с Буддой мне точно не мерещились…

— Жаль, что ты не можешь верить, — грустно сказала Вероника.

— Знаешь, я вот чего никак не могу понять… Вот я никогда не возьму на себя обязательства, которые не смогу выполнить, а вы (он сделал руками круг, так что не очень было понятно кто), вы все берете обязательства, не выполняете, идете прощения просить, опять срываетесь. Ерунда какая-то… Ты или делай, что обещал, или не давай обещания, в том числе и богу…

— Ну правильно, — перебила его Вероника. — Конечно, я так и думала. Ты воспринимаешь это как присягу. Ты долгом живешь, ты — военный. А это не присяга… (Она подняла на Ройтера грустные серо-голубые глаза.) Это — любовь. Ладно, я буду молиться, я упрошу Господа, чтобы отпустил тебе все…