Глава 16
МИР ДЛЯ НАРОДОВ ВСЕГО МИРА

— Я долзен напомнить господину полковнику, сто согласно совеско-китайскому договору от 14 авгуса стороны «обязались тесно сотруднисять после наступления мира оказывать друг другу всю возмозную экономисескую помощь, действуя при этом в соотвествии с принсипами взаимного увазенья суверенисета, территориальной селостности и невмесасельства во внутренние дела другой стороны», а васи дейсвия… — Китайскому представителю и так-то с трудом давались русские фрикативные согласные, а когда он волновался, его речь и вовсе переставала быть понятной, но тем не менее он упрямо продолжал использовать чужой язык. Беседа могла бы вестись и на английском, но для китайца это был вопрос принципа.

Справедливости ради следует заметить, что действия СССР и вправду не очень-то вязались с заключенным два месяца назад договором. Советы всячески препятствовали вхождению армейских формирований Китайской Республики в Маньчжурию, зато партизаны Мао Цзе Дуна чувствовали себя на территории, оккупированной Советами, как дома. Иногда им даже предоставляли железнодорожный и автомобильный транспорт для переброски на значительные расстояния. В провинции Шаньдун партизаны контролировали порты (Яньтай и Вэйхайвэй).

Капитан первого ранга Никифоров все это знал, и значительно лучше, чем китайский военный представитель в Люйшуне. Китаец был редкостным занудой, причем занудой идейным, буквоедом, так сказать, не за страх, а за совесть. Сейчас он монотонно перечислял многочисленные случаи нарушения СССР взаимных договоренностей. Китаец утверждал, что имели место случаи передачи китайским «товарищам» трофейной японской техники и вооружения. Никифоров возразил, что это случаи, во-первых, эпизодические, а во-вторых, объясняются чистой случайностью. По недоразумению склады были оставлены без присмотра, и китайским партизанам попали в руки 150 орудий среднего калибра, 1200 винтовок, 500 автоматов, боеприпасы к ним, около 2 тонн взрывчатки, ну и кое-что по мелочи. Но китаец не требовал объяснений. Он просто монотонно перечислял. То, что он захочет получить в качестве компенсации — дымит на горизонте. На траверзе острова Дашаньдао маневрировали корабли 7-го флота США с шестью гоминдановскими дивизиями из 13-го и 52-го корпусов на борту. Американцы запрашивали проход в порт и разгрузку. Этого было допустить никак нельзя. Понимал это и контр-адмирал Ципанович — командир гарнизона Люйшуня.

В 12:00 Никифоров получил приглашение от американского адмирала. Переговоры предстояли тяжелые. В 13:30 от причальной стенки отвалил мотобот и взял курс на американскую эскадру. Ципанович тем временем отдал приказ береговым батареям на «отработку подвоза снарядов» (это для китайцев). Для своих это означало «боевая готовность». Если от Никифорова не последует радио, или американская эскадра определенно возьмет курс на Люйшунь, они будут бить на поражение. Из Владивостока для укрепления гарнизона Люйшуня в спешном порядке перебрасывалась 402-я батарея 308-мм орудий, но спешка обернулась потерей времени. Наскоро восстановленные после боевых действий железнодорожные пути буквально расползались под колесами этих монстров. Приходилось надеяться лишь на самих себя ну и еще на танкистов, расквартированных в 8 км от Люйшуня. ИСы помогут морпехам Ципановича сбросить в море любой десант. Точнее сказать, отбить первую атаку. А что потом? А потом малый конфликт перерастал в большую войну, и в ней решения уже принимала Ставка, то есть Москва, то есть Сталин.

— Приходите к нам сегодня обязательно, — улыбалась Вероника. — Я приготовлю фаршированную щуку. Чудесное спасение своего руководителя она намеревалась по-настоящему отпраздновать.

При словах «фаршированная щука» Ройтер и Лют нервно сглотнули — в последнее время блюда из белокровой антарктической щуки были основой рациона всего Нового Берлина.

Однако какие-либо комментарии отпускать по этому поводу было бы не вежливо. Ведь Вероника старается… К тому же из-за неожиданного увеличения населения Новой Швабии за счет беглецов быстро истощились запасы муки, а это могло быть поправлено только с приходом «Альмеры». Если бы англичане задумали пустить ее на дно — не было бы задачи проще, но в эти широты подлодки союзников не заходили. Да и шел пятитысячник под чилийским флагом. Скоро вернутся с путины краболовы «Тор» и «Посейдон», на складах появится криль и кальмары.

— Все-таки скажите, Конрад. — (Лют воспринимал его исключительно как Ноймана.) — Где же ваша семья, в Потсдаме или здесь?

— Да уж точно не в Потсдаме. Я проверял, — попытался пошутить Ройтер-Нойман. — Если бы они были в Потсдаме, то на то памятное совещание у Папы я пришел бы с ними… — Шуток, связанных с понятием «семья», Лют не понимал. Когда заходила речь о священном для него понятии, вполне компанейский Лют становился мрачным и колючим. — Почему вы не эвакуировали своих сюда? — спросил Ройтер, чтобы как-то смягчить разговор.

— Ну как вы себе это представляете? Устроить коллективное самоубийство подобно Рейхсминистру? Удивляюсь, как Папе удалось меня-то переправить. Мы отсиживались трое суток во фьордах у Тьерна, прежде чем выйти в открытое море. Только представьте себе, как бы я подставил Папу, если бы союзники меня обнаружили. Хотя… Куда уж больше подставить… Сейчас у всего этого предприятия совсем неясные перспективы. Рейхспрезидент в тюрьме… Кто будет отдавать приказы?

— Как кто? Гроссадмирал Лютьенс, естественно.

— А кто будет отдавать приказы ему?! Знаете, что я вам скажу, Нойман, мы все здесь надолго. Это не Ильзе меня похоронила… Это я ее похоронил… Встретимся за ужином, — неожиданно оборвал он сам себя.

Капитан цур зее поклонился и зашагал по проходу, пробитому в скальной породе. Его шаги отдавались гулким эхом. Навстречу двигалась группа офицеров, Лют механически козырнул им, отвечая на приветствие, и проследовал в серый полумрак, освещаемый неверным светом аварийки.

— Милая комнатушка. — Рёстлер разглядывал новое жилище Вероники и Хельмута. — Все как в старое доброе время. — Он кивнул в сторону стены, на которой висели несколько сувенирных тарелок с видами городов Германии.

— Да, — вздохнула Вероника — Увы, половина, если не больше, разбилась. Сами понимаете, постоянные переезды, бомбежки…

— Помню, были Дрезден, Гамбург… Удивительно… Как символично… Нет городов, нет и тарелок… Мюнхен — вижу, стоит, вернее, висит.

— Я всякий раз, когда проходит вагонетка, боюсь, что разобьется последнее…

— Да, вагонетки грохочут ужасно, — на правах старожила заметил Леопольд Майер. Он-то в этих льдах с 43 года. — Это вы еще не застали артиллерийские учения, а когда из форта «Бруно» перекатывают орудия на западный вал, вот это настоящее светопреставление — все дрожит, как при землетрясении.

— Как ваши успехи, доктор Майер? — поинтересовался Рёстлер. — Вы уже научились вслед за «Бисмарком» перемещать У-боты?

— Пока, к сожалению, не могу похвастаться. Мы на полпути к успеху. Энергоустановка «Бисмарка» позволяет поддерживать поле. Он ведь и был выбран не случайно — самая мощная мобильная силовая установка в Рейхе. С лодками, как вы понимаете, труднее. Работы ведутся. Мы значительно ближе к цели, чем два года назад. Но, как часто бывает, чем ближе к ней подходишь, тем больше понимаешь, что ты только в начале пути.

— Смотрите, как бы русские вас не опередили.

— Или американцы, — поддержал Лют.

— Про американцев точно беспокоиться не стоит, — ответил ему Рёстлер. — Они бродят во тьме, руководимые слепым. А вот русские могут… Хотя сейчас им, я полагаю, не до этого. Победа пьянит, расхолаживает, а поражение заставляет мобилизовать силы, искать нестандартные прорывные решения.

— Вот мы их и ищем, — саркастически протянул Майер. — И если не найдем — останемся в этих льдах навечно.

— Это верно, — согласился Лют. — Нас загнали в угол. Никогда еще Германия не была так мала и никогда еще из нее так не хотелось вырваться (мне, например).

— Дело не только в Германии, — начал Рёстлер. Он, подобно фюреру, любил вести застольные беседы и всегда выбирал для них политически правильные темы. — Глубоко ошибочно полагать, что эта война — война исключительно немцев. И трагичность нынешнего этапа борьбы — это не только дело немцев или, скажем шире, германцев. Это трагедия Европы, всех народов, ее населяющих. В Рейхсканцелярии я видел французов из дивизии «Шарлемань»; Они дрались до конца. Латыши (он кивнул в сторону Люта) из 15-й пехотной дивизии. Мадьяры, боснийцы, норвежцы… Все они стояли плечом к плечу с нами. Вон, Ройтеровский экипаж — яркий пример. Кто там у вас, итальянец, русский, есть даже еврей…

— Оберштурмфюреру Карлевитцу пожаловано почетное арийство, — напомнил Ройтер.

— Шучу, шучу… Лично меня ваш Карлевитц устраивал и евреем.

— Да, вашего еврея я хорошо помню еще по 43-му… — оживился Майер — Кстати, парень которого мы тогда поободрали, этот сицилиец, так и остался в вашем экипаже?

— Мы не смогли его передать на «дойную корову» — она не пришла. И что прикажете? Бросить его за борт? Это последний, кто остался с лодки Гаццана-Прьяроджия… К моменту, когда мы достигли берега, Италия капитулировала. И куда его было девать? Ему некуда было идти. Все, что я мог сделать для памяти Джанфранко, — это взять его в экипаж. Тем более что он отлично зарекомендовал себя в походе. Если бы мы все действовали как этот сицилиец — ситуация на фронте была бы другой…

— Здесь нет трусов, — резко оборвал его Лют. После прибытия в Новую Швабию он не приветствовал разговоры, в которых пытались поднимать тему причин поражения в войне. Он был ближе других к Дёницу, и упреки в «плохом руководстве» транслировал на него и на себя в том числе.

— Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что, если ты немец, это еще не охранная грамота, что ты не идиот. И если бы не этот русский вахмистр Марченко, я бы сейчас тут с вами не сидел… Этого тоже куда было деть? Отправить товарищу Сталину посылкой? Он мне, между прочим, жизнь спас!

— Кстати, если уж заговорили о русских, как у вас там мой протеже? — осведомился Лют у Ройтера.

— Отлично! Я им доволен. Хороший офицер и навигатор — поспорит с Унтерхорстом. Жалко только — не артиллерист. Хотя какие сейчас артиллерийские дуэли!

— Да, уж Унтерхорст был отменным стрелком, — понимающе кивнул Рёстлер. — Сбить в шторм перо руля, не повредив винты, — ювелирная работа. Увы, море есть море.

— Очень глупая смерть, — вздохнул Ройтер.

— Смерть вообще штука весьма глупая, — мрачно заметил Майер. За столом воцарилась тягостная пауза. Все знали, что Майер только что потерял очередной летающий диск. Он просто пропал с радаров. Пилот — ас из асов Люфтваффе не мог допустить ошибки. Поиски ничего не дали.

— Получается, — продолжал Лют, чтобы как-то уйти от темы смертей, — у вас там целое русское землячество…

— Ох, — вздохнул Ройтер — от них столько проблем… они как дети малые… У них внутри этого «землячества», как вы изволили выразиться, какие-то разногласия нашлись, и они так держатся за свои убеждения каждый… В суть я не вдавался. Я путаюсь в этих русских вождях.

— Ну да, — подхватил Рёстлер, — русские очень восприимчивы к абстрактным идеям, готовы умереть за них. Признак восточного менталитета.

— Не заметил я что-то ничего особо восточного. Унтерштурмфюрер Зубофф не больше русский, чем тот же Вольфганг.

— Его самого я, к сожалению, не знал, — проговорил задумчиво Лют, — а вот его отец служил в Ландсвере с моим дядей. Дядя рассказывал о нем, как о настоящем солдате, хотя вы и знаете, как я отношусь к русским. Я давно забыл, что родился в России. О Риге у меня очень смутные воспоминания. Моя родина — Германия.

Взгляд Капитана цур зее был устремлен сквозь собеседников в какую-то неведомую даль. Возможно, ему мерещился его дом в Мюрвикской академии? А может быть, покореженные остовы подлодок на Гамбургской верфи, которые так и не стали оружием?

— Простите, дружище, — сказал Лют, прощаясь. — Я в последнее время стал слишком резок. Вероятно, я просто завидую вам. Вы один из тех счастливчиков, кто благодаря войне не потерял близких, а приобрел. — Он улыбнулся Веронике, приложил руку к фуражке и скрылся в темноте прохода. Вероника улыбнулась ему в ответ. Ройтер еще некоторое время глядел ему вслед, где подрагивал в такт шагам свет карманного фонарика — на ночь освещение бытовых отсеков отключали — экономия.

— Да, — вздохнул Рёстлер, — самым тяжелым испытанием для него стало расставание с семьей… Надеюсь, все это продлится недолго. Ситуация в мире такова, что все может мгновенно измениться. Нам нужно быть готовыми. Как говорили древние, «Dolor ignis ante lucem». И чем тоска свирепее, тем ближе рассвет.

— Ганс, — шепотом, чтобы не слышала Вероника, спросил Ройтер, — вы были в дружбе с семьей Демянски. Не знаете, что с ними?

— Даже не знаю, что сказать… — покачал головой рёстлер. — Последний раз я встречался с Вальтером, еще фюрер был жив…

— Неужели он даже не попытался спасти семью?

— Эх… Сколько людей пытались… Вон, Геббельс тот же… Хотя… может, это они и спаслись, а мы тут оказались в западне… В Сан-Паулу мне пришлось провести несколько дней в камере с уголовниками. Знаешь, как они говорили о тех, кто умирал? — «Ну вот, еще один откинулся». Смешно, не правда ли? «Откинуться» на их жаргоне — значит выйти на свободу.

Вероника очень беспокоилась, что ее начальник принесет недобрые вести с материка. А самая недобрая весть для нее — это весть об Анне, о том, что она жива. Она чувствовала опасность, исходящую от этой рыжей бестии. Как ленточный червь, она обхватила и высасывала сердце ее любимого, и ей самой почти ничего не доставалось. Встреча Хельмута с Анной вряд ли была способна что-то изменить — их отношения закончены. Но Веронику не интересовала логика. В отношениях между мужчиной и женщиной всегда есть место чуду. Этого-то чуда она боялась, но на это чудо так надеялся Ройтер. Впрочем, надеялся на него он уже почти 8 лет. 6 из которых шла страшная война.

— И что вы ответили Сэттлу? — Ципанович явно нервничал. С минуты на минуту должен был раздаться звонок маршала Мерецкова.

— Я ответил, что высадка в Порт-Артуре исключена, господин вице-адмирал, — докладывал капитан 1-го ранга Никифоров — Порт входит в арендованную зону, управляемую по договору смешанной советско-китайской комиссией. А санкции этой комиссии на вход американской эскадры в порт, на что, в свою очередь, требуется согласие обоих правительств, нет. Зато есть международная конвенция по мореплаванию, и в соответствии с нею вы, господин вице-адмирал, обязаны отвести свою эскадру на 20 миль от берега, после чего можете доложить своему командующему о результатах переговоров.

— И что Сэттл?

— Он ответил, что выполняет приказ командования и вынужден будет применить все имеющиеся у него средства. На что я ответил, что я также выполняю приказ командования и также вынужден буду применить все средства, имеющиеся у меня. А это береговые батареи и корабли Особой бригады Тихоокеанского флота.

— На том и расстались?

— Да.

— Черт! Нет ничего хуже, чем неопределенность… Как, по вашим ощущениям, они готовы к масштабным действиям?

— Трудно сказать… В голову я к нему не залезу, но держались американцы очень браво. При мне начали демонстративные учения артрасчетов.

— Неужели отважатся?

— Товарищ контр-адмирал! — Дежурный офицер штаба был взволнован, что-то определенно случилось, причем что-то такое, что требовало немедленной реакции. — Посты наблюдения засекли группу самолетов, предположительно американских, количеством до пятидесяти, приближаются к Порт-Артуру…

Его прервал телефонный звонок. Маршал на проводе. Ципанович сделал знак — офицер умолк.

— Да, товарищ маршал! Переговоры состоялись, товарищ маршал. Американцы отказались выполнить наши требования. В настоящий момент к Порт-Артуру приближаются 50 американских самолетов… Есть не поддаваться на провокации.

Ципанович оглядел своих офицеров.

— Василий Андреевич, это что ж получается? Как в 41-м?.. — вырвалось у дежурного.

— Отставить, понимаешь, разговорчики! — взорвался контр-адмирал. Но понимал он, что, по сути, дежурный прав. Все это очень похоже на атаку. На часах 5:20 утра. Сэттл уже связался с командованием, те в свою очередь с президентом, отданы все приказы, и вот начинается классика — массированный авиаудар, затем обстрел с крейсеров, и под дымовой завесой в порт заходят десантные баржи. Наверняка сюда уже идут «Энтерпрайз» и «Эссекс». Откуда самолеты-то? Наверняка не с Окинавы. Где-то неподалеку болтается «Северная Каролина», а это 406 мм! Ему бы могли составить конкуренцию калибры 402-й батареи, но она на полдороге от Владивостока и движется со скоростью шпалоукладчика.

— Так, слушать внимательно приказ! Всем ПВО — боевая тревога! Огонь первыми не открывать, но пусть только один выстрел с их стороны — отвечать как надо, авиацию в воздух!

5:30 утра над кораблями американского 7-го флота, находящимися на дальнем рейде Люйшуня, ровным строем, как на параде, прошли несколько десятков «Корсаров».

5:32 Со стороны берега наблюдатели заметили плотные порядки 9-х «Яковлевых». Гостей встречали. «Корсары» увеличили скорость и прошлись над портом на бреющем. Пока они не атаковали. Русские приняли условия игры. Их истребители плотно сели на хвосты американцам. Если гости делали вид, что атакуют — хозяева тоже делали вид, что атакуют атакующих. Вслед за несущимися «Корсарами» с фортов и высоток поводили стволы зенитных батарей. В воздухе шло соревнование в пилотаже — все как на войне — только молчали пушки. Пока молчали. Для наблюдателя, тем более наблюдателя, знакомого с тем, что собой представляет воздушный бой, а таких в Люйшуне в октябре 45-го было большинство, картина представлялась жуткой. Перед глазами разворачивалась грандиозная фантасмагория. Битва без выстрелов, без крови, без потерь, битва-игра. Как будто дети богов вздумали двинуть друг против друга свои оловянные армии. Разница была лишь в том, что на спусковых кнопках были не оловянные пальцы. Эти пальцы дрожали, от напряжения, от перегрузок на вертикалях, да от банального страха, ведь 3 года предыдущей войны в подобной ситуации все они открывали огонь, и это вошло в кровь, в нервы, проникло в мозг, стало твоим рефлексом — лобовая атака — тот, кто раньше нажал, останется жить.

— Говорит военный комендант Порт-Артура контр-адмирал Ципанович! Я требую объяснить, чем вызваны действия американской авиации! — стараясь сохранять спокойствие, но в то же время достаточно громко вещал в микрофон комендант. Союзники практически мгновенно ответили на радиозапрос. Значит, ждали. Сквозь треск помех звучал сухой голос вице-адмирала Сэттла:

— Авиация Соединенных Штатов Америки приветствует русских в Порт-Артуре!

Все находившиеся в радиоузле бесшумно выдохнули. Это не война! Это всего лишь провокация! Слава богу!

— Советская сторона категорически требует, чтобы подобные «приветствия» больше не повторялись!

В этом инциденте американцы все-таки понесли потери. Один самолет во время «боя» русские так плотно прижали к воде, что тот зарылся в залив. Летчика выловили и торжественно отправили домой, а вот с техникой было сложнее. Американские спасатели полторы недели пытались разыскать машину, чтобы извлечь на поверхность, но так и не нашли. Счет оказался 1:0 в пользу русских. Но игра продолжалась.