Глава 11
ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД

Ha площади у морского собора во Фленсбурге англичане заканчивали приготовления к уничтожению памятника нацистскому преступнику. Неброский обелиск из темного мрамора становился очередной жертвой победной эйфории союзников. Площадь была оцеплена тройным кордоном автоматчиков, машины, бронетранспортеры, не менее роты личного состава. На углу улицы, идущей к порту, «Черчилль» прогревал двигатель. Судя по клубам сизого дыма — маслоотражающие колпачки у него были ни к черту… Немногие жители Фленсбурга, оказавшиеся в этот несчастливый момент на улицах, не без изрядной доли удивления, смешанного с тупым ужасом, в оцепенении следили за происходящим. Лязгнули гусеницы. Из выхлопных труб вырвалось мутное облако. Стальной корпус танка уперся в мрамор. Памятник сопротивлялся, его тогда, в 44-м, установили на совесть. Гусеницы начали проскальзывать, высекая искры из пыльной брусчатки. Вторая атака оказалась куда успешнее. Мраморный корпус треснул. С него слетела круглая свастика и упала на мостовую, рассыпавшись на тысячи осколков, как большой снежный ком распадается на тысячи снежинок. Третья атака уже окончательно убедила союзников в близкой победе. «Черчиллю» удалось развернуться и повалить обелиск. Оставалось только раскрошить мрамор траками.

Ройтер никогда собственными глазами не видел памятника самому себе. Фото в газете производило смешанное впечатление. При взгляде на эту фотографию в груди у него начинало что-то тоскливо скрести. Это не мистика никакая, это какое-то физическое ощущение нереальности происходящего. Возможно, между ним и этим куском мрамора на другом краю света имелось какое-то взаимодействие, ослабившее дар прорицателя. Может, просто совпадение, но именно в день разрушения памятника Ройтер совершил свою, пожалуй, самую серьезную за всю войну ошибку — он пошел на поводу у обстоятельств.

Хотя внешне все было вроде бы в порядке. Зубов на правах старпома обратился к администрации порта с просьбой заправить корабль. Администрация не возражала, но затребовала командира. В 11:00 по местному времени Ройтер, Карлевитц и трое матросов — все по полной форме — сошли на берег.

Уоррент-офицер 3-го класса Джордж Левински за всю войну видел противника близко лишь однажды. И было это в полицейском участке Майами-Дейд, куда он попал после драки в ресторанчике «Бешеный енот». Тогда помощнику шерифа удалось арестовать каких-то подозрительных типов, из-за которых потом началась заварушка. Впервые за всю войну по Майами-Дейд немцы выпустили несколько снарядов. Эту ночь, в которую его едва не пристрелили, Левински запомнил надолго и даже на какое-то время бросил пить. Тем более что Коммандер отыгрался на нем тогда по полной. Причудливый изворот судьбы, и вот Левински сталкивается с теми, с кем он провел полночи за решеткой, во второй раз.

На атлантическом театре войны сражались сотни тысяч человек, тысячи единиц техники, их разделяли огромные безлюдные пространства, встреча с тем же самым врагом во второй раз была практически исключена. Но она состоялась, и ни одна сторона не была к ней готова. Сойти второй раз на американский континент и столкнуться нос к носу с одним и тем же американцем — это уж слишком! Получив долгожданную увольнительную — а теперь, после победы, с ними куда как проще, — Левински поспешил в город, где наверняка бы нашлась пара кабаков с недорогими девочками. Чтобы не повторять ошибки Майами-Дейд, он нашел себе местную гражданскую одежду и походил на обычного гражданского моряка, каких в Монтевидео было полгорода. Прошли бы подводники этой дорогой к зданию управления порта минутой позже — ничего бы не случилось. Но тут… Шествие нацистов в полной парадной форме несказанно удивило уоррент-офицера 3-го класса. Более того, один из этих странных гостей Монтевидео показался ему знакомым. Где он мог его видеть…

Точно! Та ужасная ночь, которая чуть было не стоила ему увольнения с флота… Вау! Ничего себе! Это, должно быть, оч-ч-чень важные птицы! Меня даже, может быть, наградят…

Если Левински был просто парень недалекого ума, то Коммандер был настоящим чудовищем. Первое, что он сделал, — впаял Левински 5 суток ареста за неуставной внешний вид. И только потом отправил группу захвата. Наверное, он был бы хорош где-нибудь, где надо нагонять страх. Ну, надсмотрщиком в тюрьме, например. Он умел придавать своему голосу такие интонации, яркие, богатые, что впечатлительный человек мог уже сломаться от одной беседы.

— Ну, скажи, с-сука, скажи, сколько евреев ты лично убил?

Ройтер с Карлевитцем переглянулись. Они еще не знали, что на СС уже успели повесить всех собак.

— Ну, вообще-то, в мои обязанности как командира лодки не входило уничтожение евреев… Если бы входило, то, наверное, правильнее было бы начать с него. — Ройтер указал в сторону командира БЧ.

— Издеваешься? Что, твоя работа состояла не в этом?

— Моя работа состояла в том, чтобы топить корабли и суда противника, наверняка какая-то часть команды или пассажиров, или, может быть, сопровождающих груз была евреями, особенно в случае с США… Но точное число я не могу указать, по понятным причинам…

Лодка не могла выйти из порта без командира, но она не могла выйти из порта и по чисто техническим причинам. На стоянке ее запер американский крейсер. Оставалось действовать по инструкции. А инструкция предписывала в подобной ситуации самоуничтожение.

Зубофф, фактически приняв на себя командование, действовал как обычно. То есть четко, быстро, эффективно. Русские, как заметил Ройтер, достаточно хорошо приспособлены к критическим ситуациям. И приказ о самоуничтожении корабля старпом принял так же бесстрастно, как информацию компаса. Далее его мысли были сосредоточены на том, как это организовать наилучшим образом. Ясно было, что на таком расстоянии торпеды бесполезны Но эту операцию отрабатывали много раз еще на Балтике. 4 свиньи выгрузили из аппаратов, прикрепили к ним заряды и загрузили обратно. Одновременный выход + дистанционный подрыв обеспечивал практически 100 %-ное уничтожение обоих — и крейсера, и лодки.

Американцы не унимались. Через час они стали пытаться распилить входную дверь рубки дисковой пилой. Несколько человек с автоматами отправились в центральный пост встречать непрошеных гостей, остальные встали по тревоге и приготовились к моменту истины. И тут случилось нечто необычное. Русские, не сговариваясь, запели «Варяга». Команда, конечно же, скорее всего не знала стихотворения Рудольфа Грейнса из мюнхенской газеты «Jugend» 1904 года, но то чувство, с которым это пели русские, быстро передалось остальным. Бросалось в глаза то, что им совершенно неважно было, слушают ли их, разделяют ли их боевой пафос. Адресат здесь был не окружающие, а некто вне этой лодки. И не Ройтер вовсе. Это было как молитва богу войны, как боевой клич. Не было во всей команде двух людей, которые с такой пламенной силой ненавидели друг друга, чем эти двое русских, но то, что они, находясь в разных отсеках субмарины, вдруг почти одновременно запели одно и то же, впечатлило всех. Через куплет на повторах к ним начали присоединяться нестройные голоса, пытавшиеся повторить как можно точнее звуки чужого языка. Не пел только радист Функ. Он согласно инструкции до последнего вздоха выстукивал на волне 800 метров: «Альфа-Каппа-Нибелунг захвачен американцами альфа каппа нибелунг…» И вдруг — возможно, снова случилось чудо — через трескотню эфирных помех на этой мертвой волне вдруг донеслось: «Альфа-Каппа-Нибелунг — принято — сообщите ваши координаты…» Дальше пошел активнейший радиообмен. Если бы эти недоумки с углошлифовальной машинкой были чуть прозорливее, то как можно скорее срезали бы антенну. Но они были уверены — помощи лодке ждать неоткуда, а значит, и антенна — лишняя запчасть.

Аргентинские рыбаки, находившиеся в точке с координатами примерно 34°59′S 56°09′ юго-восточнее Исла Дель Флорес, в то утро видели странное явление. Над морем — залитым солнцем морем — сгустился зеленоватый туман, и это туманное облако величиной с огромный пароход двинулось по прямому курсу. Через минуту вокруг него замелькали хлысты бело-голубых молний с таким треском, как будто рвалась сухая парусина. Внутри облака возникло черное пятно, которое быстро росло и через мгновение уже вышло за его пределы и оказалось невероятных размеров военным кораблем. Он как бы плюхнулся в море, с высоты нескольких метров подняв волну, накрывшую и опрокинувшую баркасы. Из ниоткуда, из воздуха, вдруг возник линкор. И этот линкор на 32 узлах шел на Монтевидео. Рыбаки вообще попали под раздачу ни за что. Просто «Бисмарк», а это был именно он, совершил прыжок в этой точке координат. Несколько утлых суденышек опрокинулись и затонули в считаные секунды, оставив на воде с два десятка несчастных. Про порванные сети и уничтоженные суда уже никто не вспоминал. Главное теперь было остаться в живых.

Завывание пилы прекратилось. По корпусу забарабанили ботинки. Зубофф понял, что у американцев что-то пошло не так. Он бы, ни секунды не сомневаясь, подорвал заряды, но именно потому что не сомневался, он и не торопился. Когда в центральном сухо затрещат автоматы, когда отсеки наполнятся пороховым дымом, очень редким запахом внутри лодки, когда корпус сотрясется от разрыва гранаты, он, несомненно, повернет ручку «адской машинки». Главное, это сделать не суетясь, чинно, степенно, встретить то великое, что ему суждено. Он погибает на чужом корабле, и не под Андреевским флагом, но он погибает за Россию, ибо уничтожает военных союзников ее врагов-большевиков.

На американском крейсере наступило замешательство, когда из динамика открытым текстом раздалось:

— Это вице-адмирал Эрнст Линдеманн! Я хочу говорить со старшим военно-морским начальником. Требую немедленно освободить экипаж U-2413 и обеспечить беспрепятственное прохождение лодки в нейтральные воды.

В каюте Коммандера нависла гробовая тишина. Только Ройтер щелкнул пальцами. Карлевитц был прав, когда шептал ему, собиравшемуся уже пустить в ход кю-гунто. «Командир! Подчинитесь! Они еще совершат ошибку, и не одну…»

— Повторяю. Я не мираж, я — капитан линкора «Бисмарк». Действую по приказу контр-адмирала Лютьенса. У меня под прицелом нефтеналивные терминалы. Достаточно одного залпа, чтобы у вас тут в бухте вода закипела. 35 минут на то, чтобы лодка со всем экипажем вышла за пределы порта. По истечении 35 минут открываю огонь. Время пошло.

Да, это был «Бисмарк». Тот самый. Тот, да не совсем. Надстройки изменились. И изменился его… цвет. Вместо серо-черных камуфляжных линий на бортах башнях и надстройках играло отражение моря и неба. Он был зеркальным, отполированным как бляха флотского ремня. Его башни сверкали на солнце так, что больно было смотреть. Линкор входил в бухту и разворачивался, блокируя фарватер. Даже с такого расстояния было видно, насколько он массивнее и мощнее американского крейсера, да и что вообще можно было бы сравнить с ним в этом порту? Разве танкеры? Крейсер ожил. Из-под кормы забурлила вода, но Коммандер продолжал демонстрировать твердость…

— Адмирал! — неуверенно начал он. — Вам известен приказ президента Дёница о безоговорочной капитуляции всех флотов? Если вы немедленно не сложите оружие — вы будете атакованы всей мощью флота союзников и уничтожены!

— На мертвецов приказы не распространяются! — отрезал Линдеманн. — Да мне уже приходилось сражаться со всем британским флотом однажды… Линейный крейсер «Худ», помните? К тому моменту, когда сюда подойдет весь союзный флот, что вряд ли, порт уже перестанет существовать. И вы вместе с ним… Я не шучу. Может быть, я единственный в мире капитан, которому приходилось отдавать команду «Отставить „Открыть кингстоны!“» Я не сдался в 41-м и тем более не намерен этого делать сейчас… Кстати, у вас уже 34 минуты…

— Оружие верните, — напомнил Ройтер, когда американцы взялись его выводить на палубу. — Очень уж дорого оно мне как память…

Американский офицер, очевидно 1-й помощник на «Талсе», некоторое время поколебался, но кю-гунто и пистолет вынужден был вернуть. Угроза была вовсе не шуточная. Крейсер как раз стоял под горой, и горящая нефть потекла бы именно на этот пирс.

— Командир на мостике! — крикнул Ройтер, как только у него в руках оказались леера ограждения. — Малый вперед! Следуем на сближение с «Бисмарком»! Ремонтную бригаду в рубку! Пусть приведут в порядок дверь. Надеюсь, нам не придется срочно погружаться. У нас очень сильный эскорт!

Автоматчики капитана Лячина во время зачистки квартала г. Шверина задержали странного субъекта. Это был морской офицер, судя по шевронам фрегаттенкапитан, который на вполне сносном русском языке сообщил, что его имя Зигмунд Штумпф, и у него есть важное сообщение для старшего офицера 1-го отдела. В 1-м отделе он потребовал связать его с английской военной миссией, назвал фамилию Харт. Генри Харт действительно был офицером контрразведки и находился в своем штабе на противоположном берегу Эльбы.

Англичане в тот же день прислали за ним. А пока Штумпф находился под юрисдикцией русских — он охотно отвечал на вопросы, сообщил, что он антифашист, активный участник Сопротивления и в течение едва ли не всей войны снабжал союзников ценными сведениями о немецком флоте. Отношения с союзниками в те дни были вполне дружескими, несмотря на некоторые инциденты. А посему во избежание международных конфликтов резидента англичанам передали быстро и без проволочек.

Оказавшись на той стороне, Штумпф потребовал беседы тет-а-тет с Хартом. Беседа сулила быть очень интересной, потому что немец начал ее словами «Я агент „Фрайбол“». Присутствующие не догадывались, что под нехитрой фамилией Штумпф скрывается не кто иной, как группенфюрер СС Ганс Рёстлер.