Глава 2
Считает враг — морально мы слабы
Личный состав штрафных батальонов и рот подразделялся на постоянный (командный, политический и начальствующий состав) и переменный (собственно штрафники).
Кадровые военнослужащие были безоговорочно чисты перед законом (уже поэтому штрафник Твердохлебов не мог командовать батальоном). Более того, они подбирались, как потребовал нарком обороны, из числа волевых и наиболее отличившихся в боях командиров и политработников. В соответствии с Положениями о штрафных батальонах и штрафных ротах командиры и военные комиссары штрафбатов назначались на должности военным советом фронта, командиры и комиссары штраф-рот — Военным советом армии.
Е. А. Гольбрайх:
Никогда командирами штрафных частей не назначались штрафники! Это уже не блеф, а безответственное вранье. Командир штрафного батальона, как правило, подполковник, и командиры его рот — кадровые офицеры, а не штрафники.
Командир и комиссар батальона пользовались по отношению к штрафникам дисциплинарной властью командира и военного комиссара дивизии, их заместители — властью командира и комиссара полка, командиры и военкомы рот — властью командира и комиссара батальона, а командиры и политруки взводов — властью командиров и политруков рот. Командир и военный комиссар отдельной армейской штрафной роты пользовались по отношению к штрафникам дисциплинарной властью командира и комиссара полка, их заместители — властью командира и комиссара батальона, а командиры и политруки взводов — властью командиров и политруков рот.
Командно-начальствующий состав для штрафных частей специально не готовили. И выходцы из органов НКВД в нем были скорее исключением, чем правилом.
М. И. Сукнев:
Мне задача: пока батальон в пути, выбрать лучших командиров рот и взводов, а также сержантский состав из полков дивизии (в которой до этого воевал М. И. Сукнев. — Ю. Р.). Старший адъютант батальона — старший лейтенант Николай Лобанов, заместитель по части строевой и боевой — капитан Кукин, комиссар, то есть замполит — майор Федор Калачев. Командиры рот: 1-й — капитан Шатурный Николай Николаевич, сибиряк из Томска; 2-й — старший лейтенант Крестьянинов; 3-й — старший лейтенант Петрик Иван Федорович и пулеметной — отважный Александр Жадан. (С. 150.).
Н. Г. Гудошников:
Командиром взвода 121-й ОШР 40-й армии я был направлен из офицерского резерва армии, куда, в свою очередь, попал после госпиталя. Роту догнал прямо на марше к линии фронта. Представился ротному.
— Где воевал? — поинтересовался он.
— Карельский, Сталинградский, Донской фронты, — перечислил я.
— Значит, обстрелянный?
— И обстрелянный, и раненый.
— Все ясно. Принимай первый взвод…
Канонада гремит все ближе, вроде надвигается на нас. Чувствую, что скоро в бой, а я совершенно не знаком со своим, причем необычным, подразделением. Люди ведь идут не просто воевать, а искупать вину перед Родиной.
Перешел в голову колонны и как можно громче объявил:
— Товарищи! Я — ваш взводный. Слушай мою команду!..
А. В. Беляев:
На фронте я с сентября 1941 г. К концу Московской битвы стал начальником штаба стрелкового батальона. Ранили. Из госпиталя попал на курсы командного состава Западного фронта в Подольск. А оттуда по распоряжению Военного совета фронта был назначен помощником начальника штаба 16-го ОШБ по оперативной работе и воевал в его составе до марта 1945 г.
Знаю, что в постоянный состав в основном попадали боевые, опытные офицеры. Например, еще одним ОШБ на Западном, затем 3-м Белорусском фронте командовал полковник Ефимов Яков Иванович, бывший начальник политотдела 29-й гвардейской стрелковой дивизии. У нас тоже были сплошь прошедшие бои командиры.
Я командовал ротой в учебном батальоне, когда меня вызвали к командующему 13-й армией генералу Н. П. Пухову. Было это в ноябре 1942 г. Когда командующий сказал, что я назначаюсь командиром ОШР, у меня невольно вырвалось: «В чем я провинился?» (о штрафротах мы уже слышали раньше). Генерал ответил: «Если бы вы провинились, вас не командиром назначили, а послали бы рядовым». Потом начал говорить, что я, мол, вторую войну размениваю (мне довелось участвовать в 1939 г. в боях на Халхин-Голе), недавно закончил училище и что я — коммунист.
Н. И. Смирнов:
Шел сорок третий год. К тому времени я окончил Кемеровское пехотное училище, и нас отправили в резерв 47-й армии. Горячие мы были, и всем хотелось на передовую — чувствовали, что война подходит к концу. В резерв армии приехал капитан Князев, командир штрафной роты, и сказал, что ему срочно нужны четыре добровольца. Я, как и многие другие молодые офицеры, тогда ничего об этом не слышал. Он рассказал, чем нам придется заниматься и с каким контингентом работать. Задачи определил так: прорыв обороны, разведка боем, вылазки ночью за «языками». Я как настоящий комсомолец рвался на фронт и особенно не задумывался, куда именно попаду. Просто махнул рукой и согласился.
Е. А. Гольбрайх:
В штрафную роту я попросился сам. При очередной переформировке я оказался в офицерском резерве 51-й армии. В армейском тылу я был впервые. Поразило огромное количество праздных офицеров всех рангов, с деловым видом сновавших с папками и без. Неужели для них всех есть здесь работа?
Чем ближе к передовой, тем меньше народа. Сначала тыловые, хозяйственные и специальные подразделения, медсанбаты, артиллерия покрупнее, а потом помельче, ближе к передовой минометчики, подойдешь к переднему краю — охватывает сиротливое чувство, куда все подевались? На войне, как и в жизни, каждый знает, чего он не должен делать… Скучно. Ни я никого не знаю, ни меня никто. К концу недели услышал, что погиб заместитель командира армейской штрафной роты. И я пошел в управление кадров…
Рисковал я немногим. Сыну «врага народа», кроме стрелкового батальона, ничего не светило.
Случалось так, что, узнав, какой он — горький хлеб штрафника, заслужившие прощение военнослужащие не желали расставаться с боевыми товарищами и с согласия командования переходили в постоянный состав штрафных частей. Это был один из важных источников пополнения постоянного состава штрафных частей в его нижнем звене.
А. В. Беляев:
Командиры взводов нередко назначались из числа искупивших вину штрафников — наиболее подготовленные в боевом отношении, имеющие опыт проведения политико-воспитательной работы, поддержания дисциплины, воинского порядка и надежные в моральном плане.
И. Н. Третьяков:
В штрафной роте были и разжалованные командиры. После отбытия наказания командование возбуждало ходатайство, им присваивали звание и оставляли в роте командирами взводов.
Такие случаи подтверждаются и документами. Например, в летописи 8-го отдельного штрафного батальона Сталинградского (Донского, Центрального, Белорусского, 1-го Белорусского) фронта зафиксировано назначение только что реабилитированного офицера — старшего лейтенанта Н. Буравникова в одну из рот командиром взвода по его просьбе.
В марте 1944 г. в 1-й роте того же 8-го ОШБ бойцом-переменником воевал разжалованный в рядовые военврач С. П. Бузун. Был ранен, представлен к ордену. А весной сорок пятого, уже на германской земле, кавалер ордена Красной Звезды капитан медицинской службы Бузун вернулся в батальон врачом.
С другой стороны, далеко не каждый боевой офицер с легким сердцем шел на командную или политическую работу в штрафную часть.
П. Д. Бараболя:
При назначении ко мне во взвод заместителя по политчасти неожиданно произошла заминка. Когда на эту должность назвали старшего лейтенанта Георгия Шебуняева, выдержка ему, не новичку на фронте, изменила. Побагровев, он торопливо поднялся, враз как-то преобразившийся и надломленный:
— Товарищ дивизионный комиссар, куда угодно, только не к штрафникам. За что? Лучше в любую другую роту. Хоть на самый передний край.
Он сидел рядом со мной, и я в сердцах дернул его за рукав кителя, выдохнул: «Ты что несешь? Садись, молчи…»
Шохин (заместитель начальника политотдела флотилии. — Ю. Р.) резко остановил внезапно смалодушничавшего старшего лейтенанта:
— Не пойдете замполитом — станете штрафником сами. Это я вам обещаю твердо.
Нет, никогда потом не праздновал Шебуняев труса, хотя взвод наш, бывало, как и вся рота, попадал в такие передряги, какие не доводилось встречать в самых «закрученных» сюжетах приключенческих повестей «про войну». Просто под влиянием уже вовсю ходивших былей и небылиц о штрафных ротах, их якобы стопроцентной обреченности, у человека что-то надломилось, и сиюминутная слабость выплеснулась наружу. Как бы то ни было, впоследствии с Жорой Шебуняевым мы вполне сработались. (С. 356–357.)
Среди командиров штрафных частей попадались очень колоритные фигуры, умелые и удачливые воины, не лишенные здорового авантюризма. Разумеется, не могла не сказываться сама обстановка штрафного формирования.
Е. А. Гольбрайх:
Соседней штрафной ротой командовал еврей Левка Корсунский с манерами одессита Мишки Япончика. Явившись в тихую минуту к нам в гости на шикарном трофейном фаэтоне, запряженном парой красавцев коней, он снял с левой руки шикарные швейцарские часы и бросил налево, снял с правой и бросил направо. Это был жест! Современному человеку трудно объяснить. Часы были предметом постоянного вожделения и нередко служили наградой.
Штрафники возвращали себе честное имя, искупали вину (действительную или мнимую, другой вопрос) в особо тяжелых условиях. Но ведь рядом с ними той же опасности подвергался и постоянный состав, не запятнанный перед законом. «Ножницы» ликвидировались системой льгот и привилегий.
Всему постоянному составу сроки выслуги в званиях, по сравнению с начальствующим составом строевых частей действующей армии, сокращались наполовину. При назначении пенсии каждый месяц службы в постоянном составе штрафной части засчитывали за шесть месяцев. Повышенным на 20–25 % был оклад денежного содержания.
Фронтовики видели и другие преимущества службы в штрафных частях, например, там было меньше мелочного контроля и бюрократизма.
И. Н. Третьяков:
Какие льготы были у меня, как командира штрафной роты: а) оклад 1100 рублей, 5 % выслуги, 20 % полевых — всего 1375 руб. Командир же обычной стрелковой роты получал 750 руб.; б) за один год и три с половиной месяца дважды повышали в звании; в) где было побольше огонька, там приходилось воевать.
Е. А. Гольбрайх:
Полное наше наименование: отдельная армейская штрафная рота — ОАШР. Последние две буквы послужили основанием к тому, что позывные штрафных рот на всех фронтах были одни и те же — «Шу-Pa». Но особое значение имели первые две буквы. Для обычной роты, кроме своих командиров, в батальоне было два заместителя, парторг и комсорг, да в полку три зама и те же политработники, еще и в дивизии штабные и политотдел. И все они, поодиночке или скопом, в затишье между боями, когда хочется написать письмо или просто отдохнуть, являются по твою душу занудствовать по поводу чистых подворотничков, боевого листка, партийного и комсомольского собраний. Но в штрафную роту не придет никто. Мы — не их. У них своих забот хватает, и никто, тем более на фронте, не станет делать больше положенного. А партийной или комсомольской организации у нас попросту нет. Штатные офицеры стоят на партучете в запасном полку и там изредка платят взносы. Командир штрафной роты по своим правам приравнивается к командиру полка и подчиняется в оперативном отношении тому командиру дивизии, которому придан для конкретной операции. Это входит в понятие — отдельная. А армии не до нас. У них дела поважнее.
А. В. Беляев:
Описать все, что пришлось пережить, нет возможности, нужно было побыть там самому. Достаточно сказать, что в 23 года я стал седым. Правда, за год и 7 месяцев мне присвоили звания капитан и майор.
Стимулом для нас, офицеров постоянного состава штрафных частей, которые шли в бой вместе с теми, кто кровью искупал свою вину перед Родиной, был и двойной оклад, который мы, как правило, отдавали в Фонд обороны.
Разумеется, не за льготы и преимущества воевало большинство командиров.
П. Д. Бараболя:
Не были забыты будто бы и офицеры, командовавшие подразделениями штрафников. Месяц службы им засчитывался за полгода. Были предусмотрены досрочное присвоение званий, щедрые награды, особый паек и другое в том же духе. В основном же многие посулы оставались на бумаге. «Специальный паек», например, запомнился промерзшими консервами и ежедневным гороховым супом (до сих пор к этому уважаемому блюду у меня сохранилось стойкое отвращение). Но все это, конечно же, мелочи. Можно было смириться с тем, что тебя обошли наградой, позабыли о своевременном присвоении звания. И впрямь, до того ли было, когда под Сталинградом, в сущности, решалась судьба Родины! (С. 360–361.)
Раз командно-начальствующему составу было дано много прав, с него много и спрашивалось.
Е. А. Гольбрайх:
Ближе к концу войны, когда никто уже не хотел умирать, дезертировали сразу три человека. Мы с командиром роты предстали «пред светлые очи» члена Военного совета армии, который в популярной форме, с употреблением «фольклорных выражений», чтобы было привычней и понятней, разъяснил, что мы, по его мнению, из себя представляем. Он достал из какой-то папки наградные листы на орден Александра Невского на командира и на орден Отечественной войны 1-й степени на меня, изящным движением разорвал их и бросил под стол, одновременно сообщив, что присвоение нам очередных воинских званий задержано. И уже в спину бросил: «Найти! И расстрелять!»
Если постоянный состав штрафных частей получал назначение в обычном, установленном в Вооруженных силах порядке, то комплектование переменного состава шло из различных источников, число которых по ходу войны менялось.
На первых порах, исходя из Положений о штрафных батальонах и штрафных ротах действующей армии, они комплектовались двумя категориями военнослужащих — направленными по приказу старшего начальника и осужденными военным трибуналом.
Переменный состав штрафных батальонов.
Офицеры, принадлежавшие к среднему и старшему командному, политическому и начальствующему составу и провинившиеся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, направлялись в штрафные батальоны на основании решения соответствующего командира, командующего. Таким правом были наделены командиры дивизий и отдельных бригад и выше. Их власть в этом отношении не распространялась лишь на командиров и комиссаров батальонов и полков, которых мог направить в штрафбат лишь военный трибунал фронта своим приговором.
Направление в штрафбат оформлялось приказом по дивизии или бригаде (по корпусу — в отношении личного состава корпусных частей, по армии и фронту — в отношении частей армейского и фронтового подчинения). В обязательном порядке все направленные в штрафбат от младшего лейтенанта до полковника подлежали разжалованию — снижению в воинском звании до рядового (поэтому никакой киношный Твердохлебов не мог носить капитанское звание, коль был штрафником, а если он капитан, то тогда — не штрафник).
Офицеры направлялись в штрафбаты также по приговору военных трибуналов (действующей армии и тыловых) при условии, что они были осуждены с применением отсрочки исполнения приговора и суд при этом не лишал офицера воинского звания.
Все военнослужащие переменного состава независимо от того, какое воинское звание они носили до направления в штрафбат, разжалованы были судом или нет, воевали на положении штрафных рядовых.
Вот что представлял собой переменный состав, например, 5-го ОШБ Северо-Западного фронта в начале 1943 г. С петлицами рядовых солдат на гимнастерках воевали здесь бывшие командир артиллерийской бригады, командир полка, помощник начальника штаба дивизии, три помощника начальника штаба полка по разведке, четыре командира батальона, 15 командиров рот, в том числе один бывший командир штрафной роты, два командира эскадрильи, начальник пограничной заставы, 56 командиров взвода. Вину искупали не только строевые командиры, но и бывшие начальник оперативного отдела штаба партизанского движения, командир партизанского отряда, четыре оперуполномоченных особого отдела НКВД, секретарь военного трибунала дивизии, начальник склада, начальник хим-лаборатории, начальник столовой.
Чуткая, как и положено, к подобного рода коллизиям литература о войне не могла пройти мимо судеб вчерашних полковников, майоров, лейтенантов, в одночасье ставших рядовыми. Во второй книге романа Константина Симонова «Живые и мертвые» («Солдатами не рождаются») комбат Синцов во фронтовом офицерском резерве повстречал немолодого лейтенанта с пятью нашивками за ранения и без единой награды. Подумал о нем: «Наверное, после штрафного», сопоставив выправку кадрового военного, возраст, звание, наличие нашивок и отсутствие наград. И не ошибся. По выражению бывшего полковника, а ныне лейтенанта, два ордена, которыми он был ранее награжден, штрафной съел. А что в штрафном по закону заработал, не считается, вместо него два кубика дали, и на том спасибо: расти обратно до четырех шпал, с которых начал!»
Необычна и ситуация, при которой старший офицер стал штрафником, — Симонов, как всегда, с блеском нашел интересную судьбу для этого далеко не главного героя. «Приказ двести двадцать семь правильный, всегда скажу, что правильный», — убежденно говорил вчерашний штрафной рядовой, а ныне лейтенант. И пояснял: «Когда я прошлым летом товарища трибунальца этой рукой бил, — при этих словах он выпростал далеко из полушубка чугунный кулак, — я на приказ двести двадцать семь надеялся, что в штрафбат кровь лить пошлют, а посадить не посадят. А бил за то, что раньше знакомы были. А подробней не объяснял. Сказал: пьян был! А пьян не был».
Из текста романа надо понимать, что члену военного трибунала досталось за прошлые грехи: вероятно, он имел непосредственное отношение к аресту в 1937 г. обладателя «чугунного кулака», выпущенного из заключения только после 22 июня 1941 г. Это, кстати, еще одно суждение к спору, давали ли штрафные части шанс для оступившихся вернуть себе незапятнанную репутацию.
Следует иметь в виду, что командование с самого начала испытывало затруднения с укомплектованием такого рода частей до полного штата. Например, по состоянию на 20 декабря 1942 г., из 769 военнослужащих переменного состава, предусмотренных по штату, в 5-м ОШБ Северо-Западного фронта числились всего 92 человека. Через месяц людей прибавилось, но не намного, их численность составила 172 человека.
Переменный состав штрафных рот.
Эта разновидность штрафных частей комплектовалась как бывшими офицерами, так и бывшими сержантами, ефрейторами, рядовыми. Офицер мог попасть сюда, лишь в том случае, если по суду лишался воинского звания, тогда он направлялся в штрафную роту как лицо рядового состава.
Любопытно, что именно такого рода сюжет не был вымаран бдительной цензурой из повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Может, потому что книга вышла в 1946 г., впечатления о войне были у всех свежи, и «штрафная» тема не попала еще под запрет, а может, по каким другим причинам. Так или иначе, но именно в штрафную роту судом дивизионного военного трибунала был направлен один из героев повести начальник штаба полка капитан Абросимов. Он превысил власть, отменив приказ командира полка, и погнал подчиненных в атаку на немецкий опорный пункт в лоб, в результате часть понесла большие потери и боевую задачу не выполнила. Когда главный герой повести лейтенант Керженцев спрашивает у сослуживца, чем закончился суд, следует лаконичный ответ, не требующий комментария: «Разжаловали и — в штрафную».
В. П. Некрасов передал в повести жизненную коллизию. О похожем вспоминают и наши «соавторы».
М. Г. Ключко:
Помню, под Кенигсбергом мы остановились в одном из фольварков. Кто-то принес самогон. Нашлись желающие выпить. И не только из числа солдат, но и офицеров. Рядом стоял дивизионный взвод связи. Они пошли туда. Командира связали, обезоружили. Веселились до тех пор, пока не приехал караул из соседней части. Наутро заседание «тройки».
Всех участников судили. Командира нашей роты капитана Рысева разжаловали и направили к нам же, но уже штрафником…
В отличие от офицеров военнослужащие рядового и сержантского составов могли быть направлены только в штрафную роту. Это делалось либо в соответствии с приказом старшего начальника (такое право получили командиры полков и выше), либо по приговору военного трибунала. При этом младшие командиры подлежали разжалованию в рядовые.
Независимо от того, направлялся ли военнослужащий в штрафную часть по приказу командира или по приговору суда, срок пребывания там был единым — от одного до трех месяцев.
П. Д. Бараболя:
Вскоре мы, новоявленные командиры, в том числе и отделенные (они не были ни осужденными, ни штрафниками), принимали подчиненных. Было это неподалеку от Ахтубы, в деревне Кильяковка. Прекрасный яблоневый сад, где шла передача людей, благоухал давно созревшими плодами. И хотя по ту сторону Волги кипели бои, а по вечерам далекое сталинградское небо плавили сполохи пожарищ, здесь все-таки было относительно спокойно.
Первое знакомство со штрафниками произвело гнетущее впечатление. Конечно, внешне это были вполне, что называется, нормальные парни или молодые, до тридцати лет, мужчины — улыбчивые и настороженные, угрюмые и лукавые. На большинстве из них ладно сидела военная форма. Ну просто хоть пиши с иных иллюстрации для строевого устава! Однако совершенно по-другому смотрелся «послужной список» этих людей. Военные трибуналы за совершенные воинские или уголовные преступления «отмерили» им суровые наказания — от пяти лет до смертной казни. Последних во взводе оказалось семеро. Тут было над чем задуматься.
Как теперь отчетливо понимаю, в тог раз и я, в прошлом учитель, и мой боевой замполит Шебуняев рассудили очень верно, приняв полученные сведения лишь как предварительную информацию. «Жизнь, бои покажут, — рассуждали мы, — кто есть кто». В глубине души понимали, что, вероятно, далеко не все эти преступники злонамеренно пошли против закона и присяги. Возможно, кого-то привели на скамью подсудимых оплошность, досадные промахи в делах, а то и просто слабохарактерность. Тем не менее мы отдавали себе отчет: среди этих шестидесяти человек (а в роте насчитывалось более трехсот) есть наверняка и такие, кого отнюдь нельзя было назвать ангелами. Что, кстати, подтвердилось очень скоро. (С. 357.)
Убытию в штрафную часть должен был предшествовать (хотя боевые действия не всегда позволяли это сделать) своеобразный ритуал: военнослужащий ставился перед строем своего подразделения, после чего зачитывался приказ с разъяснением сути совершенного им противоправного деяния. Государственные награды изымались и на время пребывания их владельца в штрафной части передавались на хранение в отдел кадров фронта или армии. На руки штрафникам выдавалась красноармейская книжка специального образца. Правда, случалось и так, что перед убытием в штрафную часть военнослужащий получал лишь справку, на основе которой уже на новом месте ему выдавалась положенная по приказу красноармейская книжка.
Находясь в штрафной части, штрафники при необходимости приказом по части могли назначаться на должности младшего командного состава с присвоением званий ефрейтор, младший сержант и сержант.
Причины, по которым военнослужащие от рядового до полковника оказывались штрафниками, судя по архивным документам, были самыми различными.
Командир танкового взвода 204-го танкового полка 102-й отдельной танковой дивизии лейтенант П. Д. Матвиенко в районе Вязьмы в октябре 1941 г. попал в окружение. Будучи ранен в ногу, отстал от части. До момента прихода Красной Армии в сентябре 1943 г. скрывался, проживая в своей семье на Полтавщине.
Младший лейтенант Д. Ф. Трифонов из 717-го гаубичного артиллерийского полка при отходе из-под Киева в сентябре 1941 г. был схвачен гитлеровцами и помещен в лагерь для военнопленных. Когда администрация разрешила лицам украинской национальности покинуть лагерь, воспользовался этой возможностью и добрался до места жительства своей жены, где и жил до момента освобождения Полтавской области от вражеской оккупации.
Подполковник Л. С. Якунин, командир воинской части, дислоцированной в Саратове, вместе с подчиненными организовал в местном ресторане пьянку, в результате которой «учинил хулиганские действия».
Старший лейтенант И. А. Джокло, воюя в составе 156-й стрелковой дивизии, в августе 1942 г. попал в окружение, а затем в плен. После побега как гражданское лицо проживал на оккупированной территории на Кубани. Направленный немцами на работу в Германию, по дороге бежал и скрывался до прихода войск Красной Армии.
Офицер связи 52-й гвардейской танковой бригады лейтенант С. Т. Золотухин в июне 1944 г. утерял пакет с секретными документами.
Командир взвода пешей разведки 915-го стрелкового полка лейтенант НА. Булат трижды получал боевую задачу по захвату контрольного пленного. Но не выполнил ее, то «умышленно сбившись с пути», то допустив «преждевременное метание гранат, чем обнаружил разведгруппу».
Начальник заготовительной группы 65-й мотострелковой бригады гвардии капитан П. В. Денисов, в апреле 1944 г. командированный для заготовки зерна и картофеля, пьянствовал, разбазарил вверенное имущество. Почти пятьдесят суток не являлся к месту службы.
Заместитель командира стрелкового батальона из состава 71-й стрелковой дивизии старший лейтенант М. Д. Павлюченко при выходе части из окружения весной 1944 г. от управления батальоном самоустранился. К своим выходил самостоятельно во главе группы красноармейцев, чем, по мнению командования, «грубо нарушил приказ № 227 и дискредитировал звание офицера Красной Армии».
Прихотливые жизненные дороги всех этих офицеров, воевавших в разное время и на разных фронтах, сошлись в одной точке — штрафном батальоне 1-го Украинского фронта.
О «путях неисповедимых» в штрафные части говорят и воспоминания самих фронтовиков.
П. С. Амосов:
В штрафной батальон я был направлен по приказу командующего 2-м Украинским фронтом И. С. Конева, так, что даже командир нашей части об этом не сразу узнал. Приказ гласил: «За халатность…»
В части — а действовали мы тогда на криворожском направлении — я сдал комсомольский билет, другие документы. Новое удостоверение личности просто отпечатали на машинке.
Штаб 15-го ОШБ находился в Жиганке. Мне предстояло пройти через рудник Шварца, Зеленые и Желтые Воды. Пошел по азимуту. Настроение было тяжелым. Но, оказалось, ничего, жить можно, и там люди как люди — и пошутят, и погрустят. Был я там самым молодым.
Я долго искал причину, почему попал в штрафной батальон. Окончательно решил тогда, когда прочитал в «Красной Звезде» 5 марта 1983 г. статью «До последнего патрона», где говорится о гибели начальника политотдела нашей 37-й армии полковника Емельянова. Дело в том, что немец перешел в контрнаступление, наши части отошли. В этот момент в районе Недайвода я ставил минное поле в стороне от дороги. Ставил немецкие противотанковые мины с взрывателями натяжного действия (других не было). Получив неточные данные о расположении противника, полковник Емельянов на «виллисе» проскочил мимо нас к немцам. Чтобы предупредить его, мой солдат дал очередь и задел проводок натяжения. Мина сработала…
А. В. Пыльцын:
Один из штрафников, майор Авдеев сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа, просто дезертиров или мародеров, а также бывших заключенных-лагерников, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте.
Авдеев рассказал, как его самого угораздило в штрафбат. Рота наступала в тяжелых условиях. В течение трех дней ожесточенных боев за крупный населенный пункт из более чем пятисот бойцов потеряли больше половины. А старшина и писарь роты, получая продовольствие после того, как оставшуюся часть роты вывели из боя, «забыли» сообщить о потерях и получили продовольствие на весь списочный состав роты. Образовался хороший запас и американской свиной тушенки, и кое-чего другого, и, главное, солидное количество спиртного. Ну, не сдавать же обратно все это добро! И решил ротный, коль уж так случилось, устроить поминки по погибшим. Да заодно обмыть награды, которых были удостоены и сам командир роты, получивший третий орден Красного Знамени, и оставшиеся в живых штатные офицеры. Пригласил армейское начальство, с которым имел хорошие контакты, в том числе и из разведотдела штаба армии, даже некоторых офицеров армейского трибунала и прокуратуры.
А вскоре за «злостный обман, повлекший за собой умышленный перерасход продовольствия» (это вам не «колоски» на хлебном поле!), оказался на скамье подсудимых и получил 5 лет лишения свободы с заменой двумя месяцами штрафбата. Не помогли ни только что полученная награда, ни присутствие на «поминках» представителей карательных органов.
<…>.
Не могу не рассказать об одном «выдающемся» штрафнике, прибывшем во взвод, когда мы стояли в обороне. Назову его фамилию несколько искаженно, хотя и созвучно, ну, например, Гехт. Делаю это умышленно. Вдруг когда-нибудь эти мои заметки как-то дойдут до его потомков. И им станет стыдно за их предка, которого они считали героем той далекой для них войны с фашистами.
А прибыл он к нам в начале июля. Когда я и мои заместители познакомились с копией приговора, чувство брезгливости овладело нами. Осужден он был, как теперь сказали бы, за сексуальное домогательство и половое насилие в особо извращенном виде. Будучи инженер-майором, начальником какой-то тыловой службы в большом штабе и создав себе возможность питаться отдельно от всех, он не только заставлял девушек-солдаток, выполнявших обязанности официанток, приносить ему пищу, но и принуждал их во время завтраков и ужинов удовлетворять свои сексуальные прихоти. При этом он угрожал бедным солдаткам, что если они откажутся выполнять его требования или тем более пожалуются кому-нибудь, то у него хватит власти загнать их в штрафную роту (девушки не знали, что женщин в штрафные части не направляют). А это уже было насилием и шантажом. Приговор был суров: десять лет лишения свободы с заменой тремя месяцами штрафного батальона. И нам казалось это очень даже справедливым.
Представляясь мне о прибытии во взвод, он, видя мои лейтенантские звездочки на погонах, подчеркнуто, даже нагловато назвал себя «инженер-майор Гехт». Пришлось ему напомнить, что он лишен своего прежнего звания и чтобы вернуть его, нужно очень постараться. А пока его воинское звание здесь, как и у всех, кто попал в ШБ — «боец-переменник». (С. 62, 66–67.)
А. И. Бернштейн:
В штрафном батальоне разжалованным довелось побывать и мне. Для меня это было абсолютно неожиданным. Весной 1943 г. в секретную часть полка пришел приказ, подписанный командующим армией войск ПВО Ленинграда генерал-майором Зашихиным, членом военсовета бригадным комиссаром Веровым (третьего лица не помню). Этим приказом я был разжалован в рядовые в штрафбат сроком на 1 месяц. Мне ставились в вину три факта:
1. Плохо замаскированные две автолебедки, разбитые при артналете противника.
2. Исследуя обрыв тросов аэростатов, я не отдавал под суд виновных мотористов.
3. Во время боевого дежурства ночью на КП полка не мог точно доложить, приземлен ли последний аэростат, и при неоднократных запросах оперативного дежурного КП штаба армии обругал его по-матерному.
Так было изложено в приказе «тройки». И командир полка подполковник Лукьянов, и военком — батальонный комиссар Коршунов были потрясены нелепостью этого решения. Боевые лебедки, пострадавшие от артобстрела противника, находились в 10 км от меня и были в распоряжении командира отряда. Мотористов под суд я не отдавал потому, что не было их вины. Последний аэростат был пробит осколками при артобстреле и приземлен на 2 часа позднее, а что касается матерной ругани, то все мы на фронте не были ангелами, и дико было возводить это в вину в секретном приказе. Еще более дико было отправить в штрафбат…
Я согласно приказу находился в штрафном батальоне, но внезапно был отозван из него, возвращен в свой полк, но уже на звание и должность ступенью ниже. Приказ военсовста был пересмотрен. Моего освобождения добились командир и комиссар полка. А через полгода я вновь был восстановлен в своем звании.
По-разному попадали и в штрафную роту. Старшего сержанта Семена Арию, например, туда привела авария танка, на котором он воевал. Зимой 1943 г. его танковый батальон совершал ночной марш в районе станицы Левокумская Ставропольского края. Ехавший впереди на «виллисе» офицер должен был подать сигнал, если впереди встретится недостаточной прочности мост, но отвлекся, и шедший на большой скорости Т-34, за рычагами которого находился Ария, свалился в овраг. По приказу командира танковой бригады командир танка лейтенант Куц и механик-водитель были преданы суду военного трибунала, осуждены и направлены для искупления вины в штрафную часть. Ария попал в 683-ю ОШР, приданную в тот момент 151-й стрелковой дивизии Южного фронта.
Н. И. Смирнов:
Бойца направили в штрафроту за то, что отказывался брать в руки оружие. Его ставили перед строем, грозились расстрелять, а он ни в какую. Мы с политруком поразмыслили, что делать, и придумали. Определили его в санитары, так он вытащил с того света столько наших парней, сколько не каждый фрицев пострелял. Шел он всегда в первых рядах и живой остался. Вот вам и вера!
Г. М. Дубинин:
До сих пор не знаю точно, за что был отправлен в штрафную. Приказа я не видел, и мне не зачитывали его. Я — сержант, недавний выпускник Серпуховской авиашколы, служил техником самолета в 3-й эскадрилье 16-го запасного истребительного авиаполка, дислоцировавшегося возле г. Аткарск Саратовской области. «Мой» самолет Як-7Б разбился при посадке с летчиком-инструктором и молодым летчиком в феврале 1944 г. Комиссия установила, что катастрофа произошла по вине инструктора: ремень его куртки попал в тягу рулей управления, и машина резко «клюнула». Ответственность пала, увы, на «стрелочника».
Н. И. Сапрыгин:
Я лежал в госпитале № 3990 в Алма-Ате, когда получил письмо из дома, что моего отца сильно избил мельник. Вот я и хотел поехать, чтобы узнать, что произошло. Меня патруль задержал, и по приказу коменданта Алма-Аты мне дали 3 месяца штрафной роты. Воевал, брал Кировоград. После небольшого ранения попал в медсанбат. Не хотелось отрываться от своей части, поэтому сбежал, доехал до Москвы. Это уже было в 1944 г., в феврале месяце. В Москве задержали (из медсанбата я сбежал без документов), и вновь попал я в штрафную роту, в 150-ю Идрицкую дивизию. В этой дивизии и провоевал от Великих Лук до Риги.
Невероятно, чтобы, как это показано в фильме «Штрафбат», в одном штрафном батальоне воевали бок о бок бывшие офицеры, вчерашние политзаключенные и уголовники. И вот почему.
К офицерам, совершившим нетяжкие преступления и при осуждении не лишенным воинского звания, такую меру наказания, как направление в штрафбат, применять запрещалось. Утвердившийся порядок был узаконен приказами заместителя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза А. М. Василевского от 6 августа 1944 г. № 0244 и от 25 октября 1944 г. № 0343, в соответствии с которыми таких офицеров предписывалось использовать на офицерских должностях в боевых частях действующей армии, понизив по должности на одну ступень.
Этот порядок распространялся и на тех, кто в момент совершения преступления воевал, и на офицеров, осужденных в военных округах и недействующих фронтах. Последним — и это знаменательно — командование доверяло настолько, что в определенную для него воинскую часть действующей армии каждый прибывал самостоятельно, без всякого сопровождения. Копии приговоров этим офицерам выдавались на руки.
Кто же должен был искупать вину кровью в составе штрафных частей? Туда направляли тех совершивших тяжкие воинские и иные преступления (убийство, дезертирство, хищение военного имущества, злостные нарушения воинской дисциплины и тд.) офицеров, в отношении которых суд счел возможным применить отсрочку исполнения приговора до окончания войны. При этом в их число входили осужденные военными трибуналами как с лишением воинского звания, так и без лишения.
В соответствии с приказом № 323 от 16 октября 1942 г., если осужденный офицер не был судом разжалован, то его направляли в штрафной батальон. Разжалование в рядовые и изъятие (в приказе — «отобрание») орденов и медалей производились приказом по полку, дивизии или бригаде (корпусу, армии или войскам фронта соответственно). В случае же, если суд военного трибунала, отсрочивая исполнение приговора, лишал офицерского звания, то разжалованный командир или политработник, будучи теперь по закону рядовым, направлялся в штрафную роту, а не батальон.
Отправка в штрафные части осужденных военными трибуналами действующей армии возлагалась на командиров частей, а в случаях осуждения вне места расположения своей части — на начальников гарнизонов. Из внутренних округов осужденных перед отправкой сводили в особые маршевые роты (или команды) в специальных сборных пунктах, откуда в сопровождении офицеров, младших командиров и красноармейцев без задержки отправляли в распоряжение Военного совета фронта, а оттуда — уже непосредственно в штрафные части.
Учитывая, что в документах далеко не всех осужденных офицеров, направляемых на фронт, указывался срок пребывания в штрафной части, в 1944 г. в руководящие документы было внесено уточнение. Срок пребывания таких военнослужащих в штрафной части, если он не был указан в приговоре, устанавливался приказом командира войскового соединения, в котором служил осужденный, в соответствии с мерой наказания, назначенной военным трибуналом.
Военнослужащих, осужденных без отсрочки исполнения приговора, отправляли в колонию или лагерь, где они и отбывали наказание. Направление из системы ГУЛАГа в штрафные части — обращаем особое внимание — добровольцев из числа заключенных нормативные документы не предусматривали. Это тем более касалось политических заключенных (т. е. осужденных по 58-й статье), которые рассматривались властью как неблагонадежные. Тем не менее по ходу войны некоторая часть заключенных действительно обрела статус штрафника.
А. В. Беляев:
Наш штрафной батальон нередко пополнялся из тюрем и лагерей. Вот эта сволочь и доставляла нам больше всего хлопот: нежелание воевать за Советскую власть, отказ идти в бой, постоянное дезертирство с объявлением всесоюзного розыска. В бою приходилось следить, чтобы никто из них не перебежал к немцам.
М. И. Сукнев:
Все командиры взводов, сержанты и старшины рот ждут прибытия контингента! Гадаем: кого пришлют?.. Батальон — разношерстную толпу — под усиленным конвоем привели энкавэдэшники и сдали мне под «личную ответственность». Знакомимся с делом каждого штрафника. Среди них офицеров от младшего лейтенанта до старшего (капитанов не было) — под сто пятьдесят человек, все осуждены за «нарушения воинской дисциплины», за драки, «прелюбодеяния», за то, что утопили танк, направляясь «попутно» в деревушку к знакомым девчатам, и т. п. И даже из наших войск в Афганистане попали ко мне двое лейтенантов, которые подрались на квартире пожилого командира полка из-за его любвеобильной молодой жены. Лейтенантам дали от одного до трех месяцев штрафного. Как этот срок пройдет или штрафник раньше отличится, подписываем документ, и он отправляется в свой полк, надевает погоны, служит дальше.
Эта рота элитная, думаю, не подведут лейтенанты! 2-ю роту сформировали из 200 гавриков — одесских и ростовских рецидивистов, которым заменили штрафным батальоном длительные сроки отбывания наказаний в тюрьмах и лагерях. Несколько привезены с приговорами к смертной казни — расстрелу. Это — медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налетам, но умнейший народец. Рассудительные, технически образованные, все же такие механизмы, сейфы в сберкассах вскрывали. Им лет по 28–35, физически крепкие. Как они мне объяснили, одессит — это русский, грек, украинец и еврей… Анекдоты потом рассказывали — от смеха падаешь.
3-я рота — басмачи, 200 человек таджиков, туркмен и еще откуда-то из Средней Азии. Они все, как мы говорили, «бельмей», по-русски якобы не понимали поначалу. Их поручили Николаю Шатурному, сносно говорившему по-таджикски.
Каждого из штрафников «пропускал через свои руки», допрашивал… оперуполномоченный «Смерша» Дмитрий Антонович Проскурин. (С. 150–151.)
И. Н. Третьяков:
За год и три месяца моей службы как командира штрафной роты пришлось формировать и воевать с девятью наборами численностью от 250 до 560 человек. Контингент поступал из осужденных. Командир согласно положению определял срок; приговор до 5 лет — 1 месяц штрафной, до 7 лет — 2 месяца, до 10 лет — 3 месяца.
Контингент поступал из Москвы — тюрьма Таганка и пересылка Стромынка — 7 наборов, один набор — из Закавказья, еще один — полицаи и старосты из Орловской и Курской областей.
М. Г. Ключко:
Только когда был полностью укомплектован штат офицеров, к нам начал поступать рядовой состав из московских тюрем — Бутырской и Стромынки. Это были те, кому разрешили искупить кровью свою вину перед советским обществом. Общая численность роты составила около 300 человек. На каждый взвод приходилось по два офицера…
Это только при формировании контингент в роте был из бывших заключенных. В дальнейшем пополнение к нам поступало из частей армии, фронта.
Переменный состав роты, в которой довелось служить военному финансисту Н. П. Шелепугину, также в основном состоял из уголовников. Пополнение получали обычно на железнодорожных станциях: подходил эшелон, впереди и в хвосте поезда на платформах пулеметы, в вагонах — бывшие заключенные. Первыми вагоны покидали солдаты и офицеры войск НКВД, затем штрафники. Их строили, производили перекличку. Кого-то, как правило, не хватало. Присутствовавших передавали командованию роты, ответственность за пропавших в пути брали на себя. Затем охрана уезжала, и начиналась жизнь в соответствии с внутренним распорядком, установленным для воинского формирования штрафного профиля.
Попасть в штрафную часть лица, осужденные с применением отсрочки исполнения приговора и направленные в действующую армию, могли на вполне законных основаниях. Одних, как мы видели выше, препровождали туда из воинской части, гарнизона, а кто-то к моменту вынесения приговора уже находился в местах лишения свободы. Уже отбыв какой-то срок, заключенный мог ходатайствовать перед судом об отсрочке исполнения приговора и направлении на фронт. И судебные органы могли удовлетворять такие ходатайства.
То, что уголовники из мест лишения свободы, особенно на первых порах, попадали не только в штрафные роты, но даже в штрафные батальоны, было связано также с неверным толкованием некоторыми судами правовых документов.
В январе 1944 г. (то есть после почти полуторагодичного существования штрафных частей) наркоматами обороны, внутренних дел, юстиции и Прокуратурой СССР была проанализирована практика судебных органов по применению отсрочки исполнения приговора с направлением осужденных в действующую армию. Было установлено, что в ряде случаев такая отсрочка предоставлялась необоснованно — «лицам, осужденным за контрреволюционные преступления, бандитизм, разбой, грабежи, ворам-рецидивистам, лицам, имевшим уже в прошлом судимость за перечисленные преступления, а также неоднократно дезертировавшим из Красной Армии».
Вот такого рода осужденные и попадали в первые годы войны в действующую армию и штрафные части в том числе. Впредь такого рода действия судебным органам были запрещены.
Нет худа без добра. В такой неразберихе удавалось вырваться на фронт и некоторым заключенным, считавшимся политическими, хотя вся их вина могла состоять в непродуманном высказывании, публично рассказанном анекдоте и т. п. Одним из таких людей был В. В. Карпов, впоследствии ставший разведчиком, Героем Советского Союза.
В. В. Карпов:
В фильме («Штрафбат». — Ю. Р.) показан штрафной батальон, в котором собраны уголовники, политические, проштрафившиеся рядовые. Такого не было и быть не могло… Проштрафившиеся рядовые, а также уголовники, политзаключенные, изъявившие желание воевать, направлялись в отдельные штрафные роты. Такие роты в штрафбат не входили, а придавались стрелковым полкам. Я, например, воевал в 45-й отдельной штрафной роте на Калининском фронте. Она была сформирована в ноябре 1942 г. в Тавдинлаге из заключенных, которых освободили по добровольному желанию идти на фронт. В лагере я отбывал срок по печально знаменитой 58-й статье — за антисоветскую пропаганду…
Во главе этого придуманного (авторами фильма. — Ю. Р.) штрафбата, а также командирами рот поставлены уголовники. Опять же такого просто быть не могло. В соответствии с организационными документами командирами штрафных подразделений назначались только строевые офицеры, причем наиболее опытные и перспективные. Нарушивший этот приказ тут же сам оказался бы в штрафбате.
Следует иметь в виду, что немалое число заключенных смогло досрочно освободиться и попасть на фронт вне зависимости от штрафных частей. Это, в первую очередь, касается осужденных за нетяжкие и так называемые бытовые преступления — самовольный уход с предприятий, прогулы и опоздания на работу, мелкие кражи и хулиганство. Ими власть пополнила действующую армию еще в 1941–1942 гг., разумеется, если они подошли по состоянию здоровья и были политически благонадежны. Так, тремя указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля, 10 августа и 24 ноября 1941 г. из мест лишения свободы были освобождены более 750 тыс. человек, а в 1942 г. — еще 157 тыс. человек Всего, по неполным данным, за годы войны ИТЛ и колонии НКВД досрочно освободили и передали в действующую армию через военкоматы около 1 млн человек.
Вырваться из заточения удалось и примерно 60 генералам и адмиралам, имена некоторых из них — Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова, генералов армии AB. Горбатова и К. Н. Галицкого, адмирала Г. И. Левченко, наркома боеприпасов СССР генерал-полковника инженерно-технической службы Б Л. Ванникова, генерал-лейтенантов Л. Г. Петровского и П. П. Собенникова, генерал-майора И. С. Лазаренко прочно вошли в историю войны.
Несколько бывших заключенных из числа рядовых участников войны стали Героями Советского Союза — гвардии лейтенант И. Я. Сержантов, гвардии младший лейтенант А. И. Отставнов, рядовые В. Е. Бреусов и В. М. Ефимов.
Досрочному освобождению не подлежали лица, осужденные за тяжкие уголовные (бандитизм, преступления против порядка управления и т. п.) и политические преступления. Однако в таком огромном «государстве», как ГУЛАГ, чье «население» на 22 июня 1941 г. составляли 2,3 млн человек, да еще в условиях военного времени ситуация была сложная.
Имело место, например, нарушение режима содержания заключенных. По положению, должны были раздельно содержаться осужденные к лишению свободы до трех и свыше трех лет: первые — в исправительно-трудовых колониях, вторые — в исправительно-трудовых лагерях. В действительности в ИТК, по оценке начальника ГУЛАГа В. Г. Наседкина (сентябрь 1943 г.), содержалось «свыше 500 тыс. заключенных, осужденных на сроки свыше 3 лет, в том числе за такие преступления, как измена Родине, контрреволюционные и особо опасные», а в ИТЛ оказалось около 50 тыс. осужденных на сроки менее 3 лет. С большой долей вероятности можно утверждать, что такое беспрецедентное «перемешивание» позволяло какой-то части уголовников посредством мобилизации в действующую армию или направления в штрафные части досрочно выйти на свободу, что при иных условиях было бы невозможным.
Сам Верховный Главнокомандующий не скрывал, что определенный процент в воюющей Красной Армии составлял «уголовный элемент». Мы располагаем также свидетельством практиков.
Г. С. Слюдянин:
Для подготовки маршевых рот мы получали пополнение из различных мест заключения Сибири. Объединяли его в отдельный батальон. Не имея опыта работы с бывшими заключенными, поначалу делали много ошибок; расквартировывали их вместе со всем полком, обмундировывали, как всех прибывших на пополнение (во все новое). К тому же и вооружали их, как положено по штату; винтовки, автоматы, «бронебойки» и другое оружие. В результате уже на второй день их невозможно было отличить от остальных.
Разных же неприятностей на первых порах от них было много. Например, разгромили хлеборезку, лазили в овощехранилище, пока часовой не застрелил одного из них.
Решено было поэтому построить для бывших заключенных отдельный лагерь (землянки). Подобрали и командный состав, служивший ранее в войсках и учреждениях НКВД, имеющий опыт работы с заключенными. К тому же среди вновь прибывших были не только явные уголовники, но и бывшие партийные и советские работники и даже офицеры. Они-то во многом и были организаторами порядка. Шла интенсивная военная подготовка. Прошедшие ее сводились в маршевые роты, размещались в эшелонах — и на фронт.
Конечно, не эти люди решили успех войны, но свою лепту они внесли, и надо об этом рассказать.
Е. А. Гольбрайх:
Из тыла прибывает эшелон уголовников, человек четыреста и больше, и рота сразу становится батальоном, продолжая именоваться ротой. Сопровождают уголовников конвойные войска, которые сдают их нам по акту. Мы охрану не выставляем. Это производит дурное впечатление, тогда как проявленное доверие вызывает к нам некоторое расположение. Определенный риск есть. Но мы на это идем. Что за народ? Тут и бандиты, и уголовники-рецидивисты, и укрывающиеся от призыва, и дезертиры, и просто воры. Случалось, что из тыла прибывали и несправедливо пострадавшие. Опоздание на работу свыше двадцати минут считалось прогулом, за прогул судили, и срок могли заменить штрафной ротой. С одним из эшелонов прибыл подросток, почти мальчик, таким, по крайней мере, казался. В пути уголовники отбирали у него пайку, он настолько ослабел, что не мог самостоятельно выйти из вагона. Отправили его на кухню.
Срок заключения заменялся примерно в следующей пропорции: до 3–4 лет тюрьмы — месяц штрафной роты, до семи лет — два месяца, до десяти — выше этого срока не существовало — три месяца.
Среди осужденных было немало бывших военнослужащих, попавших под суд за несвоевременную явку в часть и малозначительные должностные, хозяйственные и воинские преступления. Годные к воинской службе, они передавались в действующую армию, где воевали в составе обычных частей. В штрафные роты их, как правило, не направляли.
Именно из такого контингента состояла стрелковая бригада, о которой вспоминал маршал К. К. Рокоссовский и которую многие читатели принимают за штрафное формирование. Но написанное выдающимся полководцем не оставляет никаких сомнений, что это была обычная воинская часть. «В августе (1942 г. — Ю. Р.) к нам на пополнение прибыла стрелковая бригада, сформированная из людей, осужденных за различные уголовные преступления. Вчерашние заключенные добровольно вызвались идти на фронт, чтобы ратными делами искупить свою вину. Правительство поверило чистосердечности их порыва. Так и появилась эта бригада у нас на фронте. Бойцы ее быстро освоились с боевой обстановкой; мы убедились, что им можно доверять серьезные задания. Чаще всего бригаду использовали для разведки боем. Дралась она напористо и заставляла противника раскрывать всю его огневую систему…
«Беспокойная» бригада воевала неплохо. За доблесть в боях с большинства ее бойцов судимость была снята, а у многих появились на груди ордена и медали.
Жизнь убедила меня, — писал К. К. Рокоссовский, — что можно верить даже тем, кто в свое время по каким-то причинам допустил нарушение закона. Дайте такому человеку возможность искупить свою вину — и увидите, что хорошее возьмет в нем верх.
Любовь к Родине, к своему народу, стремление во что бы то ни стало вернуть их доверие сделают его отважным бойцом».
Не следует, таким образом, путать обычные стрелковые части, в которых воевали бывшие заключенные, и штрафные формирования, лишь частично пополнявшиеся досрочно освобожденными из мест заключения.
