Очередь из спешащих выйти на перрон пассажиров продвигалась к выходу очень медленно. Топчась в проходе, Борис нетерпеливо заглядывал в окна, пытаясь увидеть Ольгу. Но ее не было видно возле вагона. «Неужели не пришла!»

— Товарищ военный, будьте так любезны, не наступайте мне на пятки! — недовольно обернулась и взглянула на Нефедова сквозь бирюзовый лорнет старая чопорная модница в фетровых ботах и кокетливой шляпке.

— Прошу прощения, гражданочка, — смущенно козырнул Нефедов. Случайно взгляд молодого человека скользнул по нежному силуэту за окном, и теплая волна радости немедленно поднялась в его душе. Как же Ольга была восхитительно хороша в своем берете — тонкая и изящная, с лицом ангела!

— Наконец-то ты рядом, — вымученно улыбнулась Тэсс, когда Борис наконец смог выбрался из вагона и подбежал к ней. — Теперь мне ничего не страшно.

Ольга прижалась к груди молодого мужчины. У нее были печальные глаза и бледные губы.

Что имела в виду Ольга, Нефедов понял в этот же день — у нее дома. С некоторых пор в этой уютной квартире поселился страх. Молодой человек почувствовал это вполне отчетливо. Родители Ольги выглядели чем-то подавленными: какими-то притихшими, настороженными. Они словно ждали чего-то неизбежного и трагического. Где-то глубоко, за зрачками их глаз, светился знак обреченности.

К сожалению, в тот вечер Борис вел себя подобно всем влюбленным, не желающим в своем счастливом эгоизме замечать трагедию тех, кто находится рядом. Он весело рассказывал смешные случаи из своей армейской жизни, потом стал мечтать, как следующим летом, в свой отпуск, снимет дачу в хорошо теперь ему знакомых местах под Бахчисараем и как здорово они все вместе проведут там время.

— Спасибо вам, Боренька, за этот великолепный вечер, — благодарно улыбнулась Нефедову Екатерина Алексеевна перед тем, как идти спать, и вдруг с какой-то отчаянной веселостью воскликнула: — Эх! Будем жить! И пускай нас тащат на лед!

В ответ на непонимающий взгляд собеседника она пояснила:

— Однажды ранней весной 1918 года я видела, как матросы вывели на невский лед какого-то человека в интеллигентской шляпе — расстреливать, а он перепрыгивал через лужи, чтобы не промочить ноги и закрывал воротником грудь от пронзительного ветра…

Ночью Борис вышел на кухню покурить и застал здесь Ольгиного отца. Тот сидел в задумчивости, устремив нахмуренный взгляд в глубину гигантского аквариума. Перед ним стояла уже полная смятых окурков пепельница. Фома Ильич взглядом указал Борису на стул рядом с собой. Кивнув на плавающих за стеклом пучеглазых вуалехвостов, мужчина презрительно пояснил:

— Наверное, тоже поглядывают на нас из-за стекла с высокомерием высших существ. Считают себя рыбьей элитой, избранниками судьбы, обитающими в доме солнца, а не в мутной речной водице. Не понимают глупые, что в аквариуме они все на виду у человека с сачком…

Фома Ильич обвел воспаленным взглядом стены просторной кухни и понизил голос:

— По души жильцов этого проклятого дома тоже однажды явится «человек с ружьем». Сначала «они» устроили «ночь длинных ножей» старым большевикам — безобидным пенсионерам. Не дали старым каторжанам вдоволь насладиться мягкими диванами персональных «роллс-ройсов». А затем очередь дошла до нас — за кем по утрам приезжают служебные наркомовские «эмки». Этот проклятый дом с его ваннами, лифтами, паровым отоплением напоминает мне элитное кладбище с мраморными склепами. По ночам половина окон нашего дома не светится, а на большинстве дверей висят красные сургучные печати. Вы знаете, Борис, что означают эти печати?

— Нет.

— Они означают, что жильцы этих квартир уже никогда не вернутся к себе домой.

Борис видел, что Ольгин отец явно не в себе, и не знал, как ему вести себя в такой ситуации. С одной стороны, невежливо было не поддержать разговор. Но с другой — молодой человек не понимал причину страхов этого несомненно порядочного и преданного советской власти человека. Нефедов видел, что в стране идет широкомасштабная работа по разоблачению тайных «врагов народа», и ни на секунду не сомневался в необходимости и законности такой борьбы с вредителями, проникшими не только во все советские учреждения, но даже в армию.

— Да вы не волнуйтесь, Фома Ильич, — попытался успокоить будущего тестя Нефедов, — наши чекисты свою работу знают. Честным гражданам опасаться нечего. Товарищ Ежов вычистит замаскировавшихся предателей и из этого дома. Вам же спокойнее будет жить. Можно будет не опасаться диверсий.

Ольгин отец с сожалением взглянул на молодого человека. Он хотел что-то возразить, но передумал и только безнадежно махнул рукой. А потом вдруг робко произнес:

— Борис, могу я попросить вас об одолжении? Только вы не сердитесь, пожалуйста, на меня.

— Конечно, я готов сделать все, что будет в моих силах.

— Пообещайте, что вы не оставите мою дочь, что бы ни случилось со мной и Екатериной Алексеевной.

Пятидесятилетний мужчина так жалобно смотрел на Бориса и губы у него так дрожали, что Нефедов почувствовал себя неловко. Он заерзал на стуле, не зная, как ответить собеседнику, не спускающему с него просительных глаз.

Вдруг за стеной послышался гул и лязг механизмов поднимающегося лифта. Фома Ильич мгновенно замер, превратившись в статую. Он вытянул шею, напряженно вслушиваясь в этот звук, лицо его напряглось. Мужчина стал похож на сурка, застывшего столбиком возле своей норки. Когда стало понятно, что кабина проследовала этажом выше, хозяин дома расслабленно обмяк на своем стуле и пролепетал с застывшими в глазах блаженными слезами:

— Господи, слава тебе! Пронесло!!! Сегодня уж не придут— через полтора часа рассвет…

Проводить Бориса на вокзал пришли Степаныч и Близняк. Они деликатно стояли в стороне, пока Борис прощался с невестой. Ольга не знала, куда именно едет ее жених, но по отдельным его репликам и настроению чувствовала: командировка обещает быть очень серьезной и опасной.

— Ты сможешь мне писать оттуда?

— Нет.

— Тогда хотя бы почаще думай обо мне. Я знаю — Бог прислушивается к моим молитвам: когда я очень сильно чего-то желаю и прошу его об этом, он обязательно исполняет мою просьбу. Пока между нами будет существовать мысленная связь, с тобой не случится ничего плохого.

— Торжественно клянусь, что буду думать о тебе все свободное от исполнения служебных обязанностей время! — шутливо-торжественно пообещал Нефедов.

— Чудесно! — улыбнулась Ольга. — А я позабочусь, чтобы У тебя за спиной всегда порхали ангелы-хранители.

— Ну тогда мне вообще нечего опасаться! В дополнение к бронеспинке, установленной на моем новом истребителе, они отлично защитят меня от атак сзади.

Неожиданно Борис услышал за спиной чей-то хриплый голос, совсем не похожий на ангельское пение:

— Красиво живешь, братэлло!

Молодой человек оглянулся и обнаружил возле своих ног человеческий обрубок на самодельной деревянной тележке. Он не сразу узнал в опустившемся грязном инвалиде с опухшим щетинистым лицом некогда молодцеватого вора по прозвищу Матрос, который чуть не устроил ему билет в колонию для малолетних преступников.

— А я смотрю, ты это или не ты, — ощерился беззубым ртом уголовник. — Кучеряво живешь: красотка-кралечка, корочки лаковые, костюмчик что надо. А мне после побега отмороженные копыта под самые яйца отрезали. Несправедливо, верно?

Глаза вора налились ненавистью.

— Ты ведь, помнится, у меня в шестерках ходил. Выходит, не по масти хапнул… Должок за тобой. Гони триста рублей!

— Послушай ты, обмылок поганый! — вступил в разговор подошедший Близняк. — Не нравишься ты мне. Катись-ка ты отсюда на своей тачанке, пока тебе оставшиеся конечности не оторвали.

— А ты, циклоп контуженный, не сверкай на меня последним целым иллюминатором, а то и его лишиться недолго, — огрызнулся Матрос.

Степанычу едва удалось удержать бросившегося на уголовника отставного кавалериста.

— Это верно: должок за мной есть, — Борис присел на корточки перед вором, так что их лица теперь находились на одном уровне. По щекам Нефедова ходили желваки, а слова его падали ударами хлыста:

— Я помню, как ты, сука, по ушам мне, малолетке, ездил про наше с тобой корефанство, а потом драпанул, как последняя б…! Ты говоришь, копыта тебе по самые яйца отрезали…

Действительно, несправедливо… Такой мрази надо подчистую «хозяйство» отстрелить.

Борис потянулся к кобуре. Рот Матроса поехал вбок в гримасе ужаса. Выпучив глаза, он отпрянул от страшного знакомого. Пока повисшие на руке Нефедова Степаныч, Близняк и Ольга мешали ему извлечь пистолет, вор с поразительной скоростью катился вдоль состава, словно спортсмен-гребец часто отталкиваясь от асфальта деревянными колодками-«веслами».