С середины 1920-х годов на базе Липецкого учебного центра ВВС РККА действовала немецкая авиационная школа. Ее существование было нелегальным, так как по условиям Версальского мирного договора Германии было запрещено иметь и развивать военную авиацию. Но советское правительство в рамках секретного соглашения о военно-техническом сотрудничестве разрешило дружественной в ту пору стране готовить летные кадры для зарождающихся люфтваффе на территории СССР…

Некоторых советских летчиков-курсантов, прибывших в Липецк на курсы командиров эскадрилий, назначали в обучение к немецким инструкторам — как правило, опытным асам Первой мировой войны или пилотам гражданской авиации.

Борис попал в обучение к инструктору, которого звали Макс Хан. Правда, его земляки еще иногда вставляли аристократическую приставку «фон» между именем и фамилией 25-летнего барона. Впервые увидев своего нового учителя, Борис подумал: «Не хотел бы я на войне встретиться в воздухе один на один с этим крепким быком. Такого самые запредельные перегрузки не сломают». Но тут же улыбнулся про себя: «А ведь рыжий, как таракан-прусак!»

Высокий, атлетично сложенный, одетый в добротный спортивный пиджак, бриджи для верховой езды и крепкие ботинки на высокой шнуровке, немец если и был похож на быка, то на очень породистого — призового. Его усыпанное крупными рыжими веснушками безбровое лицо имело правильные мужественные черты потомственного аристократа.

Дальний предок Хана мальчиком был подарен турецким султаном австрийскому герцогу. За верную службу в качестве телохранителя и воинскую доблесть юноша был посвящен в рыцари. С тех пор прошло пятьсот лет… Внешностью и своими взглядами на жизнь Макс являл собой образец прусского юнкера. Например, в отношении профессии летчика-истребителя он придерживался того мнения, что по-настоящему преуспеть в этом рыцарском искусстве может только истинный спортсмен и джентльмен. Разве что склонность к восточному коварству нет-нет да и напоминала окружающим, что перед ними далекий потомок янычара.

При разыгрывании учебных боев Хану нравилось изобретать разные хитроумные ловушки. Например, он мог предложить кому-нибудь из своих ведомых сыграть роль приманки, на которую должен клюнуть условный противник. Один из летчиков звена притворялся, будто у него неполадки с самолетом: отставал от группы и начинал медленно «ковылять» в сторону аэродрома. Как только пилот из противоборствующей команды «клевал на живца» — бросался на «подранка», из облаков тотчас появлялся Хан с кем-нибудь из своих «подручных» и пристраивался в хвост доверчивому охотнику. Борис неоднократно имел возможность убедиться, что вырваться из такой западни практически невозможно.

Точно так же практически не было шансов уцелеть в реальной боевой ситуации у того, кто оказывался зажатым в придуманный коварным тевтоном «бутерброд». Прием этот заключался в следующем: пара истребителей летит параллельным курсом на одной высоте, но на значительном расстоянии друг от друга. Если одиночный «вражеский» самолет пытается атаковать один из самолетов пары, второй истребитель тут же заходит в хвост неприятелю и «открывает огонь» (зажимает его в «бутерброд»).

— Мне иногда бывает жаль, что вы служите в иностранной армии: из нас двоих получилась бы отличная пара бандитов-головорезов! — шутливо признался способному ученику после одной такой совместной «охоты» Хан. За восемь лет регулярных полетов из Берлина в Москву в качестве пилота пассажирского «Юнкерса-13» немец отлично выучил русский язык. Даже свою широкую спортивную кепку он носил на русский манер — чуть набок.

— Бандиты так не дерутся, — усмехнулся в ответ молодой русский.

— А как? — живо заинтересовался немец.

— Жестко, насмерть! — убежденно пояснил Борис. Его светло-голубые глаза вдруг потемнели, сделавшись цвета предштормового моря.

Учитель давно заметил, что молодому русскому курсанту не по душе исповедуемая им тактика внезапных нападений из засады и мгновенного бегства с поля боя. Все атаки Хана строились по схожему принципу: подкараулил жертву, внезапно атаковал зазевавшегося врага и, отстрелявшись, немедленно уходи в сторону солнца. Попал или не попал — неважно. Думай только о том, как скорее унести ноги.

— Так дерется интеллигент, имеющий в кармане пистолет или кастет, — презрительно кривя губу, рассуждал воспитанный на своеобразном уличном кодексе чести Борис. — Прижмут гопники прохожего в темном переулке, а фраер неожиданно огрызнется пулей из нагана или саданет налетчика кастетом в челюсть — и бежать.

Макс снисходительно слушал своего ученика. «Если парень каждый раз начнет ввязываться в тяжелые поединки, фронтовая жизнь его будет короткой», — думал Хан. Ему было немного жаль горячего и прямолинейного русского парня, который в силу своей молодости и простого происхождения не мог понять, что джентльменские дуэли стоит затевать только с достойными тебя противниками. А таких экспертов— лишь единицы. Обычная же тактика воздушного аса должна строиться на внезапности. Забраться повыше, внезапно зайти со стороны солнца, чтобы застать противника врасплох и коротким разящим ударом увеличить список своих побед… Таковы жестокие законы войны, и жалость тут неуместна. Недаром на своем самолете Хан разместил латинский девиз: «Vae victis» — «Горе побежденным».

Однако, несмотря на расхождение во взглядах на тактику воздушного боя, между немецким инструктором и Нефедовым возникли теплые дружеские отношения. Даже не зная историю Нефедова, немецкий барон, видимо, неосознанно — по благородным чертам лица, гордой осанке, особому повороту головы почувствовал в нем равного себе носителя голубой крови.

В знак особого расположения Хан единственному из своих русских курсантов показал Нефедову свой фирменный прием ухода из-под атаки сзади. Это был ловкий финт! Однажды в ходе учебного поединка Нефедову удалось поймать самолет немца в прицел. Борис торжествовал, наблюдая, как безрезультатно учитель бросает свою машину из стороны в сторону, пытаясь сбросить преследователя с хвоста. Но радость Нефедова оказалась недолгой. Внезапно «Фоккер» инструктора резко перевернулся через крыло и… исчез!

Борис растерянно закрутил головой, ища провалившегося неизвестно куда противника. Прошло, наверное, секунды три, не более. Неожиданно истребитель Хана «вынырнул», — но уже сзади и несколько выше русского курсанта — заняв таким образом наивыгоднейшую позицию, с которой легко было прицельным огнем в клочья разнести мастерски обыгранную жертву. Если переводить ситуацию на шахматный язык, это был мат в три хода! Немец игриво покачал крыльями своего самолета, словно говоря ученику: «Ну что, приятель, — ты убит!»

Их теплые товарищеские отношения еще более окрепли после того, как Борис дважды спас Максу жизнь.

В первый раз во время зимнего полета на «Фоккере D XIII» одна из посадочных лыж вдруг прямо в воздухе приняла вертикальное положение. Это угрожало неминуемой аварией при посадке. Ситуация усугублялась тем, что в этот раз Макс не успел надеть парашют. Ночь он провел в компании восхитительной русской девушки, из-за чего проснулся слишком поздно. Опаздывая на полеты, решил не забегать на парашютную станцию, а сразу идти к самолету: «Один раз можно слетать и без страховки, — легкомысленно сказал себе Макс. — В конце концов, почему именно сегодня что-то непременно должно случиться с самолетом?»

Дальнейшие события развивались по «закону подлости». Лыжа приняла аварийное положение, когда керосина в топливном баке «фоккера» оставалось на десять минут полета. Чтобы не погибать вдвоем, Макс приказал Нефедову воспользоваться своим парашютом. Но Борис принял другое решение. Пока инструктор вел самолет, Нефедов вылез из кабины на крыло биплана и, держась руками за расчалки, ударами ноги хладнокровно вернул лыжу в нормальное положение…

Во второй раз Борис выручил немца из серьезной переделки перед самым выпуском с курсов. Все началось с того, что однажды вечером, проходя мимо специально построенного для немцев офицерского казино — уютного деревянного домика с садом — Нефедов увидел знакомого официанта. Тот имел крайне растерянный вид. Когда их глаза встретились, официант побитой собакой подбежал к Нефедову:

— Боря, умоляю, помоги!

— Что случилось, Валет? — неприязненно спросил Нефедов, удивленно разглядывая жалкую фигуру обычно фасонистого на вид знакомого.

Внешностью официант действительно напоминал смазливого карточного кавалера. Впрочем, с миром азарта и порока его связывало не только это. Валет был незаменим, когда требовалось достать хорошую выпивку, девочек или попасть в компанию, играющую в карты или бильярд «на интерес». В гарнизоне подобные забавы были строго запрещены.

Особенно оценили своеобразный талант скромного служащего казино немецкие друзья. Дело в том, что на первых порах хозяева ясно дали понять иностранным союзникам, что на время пребывания в России им придется кардинально изменить привычный образ жизни: при досмотре у прибывших в авиашколу вначале 1927 года немцев было конфисковано пятьдесят колод карт, двадцать комплектов игральных костей, порнографические открытки — такие предметы ввозить в СССР было нельзя.

Фактически устроенное местными властями для союзников казино являлось обычным офицерским собранием, где можно было выпить кофе, послушать любимую музыку, почитать советские и немецкие газеты. Вход сюда местным женщинам был строго запрещен. Также на территории гарнизона был установлен «сухой закон».

Но благодаря Валету молодые здоровые мужчины не долго чувствовали себя в России монахами. Да и ОГПУ до поры сквозь пальцы смотрело на деятельность ловкого сутенера и доставалы. Тем более что с его помощью можно было при необходимости скомпрометировать и завербовать заинтересовавшего «органы» иностранного военного специалиста.

Но такая снисходительность чекистов была возможна лишь до тех пор, пока безопасности союзников ничего не угрожало. Поэтому-то так и был напуган Валет.

— Прошу тебя, Боря, выручи! А я тебе по гроб жизни обязан буду: девочки, любая выпивка, марафет — короче, любой каприз, как говорится, за счет заведения. Только дай слово, что все останется между нами. Дело-то подсудное.

— Да говори ты толком! — раздраженно перебил официанта Нефедов.

Борис был сильно выпивши. Еще накануне вечером он вместе с механиками занялся переборкой двигателя своего самолета. Работы было так много, что некогда было отлучиться из мастерских в столовую. Когда же через сутки работа была наконец закончена, механики достали большую флягу с самодельным ликером «Шасси». В качестве закуски Борису предложили маленькую конфетку. Обычно пьянея, Нефедов сохранял ясность ума и твердость движений, только становился вспыльчив и груб. А и без того не слишком развитое у него чувство опасности исчезало вовсе.

Валет принялся рассказывать, как по заказу одного немца нашел ему в городе двух красоток-куколок. Когда стемнело, привел клиента в нужный дом на городской окраине, получил с него полный расчет за оказанную услугу и уже собрался уходить. Но тут из коридора в комнату ворвались трое амбалов. Они сшибли немца с ног, начали его обыскивать, снимать с иностранца дорогой пиджак, массивный золотой перстень, ботинки, часы. Правда, перепуганного сутенера налетчики бить не стали. Ограничились тем, что отняли у него полученные за проституток деньги, припугнули, чтобы держал язык за зубами, и пинком вышибли на улицу.

— По всему видать, троица эта — залетные гастролеры, — трясущимися губами лепетал Валет. — Да и «матрешек» этих я только третьего дня на бирже склеил. Хату для них снял, а они меня так подставили. Вот и верь после этого женскому полу!

Бориса больше всего интересовало, кто именно стал жертвой заезжих бандитов. Узнав, что на крючок попался его инструктор, Нефедов схватил официанта за пестрый пижонский галстук:

— Слушай, ты, кот облезлый! Запомни: если с немцем мокруха выйдет, я тебя в натуре так за галстук возьму, что белый свет померкнет!

— Меня самого до кишок раздели, Боря! — плаксиво оправдывался официант. — В отобранном портмоне вся моя недельная выручка лежала.

— Сейчас заплáчу! — зло сплюнул Нефедов и велел Валету скорее вести его к дому, где произошло нападение.

— Вот спасибо те, Боря! Век не забуду… Ведь в милицию мне нельзя… У самого рыльце в пушку.

Перед темным переулком Валет в нерешительности остановился и боязливо кивнул Борису на неясные тени впереди. Там зловеще двигались темные силуэты, слышалось тихое перешептывание.

— Может, я здесь подожду… Тут недалеко осталось: старый казарменный барак, восьмая дверь слева по коридору. Под номером девять.

Вместо ответа Борис достал из кобуры парабеллум и ткнул его стволом официанта в бок.

Лицо сутенера вытянулось.

— Если почувствую, что ты с этими молодчиками заодно, — пристрелю, как собаку!

Валет оторопел окончательно.

— Помилуйте, Борис, извините, не знаю, как вас по отчеству. Вы же командир Красной армии… Я к вам, можно сказать, как к защитнику обратился… Клянусь, я сам жертва!

Официант был лет на десять старше Нефедова, но разговаривал с юношей с почтительным подобострастием.

Пройдя переулок, они оказались в глухом, темном дворе. Из-за грязных стекол окон бараков едва пробивался слабый свет керосинок. Воздух здесь был зловонен и тягуч. В самой атмосфере присутствовали страх и тоскливое предчувствие беды. Где-то неподалеку играла пьяная гармошка, затем вдруг послышался женский визг и следом мужская матерная ругань.

— Ну! Чего опять встал, п-пшел вперед! — Борис грубо толкнул пистолетным стволом меж лопаток своего замешкавшегося на крыльце провожатого.

В длинном темном коридоре пахло сыростью и кошачьей мочой. Чужому в этот мир нищеты и безнадежной озлобленности на внешний мир лучше было не соваться. Во всяком случае, без надежного оружия.

В глубине коридора послышались приглушенные голоса. Борис остановился. Хлопнула дверь, заскрипели подгнившие доски под чьими-то шагами. Что-то подсказало Нефедову, что он оказался на пути покидающей место преступления шайки налетчиков.

— Руки в гору, суки! Оружие на пол. Выходить по одному ко мне спиной. Шмаляю без предупреждения, — грозно прокричал Борис и для острастки выстрелил в потолок. Послышались растерянные мужские и истеричные женские голоса:

— Лягавые! Засада!.. Все, засыпались!!! Федя, это уголовка! Не надо!

После короткого замешательства темноту прорезали вспышки ответных выстрелов. За спиной Бориса удивленно вскрикнул и тихо, жалостливо застонал Валет. Нефедов тоже почувствовал, как его живот что-то обожгло. Опьянение на какое-то время приглушило симптомы тяжелого ранения.

Очень быстро тесное пространство коридора наполнилось пороховыми газами; пулям было здесь тесно, и они с противным визгом рикошетили от стен.

Поняв, что им не уйти обычным способом, бандиты вырвались из здания через окно обшей уборной. Борис преследовал их по темным садам и пустырям городской окраины. Возле леса летчик почти настиг двоих преступников. Снова завязалась перестрелка. Все это время боль медленно разливалась по животу молодого человека. Он и не понял, в какой именно момент провалился в бредовые галлюцинации…

Сознание ненадолго вернулось к тяжелораненому летчику, когда санитары несли его на носилках к карете «Скорой помощи». Сорокалетний мужчина в круглых очках-«велосипедах» и в синей гимнастерке начсостава милиции возник перед глазами Нефедова, словно из тумана. Он нагнулся к сильно побледневшему лицу юноши и озадаченно проговорил:

— Самого Федьку Лешего застрелил. По золотой фиксе и наколкам только что опознали гада. Он прошлой зимой в Нижнем двух агентов угрозыска убил. Вся милиция по его кровавому следу идет, а ты его вместе с подельником кончил… Вот такие дела, парень…

Пересиливая боль, Борис стал рассказывать про ставшего жертвой преступников немецкого летчика и про то, где его надо искать.

— Все понял, товарищ. Не волнуйся… Тебе это вредно… Сейчас пошлю туда людей. Выручим твоего камрада, если жив, конечно.

У милицейского начальника было озабоченное, осунувшееся от усталости желтое лицо.

— Как он? — милиционер поднял глаза на фельдшера, только что осмотревшего живот Нефедова.

— Вы же военный человек, сами должны понимать! — раздраженно буркнул врач, имея в виду, что положение пациента безнадежно.