Глава 5

Майлз вскочил с постели и уже наполовину оделся, прежде чем до его затуманенного сном мозга дошло, что призывно воющая сирена не была предупреждением о ва-ва. Он замер с ботинком в руке. Не было это также сигналом о пожаре или нападении. Стало быть, что бы там ни было, его это не касалось. Ритмичные завывания прекратились. Воистину, благословенная тишина.

Он глянул на светящееся табло часов. По ним выходило, что был глубокий вечер. Он проспал только около двух часов, упав в постель полностью истощенный после долгой поездки вглубь острова. Пришлось выезжать в снежную бурю для ремонта вызванных ветром повреждений на метеостанции-11. Комм-линк у кровати не мигал красным светом, информируя его о каком-нибудь неожиданном задании, которое он должен выполнить. Он вполне мог возвращаться в постель.

Тишина была необъяснимой.

Он натянул второй ботинок и высунул голову за дверь. Несколько других офицеров сделали то же самое и обсуждали теперь друг с другом возможные причины тревоги. Из своей комнаты появился лейтенант Бонн и быстро зашагал по коридору, натягивая парку. Его напряженное лицо выглядело наполовину встревоженным, наполовину раздраженным.

Майлз схватил свою парку и вприпрыжку побежал за ним:

— Понадобится помощь, лейтенант?

Бонн посмотрел на него сверху вниз и поджал губы:

— Возможно.

Майлз зашагал рядом, в тайне польщенный косвенным свидетельством того, что Бонн и правда считает его небесполезным.

— Так что происходит?

— Какая-то авария в бункере хранения токсичных материалов. Если это тот бункер, о котором я думаю, у нас могут возникнуть реальные проблемы.

Через двойные теплоизолирующие двери вестибюля они вышли из офицерского общежития в прозрачную ледяную ночь. Мелкий снег скрипел под ботинками Майлза и стелился по земле на легком восточном ветру. Некоторые из звезд над головой могли сравниться по яркости с огнями базы. Они сели в скутер Бонна, выдыхая клубы пара, пока не заработал вделанный в крышу антиобледенитель. Бонн на большой скорости направился от базы на запад.

Через несколько километров после последней тренировочной площадки в снегу показался ряд сгорбленных, покрытых дерном холмиков. Несколько транспортных средств было припарковано у края одного из бункеров: пара скутеров, из которых один принадлежал начальнику пожарной команды, а также медицинский транспорт. Между ними мелькал свет фонариков. Бонн подъехал ближе, остановился и откинул свою дверь. Майлз быстро последовал за ним, хрустя по ледяной корке.

Врач базы командовал парой санитаров, которые загружали в медтранспорт завернутую в металлизированную пленку фигуру и еще одного одетого в комбинезон солдата, который дрожал и кашлял.

— Так, каждый бросает все, что на нем есть, в бак уничтожителя, как только входит внутрь, — обращался к ним врач. — Пленку, бинты, шины, все. Полный дезактиваторный душ для всех вас прежде, чем даже начнете беспокоиться о его сломанной руке. Обезболивающее позволит ему продержаться, а если нет, не обращайте на него внимания и продолжайте оттираться. Я иду прямо за вами.

Врач содрогнулся, отворачиваясь и недовольно свистя сквозь зубы. Бонн направился к двери бункера.

— Не открывайте! — одновременно вскрикнули врач и начальник пожарной команды. — Внутри никого не осталось, — добавил врач. — Все эвакуированы.

— Что в точности произошло? — Бонн поскреб рукой в перчатке замерзшее окошко двери, пытаясь заглянуть внутрь.

— Двое парней передвигали запасы, готовили место для новой завтрашней поставки, — начальник пожарной команды, лейтенант Яски, быстро вводил Бонна в курс дела. — Они перевернули погрузчик, и одного зажало внизу со сломанной ногой.

— Это… требует определенного таланта, — произнес Бонн, очевидно представляя в уме устройство погрузчика.

— Должно быть, они там устраивали гонки, — нетерпеливо вставил врач. — Но это не самое худшее. Они также в падении обронили несколько бочек фетаина. И по крайней мере две из них от удара открылись. Эта штука теперь там залила все. Мы запечатали бункер как могли, а уж зачистка, — врач выдохнул, — это ваша забота. Я пошел.

Он выглядел так, как будто хотел вылезти не только из одежды, но и из собственной кожи. Махнув рукой, он быстро двинулся к своему скутеру, чтобы вслед за своими санитарами и их пациентами пройти медицинскую дезактивацию.

— Фетаин! — воскликнул Майлз удивленно. Бонн быстро отошел от двери. Фетаин был мутагенный яд, изобретенный как оружие устрашения и никогда, насколько было известно Майлзу, не использовавшийся на практике. — Я думал, он уже в прошлом. В меню больше не входит.

На курсе по химическому и биологическому оружию в академии этот яд был лишь вскользь упомянут.

— Он действительно в прошлом, — мрачно ответил Бонн. — Его уже двадцать лет не производят. Насколько я знаю, у нас хранятся последние запасы на всем Барраяре. Черт возьми, эти бочки не должны раскрываться, даже если их сбрасывать с шаттла.

— Этим бочкам, значит, по меньшей мере двадцать лет, — заметил пожарный. — Коррозия?

— В таком случае, — Бонн изогнул шею, — как насчет остальных бочек?

— Вот именно, — кивнул Яски.

— Разве фетаин не разрушается при нагревании? — нервно спросил Майлз, проверяя, чтобы они стояли и обсуждали это с наветренной стороны бункера. — Химически распадается на безопасные компоненты, как я слышал.

— Ну, не то чтобы безопасные, — ответил лейтенант Яски. — Но, по крайней мере, они не размотают все ДНК в твоих яйцах.

— Там хранится какая-нибудь взрывчатка, лейтенант Бонн? — спросил Майлз.

— Нет, только фетаин.

— Если бросить пару плазменных мин через дверь, успеет фетаин разложиться, до того как расплавится крыша?

— Не хотелось бы, чтобы крыша расплавилась. Или пол. Если эта штука просочится в вечную мерзлоту… Но если поставить мины на медленное выделение тепла и вбросить с ними несколько кило нейтрального герметика, то бункер может самогерметизироваться, — губы Бонна двигались в беззвучных подсчетах. — Да, может сработать. Фактически, это, наверное, самый безопасный способ разобраться с этим дерьмом. Особенно если оставшиеся бочки тоже начинают терять герметичность.

— Зависит от направления ветра, — вставил лейтенант Яски, поглядев назад на базу, а затем на Майлза.

— До 07:00 завтрашнего утра ожидается легкий восточный ветер и понижение температуры, — ответил Майлз на его взгляд. — Затем ветер сменится на северный и станет дуть сильнее. Потенциальные условия для ва-ва возникнут завтра вечером около 18:00.

— Тогда, если мы будем делать именно так, то лучше сделать это сегодня, — заметил Яски.

— Хорошо, — решительно сказал Бонн. — Я соберу свою команду, вы собирайте свою. Я достану планы бункера, подсчитаю выходной уровень зарядов и встречусь с вами и шефом по материально-техническому обеспечению в административном корпусе через час.

Бонн поставил сержанта из пожарной команды в качестве часового, чтобы все держались от бункера подальше. Незавидное задание, но вполне выполнимое в данных условиях, и охранник может забраться в скутер, когда температура упадет, ближе к полуночи. Майлз доехал вместе с Бонном до административного корпуса базы, чтобы еще раз проверить в метеолаборатории свои прогнозы относительно направления ветра.

Майлз прогнал самые последние данные через метеорологические компьютеры, чтобы иметь возможность представить Бонну самый выверенный и свежий прогноз по предполагаемому направлению ветра на следующие 26,7 часов, составляющих барраярские сутки. Но прежде чем распечатка оказалась у него в руках, он, выглядывая в окно, увидел внизу Бонна и Яски, спешащих от административного корпуса куда-то в темноту. Возможно, они встречаются с шефом по материально-техническому обеспечению где-то в другом месте? Майлз подумал, не рвануть ли за ними, но новый прогноз не отличался заметно от старого. Действительно ли ему необходимо посмотреть, как они будут прижигать ядовитую свалку? Это могло быть интересным и познавательным, но, с другой стороны, пользы от него там особой нет. А тот факт, что он единственный ребенок своих родителей и, вполне возможно, отец какого-нибудь будущего графа Форкосигана, делал весьма спорным его право подвергать себя столь значительной мутагенной опасности из чистого любопытства. Тем более, что, пока ветер не переменится, немедленной опасности для базы не было. Или это трусость маскируется под логику? Говорят, осторожность — одна из добродетелей.

Уже совсем проснувшись и слишком взбудораженный, чтобы даже представить себе возврат к прерванному сну, он начал неспешно возиться в лаборатории. В частности, занялся своими обычными файлами, которые он отложил утром из-за поездки в связи с ремонтом. Через час спокойного труда он закончил все, что хотя бы отдаленно напоминало работу. Когда он поймал себя на том, что импульсивно вытирает пыль с оборудования и полок, он решил, что, хочешь спать или нет, пора отправляться в постель. Однако движущийся свет в окне привлек его внимание — к зданию подъехал скутер.

А, вернулись Бонн и Яски. Уже? Быстро. Или они еще не начинали? Майлз оторвал пластиковый листок с новым прогнозом ветров и направился вниз, в инженерный отдел базы в конце коридора.

В кабинете Бонна было темно. Но в коридор проникал свет из кабинета командующего базы. А вместе со светом и отзвуки сердитых голосов. Сжимая листок, Майлз подошел ближе.

Дверь во внутренний кабинет была открыта. Метцов сидел за настольной консолью, и его сжатый кулак лежал на мигающей разными цветами поверхности. Бонн и Яски напряженно стояли перед ним. Майлз осторожно пошуршал листком, предупреждая о своем появлении.

Яски повернул голову и поймал взглядом Майлза:

— Пошлите Форкосигана, он все равно уже мутант!

Майлз отдал не вполне конкретно направленный салют и немедленно парировал:

— Прошу прощения, сэр, но нет, я не мутант. Моя последняя встреча с военными ядами привела к тератогенным повреждениям, но не генетическим. Мои будущие дети должны быть столь же здоровыми, как и у любого мужчины. Э, пошлите меня куда, сэр?

Метцов тяжело посмотрел на Майлза, но не стал развивать тревожное предложение Яски. Майлз без слов протянул листок Бонну, который взглянул на него, скривился и резко сунул в карман брюк.

— Конечно, предполагается, что на них будут защитные костюмы, — продолжил Метцов, раздраженно обращаясь к Бонну. — Я же не псих.

— Я понял, сэр. Но люди отказываются войти в бункер даже в дезактиваторных костюмах, — ответил Бонн ровным, спокойным тоном. — И я не могу их винить. Обычных мер предосторожности, по моему мнению, для фетаина не достаточно. Эта штука имеет невероятно высокий уровень проникновения для своего молекулярного веса. Проходит прямо сквозь фильтры.

— Не можете их винить? — повторил Метцов в изумлении. — Лейтенант, вы отдали приказ. Или должны были отдать.

— Я это сделал, сэр, но…

— Но! Вы позволили им почувствовать вашу собственную нерешительность. Вашу слабость. Черт, когда вы отдаете приказ, вы должны отдавать его, а не танцевать вокруг.

— Но зачем нам спасать эту гадость? — уныло спросил Яски.

— Мы это уже обсуждали. Это наш долг, — рыкнул на него Метцов. — Наш приказ. Нельзя требовать подчинения от человека, если не подчиняешься сам.

«Что, прямо так, слепо?»

— Я уверен, в военных лабораториях все еще есть рецепт этой штуки, — вставил Майлз, чувствуя, что он наконец начал понимать весьма тревожное направление этого спора. — И они легко могут намешать еще, если им это понадобится. Свеженького.

— Заткнитесь, Форкосиган, — отчаянно прорычал углом рта Бонн, а генерал Метцов дернулся:

— Еще раз откроете сегодня рот, чтобы выдать очередной образчик вашего юмора, мичман, и получите взыскание.

Майлз сжал губы в напряженной застывшей улыбке. Субординация. «Принц Серг», — напомнил он себе. Метцов может хоть пойти и выпить фетаину, Майлза это никак не касается. Главное не высовываться, угу?

— Вы никогда не слышали о прекрасной старой военной практике пристреливать того, кто не подчиняется вашим приказам, лейтенант? — продолжал Метцов, обращаясь к Бонну.

— Я… не думаю, что могу применить подобную угрозу, сэр, — напряженно ответил Бонн.

«И кроме того, — подумал Майлз. — Мы ведь не на войне. Или как?»

— Технари! — презрительно воскликнул Метцов. — Я не сказал угрожать, я сказал пристреливать. Одного для примера, и остальные будут как шелковые.

Майлз решил для себя, что юмор Метцова ему тоже не по душе. Или генерал говорил буквально?

— Сэр, фетаин — это очень активный мутаген, — гнул свою линию Бонн. — Я совсем не уверен, что остальные будут как шелковые, какая бы ни была угроза. Это не та тема, где можно приводить разумные аргументы. Я… я и сам это чувствую.

— Я вижу, — холодно уставился на него Метцов. Его взгляд переместился на Яски, который сглотнул и выпрямился, всей позой демонстрируя, что будет упрямо стоять на своем. Майлз попытался стать невидимым.

— Если вы хотите продолжать делать вид, что вы военные офицеры, то вам, технарям, надо бы преподать урок того, как заставлять своих людей подчиняться, — решил Метцов. — Вы оба идите и соберите ваши команды перед административным корпусом через двадцать минут. У нас будет небольшой старомодный дисциплинарный парад.

— Вы не… вы не думаете серьезно кого-нибудь расстреливать, а? — встревоженно спросил лейтенант Яски.

Метцов криво улыбнулся:

— Сомневаюсь, что мне придется это делать, — он посмотрел на Майлза. — Какая сейчас на улице температура, офицер-метеоролог?

— Пять градусов мороза, сэр, — ответил Майлз, твердо решив говорить, только когда к нему обращались.

— А ветер?

— Ветер восточный, девять километров в час, сэр.

— Очень хорошо, — глаза Метцова по-волчьи загорелись. — Вы свободны, господа. Посмотрим, сможете ли вы выполнить свой приказ на этот раз.

Генерал Метцов в толстых перчатках и накинутой парке стоял рядом с голым металлическим флагштоком перед административным корпусом и пристально смотрел в сторону полуосвещенной дороги. Майлз задумался, что он там высматривал? Дело близилось к полуночи. Яски и Бонн выстраивали свои технические группы в парадный строй: около пятнадцати человек, одетых во все теплое и в парках поверх.

Майлз дрожал, и не только от холода. Морщинистое лицо Метцова выглядело злым. И усталым. И старым! И страшным… Он немного напоминал Майлзу его деда, когда у того были плохие дни. Хотя, на самом деле, Метцов был младше, чем отец Майлза, а Майлз был не таким уж поздним ребенком — здесь было какое-то искажение поколений. Его дед, сам старый генерал-граф Петр иногда казался беженцем из иного века. Кстати, по-настоящему старомодные дисциплинарные парады подразумевали использование освинцованных резиновых шлангов. Как далеко вглубь барраярской истории пустил корни разум Метцова?

Улыбка Метцова прикрыла ярость на его лице, когда он, заметив движение в конце дороги, повернул голову. Ужасающе сердечным тоном он признался Майлзу:

— Вы знаете, мичман, ведь за тщательно культивируемой в былые времена на старушке Земле неприязнью между различными родами войск скрывался определенный смысл. В случае мятежа всегда можно было уговорить армию стрелять во флот и наоборот, когда они сами не способны были поддержать дисциплину в своих рядах. Незаметная, но важная потеря для объединенных вооруженных сил, вроде наших.

— Мятежа! — воскликнул Майлз, от удивления забывший о своем твердом намерении говорить только тогда, когда к нему обращались. — Я думал, речь шла о ядохимикатах!

— Шла. К сожалению, из-за оплошности Бонна, сейчас это вопрос принципа, — в подбородке Метцова дернулась мышца. — Когда-нибудь это должно было случиться в «новой» армии. Мягкотелой армии.

Типичная болтовня про «старую» армию, то есть когда старики заливают друг другу про то, какие крутые они были в прежние времена.

— Принципа, сэр? Какого принципа? Это же просто ликвидация отходов, — выдавил Майлз.

— Это массовый отказ от выполнения приказа, мичман. То есть мятеж по определению любого военного юриста. К счастью, такие вещи легко устранить, если действовать быстро, пока они малы и не организованы.

Движение в конце дороги оказалось взводом пехотинцев в зимнем белом камуфляже, марширующим под командованием некоего сержанта с Базы. Майлз признал в сержанте одного из лично преданных Метцову, старого ветерана, который служил под Метцовым еще во времена комаррского восстания и перевелся вслед за своим командиром.

Пехотинцы, как видел Майлз, были вооружены смертельными нейробластерами, которые представляли собой ручное оружие, действующее только на живую силу. Несмотря на все то время, что они потратили на изучение подобных вещей, возможность даже для имеющих какую-то подготовку молодых солдат вроде этих по-настоящему взять в руки полностью заряженное смертельное оружие была редкой, и Майлз даже со своего места чувствовал их нервное возбуждение.

Сержант выставил солдат вокруг напряженно стоящих техников в строй для ведения перекрестного огня и рявкнул приказ. Они взяли оружие на изготовку и прицелились. Серебристые, по форме напоминающие колокол морды нейробластеров заблестели в неровном свете, идущем из административного корпуса. Нервная волна прокатилась среди людей Бонна. Лицо самого Бонна было белым, как у призрака, а глаза его сверкали, как черный янтарь.

— Раздеться, — приказал Метцов сквозь зубы.

Недоверие, смятение… Только один или два техника поняли, что от них требовалось, и начали раздеваться. Другие, неуверенно переглядываясь, с опозданием последовали за ними.

— Когда вы снова будете готовы подчиняться приказам, — продолжил Метцов громким, как и положено на параде, голосом, который был слышен каждому, — вы можете одеться и начать работать. Все зависит от вас.

Он сделал шаг назад, кивнул своему сержанту и встал по стойке вольно. «Это их остудит», — пробормотал он себе под нос негромко, так что Майлз едва разобрал слова. Метцов выглядел так, будто он действительно ожидал пробыть здесь не более, чем пять минут. Он выглядел так, будто уже думал о теплом кабинете и горячем чае.

Олни и Паттас были среди техников, отметил Майлз, вместе с большинством остальных грекоговорящих специалистов, которые травили Майлза поначалу. С одними Майлз пересекался или разговаривал во время своего частного расследования подноготной утонувшего парня, других он едва знал. Пятнадцать голых мужчин, начавших сильно дрожать, в то время как сухой снег кружился вокруг их лодыжек. Пятнадцать ошеломленных лиц, понемногу начавших выражать ужас. Глаза, то и время обращающиеся на направленные в их сторону нейробластеры. «Сдавайтесь, — мысленно торопил их Майлз. — Оно того не стоит». Но больше чем одна пара глаз, бросив на него взгляд, сжималась в твердой решимости.

Майлз мысленно проклял неизвестного умника, который изобрел фетаин как оружие устрашения, и не за его способности химика, а за его знание барраярской психологии. Фетаин совершенно точно никогда не использовался, и никогда не будет использоваться. Любая группа, которая попыталась бы это сделать, восстала бы против самой себя и разорвалась бы в моральных конвульсиях.

Яски, стоящий в стороне от своих людей, выглядел основательно напуганным. Бонн, выражение его лица было черным и острым, как обсидиан, начал снимать свои перчатки и парку.

«Нет, нет, нет! — закричал Майлз мысленно. — Если ты присоединишься к ним, они никогда не отступят. Они будут знать, что правы!»

Ошибка, большая ошибка… Бонн сбросил остальную одежду в кучу, шагнул вперед, присоединился к строю, развернулся и скрестил взгляд с Метцовым. Глаза Метцова сузились в новом приступе ярости.

— Так, — прошипел он. — Вы сами признали себя виновным. Значит, замерзайте.

Как все стало так плохо, и так быстро? Сейчас хорошо бы вспомнить о какой-нибудь работе в метеолаборатории и убраться отсюда к чертовой матери. Если бы только эти дрожащие ублюдки отступили, Майлзу удалось бы пройти через эту ночь без прокола в своем личном деле. У него здесь нет обязанностей, нет задачи…

Взгляд Метцова упал на Майлза:

— Форкосиган, вы либо берете оружие и приносите пользу, либо можете быть свободны.

Он мог бы уйти. Мог бы? Когда он не пошевелился, подошел сержант и сунул в его руку нейробластер. Майлз взял оружие, все еще пытаясь думать внезапно размякшими мозгами. Он, впрочем, был достаточно вменяем, чтобы убедиться, что предохранитель не снят, прежде чем направить бластер куда-то в сторону замерзающих людей.

«Это будет не мятеж. Это будет бойня».

Один из вооруженных солдат нервно хихикнул. Что им сказали обо всем происходящем? Как они полагают, чем они здесь заняты? Восемнадцати-, девятнадцатилетние парни — могут ли они хотя бы распознать преступный приказ? Или знать, что надлежит делать в таком случае?

А Майлз смог бы?

Ситуация была двусмысленной, вот в чем проблема. Она не укладывалась в известные рамки. Майлз знал о преступных приказах, каждый курсант академии о них знал. Его отец лично приходил и проводил на эту тему однодневный семинар для старшекурсников в середине учебного года. Он сделал этот семинар обязательным требованием к выпускникам, ввел его имперским указом, еще когда был регентом. Что в точности составляло преступный приказ, когда и как не подчиняться ему. С видеосвидетельствами из разных исторических ситуаций и отрицательных примеров, включая с политической точки зрения катастрофическую Солстистскую Бойню, которая имела место под собственным командованием адмирала. Во время этих демонстраций неизменно один или несколько курсантов были вынуждены покинуть помещение, так как их тошнило.

Другие инструкторы ненавидели день Форкосигана. Их занятия были исподволь расстроены на недели. Одной из причин, почему адмирал Форкосиган не ждал до более позднего периода учебного года, заключалась в том, что он почти всегда был вынужден делать еще один приезд несколько недель спустя, чтобы отговорить какого-нибудь выведенного из равновесия курсанта от намерения бросить обучение почти в самом конце. Только курсанты академии получали эту живую лекцию, насколько знал Майлз, хотя его отец высказывал идею записать ее на головидео и внедрить как часть базового обучения во всех вооруженных силах. Некоторые части этого семинара были открытием даже для Майлза.

Но в данном случае… Если бы техники были гражданскими лицами, Метцов точно был бы не прав. Если бы дело происходило во время войны, под угрозой какого-нибудь противника, Метцов мог быть в пределах своего права и даже обязанности. Ситуация же была где-то посередине. Солдаты отказывались повиноваться, но пассивно. Врага в пределах видимости нет. Это даже не было ситуацией, ставящей под угрозу жизни людей на базе (кроме их собственных), хотя, когда ветер переменится, этот аспект может измениться. «Я не готов для этого, еще нет, не так скоро». Что было правильным?

«Моя карьера…» В груди Майлза нарастала клаустрофобная паника, как у человека, головой застрявшего в дренажной трубе. Нейробластер слегка покачивался в его руке. Поверх параболического отражателя от мог видеть молчаливо стоящего Бонна, слишком замерзшего сейчас, даже чтобы просто спорить. Уши у людей побелели, и пальцы, и ступни. Один человек свернулся в дрожащий калачик, но не сделал движения, чтобы сдаться. Не появилась ли еще в жесткой шее Метцова легкая слабость сомнения?

На один лунатический момент Майлз представил, как он отщелкивает предохранитель и стреляет в Метцова. А что потом, стрелять в солдат? Он просто не сможет уложить их всех, прежде чем они уложат его.

«Я, должно быть, единственный здесь солдат младше тридцати, который когда-либо раньше убивал врага, в битве или нет». Солдаты могли выстрелить просто по незнанию или из чистого любопытства. Они знали недостаточно, чтобы не выстрелить. «То, что мы сделаем в следующие полчаса, будет проигрываться в наших головах, пока мы дышим».

Он мог бы попытаться ничего не делать. Только выполнять приказы. В какие неприятности он может угодить, если будет только выполнять приказы? Каждый командир, который у него был, соглашался, что выполнять приказы ему следовало бы получше. «Думаешь, тебе потом понравится служба на корабле, мичман Форкосиган? Тебе и стае замерзших призраков? По крайней мере, ты никогда не будешь одинок…»

Майлз, все еще держа нейробластер, отступил назад, за пределы линии видимости пехотинцев, за пределы угла зрения Метцова. Слезы кусали и туманили его взор. Слезы от холода, без сомнения.

Он сел на землю. Снял перчатки и ботинки. Скинул парку и рубашки. Брюки и теплые подштанники сверху кучи, и нейробластер аккуратно на вершину. Он шагнул вперед. Скобы на ногах кололи как кусочки льда.

«Ненавижу пассивное сопротивление. По-настоящему ненавижу».

— Что это вы, черт возьми, делаете, мичман? — рыкнул Метцов, когда Майлз проковылял мимо него.

— Прекращаю это, сэр, — ровным голосом ответил Майлз. Даже сейчас некоторые из дрожащих техников дернулись прочь от него, как если бы его уродства были заразны. Однако Паттас не отошел. И Бонн.

— Бонн пробовал этот блеф. И сейчас сожалеет об этом. Для вас это тоже не пройдет, Форкосиган, — голос Метцова тоже дрожал, хотя и не от холода.

«Следовало сказать „мичман“». Что в имени тебе моем? Майлз заметил, как на этот раз волна недовольства прошла среди пехотинцев. Нет, для Бонна это не сработало. Майлз здесь был, наверное, единственным, для кого этот тип личного вмешательства мог бы сработать. Это зависело от того, насколько к настоящему моменту спятил Безумный Метцов.

Майлз обратился к Метцову и солдатам:

— Возможно, хотя и вряд ли, что армейская СБ не будет расследовать смерть лейтенанта Бонна и его людей, если вы подделаете запись и заявите, что имел место несчастный случай. Но я гарантирую, что мою смерть будет расследовать Имперская СБ.

Метцов странно улыбнулся:

— Предположим, не выживет ни одного свидетеля, который мог бы пожаловаться?

Сержант Метцова выглядел таким же застывшим, как его хозяин. Майлз подумал об Ане, пьяном Ане, молчаливом Ане. Что Ан видел, однажды много лет назад, когда сумасшедшие вещи происходили на Комарре? Какого рода выжившим свидетелем он был? Может быть, виновным?

— Из-з-звините, сэр, но я вижу по меньшей мере десять свидетелей за этими нейробластерами.

Серебряные параболы — с этого угла они выглядели большими, как обеденные блюда. Смена точки зрения была удивительно проясняющей мозги. Не осталось никаких двусмысленностей.

Майлз продолжал:

— Или вы предлагаете казнить свою расстрельную команду, а потом застрелиться? Имперская СБ допросит с фастпенталом всех вокруг. Вы не сможете заставить меня замолчать. Живой или мертвый, своим собственным языком или вашим — или их — я буду давать показания.

Дрожь пробежала по телу Майлза. Поразительно, какой эффект от всего лишь маленького дуновения восточного ветра, при такой температуре. Он постарался убрать дрожь из голоса, чтобы холод не приняли за страх.

— Я бы сказал, это слабое утешение, если вы… э… позволите себе превратиться в ледышку, мичман, — грубый сарказм Метцова выводил Майлза из себя. Этот человек все еще думает, что он побеждает. Ненормальный.

К этому моменту голые ступни Майлза чувствовали странное тепло, а ресницы покрылись хрустящим инеем. Он быстро догонял остальных на пути к смерти от переохлаждения, и происходило это, наверняка, из-за маленькой массы его тела, которое начало покрываться фиолетовыми пятнами.

Покрытая снегом база окуталась в полную тишину. Он почти слышал, как снежинки скользили по плоскому льду. Он слышал, как дрожали кости в каждом из окружавших его людей, мог распознать глухое испуганное дыхание пехотинцев. Время замедлило свой бег…

Он мог бы пригрозить Метцову, разрушить его самодовольство туманными намеками о Комарре, «правда всплывет…». Он мог бы напомнить о ранге и положении своего отца. Он мог бы… Черт возьми, Метцов должен осознать, что он зашел слишком далеко, как бы безумен он ни был. Его блеф с дисциплинарным парадом не сработал, и сейчас он застрял в нем, готовый твердо защищать свой авторитет вплоть до смертельного исхода. «Он может быть странным образом опасен, если ему по-настоящему угрожать…» Было действительно сложно увидеть сквозь садизм лежащий под ним страх. Но он должен быть там, внутри… Напор не получился. Метцов просто окаменел, сопротивляясь ему. Как насчет отступления?

— Но подумайте, сэр, — слова убеждающе поскакали из Майлза, — какие могут быть преимущества, если вы сейчас все прекратите. У вас сейчас есть добротные доказательства мятежного, э, заговора. Вы можете нас всех арестовать и бросить за решетку. Это лучший способ мести, потому что вы получите все и не потеряете ничего. Я потеряю карьеру, получу унизительное увольнение или, может быть, тюрьму — неужели вы думаете, что я не предпочел бы умереть? Армейская СБ накажет за вас остальных. Вы получаете все.

Он клюнул на слова Майлза. Майлз видел это по тому, как уходил красный отблеск из прищуренных глаз, как слегка склонилась эта жесткая, жесткая шея. Теперь нужно было выпустить леску, не дергать ее и не возбуждать снова боевую лихорадку Метцова. «Подожди…»

Метцов шагнул ближе, возвышаясь в полумраке, окруженный клубами своего замерзающего дыхания. Его тон упал ниже, так что его мог слышать только Майлз.

— Типичный ответ мягкого Форкосигана. Твой отец был мягок с комаррским отребьем. И это стоило нам жизней. Трибунал для сынка адмирала — это может стянуть сукиного сына с его пьедестала, а?

Майлз проглотил ледяной плевок. «Те, кто не знают своей истории, — пронеслась у него в голове мысль, — обречены повторять ее». Увы, кажется, те, кто ее знают, обречены на то же.

— Сожгите проклятый фетаин, — шепнул он хрипло, — и увидите.

— Вы все арестованы, — внезапно выкрикнул Метцов, сгорбившись. — Одевайтесь.

Остальные выглядели ошеломленными от облегчения. Бросив последний неуверенный взгляд на нейробластеры, они кинулись к своей одежде, натягивая ее трясущимися, неловкими от холода руками. Но Майлз еще шестьдесят секунд назад увидел в глазах Метцова, как все кончилось. Это напомнило ему определение, данное его отцом: «Оружие — это устройство, которым можно заставить врага изменить свое мнение». Именно разум был первым и последним полем битвы, а все остальное — просто шум.

Лейтенант Яски воспользовался возможностью, которую предоставил ему Майлз, привлекший всеобщее внимание своим появлением на сцене в обнаженном виде, и тихонько исчез в административном корпусе, где сделал несколько отчаянных звонков. В результате командующий пехотинцами, врач базы и заместитель Метцова прибыли, готовые убеждать или, может быть, усыпить Метцова и закрыть его где-нибудь. Но к тому времени Майлз, Бонн и техники уже оделись и маршировали, спотыкаясь, по направлению к бункеру гауптвахты под бдительным взглядом нейробластеров.

— Д-должен ли я поб-благодарить вас за это? — спросил Майлза Бонн сквозь стучащие зубы. Их руки и ноги разлетались как парализованные: он облокотился на Майлза, Майлз на него, и они вместе ковыляли по дорожке.

— Мы получили, что хотели, да? Он сожжет фетаин на месте, прежде чем ветер переменится утром. Никто не умрет. Ничьи яйца не сварятся. Мы выиграли. Я думаю, — Майлз издал замогильный смешок через онемевшие губы.

— Никогда не думал, — прохрипел Бонн, — что встречу кого-нибудь более сумасшедшего, чем Метцов.

— Я не сделал ничего, чего не сделали вы, — запротестовал Майлз. — За исключением того, что я заставил это сработать. Вроде того. В любом случае, утром это все будет выглядеть по-другому.

— Ага. Хуже, — мрачно предсказал Бонн.

Шипящий звук открывающейся двери вырвал Майлза, лежавшего на койке в камере, из тяжелой дремоты. Это привели обратно Бонна. Майлз потер ладонями небритое лицо:

— Сколько там уже времени, лейтенант?

— Светает, — Бонн с болезненным стоном опустился на свою койку. Он выглядел столь же бледным, небритым и явно преступным типом, каким ощущал себя сам Майлз.

— Что там творится?

— Всюду шныряет армейская СБ. С материка прислали капитана, который, похоже, у них за главного. Только что прибыл. Думаю, Метцов взял его в оборот. Пока что они снимают показания.

— О фетаине они позаботились?

— Угу, — у Бонна вырвался угрюмый смешок. — Меня только что возили все проверить и подтвердить завершение работ. Все путем, из бункера получилась отличная печка.

— Мичман Форкосиган, вас требуют, — объявил охранник, который привел Бонна. — Следуйте за мной.

Майлз со скрипом поднялся и захромал к двери камеры:

— До встречи, лейтенант.

— Ага. Если вы там приметите кого-нибудь, несущего завтрак, почему бы вам не использовать ваше политическое влияние и не прислать его ко мне, ладно?

Майлз слабо улыбнулся:

— Попытаюсь.

Майлз проследовал за охранником по короткому коридору. Нельзя сказать, что гауптвахта базы Лажковского была особо охраняемым объектом. Она представляла собой всего лишь бункер с жилыми помещениями без окон, двери которых закрывались только снаружи. Здешний климат был лучшим сторожем, чем любой силовой экран, не говоря уже о 500-километровом наполненном ледяной водой защитном рве, окружающем остров.

Этим утром кабинет службы безопасности базы выглядел по деловому. Два мрачных незнакомца стояли в ожидании у дверей: лейтенант и крупного телосложения сержант — оба в вылизанных формах с нашивками в виде глаза Гора — эмблемой Имперской СБ. Не армейской, а именно Имперской Службы Безопасности — можно сказать, собственной СБ Майлза — той, что охраняла его семью все время политической жизни его отца. Майлз смотрел на них с позиций довольного собственника.

Секретарь службы безопасности базы суетился, его настольная консоль светилась и мигала.

— Мичман Форкосиган, мне нужен отпечаток вашей ладони.

— Хорошо. Что я подписываю?

— Просто дорожные документы, сэр.

— Что? Э… — Майлз помедлил, подняв руки, одетые в пластиковые рукавицы. — Которая?

— Правая, я думаю, подойдет, сэр.

Майлз с трудом стянул правую рукавицу неуклюжей левой. Его рука блестела, покрытая медицинским гелем, который должен был вылечить обморожение. Кисть опухла, покрылась красными пятнами и выглядела какой-то перекрученной, но гель, должно быть, работал: все пальцы уже сгибались. Пришлось три раза прикладывать руку к идентификационной панели, чтобы компьютер опознал его.

— Теперь вашу, сэр, — секретарь кивнул лейтенанту Имперской СБ. Представитель органов безопасности приложил руку к панели, и компьютер просигналил подтверждение. Офицер поднял руку и с сомнением взглянул на липкую блестящую субстанцию. Он оглянулся в безуспешных поисках полотенца и в конце концов потихоньку вытер ее о шов брюк под кобурой парализатора. Секретарь нервно протер панель рукавом формы и нажал кнопку интеркома.

— Как я рад вас видеть, ребята, — сказал Майлз офицеру СБ. — Жаль, что прошлой ночью вас здесь не было.

Лейтенант не улыбнулся в ответ:

— Я всего лишь курьер, мичман. Я не уполномочен обсуждать ваше дело.

Генерал Метцов вынырнул из двери, ведущей во внутренний кабинет, с пачкой пластиковых листков в руке и в сопровождении капитана армейской СБ, который настороженно кивнул своему коллеге из имперской службы. Генерал почти улыбался.

— Доброе утро, мичман Форкосиган, — он окинул взглядом представителей Имперской СБ без всякого смущения. Черт, да их вид должен был заставить этого почти что убийцу дрожать с головы до ботинок. — Кажется, в этом деле есть тонкость, которую не осознавал даже я. Когда фор-лорд принимает участие в военном мятеже, ему автоматически предъявляется обвинение в измене.

— Что? — Майлз сглотнул и понизил голос: — Лейтенант, я же не арестован Имперской СБ, правда?

Лейтенант вынул наручники и пристегнул Майлза к сержанту-великану. На его значке стояло имя «Оверхолт», которое Майлз мысленно переделал в «Оверкилл». Сержанту достаточно было бы просто поднять руку, чтобы Майлз повис на ней как котенок.

— Вы задержаны на время проведения следствия, — ответил лейтенант официально.

— На какой срок?

— На неопределенный.

Лейтенант направился к двери, сержант и, вынужденно, Майлз последовали за ним.

— Куда? — взволнованно спросил Майлз.

— Штаб Имперской СБ.

«Форбарр-Султана!»

— Мне нужно собрать вещи…

— Ваша комната уже освобождена.

— Я сюда вернусь?

— Я не знаю, мичман.

Когда гусеничный скутер доставил их на взлетную площадку для шаттлов, поздний рассвет окрасил лагерь «Вечная мерзлота» серыми и желтыми тонами. Суборбитальный курьерский шаттл Имперской СБ сидел на ледяной площадке как хищная птица, случайно помещенная в голубятню. Гладкий, черный, смертоносный — казалось, он превышал скорость звука просто стоя здесь на стоянке. Его пилот был наготове, двигатели заправлены для взлета.

Майлз неуклюже прошаркал по трапу следом за сержантом Оверкиллом. Наручники холодно дергались на его запястье. Маленькие ледяные кристаллы плясали в северо-западном ветре. Температура этим утром стабилизируется, он чувствовал это по особенному сухому покалыванию в своих носовых пазухах. О Господи, давно пора сниматься с этого острова.

Майлз сделал последний резкий вдох, затем дверь шаттла со змеиным шипением закрылась за ним. Внутри стояла ватная тишина, которую едва пробивало даже завывание двигателей. По крайней мере, здесь было тепло.