Глава 4
Борису уже приходилось однажды лететь в личном самолёте Василия Сталина. Было это, когда всесильный командующий ВВС Московского военного округа вытащил его из далёкой ссылки, в которую Нефёдова загнала судьба. Тогда он фактически перелетел из одной жизни в другую…
В июне 1945 особую штрафную часть, которой командовал Нефёдов, расформировали. Пока штрафники воевали и сбивали немецкие самолёты, они были нужны всем. Вскоре после своего появления на передовой штрафная авиагруппа превратилась в «пожарную команду», которую командование перебрасывало с одного участка фронта на другой, дабы захватить в нужном районе господство в воздухе. Часто это делалось накануне или во время важнейших наступлений. При этом вся слава доставалась коллегам-истребителям из гвардейских полков. Обычно все сбитые штрафниками самолёты записывались на соседей. В сводках Совинформбюро о штрафниках, естественно, не говорилось ни слова. Этой части будто не существовало. Их даже прозвали «Командой Летучих голландцев». А между тем с первого дня на фронте «нефёдовцы» постоянно летали на сопровождение своих бомбардировщиков, гибли в ожесточённых «собачьих свалках» с немецкими истребителями, прикрывающими «юнкерсы» и «хейнкели». Но несмотря на это, начальство часто нелестно отзывалось о штрафниках и их командире. С одной стороны, за лётчиками авиагруппы прочно закрепилась репутация отличных бойцов, способных поставить на место обнаглевших немецких стервятников, а с другой — многих в штабе задевал крутой независимый нрав капитана Нефёдова. Не удивительно, что победу Нефёдов встретил в том же звании, в котором начал эту войну. Правда, Борис не очень переживал по поводу незадавшейся карьеры. Главное, что знамя победы развевалось над Рейхстагом.
В управлении кадров ВВС капитану Нефёдову, несмотря на все его заслуги, больше года не давали нового назначения. Не помогло даже то, что его хотел взять к себе в полк один фронтовой товарищ. Рапорт Нефёдова на этот счёт так и сгинул без ответа в недрах бюрократической канцелярии.
Тогда отвыкший ходить по штабным коридорам фронтовик решил, что всё дело в его «окопном» виде. Постоянно меняя полевые аэродромы, почти не вылезая с фронта, Борис сильно поизносился. В итоге даже не нюхавшие пороха столичные лейтенантики поглядывали свысока на посетителя в выцветшей гимнастёрке, многократно штопанных галифе и неуставных мягких сапогах из козлиной кожи.
С помощью своего приятеля Лёни-Одессы Борис приоделся. Дамский угодник и прирождённый коммерсант, «Одесса» сумел, благодаря своим связям в интендантской среде, достать командиру страшно дефицитный комплект новой парадной формы, которая только начала по ступать в гвардейские части и академии Московского военного округа.
— Спрашивается вопрос: ви знаете Леню или только он вас? — удивлялся и одновременно возмущался «Одесса». — Да одно ваше слово — и я бы уже давно придал вам товарный вид. Ви знаете, каких бляндинок мне приходилось в темпе вальса превращать в интересных дамочек, меняя крысиные манто из сотни серых шкурок по полтораста целковых за коллекцию на соболя и брульянты чистой воды? Ви этого не знаете, иначе эти упитанные мальчики из службы кадров никогда не сделали бы вам лимонную морду.
Облачившись благодаря «Одессе» в ладно сидящий на его спортивной фигуре китель с двумя рядами золотых пуговиц, прямые штаны навыпуск с синим лампасным кантом, в шикарное летнее шерстяное пальто-шинель очень красивого серо-голубоватого цвета, надев новую фуражку с круглым козырьком вместо старомодного прямоугольного, Борис почувствовал себя неотразимым. Специально для важного визита в высокую инстанцию он не стал цеплять орденские планки, которые обычно носил. Вместо них он прикрепил к кителю рядом с нашивками за ранения ордена, которых имел немало. Но и это не помогло…
Чиновники, от которых зависела дальнейшая судьба офицера, предлагали зайти снова через пару недель. А один толстомордый штабист прямо заявил отвлекающему его от более важных дел посетителю:
— Для армии вы офицер бесперспективный. К тому же ваша жена имеет родственников «врагов народа», да и сама судимая. Нет, советской авиации такие люди не нужны.
Стало понятно, что главная причина проблемы в штрафном прошлом Нефёдова. Тем не менее Борис не стыдился своей службы в особой авиачасти, а даже напротив — гордился ею. Да, они были штрафниками, но в бой их никто и никогда не гнал. Воевали ребята — все без исключения — не за страх, а за совесть. Борис помнил, как, набирая в свою часть охотников из проштрафившихся лётчиков, честно предупреждал, что немногим из штрафников повезёт увидеть родной дом. Тем не менее в добровольцах недостатка никогда не было. Но что-то доказывать канцелярским крысам, бить себя в грудь Нефёдов считал ниже своего достоинства…
Устав сидеть без дела, Борис от безысходности устроился работать штукатуром на стройку, а по вечерам ходил на курсы английского, который не хотелось забывать.
Между тем жизнь в Москве обходилась дорого, а Ольга уже была беременна Игорьком. Надо было что-то срочно решать. В это время один знакомый доброжелатель предложил почти отчаявшемуся асу попробовать решить свой вопрос с помощью крупной взятки.
— Да нет у меня ничего, — удивился Нефёдов, — с пятнадцати лет на всём казённом живу.
— Да ладно прибедняться-то! — недоверчиво захихикал знаток жизни, просидевший всю войну в Алма-Ате по липовой брони, — будто мы не знаем, как воины-победители из Германии трофейное добро вагонами прут. А ты как-никак командир был, тебе по чину полагалась товарная теплушка под мотоциклы, мебелишки разные, прочее ценное барахло. Все вы оттуда богачами возвращаетесь! Так что подумай, чем своего начальника подмазать, чтобы он на радостях нужную бумажку подписал.
Тому советчику Борис доходчиво объяснил, чем занимался в Германии. Тем не менее слова эти невольно запали ему в душу: «А может, и в самом деле, если нельзя пробить бюрократическую стену в лоб, стоит попробовать провести под неё хитроумный подкоп?»
И снова на помощь пришёл верный Лёня-Одесса. Борису достаточно было лишь мимоходом однажды обмолвиться о неприятном разговоре про взятку и своих сомнениях на этот счёт, как через два дня одетый с европейским шиком Лёня явился в сопровождении двух небритых худосочных мужичков запойного вида, которые принялись заносить в комнату какие-то коробки.
— Нежнее, мальчики, нежнее-е-е! — хозяйски командовал грузчиками одессит, помахивая пижонской тросточкой с серебряным набалдашником и ручкой слоновой кости. — Не забывайте, что согласно контракту цену разбитой посуды я удержу из вашего гонорара.
Оказалось, что Лёня по своим каналам раздобыл страшно дорогой сервиз из саксонского фарфора на 12 персон, который когда-то украшал столовую коммерсанта из Баварии или Тюрингии. А может, и являлся частью обстановки старинного аристократического замка. Тарелки и супницы были украшены цветными с позолотой пейзажами на сельскую тематику и поражали почти нерукотворной белизной.
Между тем, заметив удивленное беспокойство на лице вышедшей на шум хозяйки дома, «Одесса» доверительно вполголоса сообщил ей:
— Вы не смотрите, Оленька, на бледный вид и розовые уши этих босяков. Лёня знает, кому доверить ответственное дело. Эти амбалы-сороконожки только на вид малахольные, а в натуре большие мастера по части обращения со стеклянной тарой. Я их арендовал в одном милом гастрономчике, когда мальчики грузили ящики с водкой.
В этот момент один из работяг мрачно заявил пижону в клетчатом жакете, широкополой фетровой американской шляпе и лаковых штиблетах:
— Ты, мужик, мало нам за такую работу назначил. Ящики тяжеленные оказались. Надо бы прибавить.
— Может, тебя ещё в ресторан сводить, Сизиф гастрономовский? Сейчас! Айда два раза!
Но грузчик продолжал стоять на своём. Его тяжёлая нижняя челюсть непрерывно ходила так, будто он собирался разжевать несговорчивого клиента. Работяга даже пригрозил расколотить содержимое одного из ящиков, если наниматель не накинет им сверх обещанного ещё полтину на опохмелку.
На удивительно подвижном хитром лице «Одессы» появилось мудро-усталое выражение глубокого знания жизни, которое даётся человеку лишь войной и тюрьмой. Несколько глубоких шрамов на лбу и щеках Леонида, оставшихся на память о встрече с медведем-шатуном в прифронтовом лесу, придали его словам должную весомость.
— Ты не гони волну, дядя… Я до воины замкомпоморде состоял на красе и гордости Черноморского флота — сейнере «Капитан Злобин». С тех пор от сильной качки мой характер сильно испортился. Дюже я озлобился на жизненное хамство во всех его цветастых проявлениях. Отсюда прими мой совет как премию: жить надо так, дядя, шебы не было мучительно больно за по глупости сказанные слова и потерянные с ними зубы. А залететь на неприятности ты всегда успеешь. Поверь моему опыту.
Сообразив, что здесь им больше ничего не обломится, грузчики взяли свои деньги и ретировались. А Борис и Ольга восторженно принялись разглядывать доставленное Лёней богатство. «Одесса» тоже был доволен, что смог угодить «бате»:
— После такого гешефта, командир, они тебя обязаны начальником окружного БАО назначить.
— М-да, красотища, ничего не скажешь! — согласился Борис и вдруг спохватился:
— Ты ещё не сказал, сколько такая роскошь стоит. Правда, сейчас у меня денег немного, но я постараюсь поскорее расплатиться с тобой.
— Командир, не надо делать базар, — обиделся Лёня. — При чём тут какие-то бумажки? Мы с вами как-никак три года вместе по краю жизни под ручку гуляли. А это, как мы оба понимаем, совсем не то, что прогуляться по приморскому бульвару в Одессе-маме — мимо Дюка Ришелье и обратно… Вы меня от трибунала отмазали, когда я с первого страху от фрицев винта нарезал, забрасывая ноги за уши! Я вас тоже, если не забыли, один раз выручил, таранив «фоккер», когда вас немцы в коробочку взяли… И потом, в настоящий момент я не так чтобы очень нуждаюсь ваших денег. Как видите, вокруг моего горла обвивается белоснежный шарф, а на моих ногах пока не боты «Привет с кладбища», а туфли, вполне европейский фасон, которые даже в пасмурную погоду блестят, словно яйца ко… Впрочем, пардон, мадам, я несколько увлёкся…
Но тут в разговор вступила Ольга. Она стала объяснять Лёне, что ничего обидного в предложении её мужа нет. Да, на войне они действительно все жили фронтовым мужским братством. Но теперь наступило иное время, когда каждый должен как-то обустраиваться в мирной жизни. А на это нужны деньги.
— Вы мне просто начинаете нравиться, — хитро прищурился на супругов Лёня. — Да мне дешевле утопиться, чем брать ваших денег. Да чтобы Леня-одессит не подцепил на буксир дружка, когда у того проблемы?! Да я с вас смеюсь! И потом, командир, вы столько раз на фронте меня шкурили за разные мои одесские залёты, что вполне можете стребовать свой скромный гонорар за плотницкие работы.
Чиновнику, от которого зависело решение дальнейшей судьбы Нефёдова, презент очень понравился. Довольный, рассматривая пейзаж на тарелке из тончайшего фарфора, он пообещал Борису, что через неделю тот «железно» отправится к месту новой службы. Но когда капитан явился в назначенный срок, хозяин кабинета имел вид жирного кота, обожравшегося дармовой сметаной и капризно желающего, чтобы его оставили в покое. Принятие жизненно важного для Нефёдова решения вновь было отложено в долгий ящик. Так прошёл ещё месяц…
Нефёдов никогда не отличался ангельским терпением. Только ради Ольги и их ещё не рождённого ребёнка он так долго позволял разной канцелярской шушере вытирать о себя ноги. Но и его терпение закончилось. Выяснив, где живёт подполковник, у которого находилось его личное дело, Борис однажды нагрянул к нему прямо домой. В это время хозяин квартиры приятно проводил время с молодой любовницей. Он вышел в прихожую в дорогом шёлковом, китайской материи халате, накинутом на голое тело. Нервно поправляя на переносице очки в золотой оправе, поинтересовался целью визита незваного гостя. Кроме него и вульгарного вида девки, более никого в огромной квартире не оказалось. «Что ж, это к лучшему», — злорадно сказал себе незваный гость, неспешно доставая из деревянной кобуры наградной «маузер». При виде пистолета, из каких в революцию матросики-анархисты обычно шлёпали офицерьё, мясистое лицо подполковника мгновенно стало бледно-жёлтым. Он решил, что известный смутьян явился сюда, чтобы его застрелить. Пыхтя, он бросился из прихожей в комнату. Борис следом. В спальне толстяк рухнул перед Нефёдовым на колени и принялся слёзно молить о пощаде. Он обнимал сапоги визитёра и клятвенно уверял, что немедленно даст по телефону указание своему заместителю направить капитана для прохождения службы в ту часть, которую он сам назовёт. Его любовница, как только увидела в руке неизвестного мужчины пистолет, немедленно залезла под кровать и сидела там тихой мышкой.
Борис огляделся. Квартира была обставлена с купеческой роскошью. Хорошая старинная мебель, повсюду хрусталь, дорогие вазы, по стенам картины. Этот гад просто купался в роскоши, непонятно только с каких доходов. А в это время миллионы людей жили в страшной нужде, почти ничего не получая в колхозах за трудодни, с трудом кормя свои семьи на обычные городские зарплаты. Мужчины ходили в выцветших гимнастёрках и фронтовых шинелях, а женщины носили ветхие лицованные-перелицованные платья. Рано повзрослевшие дети войны донашивали одежду с чужого плеча, обычно своих не вернувшихся с фронта старших братьев и отцов. А эта паскуда расхаживает тут в халате с драконами…
— Где сервиз? — осведомился Борис.
До сильно струхнувшего взяточника не сразу дошёл смысл обращённого к нему вопроса. Борису пришлось повторить:
— Где сервиз, который ты от меня получил? Говори скорей, крыса тыловая! А то у меня палец чешется на спусковом крючке.
— Ах… да… Конечно!!! — вытаращив глаза на человека с пистолетом, торопливо затараторил хозяин квартиры. — Я скажу, скажу, только не стреляйте, умоляю вас. У меня дети. Трое малышей. А сервиз можете забрать. Он в столовой, в серванте. И ещё, вон в том ящике комода есть деньги, берите, сколько вам надо. Я буду только рад услужить.
— Ты что, рехнулся?! С чего ты решил, что мне нужны твои поганые деньги!
С брезгливым выражением лица Борис перешагнул через распростёртое у его ног дородное тело и стремительной походкой направился в столовую. Нефёдову пришлось отстрелять всю обойму, чтобы произведение саксонских мастеров превратилось в груду мелких осколков…
Этим же вечером Борис вместе с семьёй уехал в Среднюю Азию, подальше от Москвы. К счастью, наказанный им чиновник не стал поднимать шум, опасаясь, что при разбирательствах может всплыть факт получения им взятки.
Через месяц Нефёдову удалось выйти в отставку. Тогда он был уверен, что с армией распрощался навсегда…
Борис устроился пилотом в ГВФ. Они с Ольгой забрались в такую тьму-таракань, что как будто перенеслись на сказочном ковре-самолёте из современности во времена «Тысячи и одной ночи». Народ здесь, за исключением советских партийных баев и их ближайших приближённых, прозябал в страшной нищете. Тот, кто не имел собственного крепкого хозяйства и надёжной работы, был обречён на нищенское жалкое существование, а то и на голодную смерть. В большинстве аулов дехкане брали воду прямо из грязных арыков, которые одновременно служили и канализацией.
Появление аэроплана всегда становилось исключительным событием для местного населения. К лётчикам относились с особым уважением, ибо только они могли доставить в далёкое горное селение почту, самые необходимые промтовары, а в случае необходимости врача. Летать Борису приходилось на допотопной развалюхе — биплане 1924 года постройки. Даже старый кривоногий авиатехник с длинной белой бородой и морщинистым неподвижным лицом не мог вспомнить, как давно двигатель этого крылатого динозавра выработал свой ресурс.
Настоящим проклятием была здешняя белая, похожая на гипс, вездесущая пыль. При малейшем дуновении ветра она забивала глаза, скрипела на зубах и лезла под одежду, вызывая мучительную чесотку. Но главное — ломалась техника. Никакие фильтры не справлялись с пылью. Борис даже приблизительно не мог вспомнить, сколько раз ему на пару с механиком приходилось снимать с самолёта двухсоткилограммовый мотор для переборки…
Маршруты ежедневных рейсов Нефёдова пролегали над дикими заснеженными горными перевалами, безводными пустынями, районами, где вновь, как и в начале 1920-х годов, свирепствовали банды басмачей. В открытой кабине старенького самолёта Борис едва не превращался в сосульку, болтаясь в мощных воздушных потоках над величественными шапками горных пиков. Несколько раз ему казалось, что всё, вот она — наступила его последняя минута. Но, к счастью, сбившийся с ритма движок, отчихавшись, вновь принимался заунывно тянуть свою песню…
Но хуже всего было то, что в конторе, в которую нанялся бывший лётчик-истребитель, часто задерживали сотрудникам зарплату. Ожидание денег могло растянуться на несколько месяцев. Чтобы Ольга и их родившийся сын не голодали, Борис отдавал им свой скромный лётный паёк, уверяя жену, что сам бесплатно поест на аэродроме. Хотя в лётной столовой кормили только за деньги. Пришлось втайне от Тэсс начать распродавать своё скромное армейское «наследство», в первую очередь добротное американское обмундирование, которое когда-то доставал для командира Лёня-«Одесса».
Когда продавать стало уже нечего, Борис, у которого от голодухи подводило живот, стал наведываться на базар, чтобы хотя бы полюбоваться на горы фруктов, вдохнуть запах жарящегося мяса. Он напоминал себе исходящего слюной бродячего пса, ошивающегося у мясной лавки
Больше всего в этом городе Нефёдову нравился базар. Здесь было всё: грецкие орехи, курага, горы золотистых дынь и айвы. Местные продавцы — народ щедрый и разговорчивый. Прежде чем продать свой товар, они обязательно предложат его попробовать.
— Э, летчик, попробуй урюк! — на весь базар обращался к Нефёдову один из торговцев. — Кушай мой урюк, половина сахар, половина мёд. Ни у кого больше здесь такого нет. Покупай у меня, не пожалеешь!
Борис быстро смекнул, что, даже не имея в кармане ни гроша, можно до отвала наесться всякой всячины. Достаточно только изображать заинтересованного в покупке человека… И он не скупился на комплименты.
— Ай-яй-яй, какая вкусная у вас курага, уважаемый!… Лучшего винограда я ещё не пробовал, мамаша… Эта дыню, мил-человек, вы явно привезли прямо из рая…
Однако примерно недели через три торговцы смекнули, что русоволосый мужчина в потёртой лётной куртке ничего не покупает, а только пробует их товар. После этого намозолившего глаза продавцам липового клиента стали довольно бесцеремонно отгонять от прилавков. К счастью, к этому времени деятельная натура Нефёдова нашла новые источники пропитания.
Став персоной нон грата на базаре, он переключился на сбор дикорастущих плодов. Из этих промысловых экспедиций Борис возвращался домой с сумками, полными ягод тутовника, черешни, абрикосов и яблок. Часть ягод он даже выменивал у знакомых крестьян на домашние лепёшки и молоко.
Однажды он случайно встретил пожилую чету ленинградцев. Они жили у самого аэродрома, и неожиданно сами подошли к Нефёдову узнать, не питерец ли он? Так Борис познакомился с Фёдором Петровичем Яковлевым и его женой Изольдой Марковной.
Их эвакуировали на Восток в начале войны. В этот город пришла похоронка на их единственного сына. После войны старики не смогли вернуться домой (свой город они называли только Петербургом). Словно какая-то неведомая сила решила за этих коренных питерцев, что им более не суждено увидеть Неву, а предначертано упокоиться навеки в чужой земле: ленинградский дом, в котором старики жили до войны, разбомбили в блокаду. В университете, где семидесятилетний профессор преподавал более сорока лет, не пожелали вспомнить о пенсионере из бывшей царской профессуры. Вдобавок, когда супруги в 1946 году собрались было в дорогу, на вокзале местные уголовники стащили у них все деньги и какие-то документы. Из-за этих украденных бумаг Фёдор Петрович и его жена не могли оформить полную пенсию и получали какие-то гроши. Только благодаря сочувствию хозяйки дома, в котором они снимали крохотную комнатушку, старики имели крышу над головой. Но закат их жизни проходил в лишениях. Борис с Ольгой сразу решили взять над застрявшими на чужбине соотечественниками шефство, хотя и сами с трудом дотягивали до очередной зарплаты. Но они были молоды, а каково старикам жить на чёрством хлебе и воде?!
Вариант — напрямую предложить знакомым деньги — однозначно отпадал. Несмотря на своё бедственное положение, гордые ленинградцы никогда бы не приняли такой дар. Поэтому Борису и Ольге приходилось идти на хитрости. Каждый раз они изобретали какой-нибудь подходящий повод, чтобы пригласить профессорскую чету на скромный домашний ужин или в чайхану. На удачу быстро выяснилось, что старики исключительно приятные и интересные собеседники. Все вместе они теперь часто сидели в чайхане на городской окраине и слушали увлекательные истории Фёдора Петровича про археологические экспедиции, отправлявшиеся на поиски исчезнувших под песками времени городов из мифов Древней Эллады, или про раскопки тайных усыпальниц египетских фараонов, в которых профессору в молодости доводилось принимать участие…
Под настилом пола весело шелестела вода — местные чайные обычно строились над арыками или на берегу быстрых горных рек. А перед глазами Нефёдова возникали картины далёких экзотических городов, древних битв, сенсационных научных открытий. Это были прекрасные вечера! Они заряжали каким-то светлым оптимизмом. Окружающая жизнь начинала казаться не такой обыденной, а полной загадок и счастливых возможностей. Борис и не подозревал о том, что очень скоро его жизнь и в самом деле фантастически изменится…
Однажды Нефёдова срочно вызвали в республиканский центр. Надо было взять на борт партию медикаментов для районной больницы. При заходе на посадку Борис поразился дурной лихости экипажа, буквально подрезавшего его зелёный военно-транспортный «дуглас» Ли-2. «Спекулянты» (так в армейской авиации называли экипажи транспортных самолетов «Ли-2Т» за их страсть к коммерческим операциям) шли как им заблагорассудится — поперёк полосы, явно игнорируя распоряжения наземных диспетчеров. Самолет снижался с очень большой вертикальной скоростью, едва не задевая крыльями деревья и крыши домов. Такого лихачества «Анархисту» не приходилось наблюдать даже на войне.
— Что делают, черти полосатые! Пьяные они, что ли, там? Да за такое морду бьют!!!
Нефёдов едва успел резко взять штурвал на себя и перепрыгнуть через идущий ему наперерез «дуглас». Матерясь от души, Борис ушёл на второй круг…
После приземления Нефёдов подрулил свой самолёт к нужному ангару и пошёл получать накладные на груз. Всю дорогу он продолжал поминать крепким словцом транспортников, чуть не устроивших крушение и, кажется, даже не заметивших нефёдовский самолёт.
В управлении гражданской авиации к нему подошли двое смуглых, черноволосых офицеров-лётчиков. Один в звании майора, второй капитан. Майор предъявил Нефёдову предписание, напечатанное на бланке Главного управления кадров Военно-воздушных сил за подписью какого-то генерала, фамилию которого Борис не успел разобрать. Согласно предписанию, он должен был срочно явиться в Москву.
— Что за спешность такая? — недоумевал Борис. — Тем более я в отставке.
— Это не важно. Как кадровый военный вы должны понимать, что приказы не обсуждаются.
— Нет, я не полечу. У меня своих забот хватает, — упёрся Нефёдов. — В кадрах всё сделали, чтобы от меня избавиться, так что я им ничего не должен.
— Поверьте, товарищ капитан, это в ваших интересах, — с многозначительным видом пояснил Нефёдову майор-кавказец. Борису понравилось, что он обратился к нему по званию как к действующему офицеру. На самом деле Нефёдов скучал по армии. Да и вообще, в голосе майора звучала явная симпатия. Борис интуитивно чувствовал: эти двое явились сюда с миром. Во всяком случае, не было похоже, что они из органов.
— Ладно, прошвырнусь с вами до Москвы, — немного поколебавшись, согласился Нефёдов. — Только мне надо жену предупредить. Когда я вернусь обратно?
— В 23.00 снова будешь здесь, дорогой! — оскалил крупные белые зубы в широкой радостной улыбке майор.
Каково же было удивление Нефёдова, когда его подвели к тому самому злополучному «Дугласу» с большой цифрой 13 на фюзеляже. Но это были лишь первые сюрпризы из череды неожиданных приключений, которые ожидали Нефёдова в этот день. Сразу после посадки на Центральном аэродроме Москвы к нему подошёл молодцеватый полковник с очень красивым породистым лицом. Он очень походил на актёра Столярова. Полковник огорошил Нефёдова неожиданным предложением провести учебный бой. Борис уже почти два года не сидел в кабине боевого самолёта, однако согласился не раздумывая. Такая работа была по нему! К тому же раз сами предлагают — зачем отказываться? Борис не задавался вопросом, что за надобность такая у полковника — вытаскивать его чёрт-те откуда и доверять дорогостоящую боевую машину?
Ясно было только, что дело важное. Видимо, где-то наверху вспомнили о пилотажном мастерстве затерявшегося воздушного хулигана и решили ради какого-то особого случая извлечь его из небытия.
«Ну что ж, народ жаждет зрелищ? Их есть у меня!» — с разбойничьим азартом размышлял отставник, подходя к указанному ему видавшему виды истребителю «Як-9». Слушая инструктаж полковника, Борис ощупывал профессиональным взглядом доставшийся ему самолёт. Затем, когда полковник ненадолго отошёл переговорить с каким-то знакомым, Нефёдов неспешно обошёл машину, хлопая рукой по капоту, спросил у подошедшего механика:
— Как аппарат, шурует?
— Ничего, не жаловались, — со скептическим прищуром взглянув на чужака, буркнул механик. — Только не всякому ездоку резвая лошадка счастье приносит.
— Что ж так? — весело поинтересовался Нефёдов, сдвигая кепарь на затылок. — Аль наше дело не гусарское?
В это время вернулся полковник и огорошил Нефёдова неожиданным сообщением. Оказалось, против него должна сражаться аж целая четвёрка новейших «Ла-11». Перевес противника в качестве техники и количестве был подавляющим. Бывшему штрафнику явно отводилась роль фокстерьера, которого запускают в полный крыс амбар. Или же кролика, по которому притравливают свору гончих. Вдобавок ко всему, помогающий Нефёдову застегнуть лямки парашюта пожилой механик сочувственно шепнул ему:
— Тяжело тебе придется, паря. Мои сослуживцы с истребителей, что супротив тебя будут драться, говорили, что им Васька «Красный» (впоследствии Борис узнал, что так за глаза называли Василия Сталина за рыжие волосы) разрешил с тобой особо не церемониться. Командиру пары, которая тебя завалит, обещано внеочередное повышение в звании, его ведомому — ящик коньяка.
— Да ну?! — ещё больше удивился Борис.
— Баранки гну! — раздражённо передразнил механик. — Может, сам откажешься, пока не поздно, а то ещё покалечат? У нас тут лётчики крутые служат — все как на подбор. Одно слово — гвардия!
— Ничего, папаша, — благодушно успокоил Борис техника, забираясь в кабину «Яка», — через полчаса мы их коньяк с тобой будем дегустировать. А пока у меня к тебе одно ответственное заданьице будет: за то время, что ваш покорный слуга станет зарабатывать выпивку, организуйте девочек из местной столовой и санчасти. А то пить благородный напиток в сугубо мужской компании как-то не комильфо.
— Ну и мастак ты пижонить, — пробурчал себе под нос техник, помогая лётчику закрыть фонарь кабины. — Гляди, сейчас паши полковые накостыляют тебе по полной, не до девочек будет…
Оказавшись снова после долгого перерыва в кабине боевого самолёта, Нефёдов почувствовал себя в родной стихии. Только ради этого стоило бросить дела и на пару часиков слетать за тысячу вёрст. Он ласково кончиками пальцев провёл по ручке управления, панели приборов, словно погладив перед совместным делом крылатого коня. Затем покрутил корпусом влево-вправо, проверяя — хорошо ли затянуты привязные ремни. После чего подал механику знак рукой: «От винта!»
Условия боя Борису сообщили по радио с командного пункта, когда он выруливал самолёт к линии старта. Правила оказались такими: запрещается бить противника на взлёте, нельзя покидать трёхкилометровую зону авиабазы. Высота нижней кромки облаков в районе аэродрома — около 4500 метров. Ушедший в облачность автоматически признаётся побеждённым…
