Цена доверия

Полковник НКВД Александр Бирюков шумно вздохнул и отодвинул от себя папку с делом, которую он перечитывал снова и снова до рези в глазах. Вцепиться было не во что, как он ни напрягал свое воображение и хватку матерого чекиста. Бирюков был разочарован, более того, он был не на шутку перепуган ответственностью за операцию «Янычар». Ответственность хороша, когда ты контролируешь ситуацию. А то, что происходило все эти дни, даже отдаленно не походило на контролируемую ситуацию. Приказы разведгруппам давались мимо него, связь шла параллельно, не касаясь полковника даже краем, так что данные о прохождении спецоперации он получал лично от генерала Трофимова, если тот считал нужным делиться с подчиненным. А делился информацией генерал крайне скупо, Бирюков не знал практически ничего.

Полковник крепко обхватил свою голову руками и издал стон. Война продолжалась, она была в самом разгаре, весь народ прикладывал усилия для победы, только он – полковник народного комиссариата внутренних дел Александр Бирюков – как будто стоял в стороне. В роли наблюдателя. Будь он следователем, ведущим дело о самом себе, он давно осудил бы себя за саботаж и приговорил к расстрелу. Но выстрелить в себя из собственного наградного пистолета у себя в кабинете у полковника не поднималась рука. Бирюков встал и, нервно ломая пальцы, подошел к занавешенному по случаю светомаскировки окну.

Город жил своей обычной военной жизнью. По широкой площади проносились выкрашенные в зеленый цвет грузовики, пролетали черные легковые автомобили. Звучно печатая шаг, прошел строй солдат с примкнутыми штыками. Александр Бирюков потянулся за портсигаром, достал папиросу, по привычке смял гармошкой картонный мундштук и закурил. Пара затяжек крепкого табака, как и ожидалось, принесли некое равновесие в беспокойную душу полковника. Он задумался.

– Ну и к черту! – сказал он сам себе. – Пусть все будет, как будет, и трупы наших врагов проплывут мимо нас вниз по течению реки.

Операция с самого начала пошла наперекосяк. Несколько разведгрупп, выброшенных практически наугад, не вышли на связь. Исчезли. В военное время исчезновение выброшенной в тыл врага разведгруппы было делом обычным. Но когда пропадали шесть групп подряд, иначе, как саботажем, ситуацию назвать было уже нельзя. А саботажником автоматически становился он, полковник НКВД Александр Бирюков, ответственный за выполнение этой мутной спец-операции.

Ему необходимо было срочно найти выход из создавшейся ситуации: кем-кем, а козлом отпущения он становиться не собирался. Бирюков задумался.

Один выход был, рискованный и довольно-таки неприятный. Но если бы этот выход сработал, Бирюков убил бы сразу двух зайцев: снял ответственность с себя и уничтожил генерала Трофимова. И как генерала, и как советского человека.

У Бирюкова было правило: принял решение – выполняй! Он сел за стол и, стиснув до скрипа зубы, взял лист бумаги, пододвинул к себе выполненную в форме глобуса чернильницу с пером и принялся писать.

Донесение пошло не по партийной линии, как вначале думал поступить Бирюков. Он быстро передумал: правило не выносить сор из избы в его ведомстве действовало четко. Нарушители-жалобщики и осведомители рано или поздно однозначно кончали плохо. Не всегда на первом витке карьеры, отнюдь нет. Но они автоматически заносились в список «на съедение» и съедались Системой, или Органами, съедались обязательно хоть за месяц, хоть за несколько лет. А заносить себя собственными руками в список «на съедение» дальновидный полковник, обожавший шахматы, вовсе не собирался. Нет, жрут пусть других, а он – полковник Бирюков – будет стоять в сторонке и, улыбаясь, наблюдать.

Подумав и перетасовав в уме «колоду» из своих командиров, полковник остановил свой выбор на одном из заместителей, третьем лице в наркомате.

Именно этот человек и должен был стать адресатом обличительного письма Бирюкова, в котором тот обвинял Трофимова в пособничестве врагу – немецким фашистам. Речь шла и о загубленных разведгруппах, и об использовании разоблаченных врагов народа в совершенно секретном мероприятии, и о том, что сама операция «Янычар» являлась фикцией. Про задокументированные факты и свидетельства полковник не упомянул, справедливо посчитав, что раз в деле фигурируют враги народа, то остальные обстоятельства точно не имеют значения. А серьезный человек, которому адресовал свое письмо Бирюков, был руководителем разведывательно-диверсионного направления. Полковник даже ухмыльнулся при мысли о том, что теперь сделают с Трофимовым. Сожрут, переварят и выгадят!

Единственным неудобством и риском оставался этап с передачей письма, его следовало осуществить технично и незаметно. Бирюков понял, что не может доверить это дело никому. Оставалось только решить, как осуществить эту передачу. Подумав, полковник решил осуществить передачу донесения не высокому лицу лично, а его поверенному. Этот ход также следовало осуществлять с осторожностью.

Полковник решил действовать наверняка. Майор Иванов, приближенный к высокопоставленному адресату, обедал в общей столовой. Там и надо было осуществить контакт.

Бирюков сложил письмо в конверт, заклеил сургучом, подумав, приложил к нему личную печать. На лицевой стороне конверта мелкими буквами написал фамилию адресата. Сложил письмо в шесть раз, гармошкой, и убрал в рукав своего кителя. Затем терпеливо сел за стол и принялся ожидать обеденного времени. Оставалось минут сорок, которые полковник провел за чтением материала по операции «Янычар».

Столы были расставлены далеко друг от друга, и полковник в который раз чертыхнулся про себя. Как осуществить передачу незаметно в общем зале, он не знал. Внезапно полковника осенило. Он встал у окна ближе ко входу в столовую и принялся потягивать теплый сладкий чай из стакана. Он поджидал майора. Оставалось секунд тридцать. Полковник Бирюков одним глотком допил сладкий чай, поставил чашку на подоконник и направился к выходу. Он шел не спеша, понимая, что может промахнуться и все придется продумывать заново, но судьба была на его стороне. Майор подходил к дверям. Посторонился, чтобы пропустить старшего по званию. Полковник шел неторопливо, но как-то неловко повернулся, когда поворачивал из двери столовой налево. Чуть пошатнулся, взмахнул левой рукой, пошел дальше.

Именно так и должно было показаться стороннему наблюдателю. Во всяком случае, полковник Бирюков был уверен, что так и покажется. Но сложенное в бумажную полоску письмецо попало в руки майора, который к удовольствию полковника и глазом не повел. Прошел, как ни в чем не бывало, да еще и извинился за неловкость. Вот так!

Бирюков подал сигнал и с нетерпением ожидал реакции. А в том, что реакция неминуемо последует, полковник не сомневался.

Удальцов был в растерянности. Разведгруппа обладала достаточной информацией, не была обнаружена противником, более того, с приходом партизан и прибытием усиления из Центра они обладали достаточными возможностями для проведения доразведки и даже нападения на Объект противника. Но старший почему-то медлил. Он скрылся в землянке вместе с радистом. Николай попробовал было сунуться к нему с вопросами, но Седой только отмахнулся от него:

– Погоди ты со своим Объектом, – его осунувшееся, посеревшее лицо выдавало нешуточное волнение. – В Центре медлят с принятием решения. Все полученные вами данные, включая координаты немецкой базы, были переданы шифрограммой. Теперь дело за Большой Землей. Там наверняка есть свои соображения по ходу событий…

– А как же Иван? – спросил дрожащим голосом Удальцов. – А Коловрат?

– Ничего с ними не сделается, – стальным голосом сказал Седой. – Выйдут к нам самостоятельно. И вообще, эти темы не подлежат обсуждению, это приказ, ты меня понял? Пока не будут получены указания из Центра, мы будем находиться в режиме скрытного ожидания.

Партизан было всего девятнадцать человек. Их обнаружили разведчики вскоре после ухода Конкина и Удальцова. После краткого совещания, яростного обсуждения шепотом, Сухопарый под прикрытием остальных разведчиков вышел из леса к сидящим на траве партизанам. Выставленные партизанами караульные прошляпили приближение профессиональных диверсантов. После переговоров партизаны поступили в распоряжение отряда.

Это был разномастный народ: несколько местных мужичков, беглые военнопленные, несколько окруженцев, которые проскитались по лесам долгое время, иные – до года. Их выдавали дикие глаза, лохмотья вместо форменной одежды, бережно сохраненные личные документы и яростное желание сражаться с оккупантами-немцами.

Командир партизан Иван Голубев – местный пятидесятипятилетний мужчина, секретарь парткома захваченного немцами райцентра – рассказал разведчикам, что именно окруженцы планировали и руководили большинством дерзких налетов на немчуру. Но в последнее время отряду партизан сильно не везло, немцы объявили на них настоящую охоту. В последнем бою каратели потрепали их так сильно, что от группы в семьдесят человек осталось всего девятнадцать. Голодных, израненных, практически без боеприпасов. Но готовых биться насмерть.

Разведчики не могли довериться им сразу. А устраивать проверку своими силами не представлялось возможным. Сухопарый гадал, не этих ли партизан они должны были найти, но их командир погиб в схватке с карателями, а лезть с откровенными расспросами к остальным по понятным причинам он не решался.

Десант прибыл на следующий день, свалился как снег на голову, в буквальном смысле слова. По связи поступила продублированная шифрограмма, весь смысл которой укладывался в короткое слово: «Встречайте!» Ни количество, ни состав группы указаны не были. В спешном порядке разведчики вместе с партизанами подыскали место выброски, тут здорово помог Голубев. Он хорошо знал окрестные леса и без особого труда указал разведчикам пустошь километрах в двадцати от бурелома, где была оборудована база Отряда.

Десант прибыл на исходе ночи, когда на востоке уже появились первые всполохи зари. Высадка прошла удачно, без потерь, досадных травм, только отрядный старшина сломал большой палец на руке, что никак не сказалось на его боевых качествах, а только придало ему злости.

Сброс парашютистов прошел на сверхмалой высоте, всего каких-то двести метров. Также были сброшены контейнеры с пищей, амуницией, одеждой, питанием для рации, лекарствами, в общем, всем необходимым для функционирования группы в лесу. Контейнеров было много, и партизаны пришлись кстати. Они помогли донести оборудование.

Седой сразу взял бразды правления в свои руки. Невысокий, жилистый, он производил впечатление материализовавшегося сгустка энергии. Одобрил выбор места базового лагеря, сказав, что «в такую глушь ни один приличный немец не сунется».

Сразу по прибытии на место стоянки он организовал проверку партизан. Каждого из них вызывали в землянку, где Седой лично беседовал с ними. Выяснял все досконально, но разговаривал емко, быстро. Одновременно он приказал начать обустройство нормального постоянного лагеря для большого количества людей. Разведали близлежащие водоемы с питьевой водой. Бойцы облюбовали небольшую лесную речушку, которая в одном месте, неподалеку от бурелома, переходила в запруду. В этом озерце можно было купаться и стирать обмундирование.

Седой не скупился – сразу раздал запасные комплекты маскировочных комбинезонов наиболее плохо одетым партизанам, приказал всем привести свой внешний вид в порядок, побриться.

Бурную деятельность развил старшина, седоусый Никита Ковалев. Никита Петрович был личностью хозяйственной. Невзирая на трудности, он умудрился прихватить с Большой Земли настоящий двадцатипятилитровый котел, которого хватало, чтобы приготовить еду на всех. Так что теперь отряд был объединен общим приемом пищи.

Но никаких активных действий против немцев, чувствовавших себя хозяевами здесь, в глубоком тылу германской армии, разведчики не предпринимали. Они ждали команды из Центра.

Полковник видел, как Трофимов в сопровождении трех незнакомых офицеров вышел из своего кабинета. Стараясь не выдавать себя ничем, Бирюков вглядывался в невозмутимое лицо генерала, пытаясь уловить в нем хоть какие-то нотки беспокойства, хоть что-нибудь, напоминающее отчаяние. Но лицо генерала, прошагавшего мимо него по коридору, было невозмутимо. Сопровождавшие его офицеры, два капитана и подполковник, были так же молчаливы и спокойны.

Торжествующий Бирюков ворвался в свой кабинет. Отослал ординарца Андрюшу за лимоном и сахаром, достал из сейфа бутылку марочного армянского коньяка. Посланный в столовую за закуской ординарец пулей прилетел обратно, неся на вытянутых руках накрытый полотенцем поднос. Поставил его на стол перед полковником, торжественно сдернул полотенце.

На мельхиоровом блестящем подносе красовались свежайший нарезанный белый хлеб, несколько стеклянных лоточков с маринованными грибами, соленьями, красной икрой, маслом и паштетом. Лежали кругляши сырокопченой колбасы, с полкилограмма. Помедлив, краснощекий лейтенант государственной безопасности, Андрюша, как его называл в моменты нежности Бирюков, выудил из кармана галифе стеклянную баночку, доверху набитую драгоценными зернышками черной икры! У полковника началось бурное слюноотделение.

Щедрым жестом он достал из-под стола два граненых стакана, разлил коньяк, граммов по сто, барским взмахом руки указал ординарцу на стул. Хлопнул себя ладонью по лбу, лично встал, вышел в приемную, запер ее изнутри, затворил вторую дверь в свой кабинет. И только после этого подошел к столу. Стоя взял свой стакан, ординарец тут же вскочил со своего места со стаканом наготове:

– За что пьем, Александр Борисович? – с подобострастной улыбкой спросил Андрюша своего начальника.

– А за большие звезды, Андрюша! – залихватски махнул рукой полковник и ухмыльнулся. Они хлопнули по полстакана, коньяк пошел на удивление хорошо. В груди у полковника разлилось тепло, день моментально стал светлее. Бирюков набросился на закуску, Андрей только успевал намазывать хлеб маслом. Налили по второй, быстро выпили, так, «чтобы между первой и второй даже муха не пролетела». Расселись, стали закусывать.

Пиршество было роскошным даже по меркам мирного времени, а уж в войну, когда перебои с продовольственным снабжением были повсеместными, достать такую закуску было проблематично. Полковник Бирюков, расстегнув китель, насыщался, краснея от закуски и выпитого, чувствуя, как деликатесные икринки тают на языке.

– Скажи-ка, друг мой любезный, – проговорил полковник с набитым ртом, держа бутылку с коньяком в вытянутой руке и примериваясь к стаканам. – А где ты достал все это великолепие?

– Да ну, скажете тоже, великолепие, Александр Борисович! – улыбаясь, ответил ординарец, держа в руке приготовленный для любимого начальника бутерброд с черной икрой. – Лучшие достойны лучшего!

– Как-как? – переспросил полковник. – А что, хорошо звучит, Андрюша! – он улыбнулся. – Давай-ка этот тост мы поднимем за самых лучших людей. Нас. Выпьем за то, чтобы нам всегда улыбалась удача!

Ординарец был по-настоящему близок к холостому Бирюкову. Крайне близок. Близок до неприличия.

Подобные связи не поощрялись в их ведомстве, но знающий много нелицеприятных фактов из личной жизни видных деятелей полковник в какой-то момент перестал бояться своих желаний. Андрюшу он подобрал еще молодым курсантом. Зеленому юнцу грозила нешуточная опасность стать жертвой конвейера, но Бирюков спас его от неминуемого дела по статье «за анекдот», рассказанный по глупости и в очень узком кругу. Тем он приблизил его к себе. Вот и теперь, после приятных новостей и отменного коньяка с царской закуской, полковнику захотелось близости.

Он встал, смерил разомлевшего от выпитого спиртного ординарца осоловевшими от внезапного возбуждения глазами. Андрюша был хоть куда: краснощекий, голубоглазый, с соломенными волосами. У полковника затвердело в промежности. Бирюков подошел к ординарцу и рывком поднял его на ноги, развернул.

– Александр Борисович, что вы делаете?! – игриво попробовал возразить улыбающийся Андрюша, но Бирюков только еще больше завелся от его кокетства. С рычанием полковник прижал своего ординарца к столу, толкнул в спину, а затем, спустив штаны, проделал с ним то, что в простонародье именуется мужеложеством. Или педерастией.

Позже удовлетворенный полковник, сидя на кожаном диване и потягивая коньяк, делился с ординарцем последними новостями. Похвастался про ловкий ход, благодаря которому угроза в лице генерала была устранена навсегда.

– Вы настоящий гроссмейстер, Александр Борисович! – воскликнул ординарец, услужливо поднося зажженную спичку к папиросе, которую полковник рассеянно сунул в угол рта. – А что теперь будет, назначат нового начальника? – глаза юноши внезапно вспыхнули. – А может, назначат вас?! Вот будет здорово!

– Поверь мне, ты еще молод и зелен, – внушительно сказал Бирюков. – Всегда лучше оставаться в тени, номером два. Пусть все шишки сыплются на тех, кто стоит впереди. А мы будем ловить «врагов народа». Помнишь «дело студентов»?

Они оба улыбнулись друг другу от приятного воспоминания. Дело было интересным и возбуждающим. Тогда для того, чтобы уличить двух студентов в заговоре с целью свержения советской власти, Бирюков и его верный подручный изнасиловали их по очереди на глазах друг у друга. Студенты сломались не от самого насильственного полового акта, а из-за того, что это было сделано на глазах их товарища.

– Как я хочу вести дело Трофимова! – мечтательно проговорил полковник Бирюков. – Сделай-ка мне еще бутерброд… Да, вот его бы я ломал с искренним удовольствием…

Андрюша угодливо засмеялся и протянул полковнику бутерброд, сделал себе еще один. В дверь приемной постучали. Громко, четко. Любовники вздрогнули, Бирюков вскочил и с перекошенным лицом принялся приводить себя в порядок. Стук в дверь повторился. Сильный. Нетерпеливый.

– Не волнуйся, генерал, – засмеялся его друг детства. – Ты же знаешь, мы своих не бросаем, а ты мне как брат.

– Брат не брат, а обвинения серьезные, – отозвался генерал Трофимов, рассеянно размешивая сахар в стакане с чаем. – Саботаж – это практически измена Родине. Интересно…

– Да, действительно интересно, – подхватил его собеседник, пристально поглядывая на Трофимова своими хитрыми лисьими глазами. – Интересно, есть ли дубликат этого поганого письмеца?! Ведь из-за него ты сейчас и сидишь у меня на даче. Поэтому и не паришься на «конвейере», главным демоном на который обязательно поставят Бирюкова, этого педераста…

Оба товарища весело и непринужденно рассмеялись. В противоположность высокому и чрезвычайно крепко сложенному физически Трофимову, его друг детства, человек невысокого роста с умным лицом, с виду создавал обманчивое впечатление хлюпика. На деле же это был один из самых высокопоставленных офицеров системы государственной безопасности Советского Союза, человек, принимавший решения по линии разведывательно-диверсионной деятельности. Именно он и был адресатом Бирюкова. Если бы полковник умел заглядывать в свое будущее, он предпочел бы застрелиться. Сам.

– Что, так и будем пить чаек, Паша? – спросил Трофимов спокойно, хотя подергивание его скулы выдавало то напряжение, которое он испытывал. – Ребята сейчас в лесу гибнут, ждут приказа. Объект врага обнаружен, разведка готова сказать свое слово… – генерал замолчал, чувствуя, что говорит в пустоту.

– Главный в курсе операции «Янычар», – неожиданно сказал собеседник Трофимова. – Он крайне внимательно отнесся к этой информации. Ты же знаешь про проект… – он кашлянул, не желая договаривать то, что им, немногим из живых обладателей знания, не следовало никогда вспоминать. – Так вот, у немцев получается осуществить мечту нашего Вождя.

– Ты хочешь сказать, кошмар? – криво улыбнулся генерал.

– Мечту, дорогой, мечту.

– Сейчас, пока я здесь, руководит операцией полковник Бирюков, – устало сказал Трофимов. – Хорошо, если он тихо занимается мужеложеством в своем уютном кабинетике. А что если его обуяла жажда деятельности?!

– Да нет, этого не должно быть, – несколько неуверенно возразил его друг.

Их беседу прервал неслышно вошедший статный человек в офицерской форме без знаков различия. Он вежливо покашлял в кулак, чтобы на него обратили внимание. И лишь когда на него взглянули, вымуштрованный порученец произнес:

– Товарищ первый, есть значительная активность по операции…

– Говори нормально, здесь все свои.

– Есть! Наблюдаемый дал команду на срочный штурм Объекта после поступившей директивы от наших конкурентов. Большой авиадесант уже на аэродроме. Стартуют через несколько минут…

Генерал Трофимов чертыхнулся, его собеседник вскочил из-за стола, опрокинув на себя стакан с горячим чаем. Но вовсе не из-за обожженных бедер и испачканного мундира он и Трофимов воскликнули одновременно:

– Вот сволочь!..

Бирюков был горд собой. Еще бы, спланировать такую блестящую операцию по захвату секретного и особо охраняемого объекта врага в одиночку! Да еще и проделать это всего за четверть часа! Главное было проявить решительность и инициативу.

Сейчас он сидел за столом генерала Трофимова, в его личном кабинете, довольный, вяло рылся в бумагах генерала, продумывая, как он будет ломать своего бывшего начальника. Его ординарец готовился обживать новое помещение. Внезапно из приемной раздался какой-то писк, послышался звук сильного удара. Бирюков не обратил внимания, а зря.

Дверь в кабинет распахнулась от могучего удара ногой. Полковник поднял голову и обомлел. К письменному столу через весь кабинет размашистым шагом шел генерал Трофимов. У Бирюкова отвалилась нижняя челюсть, он начал вставать с места, но пошатнулся и шлепнулся задом обратно на жесткий деревянный стул.

– Та-таварищ генерал, вас выпустили?! – начал было Бирюков, но внезапно могучий генеральский кулак ударил его по лицу. Искры брызнули из глаз, вместе со стулом он повалился навзничь.

– Ах, ты пидор! – послышался ему спокойный голос генерала. – Ты уже к моему кабинету примеривался, гниль? Ну, если вы и здесь содомией занимались, я с тебя с живого кожу спущу! А теперь говори, дебил, хватит ли твоей крови, чтобы искупить погибший десант?..

Лежащий на полу с разбитым в кровь лицом, полковник Бирюков внезапно обмочился. Он понял, что уже не жилец.

Разговор был долгим и поначалу бессвязным. Но главным было то, что взаимопонимание установилось. Ивану было тяжело разговаривать с ними в полной темноте, но он постарался зарубить себе на носу, что говорит с детьми, а не с чудовищами, чьи уродливые силуэты мелькали во тьме вокруг него.

– А почему вы нападаете на своих? – спросил Конкин детей после того, как контакт с ними был наконец установлен.

Прежде чем ответить, Андрей шумно вздохнул своей гигантской грудью. Вздохнули и остальные существа, находившиеся поблизости. Наступила пауза, после которой кто-то из них пробормотал:

– Это все свисток проклятый…

– Какой свисток?!

– Такой! – резко ответил ему белка-Андрюша. – Стоит только им посвистеть, как мы сразу делаем все, что нам приказано. Не можем ослушаться…

– Я видел, как вы нападали на партизан… – произнес Иван, но вынужден был замолчать, так как повсюду вокруг из темноты послышались стоны и всхлипывания. Потом кто-то неподалеку заревел во всю свою глотку. Несмотря на всю чудовищность звучания, чувствовалось, что плачет ребенок. Выждав какое-то время, пока плач и стоны начнут стихать, Конкин повторил:

– Вы мне объясните, что происходит? Идет война, и нам надо понимать, на чьей вы стороне. Вы – дети, но сейчас и здесь вы представляете собой силу…

– В тот раз многие из нас нападали на своих родных, – произнес после долгой паузы Андрюша. – Некоторые убивали родных отцов. Представляешь, каково нам сейчас? Ты не сомневайся, мы свои, советские! – произнес он с горячностью. – Они нам все твердят каждый день, что мы – воины рейха, супероружие, – он старательно выговорил это слово, – но мы все помним. Помним, что они с нами сделали. И «Яму» помним…

– Ну, тогда давайте вместе решать, как нам победить этих гадов, – голос Ивана был тверд. – Давайте придумывать, как нам победить этот свисток. Я, кстати, никакого свиста тогда и не слышал.

– А его обычным слухом и не услышишь, дяденька, – произнесло из темноты что-то страшное, невообразимо огромное, но детским голосом, с интонацией десятилетней девочки. – Мы его слышим, как свист. Этот звук у нас в головах звучит. Нам не услышать его невозможно…

– Где бы мне такой свисток раздобыть… – пробормотал Иван почти про себя, но был услышан нечеловечески острым слухом чудовищ. Со всех сторон послышалось шипение, чирикание, затем где-то в отдалении раздался рев. Конкин вздрогнул, но раз приняв решение не бояться, был ему верен. Вообще пережитые им за последние несколько дней приключения изменили его. Теперь разведчик жил как во сне, и все происходящее с ним воспринимал, как будто дело происходило не с ним, а с кем-то еще. Он сидел на земле, не понимая, что ему предпринять дальше, оставаясь щепкой, плывущей в бурном потоке событий.

Рев повторился с новой силой. Иван вскочил на ноги, но белка-Андрюша хихикнул из темноты и сказал:

– Не бойся, дяденька-разведчик. Это Васька, он так дурачится, он еще маленький. Этой ночью с нами нет свистунов. Они побоялись идти в лес с нами.

На землю рядом с Иваном приземлилось что-то невероятно тяжелое и огромное. Он не видел в темноте, но почувствовав Это, невольно задрожал:

– Кто ты? – спросил он неожиданно твердым голосом.

– Это я, Вася, – буркнула тьма и хихикнула, – что, дяденька, страшно? Это я так летаю, жаль, что ты не видишь…

– Перестань шалить и хвастаться! – произнес Андрюша. – Мы тебя позвали по делу. Помнишь, ты рассказывал нам, что ты сделал?

– Помнишь, помнишь? – донеслись из темноты возгласы, повторявшие друг друга, далекие и близкие, они перекликались, словно эхо. Иван в который раз ощутил, что сходит с ума.

– Да! – гордо проговорило огромное и невидимое чудовище. – Я украл СВИСТОК! Я самый ловкий и умный! Пока вы все плакали и боялись фашистов, я украл его! Мне всего шесть лет, но я самый ловкий и смелый!

– Ну вот, – буркнул Андрюша. – Он такой хвастунишка. Теперь будет трепаться. Его даже в октябрята принять не успели. А я пионером был, пока не превратился…

– Ты украл свисток?! – не веря своим ушам, спросил Конкин и потребовал:

– Дай его сюда!

– А ты точно советский разведчик?! – недоверчиво спросил его страшный голос из темноты. – Не обманываешь?

– Честное слово! – как можно более искренне проговорил Иван.

– Поклянись по-вашему, по-разведчицки! – потребовал голос.

– Честное разведчицкое! – торжественно проговорил Конкин, встав и для усиления эффекта приложив ладонь к груди, к сердцу. Сидевший рядом в обличье белки пионер-Андрюша фыркнул, но смолчал.

– Вытяни свою руку, – потребовала темнота, и Ваня покорно вытянул вперед свою правую руку ладонью вверх. Мгновение спустя в нее опустилось что-то продолговатое и холодное, покрытое чем-то липким, вроде слизи. – Не бойся, бородавок не будет, – несколько обиженно проговорил невидимый в темноте Васька.

– А с чего это мне бородавок бояться? – спросил Конкин.

– У тебя фонарик есть?

– Ага…

– Так зажги его, – потребовал невидимый Васька. – Зажги и все увидишь!

Иван сел на землю и принялся рыться в вещмешке, набитом всякой всячиной. Как обычно, нужная вещь оказалась на самом дне и, пока он добрался до фонарика, половина пожитков оказалась выброшенной на землю. Наконец искомый фонарик – трофейный немецкий прямоугольник с кругляшком-светильником в верхней части – был найден. Иван, трепещущий от предчувствия, предупредил всех:

– Глаза поберегите, я зажигаю! – и, помедлив, спросил:

– Немцев-то поблизости нету?

– Здесь, кроме нас, вообще никого нет! – ответил Андрюша. – Давай уж, зажигай, только ты нас не бойся! Помни, что мы дети.

Дрожание кружка света, который он поначалу направил в землю, выдавало охватившее его волнение. Всмотревшись в зайчик света, ослепительно яркий вначале, Конкин дождался, пока его глаза привыкнут к нему, и только затем принялся светить по сторонам. Сначала осветил Андрюшу, тот дружелюбно кивнул ему, Иван кивнул в ответ и улыбнулся. В «белке» не было ничего неприятного, подумаешь, клыки метровой длины и роста целых три метра! Ель напротив облепили чудовищного вида крылатые твари, он всмотрелся в них, но Васькин голос откуда-то сзади потребовал:

– На меня посвети! – Конкин услышал, как рядом вздохнул Андрюша, но послушно посветил в сторону Васьки. Ему потребовалось все его мужество и сила духа, чтобы не выронить фонарик, не закричать, сдержаться. Тем не менее разведчик застыл как истукан.

Его взгляд уперся в огромное, трех-четырех метровой высоты чудовище. Оно было похоже на жабу как две капли воды, глаза, сантиметров по сорок в диаметре блестели в свете фонаря, словно плошки, а из открытой пасти, усеянной крупными полупрозрачными острейшими зубами, выдавался длинный, метров в пять, язык. Словно щупальце какого-то морского гада, тот порхнул вокруг лица Конкина и, облепленный комарами и мухами, отправился обратно в пасть жабы.

– Вот что они со мной сделали! – величественно и громогласно заявил Васька.

Потрясенный Иван молчал. Он сглатывал воздух пересохшим ртом и пытался найти слова, чтобы не потерять контакта с этими чудовищами, которые не переставали чувствовать себя советскими детьми.

– Как же ты все-таки украл свисток, – переведя дыхание, спросил Конкин.

– Нас против партизан идти заставили, – после долгой паузы проговорил Васька. – Я с ними воевать не хотел, старался в сторонке держать. Ну, наши-то в меня стреляли, да только пули их мою кожу не пробивают. Один фашист за меня спрятался, а я его к дереву прижал! – Васька громогласно расхохотался. – Сидел на нем минут пять, немец и задохнулся. Я языком свисток у него и вытащил, язык у меня хороший – ловкий и длинный…

Уже светало, когда они закончили свой разговор. Хилая батарейка трофейного фонарика давно закончилась, но утренние сумерки уже позволяли собеседникам различать друг друга. Дети наперебой рассказывали Конкину свои истории, трагичные и леденящие кровь, а разведчик внимательно слушал их, стараясь запомнить каждое слово. Не только для того, чтобы извлечь максимум пользы, он хотел навсегда запечатлеть память об этих детях в своем сердце. Наконец они стали прощаться с Иваном. «Гарпии» теперь превратились для него в девчонок, страшная клыкастая «белка» навсегда стала серьезным пионером Андрюшей, а чудовищная жаба – хвастунишкой и шалуном Васенькой.

– И помните, мы должны доверять друг другу, – сказал им напоследок Конкин. Дети согласно закивали, разведчик хотел добавить что-то еще, как вдруг с востока послышался знакомый гул. Рев двигателей самолетов.

Они выскочили на открытое пространство и задрали вверх головы. Конкин с дрожью в душе разглядел несколько десятков крупных самолетов с красными звездами на крыльях и фюзеляже. Он чертыхнулся, совершенно не понимая, что происходит, а сидящие вокруг него на земле превращенные в чудовищ дети внезапно встрепенулись и повскакивали, а затем, словно по команде, рванулись в сторону Объекта.

– Эй, куда вы?! – недоумевая, крикнул Конкин.

– Это Свист! – убегая, провозгласил белка-Андрей. – Нас зовут обратно…

Они полетели, поползли и поскакали, а разведчик глядел вслед им и улетающим вперед самолетам. Он выхватил из висящего на груди кожаного чехла бинокль. Всмотрелся. Там, вдали, замирая от ужаса, он увидел крохотные белые и зеленые купола раскрытых парашютов.

– Твою мать! – во весь голос выругался Конкин. – Они что там все с ума посходили?! Это же провал!

Разведчик разжал кулак и посмотрел на свою ладонь. На ней, блестя в первых лучах утреннего солнца, лежал длинный серебряный свисток.