Итак, если сразу после выхода в свет приказа № 227 штрафные части комплектовались военнослужащими действующей армии, направляемыми туда на основании приказа командира и по приговору военного трибунала (при условии применения отсрочки исполнения приговора до конца войны), то затем, в ходе войны, контингент штрафников заметно расширился.

Один из новых и массовых источников — военнослужащие тыловых воинских частей и учреждений, не входивших в действующую армию. Изданный 16 октября 1942 г. приказ наркома обороны СССР № 323 признал недопустимым положение, когда военнослужащие — дезертиры, расхитители военного имущества, пьяницы, злостные нарушители воинской дисциплины и «прочие неустойчивые элементы», осужденные военными трибуналами с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны, продолжали службу на прежних местах — в запасных частях, учебных центрах, учебных бригадах и полках, вновь формирующихся частях, военных училищах, тем самым фактически избегая наказания. Многие из них в составе маршевых пополнений затем направлялись в действующую армию вместе с чистыми перед законом бойцами, принося на фронт «неорганизованность, расхлябанность, и, как следствие этого, малодушие и трусость перед лицом врага, дезертирство и другие преступления». По прибытии на фронт они растворялись в общей массе и чаще всего скрывали свою судимость. В результате не достигал цели судебный приговор, подрывался авторитет суда, расшатывалась дисциплина в частях, куда прибывало такое пополнение.

Приказ наркома обороны № 323 устанавливал следующий порядок использования контингента осужденных военными трибуналами за воинские и другие преступления с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны: такие военнослужащие направлялись в штрафные части действующей армии на срок от одного до трех месяцев: красноармейцы и младшие командиры — в штрафные роты, лица командного и начальствующего состава — в штрафные батальоны.

Если срок пребывания в штрафной части не был определен в приговоре суда, то он устанавливался приказом командира войсковой части, в которой находился осужденный (или начальника гарнизона), исходя из меры наказания, определенной военным трибуналом. Срок пребывания в штрафной части исчислялся с момента фактического прибытия туда осужденного.

Если военный трибунал своим приговором не разжаловал осужденного в рядовые и не возбудил ходатайства о лишении его наград, эти действия совершались соответствующим командиром и фиксировались в приказе по части, соединению.

Для этой категории военнослужащих пребывание в штрафной части и порядок снятия судимости, а также восстановления в звании и в праве ношения орденов и медалей определялись, как и для всех штрафников, положениями о штрафных частях.

При всей суровости указанный приказ наркома обороны, как и приказ № 227, давал человеку шанс, пролив кровь, за один — три месяца стереть пятно со своей биографии. Какой могла быть альтернатива направлению в штрафную часть для военнослужащих, осужденных военными трибуналами за воинские и другие преступления с применением отсрочки исполнения приговора до окончания войны? Лишь отмена такой отсрочки, что автоматически влекло за собой водворение осужденного на несколько лет в лагерь. Пожалуй, не лучшим вариантом было и сохранение такой отсрочки в действии, ибо оно обрекало человека на отбытие после войны назначенного срока заключения. Конечно, попав в штрафную часть, осужденный мог погибнуть, но разве не подвергался такой же опасности и обычный боец или командир? В то же время этот риск оборачивался для штрафника возможностью снять судимость и вернуть прежнее воинское звание.

Для объективности картины следует уточнить, что приказы наркома обороны № 227 и № 323 не определяли конкретного перечня проступков, содержащих признаки преступления, за которые военнослужащий мог быть направлен в штрафные части приказом соответствующего командования, что вызывало в деятельности военных советов фронтов и соответствующих командиров разнобой и крайности. Нередки были случаи необоснованного направления в штрафные части лиц, совершивших проступки, которые не представляли большой общественной опасности.

Чтобы исправить ситуацию, был издан приказ НКО № 0413 от 21 августа 1943 г., который определял конкретный перечень дисциплинарных проступков, деяний, содержавших признаки преступлений, за которые командир части был вправе направлять без суда в штрафные подразделения лиц сержантского и рядового состава, когда обычные меры дисциплинарного воздействия оказывались недостаточными. В числе них приказ называл самовольные отлучки, дезертирство, неисполнение приказа, проматывание и кражу военного имущества, нарушение уставных правил караульной службы и иные.

Аналогичные права получили начальники гарнизонов, пользовавшиеся правами не ниже командира полка, в отношении задержанных дезертиров рядового и сержантского состава, бежавших из частей действующей армии и из других гарнизонов. Если начальник гарнизона не обладал правами командира полка, то он делал соответствующее представление командиру соединения (облвоенкому), у которого находился в подчинении.

Для установления факта преступления производилось дознание, направление дезертира в штрафную часть оформлялось приказом по части (гарнизону). Приказ оговаривал, что в случаях, когда к виновному следовало применить более суровую меру наказания, материалы дознания направлялись в военную прокуратуру для предания его суду военного трибунала.

Таким образом, была практически разграничена компетенция военных трибуналов и военного командования по направлению военнослужащих в штрафные части.

Этот приказ также не лишен тонкого учета человеческой психологии. За указанные воинские преступления виновные в них наверняка угодили бы под трибунал, который, в свою очередь, мог приговорить их к длительным срокам заключения, а, скажем, дезертиров — и к расстрелу. После же приказа НКО № 0413 потенциальные уголовники, избегнув суда военного трибунала, получали шанс вернуть себе честное имя через штрафную роту.

Правда, и здесь не все однозначно. Приказом № 0413 еще раз официально закреплялось право отдельных категорий командиров и начальников самостоятельно осуществлять правосудие, что противоречило и Конституции СССР 1936 г., и действовавшему уголовно-процессуальному кодексу.

Беда состояла в том, что наличие такого права предоставляло возможность для значительных злоупотреблений властью в отношении штрафников. Нередки были случаи сведения счетов с непокорными подчиненными, самосуда, повального направления в штрафные части за дисциплинарные проступки в периоды сложного положения на фронтах. В результате численность штрафных подразделений превосходила определенную приказом № 227, превышая ее в 2—3 раза.

Вот один из примеров, содержащихся в обзоре военных трибуналов Западного фронта о практике применения приказа НКО № 0413 в 1943 г.: «Особенно безобразно выглядит случай расстрела трех красноармейцев 61-й штрафной роты. Эта рота не поднялась в атаку, через 4 дня после этого, когда рота была отведена в тыл, три первых попавшихся красноармейца по приказу полковника Разумовского были расстреляны.

Командный состав этой роты не знал личного состава, учет его в роте отсутствовал. В середине октября несколько штрафников перешли на сторону немцев. Следствие до настоящего времени не смогло установить ни количества перешедших, ни их фамилий».

Необходимым условием применения отсрочки с направлением в штрафную часть была годность военнослужащего к строевой служба, возможность исполнить воинские обязанности в условиях действующей армии. Это обстоятельство тоже не всегда принималось во внимание.

Так, военным трибуналом войск охраны тыла Северо-Западного фронта был осужден к 8 годам лишения свободы с применением прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР красноармеец Чуненков. Военный трибунал при этом не учел, что солдат был болен язвой двенадцатиперстной кишки и являлся ограниченно годным к военной службе и потому не мог быть послан на фронт.

Военный трибунал фронта, учитывая непригодность Чуненкова к строевой службе, исключил из приговора прим. 2 к ст. 28, а меру наказания определил условную.

По ходу кровопролитной войны Красная Армия, естественно, испытывала трудности с призывным контингентом. Когда советские войска двинулись на запад и приступили к массовому освобождению ранее оккупированных земель, появилась возможность поставить под ружье местное мужское население. Для этого годились не только граждане, достигшие за годы оккупации призывного возраста или не призванные в 1941—1943 гг. по уважительным причинам. Появился такой источник пополнения штрафных частей, как контингент военнопленных, освобожденных из фашистской неволи, а также окруженцев, отставших при отступлении от своих войск и оставшихся на оккупированной территории. Причем не только живших тихо, без огласки, под личиной местных жителей, но и воевавших в партизанах, наносивших удары по врагу с тыла.

Отношение к этим людям определялось упомянутым выше приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. Во многом оно было несправедливым, что не могло не отразиться в воспоминаниях фронтовиков.

В сентябре 1943 г. после освобождения нашими войсками г. Переяслава наш партизанский отряд им. Чапаева был расформирован. Часть партизан ушла на запад, а нас, несколько десятков офицеров, направили в г. Рязань, как позже выяснилось, на спецпроверку. А затем постановлением военного трибунала — всех в штрафбат.

Все эти офицеры, от младшего лейтенанта до полковника, в свое время попали в киевское окружение. В чем их вина? В том, что не застрелились, хотя приказ Мехлиса требовал этого. После трехмесячной проверки все они оказались «чистыми» — не сотрудничали с немцами, не изменники Родины. Казалось бы, самым умным было направить их в воинские части по специальности, но... В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми. Всем нам выдали красноармейские книжки. В моей было написано: звание — ст. лейтенант, должность — первый номер ручного пулемета.

Вот тогда к участию в ликвидации рогачевского плацдарма немцев и взятию г. Рогачева (зимой 1944 г. — Ю.Р.) и был привлечен наш батальон.

В предшествующий этому событию период после тяжелых боев под Жлобином батальон находился на формировании в селе Майское Буда-Кошелевского района. Пополнение батальона шло очень интенсивно. И не только за счет проштрафившихся боевых офицеров. Поступал и значительный контингент бывших офицеров, оказавшихся в окружении в первые годы войны, находившихся на оккупированной территории и не участвовавших в партизанском движении (мы так и называли их общим словом «окружении»). Было небольшое количество и освобожденных нашими войсками из немецких концлагерей или бежавших из них бывших военнопленных офицеров, прошедших соответствующую проверку в органах «Смерш» («Смерть шпионам»). Полицаев и других пособников врага в батальон не направляли. Им была уготована другая судьба.

В последнее время некоторые наши историки заявляют, что всех бывших военнопленных и окруженцев в соответствии с приказом Сталина загоняли уже в советские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа. Тот факт, что наш штрафбат пополнялся и этой категорией штрафников, говорит о том, что такие утверждения не всегда отражают истину.

Известно, что бывшие военнопленные — офицеры, не запятнавшие себя сотрудничеством с врагом, направлялись в штрафбаты. Правда, в большинстве не по приговорам военных трибуналов, а по решениям армейских комиссий, которые руководствовались приказом Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 г., который квалифицировал сдачу в плен как измену Родине. Беда была только в том, что комиссии эти редко различали, кто сдался в плен, то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критической обстановке, а кто попал в плен либо будучи раненым или контуженным, либо по трагическому стечению других обстоятельств.

И если к первым правомерно было применить наказание за их вину перед Родиной, нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своим народом никакой вины. Вот здесь мне кажутся несправедливыми факты приравнивания одних к другим. Но что было, то было. Некогда, наверное, было этим комиссиям докапываться до истины.

Кстати, тогда и какая-то часть провинившихся боевых офицеров направлялась в штрафбаты тоже без рассмотрения их проступков или преступлений в трибуналах, а просто по приказам командования соединений от корпуса и выше. Это решение о расширении власти командиров крупных воинских формирований, может быть, и можно считать оправданным, но только в отдельных случаях. (С. 29)

Всех побывавших в плену и в окружении противника проверяла комиссия военного совета фронта. Например, на 1-м Белорусском она состояла из председательствующего — представителя политуправления фронта и двух членов — старшего оперуполномоченного контрразведки «Смерш» при 29-м отдельном полку резерва офицерского состава и заместителя командира этого пачка по политчасти. После утверждения протокола с выводами комиссии командующим фронтом и членом военного совета он обретал силу приказа.

Кого же заставили смывать вину (была ли она?) кровью? Жданов Петр Григорьевич — воентехник, начальник оружейной мастерской 77-го стрелкового полка 10-й дивизии НКВД, кандидат в члены ВКП(б). Цитируем протокол: «В Красной Армии с 1933-го по 1934-й, и с 1939 года, имеет 2 ранения. 3.08.1941 года попал в окружение с группой из 30 человек в районе деревни Подвысокое и был ранен. Дойдя до Первомайска, затем до Николаева, повернул назад в свой город. В Быхов прибыл 20.10.41 года и жил до 4.10.43, занимаясь сельским хозяйством. 4.10.43 года вступил в партизанский отряд № 152 11-й бригады, где был командиром взвода до соединения с частями Красной Армии 24.02.44 г., после чего направлен в 58-й армейский запасный стрелковый полк. Никаких документов, подтверждающих правдивость изложенного, нет. Жданова П.Г. направить в штрафной батальон сроком на 1 месяц».

И таких людей, попавших в окружение не по своей воле, но не смирившихся с врагом, только в одном протоколе от 16 мая 1944 г. — 52 фамилии.

Гипертрофированная бдительность оборачивалась человеческими драмами. В Центральном архиве МО РФ довелось видеть немало «списков-протоколов» опроса офицеров, индивидуально вышедших из окружения, бежавших из плена или проживавших на временно оккупированной территории. Сопровождая стандартными выводами типа: «приспосабливался к оккупационному режиму», «проявил слабость в борьбе против захватчиков», офицеров пачками направляли в штрафбат рядовыми. Фронт же задыхался без профессионалов командного звена.

Особую горечь у таких людей, конечно же, вызывало их фактическое уравнивание с задержанными на освобожденной территории дезертирами, лицами, состоявшими у немцев на полицейской и иной службе, взятыми в плен коллаборационистами (власовцами, солдатами восточных легионов и т.п.), явившимися с повинной участниками бандформирований, действовавших на Северном Кавказе и в Закавказье. Последними власти также сочли возможным пополнить ряды действующей армии при условии, что за ними не числилось тяжких преступлений. По предложению Главной военной прокуратуры их было решено направлять в штрафные роты, что одновременно и являлось мерой наказания, и позволяло расширить базу призыва.

«Всех этих лиц, — говорилось в докладе начальника отдела по спецделам ГВП Стрековского. — можно быстренько проверить путем опроса местного населения и затем, в случае отсутствия данных об их вербовке, предательстве или других моментах, передать в Красную Армию, направив служить в штрафные роты». Предложение было принято и оформлено в виде совместной директивы НКВД/НКГБ СССР № 494/94 от 11 ноября 1943 г.

Надо сказать, что формирование штрафных рот в нашей 40-й армии после событий на Курской дуге шло довольно быстро. Основное пополнение давали дезертиры. Откуда они брались?

Весной 1942 г. в результате успешного, но непродуманного наступления наших войск вплоть до Харькова из освобожденных областей и районов полевыми военкоматами при запасных полках было призвано большое количество оставшегося там мужского населения. Например, из одного только Грайворонского района мобилизовали что-то около 12 тысяч резервистов. Однако наши войска не удержали занятых позиций и стали отступать, уводя за собой новобранцев. Во время суматохи многие разбежались по своим хатам, оказавшимся на территории врага.

После Курской дуги 40-я армия снова наступала по тем же местам, снова работали полевые военкоматы, и дезертиры оказались призванными вторично. Прежняя документация на них сохранилась, поэтому нетрудно было установить факт преступления. Без суда, приказом командира полка таковым определялось 3 месяца штрафной роты, что соответствовало 10 годам заключения. Так набиралась команда из 200—250 человек и передавалась в штрафную роту.