Глава 20

Стараясь не смотреть в совсем еще мальчишеское лицо солдатика, который даже не успел испугаться по-настоящему, когда остро заточенная финка вошла ему под левую лопатку, Андрей осторожно, словно боялся причинить ему лишнюю боль, опустил парня на пропитанную керосином землю и, цепко сжав зубы, вытер окровавленное лезвие о его плащ-палатку. Снял с его шеи автомат и, угрюмо насупившись, пошел на огонек бревенчатого сруба, в котором как легли там спать, так и остались лежать старшина и двое из аэродромной обслуги.

Взвод охраны также был вырезан полностью, и тот солдатик, кровь которого еще не высохла на финке Боцмана, как бы замыкал эту страшную цепочку.

– Господи, милостивый! – беззвучно шевеля губами, молил Бога Андрей. – Прости меня за эту кровь. Прости и помилуй.

Когда подошел к избушке, там уже курили «в кулачок» угрюмо насупившиеся разведчики.

– Ну? – то ли выдохнул, то ли спросил Пикадор, и Боцман молча положил на землю автомат.

– Все!

– Ну же с-с-суки! – исказилось лицо Пикадора. – Бог не фраер, он обиженных видит. И когда настанет очередь рвать глотки этим козлам поганым, я… я зубами каждому из них кадык выгрызу. Ну же суки!..

– Все, кончаем базар! – оборвал его Крест. – И без того времени осталось с гулькин нос.

На зачистку аэродрома им было отпущено полчаса, после чего Боцман должен был дать одну зеленую ракету и начинать стаскивать хворост для двух костров, на которые должен был ориентироваться экипаж самолета. По словам Выкриста, самолет должен был появиться в небе в четыре утра. Светящийся циферблат часов показывал ровно два ночи. До момента Х оставалось два часа.

Первым на ракету из леса вышел капитан Гладкий. Подошел к Боцману, и так же как Пикадор полчаса назад, спросил, выдохнув:

– Ну?

– Можешь пойти проверить, – кивнул в сторону огражденного участка склада горюче-смазочных материалов Андрей. – Остальные вон в той избушке и еще четверо – в палатке.

– Прокола быть не может?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну-у, кто-нибудь еще дышит и…

– Я же тебе сказал, – стараясь сдержать рвущуюся наружу ненависть, процедил Андрей, – пойди проверь.

Зыркнув по лицам подошедших разведчиков, Гладкий круто развернулся и потянул на себя скрипнувшую дверь избушки…

Появился он секунд через тридцать и передернул плечами, пробормотав при этом:

– Ну, хлопцы… вы и даете. – И уже чуть погодя добавил: – Если бы сам не видел, не поверил бы.

– Чему не поверил бы? – огрызнулся Волк.

– Ну-у, шоб всех разом… Видать, даже не почухался никто.

– Зона всему научит, – подал голос Шайтан. – Это тебе не в конторе штаны протирать.

– Все, будя, – остановил базар Боцман. – Говори, что делать дальше, костровища, считай, готовы. Может, уже пора поджигать?

– Не, – качнул головой Гладкий, невольно покосившись на Шайтана, засовывающего под голенище сапога финку, – рано еще. Щас Степан с людьми подойдет, он распорядится.

– Ну что я, Степан так Степан, – пробурчал Крест, вскрывая финкой банку мясных американских консервов. – Нам все едино. Лишь бы жратва была да водки стопарь.

– Кстати, – подал голос Писка, – у тебя случаем бутылки-другой грева не найдется?

Милицейский капитан отрицательно качнул головой, остановившимся взглядом наблюдая, как Крест вспарывает финкой консервную банку.

Этой же финкой, на которой еще не высохла кровь убитых, он «щупал сердце», а теперь вот…

Ничего подобного он никогда нигде не видел.

Исподволь наблюдая за Гладким, Андрей не удержался, чтобы не поддеть его под ребро:

– Может, перекусим малость, пока Степана ждем?

И пожалел даже, что сказал это. В какой-то момент казалось, что этого крупного мужика в кожане вывернет наизнанку, но он все-таки смог удержать тошноту и только зыркнул на Боцмана диким взглядом.

– Что ж, дело хозяйское, – пожал плечами Андрей. – Наше дело предложить, твое – отказаться. Кстати, – спохватился он, – а ты не боишься, что здесь уже завтра начнется большой кипеж, начнут шерстить всех и всякого, кто бы мог навести на этот аэродром, а ты неизвестно где мотаешься?

Гладкий, видимо, все-таки смог переключиться с банки консервов на более близкую ему тему, и на его лице застыло нечто похожее на ухмылку.

– Это уж точно, шерстить начнут по-полному, да только я все эти сутки нахожусь в Ужгороде. И если потребуется, будет кому и подтвердить это.

Ориентируясь на донесение Андрея Бокши и в то же время опасаясь помешать ему, Карпухин приказал подготовить к возможному перехвату три истребителя, которые могли покинуть аэродром в Ужгороде только по его личному приказу, и тут же отдал команду готовить опергруппу, нацеленную на задержание.

Как только были отданы все необходимые распоряжения, две машины – легковая штабная и крытый грузовик – выехали из Ужгорода по направлению к Варам.

Пока мчались, взбивая пыль, по ухабистой дороге, Карпухина не покидало паскудно-сосущее чувство, что он безнадежно опаздывает и уже ни-ко-гда не услышит блатной говорок бывшего зэка по кличке Боцман, который тот старался изжить всеми возможными способами.

Остановились в придорожных кустах, не доезжая до аэродрома пары километров.

Пока все было тихо. Над головой распростерлось звезное небо, слегка подсвеченное желтым лунным светом, и казалось, нет такой силы в мире, которая смогла бы нарушить эту идиллию.

Степан Васильевич выбрался из легковушки и, разминая затекшие ноги, направился к грузовику, от которого уже шел ему навстречу капитан «Смерша» Царьков.

– Товарищ генерал-майор, – начал было по привычке Царьков, но Карпухин только скривился на это, остановив его движением руки.

– Значит так, капитан, пока что стоим здесь, и как только я дам команду, трогать к взлетному полю. Возможно, будет бой, но вступать в него только по моей команде. И еще одно, самое главное. Стрелять только по ногам, и боже упаси уложить кого-нибудь даже случайным выстрелом.