ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ
Среди высшего комначсостава РККА был один человек, повороты судьбы которого были просто удивительны. Ему исключительно везло, особенно в самые опасные моменты жизни. Это Мерецков Кирилл Афанасьевич. Его можно назвать счастливчиком, если не баловнем судьбы, несмотря на выпавшие на его долю испытания. Судите сами: в тридцать с небольшим он возглавляет штабы крупнейших в РККА военных округов (Московского, Белорусского, ОКДВА); зловещий 1937 год обходит его стороной, лишь немного пощекотав нервы; на финской кампании стал одним из немногих Героев Советского Союза (среди высшего комначсостава РККА); поднялся на вершину военной иерархии, заняв пост начальника Генерального штаба. Такой карьере можно только позавидовать! К тому же личное расположение со стороны Генсека партии И. В. Сталина… Единственный из высшего эшелона РККА (генерал армии, заместитель наркома!), попавший в следственные кабинеты НКВД и вышедший оттуда хоть и побитым, но живым. До него еще никому из командиров такого высокого ранга это не удавалось сделать…
Итак, 1937 год К. А. Мерецков пережил, но поволноваться ему пришлось изрядно. Обратимся к тем страницам его мемуаров «На службе народу», где он описывает свои впечатления после прибытия в СССР из республиканской Испании, где исполнял обязанности советника начальника Главного штаба ее армии. Сразу же по возвращении Мерецков попал на заседание Военного совета при наркоме обороны, членом которого он был с 1934 г. На данном заседании (1–4 июня 1937 г.) обсуждались вопросы, связанные с разоблачением «заговора» группы М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира, И. П. Уборевича и других подельников, причем некоторые «камешки» летели и в «огород» комдива Мерецкова. Да не просто камешки, а целые булыжники…
Незабываем июнь 1937 года, когда я после девятимесячного отсутствия ступил на родную землю. Тогда радость возвращения была омрачена печалью и ужасом известия о том, что Тухачевский, Уборевич, Якир и другие видные военачальники разоблачены как изменники и враги. Адъютант наркома Р. П. Хмельницкий поздравил меня с успешным возвращением и пригласил срочно прибыть в наркомат. Я ожидал, что мне придется рассказывать об испанских делах, и собирался доложить о том главном, что следовало, на мой взгляд, учесть как существенный опыт недавних военных действий. Получилось же совсем по-другому. В зале заседания наркомата собрались многие командиры из руководящего состава РККА и вскоре нас ознакомили с материалами относительно М. Н. Тухачевского и остальных. А еще через несколько дней в Кремле состоялось совещание высшего комсостава, на котором обсуждалось трагическое событие. Выступал ряд лиц и многие из них говорили о том, кого из числа обвиняемых они ранее подозревали и кому не доверяли.
Когда на совещании мне предоставили слово, я начал рассказывать о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Обстановка была трудная, из зала слышались отдельные реплики в том духе, что я говорю не о главном. Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы работал с Уборевичем бок о бок. И. В. Сталин перебил меня и начал задавать вопросы о моем отношении к повестке совещания. Я отвечал, что мне непонятны выступления товарищей, говоривших здесь о своих подозрениях и недоверии. Это странно выглядит: если они подозревали, то почему же до сих пор молчали? А я Уборевича ни в чем не подозревал, безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал. Тут И. В. Сталин сказал: «Мы тоже верили им, а вас я понял правильно…
В мемуарах К. А. Мерецков лишь кратко упомянул о заседании Военного совета при наркоме обороны и своем в нем участии. На деле же он активно выступал по основным обсуждаемым вопросам, в частности, в споре между маршалом В. К. Блюхером и командармом 2-го ранга И. Ф. Федько он принял сторону Блюхера. Пришлось Мерецкову и каяться, касаясь совместной работы с И. П. Уборевичем. Из стенограммы заседания:
«Мерецков: Товарищи, мне особенно тяжело по двум причинам. 1-я причина. Я еще вчера ехал с испанских полей сражения большим гордецом, хвастаться хотел…
Сталин: Вы там себя хорошо вели.
Мерецков: Как наши люди умеют по указанию партии умирать.
Ворошилов: Сражаться и побеждать.
Мерецков: Это первое. А второе, я в течение двух лет был начальником штаба с Уборевичем.
Сталин: Что же?
Мерецков: Я считаю, что я был близок к нему и в этом отношении моя вина была больше всех, потому что я проспал, проспал рядом с врагом спокойно и должен сказать не только проспал, и было очень много случаев, что я слепо работал на его авторитет. (Голос: Занимался политиканством.) Подождите, о вас я тоже скажу в свое время. Уборевич в моих глазах был авторитетом. Исключительно напряженно я работал под его руководством. Я с таким же напряжением работал под руководством других командующих. Они здесь есть. Я верил Уборевичу, еще больше я верил Якиру. И всегда завидовал. Я говорил, что Уборевич очень большой барин в отношении к людям, если бы он был такой, как товарищи с Украины характеризуют Якира, Уборевич был бы незаменимым человеком.
Сталин: Якир был проще, это верно.
Мерецков выступил достаточно смело. Он продолжает «раздевать» своего бывшего командующего (И. П. Уборевича), не забывая по ходу критиковать и самого себя. Ознакомившись с показаниями членов группы Тухачевского, в том числе с показаниями А. И. Корка – бывшего командующего войсками Московского военного округа, Кирилл Афанасьевич в своем выступлении отреагировал на реплику начальника политуправления МВО дивизионного комиссара М. Г. Исаенко:
Что из это следует, т. Исаенко? Это была завеса, так же, как у тебя, когда ты сидел под крылышком двух вредителей (имеются в виду И. П. Уборевич и А. И. Корк, бывшие командующие округом. — Н.Ч.). От тебя тоже надо потребовать ответа – Корк не был таким большим руководителем, у тебя надо будет спросить, почему ты не разглядел в нем врага.
Я потом расскажу, в каком дурацком положении я очутился, когда я сделался для него (Уборевича. — Н.Ч.) буфером. Мы с Жильцовым (коринтендант А. И. Жильцов в первой половине 30-х годов был заместителем начальника политуправления Белорусского военного округа, а К. А. Мерецков – начальником штаба округа. — Н.Ч.) разговаривали не один раз на эту тему и даже тогда, когда он сделал выпад против наркома, то мы и тогда решили ничего не предпринимать, так как считали, что нельзя обострять отношения между Ворошиловым и Уборевичем. Теперь я понимаю, что это было большой ошибкой, что мы не поставили вопроса по-большевистски, по-партийному. Я разговаривал со Смирновым (П. А. Смирнов был в Белорусском округе членом РВС. — Н. Ч.). Смирнов часто меня предупреждал, смотри веди себя солиднее, будь осторожнее. Смирнов предупреждал меня, я это честно говорю. Белов (командарм 1-го ранга И. П. Белов, командовавший после А. И. Корка войсками Московского военного округа. — Н.Ч.), которого я по старой службе часто ориентировал, Белов всегда говорил: “Ну как эта сволочь поживает?” (Смех.) Он иначе его не называл. С ним я всегда мог говорить откровенно по этому вопросу, но вот между собой мы говорили, а по-партийному вопроса не поставили, проспали.
Мерецков хорошо знал Уборевича в течение нескольких лет, он был, можно сказать, его выдвиженцем и протеже. Характеризуя своего бывшего «шефа», Кирилл Афанасьевич говорил о том, что тот был в большом почете и «наверху»:
Мерецков: …я сам… видел его среди этих людей, среди партийного актива, среди членов ЦК. Все это заставляло относиться к нему с уважением. Проспал я это дело, работал, пусть скажут, что я спал больше часов в сутки, а вот это дело проспал.
Что он делал? Приезжает из Москвы (пусть скажет Жильцов), говорит: был у Сталина, был у Орджоникидзе, разговаривал с Микояном, иногда только ссылался на Ворошилова. Сидишь и слушаешь: “Был у Сталина на даче”.
Сталин: Один раз в жизни.
Мерецков: Теперь-то ясно. Хорошо быть умным задним числом.
Сталин: А вы не замечали, что он немножко хвастунишка?
Мерецков: Замечал. Хвастун он большой.
Ворошилов: Почему же вы не спросили, был он у Сталина?
Мерецков: Как я мог спросить, я слепо ему верил.
Ворошилов: С одной стороны, вы знали, что он хвастун, а с другой стороны вы слепо ему верили.
Мерецков: Пусть подтвердит Жильцов, он приезжал и заявлял, что виделся с Микояном, разговаривал с Орджоникидзе, вы имейте в виду то-то и то-то. Вот тут Хрулев выступал, он его тоже сволочью называл. Когда я работал в Московском округе, я хотел написать о взаимоотношениях моих с Шиловским (Е. А. Шиловский в 1928–1931 гг. был начальником штаба МВО, а К. А. Мерецков – его помощником. — Н. Ч.), который ко мне относился по-свински и часто цукал. Еще как цукал, до слез. Я терпел и считал, что должен работать с этим человеком. Потом решил написать заявление наркому, говорю: Нет больше сил. Хрулев здесь сидит, он скажет, как было дело. Тебе же, говорит, и всыпят. Может быть в этом и есть основная вина всех нас. Мы практически работали, мы не могли не видеть многого, но не доводили до конца, думали, как я пойду, как я скажу. Хрулев может это подтвердить. Письма-ник (правильно – Писманик. С осени 1935 г. Г. Е. Писманик работал заместителем начальника политического управления Белорусского военного округа. — Н.Ч.) здесь сидит, он тоже знает.
Я видел всю личную жизнь Уборевича. Много знаю, многое мог бы рассказать о нем.
Ворошилов: Сволочная жизнь.
Мерецков: Интриган.
Ворошилов: А почему же вы молчали?
Мерецков: Двуличный человек. Грязный человек. По-моему, это все было известно. Трус и барин по отношению к начальствующему составу, командиров называл дураками и все это переносили. Смирнов с ним объяснялся, часто говорил, что так нельзя. У них драка доходила черт знает до каких крайностей.
Голос с места: Смирнов закатывал рукава и дрался с ним.
Мерецков: Но я докладываю вам честно, что я Смирнову верил, как пролетарию. Правда, я иногда верил Уборевичу больше, чем Смирнову.
Голос с места: И не только иногда, но и всегда.
Мерецков: Нет, извиняюсь. Это пусть Смирнов скажет, с которым я работал, а не вы.
Голос с места: А каким ты другом был Векличеву (члену РВС и начальнику политуправления МВО. — Н.Ч.), расскажи.
Мерецков: Я никогда ему другом не был. Я с ним всегда сталкивался и ставил вопрос о том, что не могу работать. Век-личева я считал авантюристом, человеком, совершенно не подготовленным ни в военном отношении, ни в политическом. Никаким авторитетом Векличев не пользовался, это я знаю совершенно точно. И если у Векличева хоть немного совести сохранилось, он это скажет…
Склоки и распри среди высшего комначсостава были и в других военных округах. Например, в Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (она функционировала на правах округа), где до своего отъезда в Испанию К. А. Мерецков работал начальником штаба. Обратимся к той же стенограмме заседания Военного совета при наркоме обороны. На сей раз К. А. Мерецков в качестве разоблачителя обрушился с критикой на Ивана Федько, до мая 1937 г. командовавшего Приморской группой войск в составе ОКДВА.
Мерецков:…Я утверждаю, что самым лучшим товарищем Федько на Дальнем Востоке был Аронштам (армейский комиссар 2-го ранга Л. H. Аронштам в 1933–1936 гг. работал в должности члена РВС и начальника политуправления ОКДВА. Арестован 31 мая 1937 г., т. е. накануне начала работы означенного заседания Военного совета при НКО. — Н.Ч.).
Федько: Что?
Мерецков: Самым лучшим твоим товарищем был Аронштам.
Федько: Ну это ты врешь. Аронштам сам скажет.
Мерецков: Я знаю, что говорю. Я заявляю это Политбюро, правительству. Я знаю, что Аронштам тебе был лучшим другом. Я утверждаю также, что ты был против Сангурского и Лапина (комкор М. В. Сангурский был заместителем Блюхера в ОКДВА, а комкор А. Я. Лапин – начальником ВВС ОКДВА. Первый был арестован 2 июня, а второй – 17 мая 1937 г. – Н.Ч.)… Ты, Федько, знал, что Аронштам вел линию против Блюхера. Знал, будь большевиком.
Федько: Мне известно, что он спекулировал на болезни Блюхера.
Сталин (обращаясь к присутствующим): Дело вот в чем. Тут враги на Дальнем Востоке играли. Они, с одной стороны, хотели Блюхера выгнать. С другой стороны, так как Блюхер не хотел иметь группы, он правильно думал, какой же командующий, если в группе дивизий больше, чем у него, он хотел иметь корпус, а так как Федько был за группы, то они их стравливали, Федько с Блюхером. Они играли. А Блюхер и Федько не замечали этого. Двойная борьба была и двойная игра. Видимо, в этом дело.
Мерецков: Мое положение с Сангурским. Здесь есть свидетели, очень большие свидетели, что я был в исключительных отношениях, на ножах с Сангурским. Он пытался всем доказать, об этом есть документ у начальника Генерального штаба, что армию учили неправильно, не выполняли директив Блюхера. Когда Народный комиссар меня спросил, а как, в частности, вы смотрите на Сангурского, я сказал вам, что он вредитель, вредный человек.
Ворошилов: Не вредитель сказали, а ерундовский человек.
Мерецков: Вредный человек для армии, я прямо сказал. Я докладывал об этом Гамарнику (начальнику Политуправления РККА. Застрелился 31 мая 1937 г. – Н.Ч.). И когда я был в госпитале, меня Блюхер вызвал и говорит: Ты выздоровеешь и поедешь опять в армию (в ОКДВА. — Н.Ч.), я хочу, чтобы ты поехал в армию. Я ответил Блюхеру: Под вашим руководством я охотно буду работать в армии, но я не могу работать с Сангурским, он обманывает вас, он пишет на вас, он ведет линию против Блюхера. Как ослеплен Блюхер, я не понимаю. В то время с Лапиным я был товарищем. Я никогда не знал, что он шпион. Наоборот, он подчеркивал, что у него с Путна все порвано. Лапин предупреждал: имейте в виду, что к Блюхеру надо относиться хорошо, он исключительно знает Маньчжурию, Китай. Я ничего не понимаю – Лапин шпион!
Сталин: Они путали.
Мерецков: Мы к Лапину с Блюхером ходили на квартиру и Блюхер прекрасно относился к Лапину до тех пор, пока не было скандала с авариями. Блюхер хорошо относился к Лапину, это факт. Теперь говорит Федько, что я на Военном совете выступал. Я перед Народным комиссаром и перед правительством заявляю, что группа войск, которая выступила, не была подготовлена к горной местности.
Голос: Ты как специалист два месяца подрабатывал этот вопрос и дал оценку.
Мерецков: Я докладывал, что к горной местности войско не подготовлено, об этом может подтвердить Пикулин и Берзин (Я. К. Берзин – заместитель В. К. Блюхера по разведке, корпусной комиссар, бывший начальник Разведуправления РККА. — Н.Ч.). Я оказался прав. Это вы с частями ходили в горах 25–40 километров…
Голос: Ничего подобного, это неправильно.
Мерецков: Есть документ о том, что я запротестовал.
Голос: Какой документ?
Мерецков: Представьте себе, на этот случай документ оказался.
Голос: Это белорусская доктрина?
Мерецков: Это Блюхер сказал: “Слушай, парень, я через Читу ходил, там Иван Кенсоринович (комкор И. К. Грязнов, командующий Забайкальской группой войск ОКДВА, с 1935 г. – Забайкальским военным округом. — Н.Ч.) вел игру, идут по горам по 100 км. Походом. Это не ты нам принес?” Я сказал, что я сам против этого.
Голос: Неправильно.
Мерецков: Об этом могут подтвердить, что по указанию Сангурского вели игру. Выходили через Хинган, ходили по тайге, как по сухому. Я не знал. Теперь я узнал, что в этом есть суть вредительства. Пусть тов. Ежов разберет и выяснит, кто внес это дело. А я утверждаю, что бригада ваша не переправлялась через реку на маневры.
Голос: Это известно.
Мерецков: А я по этому вопросу только и выступаю и мне нет смысла дискредитировать вас. Между прочим, я был с вами в хороших отношениях.
Федько: А потом политиканствовать начали.
Мерецков: Извините, я скажу. Теперь, как было с заместителем командующего, т. Федько. Предложение было сделано вам, в связи с чем, я не знал. Когда мы принимали два варианта в отношении корпуса. Сначала стал вопрос о создании корпуса в двух вариантах и упразднении групп. И второй вариант. Между прочим, я должен сказать, что это первая идея Лапина, я это признаю. Она раньше была в телеграммах дана. И вот, когда этот вопрос обсуждался, т. Федько, тогда я сказал: чего вы волнуетесь, пойдите заместителем командующего.
Голос: Расскажи, как ты предлагал Лапина на Приморскую группу.
Мерецков: Ты спросил, кто будет на Приморской группе, я сказал – Лапин. Человек, который имеет 4 ордена.
Сталин: В Маньчжурии он дрался неплохо.
Мерецков: Да, дрался он неплохо. Я же не знал, что он шпион. Коммунист он был неплохой, на баррикадах дрался. Я не знал, что он шпион. Я сказал, что он знает Восток, он знает это дело. Правильно я вам сказал. Это совершенно точно. Теперь я должен сказать совершенно откровенно, Блюхер болел, это всем известно, но в то же самое время, несмотря ни на какие телеграммы из Москвы, что мы задерживаем оперативные планы, Блюхер все сам просматривал до последней точки. Я ездил за ним, иногда он даже стеснялся, потому что начальник штаба новый, но я ему всегда говорил: Василий Константинович, правленый документ большую ценность всегда имеет. И до тех пор, пока он сам по каждому вопросу не примет решения, он этого дела не выпускал из своих рук. Для чего я это говорю? Для того, чтобы ответить тем, кто здесь выступал с такими заявлениями, как в частности Гайлит (комкор Я. П. Гайлит, командующий войсками Уральского военного округа. — Н.Ч.), что “все пропало”.
Вот здесь тов. Федько знает, что мы предлагали две линии строить из бетона, но нам срезали средства. Конечно, две линии лучше, чем одна, но когда срезают средства, две линии не построят. Я хочу сказать этим, что не вредительство здесь было, не по злому умыслу не строили мы две линии, а потому, что мы прошляпили или же были вынуждены обстоятельствами.
Свое выступление комдив К. А. Мерецков закончил, тем не менее, на оптимистической ноте, заверив руководство страны и наркомата обороны в своей готовности отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь на благо Родины:
Мне особенно тяжело переживать все это, потому что я ехал сюда с другим настроением. Я повторяю второй раз, что мне очень тяжело потому, что я был близок к этим врагам. Но я честно дрался всю свою сознательную жизнь. Многие знают, когда партия требовала, я на глазах у всех шел под пулеметным огнем в атаку. Если завтра пошлют, я так же пойду, как ходил по семи атак в бой, и если мне скажут, что завтра надо вернуться и снова идти в атаку, я пойду.,
Товарищи, я совершенно уверен в том, что эта рана будет очень быстро залечена. Красная Армия покажет, что она сильна не тем, что она имела группу каких-то начальников, а тем, что она воспитана во всей своей массе коммунистической партией. Сама армия есть великая сила, не отдельные лица играли в ней роль… Напрасно думали и думают некоторые, что в Белорусском округе был один Уборевич. Там работали и работают прекрасные красноармейцы, командиры, большевики. И Белорусский округ и Дальневосточная армия и все другие округа, откуда эта сволочь изъята, они сейчас могут вести активную работу по бою. Проспали – ничего не поделаешь.
Мерецкову казалось, что, выступив с такой речью на этом заседании Военного совета и в меру покаявшись, он во многом обезопасил себя. Но так ему только казалось, ибо опасность таилась в каждом выступлении других членов совета и приглашенных. Так оно и получилось: когда выступал начальник Академии Генерального штаба комдив Д. А. Кучинский, работавший до этого назначения начальником штаба у Якира, Сталин прервал его:
«Сталин: Я извиняюсь, я вас прервал, но если вы мне разрешите, то я хотел бы маленький перерыв допустить. Люди, которые здесь сидят, их не всегда увидишь, и вот я при них хочу у вас спросить. Вот что говорит Уборевич о тов. Мерецкове – вы, конечно, за него не отвечаете. Уборевич пишет: “Мерецкова я вовлек в мае 1936 года, когда вместе с ним отдыхал в Сочи”. Вы не волнуйтесь, т. Мерецков. Наше дело разобрать и проверить. Я, как коммунист коммунистам докладываю».
И Сталин зачитал ту часть показаний И. П. Уборевича, где говорилось, что у него (Уборевича) всегда были близкие отношения с Мерецковым, который принимал очень активное участие в делах заговорщиков.
«Мерецков: Это ложь. Я заявляю со всей ответственностью, что это ложь.
Сталин: Может быть. Дай бог, чтобы это было ложью. Может быть, он оклеветал вас».
В конце работы Военного совета И. В. Сталин высказался в том духе, что, дескать, в Красной Армии есть среди командиров и политработников лица, которые оказались случайно задеты врагами народа, хотя сами они ничего плохого не сделали. И предложил всем этим людям прийти в соответствующие органы и рассказать всю правду о заговорщиках. Таких людей, подчеркнул Сталин, наказывать не следует. И поручился за это своим честным словом: «Простить надо, даем слово простить, честное слово даем», — сказал он. А верный оруженосец вождя Ефим Щаденко тут же подсказал, где надо искать таких людей: «С Военного совета надо начинать. Кучинский и другие».
Дмитрий Александрович Кучинский решительно воспротивился, заявив: «Товарищ Ворошилов, я к этой группе не принадлежу, к той группе, о которой говорил т. Сталин. Я честный до конца». Тогда Ворошилов не сдержался и выругался, упомянув К. А. Мерецкова: «Вот и Мерецков. Этот пролетарий, черт возьми». Кирилл Афанасьевич возмущенно ответил: «Это ложь…»
Все ложное было отметено, и К. А. Мерецков продолжал службу в Красной Армии, поднимаясь с одной должностной ступеньки на другую. Вскоре после окончания работы вышеупомянутого Военного совета при наркоме обороны он был назначен заместителем начальника Генерального штаба. Ему было присвоено очередное воинское звание «комкор». На этой должности Мерецков пробыл немногим более года. Затем ему предложили должность не штабного профиля – командовать войсками Приволжского военного округа. После непродолжительного командования этим округом он в феврале 1939 г. принял Ленинградский военный округ. Командовал данным округом К. А. Мерецков уже в звании «командарм 2-го ранга». В войне с Финляндией в 1939–1940 гг. Кирилл Афанасьевич командовал 7-й армией. За умелое руководство войсками армии он был удостоен звания Героя Советского Союза. В июне 1940 г. постановлением Совета Народных Комиссаров ему было присвоено звание «генерал армии».
После замирения с Финляндией К. А. Мерецков вновь занял пост командующего войсками Ленинградского военного округа, которым руководил до лета 1940 г., когда получил назначение заместителем наркома обороны (им стал С. К. Тимошенко, получивший звание Маршала Советского Союза). Участок его работы касался вопросов боевой учебы войск и подготовки командных кадров. Кирилл Афанасьевич с горячим желанием приступил к новой работе, однако обстановка с кадрами в высшем эшелоне сложилась так, что в конце августа 1940 г. он принял должность начальника Генерального штаба РККА.
Штабную работу К. А. Мерецков знал и любил. Поэтому за непродолжительный срок – пять месяцев – пребывания на посту начальника Генштаба он успел сделать многое. Но обстоятельства сложились так, особенно после стратегической игры в конце 1940 г., что высшее руководство страны приняло решение поставить на Генеральный штаб генерала армии Г. К. Жукова, а Мерецкова вернуть на его прежний участок работы – заместителя наркома обороны.
За короткий срок Кирилл Афанасьевич побывал в Киевском, Западном, Прибалтийском и Одесском военных округах, проводил все время в войсках, поднимая их по боевой тревоге, присутствовал на тактических учениях и командно-штабных играх. Свои наблюдения и выводы он докладывал наркому С. К. Тимошенко и нередко И. В. Сталину. Вечером 21 июня, в канун нападения немецко-фашистских войск на СССР, Кирилл Афанасьевич выехал в командировку в хорошо знакомый ему Ленинградский военный округ. Однако уже на второй день войны ему было приказано возвратиться в Москву, где он и был арестован 23 июня.
Итак, арестовали К. А. Мерецкова 23 июня 1941 г., а вот постановление на арест и обыск было подписано соответствующими должностными лицами только 5 июля, т. е. спустя две недели. Приведем этот документ, этот единственно сохранившийся из тех, что находились в его следственном деле.
«“Утверждаю” “Согласен”
Народный комиссар Государственной Прокурор Союза ССР Безопасности Союза ССР – Комиссар (Бочков) Государственной Безопасности 3 ранга 5 июля 1941 года
(Меркулов) 5 июля 1941 года
ПОСТАНОВЛЕНИЕ (на арест)
Гор. Москва, 1941 года, июля… дня
Я, начальник отделения Следственной части НКГБ – лейтенант Государственной Безопасности – Сорокин, рассмотрев имеющиеся материалы на Мерецкова Кирилла Афанасьевича, 1897 года рождения, уроженца деревни Назарово Зарайского р-на, Московской области, по происхождению из крестьян, русского, гр-на СССР, члена ВКП(б) с 1917 года, заместителя Наркома Обороны Союза ССР, в звании генерала армии, —
Органами НКВД в 1937–1938 гг. была вскрыта и ликвидирована антисоветская военно-заговорщическая организация, ставившая своей целью свержение существующего в СССР государственного строя и реставрацию капитализма.
Материалами следствия по делу участников антисоветского военного фашистского заговора установлено, что для осуществления своих преступных планов заговорщики, установив контакт с разведками и штабами армий ряда иностранных государств, действовали в соответствии с их директивами, вели широкую шпионскую работу против СССР в пользу этих государств, подготовляли террористические акты против руководителей партии и Советского правительства, проводили вредительство, направленное на ослабление обороноспособности страны, готовили диверсионные акты и разрабатывали планы поражения Красной Армии на случай войны Советского Союза с фашистскими государствами.
Следствием также установлено, что активным участником антисоветского военного заговора является МЕРЕЦКОВ КИРИЛЛ АФАНАСЬЕВИЧ.
Как заговорщика, проводившего преступную антисоветскую работу, Мерецкова уличают ряд его соучастников, арестованных в разное время органами НКВД по делу антисоветского военного заговора.
Так, бывш. Командующий БВО Уборевич (осужден) на следствии в 1937 году, в числе других лиц назвал Мерецкова, как участника антисоветского военного заговора, завербованного лично им, Уборевичем.
Работая начальником штаба БВО с 1932 по 1935 год Мерецков, по указаниям Уборевича, расставлял заговорщические кадры по войсковым соединениям Белорусского военного округа, среди неустойчивой части командного состава или социально-чуждых, вербовал новых участников заговора, организовывал в округе подрывную работу заговорщиков.
Заговорщики, арестованные в Белорусском военном округе, в своих показаниях изобличают Мерецкова, как активного участника военно-фашистского заговора, как «правую руку» одного из руководителей центра заговора – Уборевича.
Контрреволюционная подрывная деятельность Мерецкова в частях Красной Армии, БВО и его преступная связь с Уборевичем подтверждается показаниями заговорщика КАЗАНСКОГО Е.С., бывшего командира 5-го стрелкового корпуса, который на допросе 28/VI – 1938 года показал:
“…Вредительскую работу в округе Уборевич проводил вместе со своими доверенными людьми… Мерецковым – бывшим нач. штаба округа.
Сравнивая нашу армию с немецкой, он на разборах и учениях всегда подчеркивал преимущество немецкой армии.
В тактической подготовке войск Уборевич проводил такую линию, которая вела к тому, чтобы в первые же дни войны мы понесли крупнейшие потери в людском и конском составе…
Вредительская работа проводилась также в строительстве огневых складов, которые строились открыто и в большинстве своем были деревянные и при первом воздушном налете авиации противника были бы уничтожены…”
Вербовка Мерецкова в военный заговор Уборевичем подтверждается также показаниями заговорщика ЯНСОНА – бывш. командира 64 стрелковой дивизии, который на допросе 10/11-1938 года показал:
“…B процессе связи с Никитиным, он рассказал мне о причастности к военному заговору комдива Мерецкова, бывш. нач. штаба БВО, ныне заместителя нач. Генерального штаба РККА. Никитин говорил, что Мерецков старый соратник Уборевича, преданный ему и лично вовлеченный им в заговор…” Это обстоятельство подтверждается показаниями и ряда других, арестованных в разное время, участников заговора. Так, например, Мерецков изобличается показаниями бывш. начальника Р.У. (Разведывательного управления. — Н.Ч.) Красной Армии УРИЦКОГО от 20–23 декабря 1937 года: “…По БВО, помимо общего заявления Уборевича, что им вовлечены в организацию многие лица высшего нач. состава, мне известны (со слов Уборевича), как участники военной организации: Мерецков – комдив… и другие.
Все названные мною лица играли, по словам Уборевича, активную роль в организации. Бобров (комдив Б. И. Бобров сменил К. А. Мерецкова на посту начальника штаба БВО. — Н.Ч.) и Мерецков были доверенными людьми Уборевича”.
Показаниями ЛЕВИЧЕВА В.Н. — бывш. заместителя начальника Генштаба:
“О причастности к заговору Мерецкова, Уборевич мне говорил в марте 1935 года у меня в кабинете в Генштабе.
Разговор о Мерецкове у нас возник по следующему поводу: Когда Уборевич и Якир посвятили меня в их вредительские планы, которые они наметили для ослабления Западного военного театра и дали мне задание содействовать проведению через правительство предложенного ими вредительского плана организационных мероприятий (формирование 10 механизированных бригад и кавдивизий), то я спросил Уборевича, с кем он будет осуществлять эти планы по БВО, Уборевич мне ответил, что в состав организации входит еще бывш. начальник штаба БВО – Мерецков и он надеется вернуть его из ОКДВА в БВО”.
(Из показаний от 4/Х-1937 года)
Показаниями БУЛИНА – бывш. нач. Управления НС (начсостава. — Н.Ч,) РККА(А. С. Булин в 1935–1937 гг. был начальником политуправления БВО. — Н.Ч.):
“В этой беседе Уборевич назвал мне и ряд других заговорщиков… Мерецкова, бывшего начальника штаба БВО…
Уборевич считал Мерецкова очень способным военным работником, весьма ценным для заговора. Уборевич мне говорил о том, что Мерецков вовлечен им в заговор”.
(Из показаний от 3/1-1938 года)
Показаниями КАШИРИНА Н.Д. — бывш. ком. Войск СКВО (Северо-Кавказского военного округа. — Н.Ч.):
“…Пользуясь тем, что Уборевич назвал мне указанных трех командиров, как “своих людей”, т. е. как участников нашего заговора, я спросил у него о Мерецкове, который тогда также отдыхал в Сочи и с которым Уборевич там встречался.
Уборевич сказал мне, что Мерецков также является участником заговора, что он лично вовлек его в заговорщическую и подрывную работу в бытность его в БВО и что в этой работе Мерецков помогал ему”.
(Из показаний от 29/XI-1937 года)
Показаниями СМИРНОВА П.А. — бывш. наркома Военно-Морского Флота:
“Как я указывал, впервые о Мерецкове, как о заговорщике, я узнал со слов Уборевича в 1935 году в БВО. Еще раньше, присматриваясь к Мерецкову (в 1933–1935 гг. П. А. Смирнов работал в БВО членом РВС и начальником политуправления. — Н. Ч.), я видел, что он тесно связан с Уборевичем не только по службе, но и в быту, предан ему и выполняет все его указания. Собственно это и дало ему основание спросить
Уборевича о Мерецкове, на что Уборевич ответил, что он лично вовлек Мерецкова в заговор.
…Лично с Мерецковым я связался лишь в 1937 году, будучи начальником ПУ (Политического управления. — Н.Ч.) РККА”.
(Из показаний от 17–19/VII-1938 года)
Показаниями ОРЛОВА В.М. — бывш. нач. ВМС РККА:
«Об участии Мерецкова в заговоре говорил мне в конце 1935 года Тухачевский: Мерецков был вовлечен в заговор Уборевичем, с которым он долго и близко соприкасался в работе и находился в тесных дружеских отношениях».
(Из показаний от 6/XI-1937 года)
Показаниями СИМОНОВА Б.М. — бывш. нач. 5-го отдела Генштаба РККА (с Симоновым Мерецков был вместе в республиканской Испании):
“Вопрос (следователя): Вы лично были связаны с Мерецковым?
Ответ: Да, я с ним был связан как с заговорщиком.
Вопрос: Расскажите, что вам известно о Мерецкове?
Ответ: Мерецков является близким к Уборевичу человеком и участником контрреволюционного заговора в армии. Это мне стало известно примерно в 1934–1935 гг. Я должен рассказать о целом ряде известных мне фактов в отношении Мерецкова.
Мерецков, будучи с 1932 года начальником штаба у Уборевича (в БВО), всегда во всех вопросах проводил и поддерживал как в округе, так и в центре установки и точки зрения Уборевича, которые в основном были направлены на подрыв боеспособности армии (об этом я ниже скажу подробнее)”.
(Из показаний от 7/IX – 1938 года)
Контрреволюционная подрывная деятельность Мерецкова в частях Красной Армии, БВО и его практическая работа по подготовке поражения СССР в войне с фашистскими странами, подтверждается показаниями ХАЛЕПСКОГО – бывш. наркома связи (до этого назначения И. А. Халепский многие годы возглавлял Автобронетанковое управление РККА. — Н.Ч,) СССР, который показал:
“Моя связь с Мерецковым произошла при помощи Уборевича, когда я был в БВО в инспекторских поездках и на маневрах.
Мерецков был у Уборевича правой рукой по всем делам. Уборевич рекламировал всюду Мерецкова, как талантливого и т. д.
Практическая моя связь с Мерецковым выражалась в подрывной работе в том, что я через него узнавал, проводятся вредительские директивы или нет. Вели мы критические беседы против Штаба РККА по тем или иным распоряжениям. От Уборевича мне было известно, что Мерецков подрабатывал ему материал по оперативным вопросам пораженческих планов, которые потом передавали Тухачевскому”.
(Из собственноручных показаний).
О проводимой Мерецковым вербовочной работе бывш. командир 13 стрелкового полка ПОГОНЯЙЛО на допросе 28/VII-1937 года показал:
“…В результате этой работы Мерецкова в заговор были вовлечены: я – Погоняйло, Журавлев и, насколько мне кажется, Мальцев и Шанин”.
Группа арестованных заговорщиков, бывших работников центральных управлений НКО, в частности, СМИРНОВ П.А. — бывш. Наркомфлот, ФЕДЬКО – бывш. заместитель НКО, МЕЖЕНИНОВ и ЛЕВИЧЕВ – бывшие заместители начальника Генерального штаба РККА, УРИЦКИЙ – бывш. нач. Разведупра, ХАЛЕПСКИЙ – бывш. Нарком связи, БУ-ЛИН – бывш. начальник Управления по начсоставу, ЛАНДА – бывш. редактор газеты «Красная Звезда», ТКАЛУН – бывш. комендант Кремля, КАШИРИН – бывш. комвойска-ми СКВО, ВЕНЦОВ – бывш. командир 62 Туркестанской дивизии, ТКАЧЕВ – бывш. начальник ПВО ЛВО и другие уличают Мерецкова в проводимой им активной вражеской работе, направленной на подрыв обороноспособности Советского Союза.
Кроме того, в 1937 и 1938 гг. Мерецкову были произведены очные ставки с арестованными участниками заговора: ОРЛОВЫМ, ХАЛЕПСКИМ, СМИРНОВЫМ и ФЕДЬКО, на которых они подтвердили участие Мерецкова в заговоре и дали показания о проводимой им антисоветской работе.
Материалами следствия по делу участников военно-фашистского заговора в Красной Армии в 1941 году также установлено, что Мерецков продолжает проводить преступную работу, является агентом одной из иностранных разведок, которой передает совершенно секретные сведения о Красной Армии и оборонной промышленности Советского Союза.
Так, арестованный заговорщик СМУШКЕВИЧ Я.В. (бывший командующий ВВС РККА, а затем помощник начальника Генерального штаба по авиации. — Н.Ч.) на допросе 21-го июня 1941 года показывал:
“Должен, однако, сказать, что в одну из встреч со Штерном (Г. М. Штерн – командующий 1-й отдельной Краснознаменной армии, командарм 2-го ранга. — Н.Ч.) в Москве в 1939 году, он ориентировал меня о том, что вражескую работу на Дальнем Востоке он ведет лично, а по центру связан только с Мерецковым”.
На основании изложенного и руководствуясь ст. 158 УПК РСФСР, -
Мерецкова Кирилла Афанасьевича подвергнуть аресту и обыску.
Нач. отделения Следчасти НКГБ СССР – Лейтенант Государственной Безопасности
(Сорокин)
Зам. начальника Следчасти НКГБ СССР Майор Государственной Безопасности
(Шварцман)
Согласен: Начальник Следственной части НКГБ СССР Майор Государственной Безопасности (Влодзимирский)».
Что же получается? А получается то, что сработала мина замедленного действия, заложенная еще в 1937 г. Все лица, показавшие на К. А. Мерецкова в 1937–1938 гг., давно уже были расстреляны, а их показания продолжали «работать»!.. Выходило так, что мертвые хватали живого!.. Следует отметить, что еще в 1937–1938 гг. следователи НКВД проводили очные ставки К. А. Мерецкова с подследственными: бывшим начальником Морских Сил РККА флагманом флота 1-го ранга В. М. Орловым, бывшим начальником Автобронетанкового управления РККА командармом 2-го ранга И. А. Халепским, бывшим членом РВС и начальником политуправления Белорусского военного округа П. А. Смирновым (во второй половине 1937 г. он был в должности начальника Политуправления РККА, а в первой половине 1938 г. – наркомом Военно-Морского Флота СССР), бывшим командующим Приморской группы войск ОКДВА командармом 2-го (затем 1-го ранга) И. Ф. Федько.
На этих очных ставках с Мерецковым названные подследственные подтверждали его участие в военном заговоре и давали показания о проводимой им антисоветской работе. И тем не менее Кирилл Афанасьевич до июня 1941 г. оставался на свободе. И не только пребывал он на свободе, но и поднимался по служебной лестнице, достигнув второй величины в военной иерархии РККА (начальник Генерального штаба!), став генералом армии и удостоившись звания Героя Советского Союза.
Что же это такое? Почему такая избирательность в выборе жертв репрессий? Помимо Мерецкова, среди высшего комначсостава РККА были и другие лица, на которых также были показания со стороны подследственных, обвинявших этих «генералов» в совершении тягчайших преступлений, однако они не пострадали в 1937–1938 гг. Если, конечно, не считать морального ущерба, вызванного очными ставками с арестованными, писанием различного рода объяснительных записок, докладных и т. п.
К таким лицам относились (воинские звания указаны по состоянию на 1937 г.): Маршал Советского Союза С. М. Буденный; командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников; комкоры И. Р. Апанасенко; М. А. Антонюк, О. И. Городовиков, Г. И. Кулик, А. Д. Локтионов, Д. Г. Павлов, Я. В. Смушкевич, С. К. Тимошенко; корпусные комиссары А. В. Хрулев, Е. А. Щаденко; комдивы М. П. Ковалев, В. Д. Соколовский, И. В. Тюленев, Г. М. Штерн и др. Следует иметь в виду, что в отделах и управлениях госбезопасности соответствующие досье имелись на этих и ряд других лиц комначсостава. Чего только не было в этих досье – доносы, сплетни, материалы партийных собраний по чистке партии в различные годы, по разбору персональных дел и другие материалы. Все это постепенно накапливалось, хранилось, приобретая все большую убойную силу. И, конечно же, там находились копии показаний арестованных начальников, подчиненных и сослуживцев, данных ими на предварительном следствии в суде и несущих негативный материал. Это и был тот самый «крючок», на который «компетентные органы» в нужный момент сажали того или иного военачальника. Иногда такую «удочку» не трогали совсем (Буденный, Шапошников, Городовиков, Тимошенко, Тюленев, Соколовский, Хрулев, Щаденко), другие же (Мерецков, Штерн, Локтионов, Смуш-кевич и др.), благополучно пережив большой террор 1937–1938 гг., «загремели под фанфары» в 1941 г.
Итак, К. Мерецкова арестовали 23 февраля 1941 г. Обвинялся он по ст. 58, пункты 1 «б», 7, 8, 11 УК РСФСР. Все обвинения относились к числу тягчайших, в том числе принадлежность к антисоветскому военному заговору, сотрудничество с разведкой иностранного государства, а именно Германии. На предварительном следствии Кирилл Афанасьевич виновным себя признал. Да и как было не признать, если к нему применили весь набор «физического воздействия». Устраивали ему и очные ставки с другими подследственными. Одна из таких очных ставок состоялась 15 июля (три недели спустя после ареста) с арестованным генерал-полковником А. Д. Локтионовым, который до ареста был командующим войсками Прибалтийского Особого военного округа (на территории вошедших в состав СССР Латвии, Литвы и Эстонии). В начале 30-х годов, в бытность К. А. Мерецкова начальником штаба Белорусского военного округа, Александр Дмитриевич Локтионов был там начальником ВВС.
На данной очной ставке К. А. Мерецков обвинял А. Д. Локтионова в принадлежности к военному заговору, последний же это упорно отрицал. Вполне возможно, что присутствие и поведение Мерецкова на очной ставке в какой-то мере поколебали позицию Локтионова на отрицание своей вины, ибо в тот день, не выдержав пыток, он признал себя виновным. Как проходила эта очная ставка, рассказал в 50-е годы бывший следователь Наркомата госбезопасности В. Г. Иванов. Он поведал, что 15 июля 1941 г. начальник следственной части наркомата Л. E. Влодзимирский со своим заместителем Шварцманом и помощником Родосом в его присутствии проводили очную ставку между А. Д. Локтионовым и К. А. Мерецковым.
По словам В. Г. Иванова, арестованный генерал армии выглядел, по тюремным меркам, неплохо, но, по его (Иванова) мнению, не владел собой. Локтионов же, только что избитый, был весь в крови, и его вид удручающе действовал на Мерецкова, которого и привели на очную ставку для того, чтобы он выступал в роли разоблачителя Локтионова, который отрицал свою виновность и участие в заговорщической организации. Владзимирский, Шварцман, Родос и, конечно же, сам Иванов (не мог же быть он сторонним наблюдателем, когда его начальники «обрабатывали» его подследственного!), по очереди и все вместе продолжали избивать Локтионова на глазах Мерецкова, который убеждал Александра Дмитриевича подписать все, что от него хотели следователи. Локтионов катался от боли по полу, кричал, но отказывался подписывать протокол с признанием своей антисоветской деятельности.
— Кирилл Афанасьевич, ну ведь не было этого, не было, не было! — умоляюще протягивал он руки к Мерецкову, но замолкал, встретившись с измученным и потухшим взглядом последнего. Так продолжалось некоторое время. Наконец Локтионов сказал то, что от него требовали следователи НКГБ, — он заявил, что был с 1934 г. сообщником Уборевича. Выдавив из себя эти признания, Локтионов спустя несколько минут от них отказался, и его снова начали бить.
И вдруг все изменилось! Внезапно, стремительно, как по волшебству, Кирилл Афанасьевич из преисподней вырвался на свободу! То был удивительный случай, когда органы госбезопасности выпустили свою жертву, не полностью насытившись ее кровью. Это было своего рода исключение из правил, не характерное для почерка органов госбезопасности тех лет. И чтобы такое свершилось, нужны были чрезвычайно влиятельные силы или чья-то властная рука, по меньшей мере не ниже наркома госбезопасности или НКВД. Но для наркома госбезопасности В. Н. Меркулова, так же как и для наркома внутренних дел Л. П. Берии генерал армии К. А. Мерецков большого интереса не представлял, ибо они не руководили боевыми действиями на фронтах Великой Отечественной войны. В условиях войны, притом так неудачно начавшейся для СССР, военачальник Мерецков мог представлять интерес только для И. В. Сталина – Верховного Главнокомандующего.
Сам К. А. Мерецков не оставил воспоминаний о периоде своего пребывания в следственных камерах НКГБ. В своей книге «На службе народу» он ни слова об этом не упоминает, как будто ничего подобного с ним не было. Неизвестно также, как происходило его освобождение из тюрьмы, кто с ним там в последний раз беседовал и о чем. Его архивно-следственное дело, из которого можно было кое-как узнать об этом, крайне важном для него повороте судьбы, было уничтожено в 1955 г. По чьей инициативе это было сделано, было ли об этом ходатайство самого Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова, сейчас узнать об этом уже невозможно. В ответе на соответствующий запрос ГВП в Центральный архив ФСБ РФ был получен следующий ответ: «…архивно-следственное дело № 981 697 в отношении Мерецкова Кирилла Афанасьевича уничтожено 25 января 1955 г. на основании указания ЦК КПСС и распоряжения председателя КГБ при СМ СССР».
Некоторые следы относительно освобождения Кирилла Афанасьевича из тюрьмы в сентябре 1941 г. остались лишь в деле надзорного производства (НП 25168–41), хранящемся в архиве Главной военной прокуратуры. Дело это очень «тощее» – в нем всего несколько страниц, которые составляют текст приведенного выше постановления на арест и обыск К. А. Мерецкова. На последнем листе этого постановления имеется две важные пометки. Первая из них: «Мерецков освобожден 6.IX-41 г.». И неразборчивая подпись. Другая пометка сделана 11 сентября тем же лицом (видимо, надзирающим прокурором): «Справка. Мерецков освобожден на основании указаний директивных органов по соображениям особого порядка. (Справка зам. нач. Следств. части по особо важным делам тов. Родос.)»
О том, что освобождение К. А. Мерецкова произошло по указанию И. В. Сталина, говорит и тот факт, что через несколько дней после обретения свободы он был вызван к Верховному Главнокомандующему (он же нарком обороны), который то ли сочувственно-ободряюще, то ли в назидание (не забывай полученный урок!) поинтересовался его самочувствием:
В сентябре 1941 года я получил новое назначение. Помню, как в связи с этим был вызван в кабинет Верховного Главнокомандующего. И. В. Сталин стоял у карты и внимательно вглядывался в нее, затем повернулся в мою сторону, сделал несколько шагов навстречу и сказал:
— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?
— Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо. Прошу разъяснить боевое задание!
И. В. Сталин не спеша раскурил свою трубку, подошел к карте и спокойно стал знакомить меня с положением на Северо-Западном направлении…
Через два дня я вылетел в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования на Северо-Западный фронт вместе с Н. А. Булганиным и Л. З. Мехлисом.
Мы не будем подробно разбирать деятельность К. А. Мерецкова на посту командующего войсками 4-й и 7-й армий, Волховского, Карельского и 1-го Дальневосточного фронтов. Все необходимые сведения об этом можно найти в его книге воспоминаний «На службе народу», первое издание которой вышло в 1968 г. Скажем только, что сразу же после его освобождения из тюрьмы в начале сентября 1941 г. Кирилл Афанасьевич активно включился в боевую деятельность войск. После непродолжительной беседы со Сталиным он поехал на Северо-Западный фронт в качестве представителя Ставки.
Однако представителем Ставки К. А. Мерецков пробыл совсем недолго, да и роль наблюдателя и регистратора, хотя и с большими полномочиями, его совсем не устраивала. Кирилл Афанасьевич тяготел к самостоятельной командной работе, и когда ему предложили возглавить 7-ю отдельную армию (с непосредственным подчинением Москве), он не задумывался ни на минуту. Командуя этой армией, К. А. Мерецкову в сентябре 1941 г. пришлось вести тяжелые оборонительные бои, удерживая рубежи на р. Свири.
В Тихвинской оборонительной операции Кирилл Афанасьевич руководил войсками 4-й армии. Правда, Мерецков принял армию на исходе наступления немцев. Противник наступал на Тихвин силами двух танковых, двух моторизованных и четырех пехотных дивизий, стремясь осуществить глубокий обход Ленинграда, соединиться на р. Свири с финскими войсками и полностью блокировать город. Им противостояли 4-я армия генерал-лейтенанта В. Ф. Яковлева и 52-я отдельная армия генерал-лейтенанта Н. К. Клыкова – всего пять стрелковых и одна кавалерийская дивизии, занимавшие оборону в полосе 130 км на правом берегу р. Волхова – от Киришей до Дубровки. Создать глубокую и прочную оборону не удалось, и немецко-фашистские войска смогли прорваться на стыке армий. 8 ноября они овладели Тихвином, перерезав единственную железную дорогу, столь необходимую для снабжения Ленинграда. Поэтому сложилась чрезвычайно опасная обстановка и необходимо было принимать срочно меры.
Именно в эти дни сменилось руководство 4-й армией – 9 ноября ее командующим стал К. А. Мерецков. А на следующий день началась Тихвинская наступательная операция, в которой принимали участие новгородская группировка Северо-Западного фронта, войска 52-й отдельной и 54-й армий Ленинградского фронта, к которым 19 ноября присоединилась 4-я армия, наносившая главный удар.
Получилось так, что действия новгородской группировки успеха не имели, а 52-я армия с наступлением задержалась. И только войска генерала армии К. А. Мерецкова действовали решительно и смело. Они прорвали вражескую оборону, угрожая единственной коммуникации группировки противника. Вражеским войскам пришлось отступать, и 9 декабря 1941 г. Тихвин был освобожден, а 4-я армия, взаимодействуя с 52-й отдельной армией, захватила несколько плацдармов на левом берегу Волхова. Успех под Тихвином, куда немецкое командование было вынуждено срочно перебросить до пяти дивизий, не только помог осажденному Ленинграду, но и содействовал созданию условий для перехода в контрнаступление под Москвой.
Задача, стоявшая перед новым командующим 4-й армии, была чрезвычайно сложной. Эта сложность состояла в том, что переход в наступление нужно было подготовить в кратчайшие сроки, при этом отражая ожесточенные атаки противника. И эта задача генералом Мерецковым была успешно выполнена. Командарм смело шел на риск, умело маневрировал войсками, создавая необходимое тактическое превосходство над противником. Кропотливая работа командиров всех степеней, штабов и политорганов соединений по формированию стойкости у красноармейцев в обороне и наступательного порыва в наступлении давала свои результаты.
Самыми северными по географическому положению были Волховский и Карельский фронты, которыми К. А. Мерецкову довелось командовать в 1941–1944 гг. (Волховским – с декабря 1941 г. по февраль 1944 г., Карельским – в феврале-ноябре 1944 г.). Волховский фронт он сформировал 17 декабря 1941 г. на основании директивы Ставки ВГКот 11 декабря того же года из войск левого фланга Ленинградского фронта и резервов Ставки в составе 4-й, 26-й, 29-й, 52-й, 59-й и 2-й ударной армий. Перед фронтом стояла задача разгромить противника, оборонявшегося по левому берегу Волхова, в дальнейшем наступать в северо-западном направлении и во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта снять блокаду Ленинграда. В январе – апреле 1942 г. войска фронта вели тяжелые бои на любанском направлении.
Одной из труднейших операций, которую пришлось проводить К. А. Мерецкову, была Синявинская операция (август-сентябрь 1942 г.). Цель ее заключалась в прорыве блокады Ленинграда, в соединении с войсками Ленинградского фронта. В самом узком месте расстояние между этими фронтами составляло около двадцати километров. Прорыв намечался осуществить в районе Шлиссельбургско-Синявинского выступа, образовавшегося в результате выхода немецких войск к побережью Ладожского озера в сентябре 1941 г. Оборона противника на этом выступе была сильно укреплена как в инженерном отношении, так и по насыщенности огневыми средствами. Действия немецкой пехоты и других войск поддерживались мощной авиационной группировкой. Войскам фронта в этом наступлении предстояло действовать на местности, почти сплошь заболоченной.
В силу указанных выше причин наступление войск Волховского фронта проходило с самого начала с большим трудом. Прорвав оборону противника, они продвинулись вперед на глубину 7–8 км. И на этом наступление закончилось, т. к. немецкое командование очень оперативно перебросило в этот район свои крупные резервы из Крыма. Гитлеровцы сами нанесли контрудары по советским войскам и нанесли им тяжелое поражение, которое генерал армии переживал очень болезненно.
Безусловно, командующий Мерецков понимал, что наступление войск его фронта не было до конца подготовлено, а потому стопроцентных гарантий успеха тоже не было: недоставало сил и средств, не было танковых соединений для развития успехов (да и как их применять в болотистой местности!), слабо осуществлялись авиационное прикрытие и авиационная поддержка войск, хронически не хватало боеприпасов, авиация противника господствовала в воздухе. У командующего немецкими войсками генерал-фельдмаршала Манштейна в подчинении были хорошо укомплектованные, закаленные в боях и воодушевленные успехами соединения, тогда как генералу К. А. Мерецкову приходилось обороняться и даже наступать, имея наспех сформированные дивизии. На первых порах слабо действовала разведка, плохо было организовано огневое поражение противника.
Но Ленинград был в отчаянном положении, к тому же шли тяжелые бои под Сталинградом, где во многом решалась судьба страны. Поэтому Ставка ВГК требовала ускорить переход в наступление не только Волховского, но и Западного (операция «Марс») фронтов. Их главная задача состояла в том, чтобы своим наступлением оттянуть на себя возможно больше сил противника, сковать их действия на северо-западном направлениях, не давая ему возможности перебрасывать подкрепления немецким войскам на сталинградском направлении.
Несмотря на серьезную неудачу советских войск, Синявинская операция не была бесполезной. Ведь дивизии Манштейна, переброшенные из Крыма и втянутые в боевые действия с войсками Волховского фронта, были предназначены для развития наступления и штурма Ленинграда. Войска генерала Мерецкова отвлекли на себя и сорвали новое наступление на Ленинград. Причем противник и сам понес определенные потери в живой силе и боевой технике.
Несмотря на потрясение, испытанное им в застенках НКВД (НКГБ), Кирилл Афанасьевич не потерял способности к разумному риску и смелым поступкам. Большой смелостью можно назвать и его обращения в Ставку и лично к И. В. Сталину относительно отсрочки или переноса сроков начала некоторых операций. К числу таких операций относилась и Любанская операция, проведенная в январе – апреле 1942 г. силами Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта с целью разгромить любанскую группировку противника.
Мерецков неоднократно обращался в Ставку и Генеральный штаб (рабочий орган Ставки) с просьбой отложить начало наступления до полного сосредоточения необходимых сил и средств, до окончательной подготовки войск фронта к этой операции. От попыток настаивать на выполнении своих требований он отказался только после получения личного послания от И. В. Сталина. Вождь при необходимости мог найти нужные слова и дойти до сердца человека:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, – великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю вам успеха. И. Сталин».
Не всегда деловые предложения К. А. Мерецкова находили поддержку и понимание в Ставке и лично у Сталина. Например, о включении 54-й армии Ленинградского фронта в состав Волховского фронта. Дело в том, что эта армия, тесно взаимодействуя с войсками Волховского фронта, находилась в отрыве от сил своего Ленинградского фронта, за внешним кольцом немецким войск, блокировавших Ленинград. Поэтому К. А. Мерецков, считая целесообразным включение этой армии к себе во фронт, поставил этот вопрос перед Ставкой.
Однако Ставка прислушалась не к нему, а к командованию Ленинградского фронта, которое в лице командующего генерала М. С. Хозина и члена Военного совета А. А. Жданова (руководителя ленинградских большевиков) решительно воспротивилось такой передаче.
Из воспоминаний К. А. Мерецкова: «…Что из того, что 54-я армия, возражали М. С. Хозин и А. А. Жданов, расположена за внешним кольцом немецких войск, блокировавших Ленинград? Нанося удары по врагу с тыла, говорили они, войска этой армии окажут наибольшую помощь ленинградцам в прорыве блокады. Я пытался возражать. Перед Волховским фронтом ставится задача прорыва блокады города Ленина. Значит, кому бы эта армия ни подчинялась, она будет действовать в одном направлении. А с оперативной точки зрения отрыв ее от Волховского фронта затруднит планирование ударов по врагу и боевое взаимодействие войск. Но Ставка поддержала М. С. Хозина: если для Ленинграда это лучше, пусть будет так. Однако прошло полгода, и Ставка внесла поправку в границы фронтов, передав нам не только 54-ю, но и образованную в январе 1942 года 8-ю армию, находившуюся южнее Ладожского озера. После этого Волховский фронт протянулся на 250 километров, перемалывая бросаемые на Ленинград гитлеровские войска и не давая им соединиться с финляндскими войсками, застрявшими севернее реки Свирь».
В действиях Ставки были и другие «промашки» в отношении Волховского фронта и его командующего К. А. Мерецкова. Одной из крупных таких «промашек» явилась ликвидация, опять-таки по инициативе М. С. Хозина, возглавляемого генералом армии К. А. Мерецковым Волховского фронта во второй половине апреля 1942 г. Фронт был преобразован в Волховскую оперативную группу с подчинением тому же Хозину. Кирилл Афанасьевич об этом пишет: «…Это решение явилось для меня полной неожиданностью. Я никак не мог понять, ради чего было предпринято подобное объединение. На мой взгляд, в этом не было ни оперативной, ни политической, ни какой бы то ни было иной целесообразности. Вскоре, однако, все прояснилось. Будучи в Ставке, я узнал, что командующий Ленинградским фронтом генерал М. С. Хозин утверждал: если Волховский фронт присоединить к Ленинградскому, то он имеющимися в Волховском фронте силами решит задачу по деблокированию Ленинграда. И Ставка пошла на объединение фронтов…»
Как исправляли эту ошибку, также находим у К. А. Мерецкова (он в то время был командующим 33-й армией Западного фронта):
Минул май, загорелись июньские зори. Близились дни, несшие с собой горячее дыхание второй летней кампании. Я уже прикидывал, когда и как 33-я армия опять заиграет активную роль на фронте, высоко неся свое боевое знамя. Но 8 июня раздался неожиданный звонок. Мог ли я подумать, что он явится прологом моего нового свидания с волховчанами, на этот раз более чем полуторагодичного.
Меня вызвал Жуков (командующий Западным фронтом. — Н.Ч,). Он сказал:
— Срочно приезжай, как есть!
— Сейчас возьму карту и приеду (я решил, что речь пойдет о предстоящей операции).
— Не нужно карты.
— Да в чем же тогда дело?
— Здесь узнаешь. Торопись!
Приехал. Жуков сердится: пока нашли, сколько времени прошло. Я отвечаю, что был у солдат в батальоне. Прибыл сразу оттуда, даже поесть не успел. Георгий Константинович засмеялся. Тоже, говорит, не обедал сегодня. Пока машину подготовят, успеем поесть. Потом объясняет причину вызова. Оказывается, уже трижды звонил Сталин, требовал срочного прибытия Мерецкова. В чем дело, Жуков не знал.
Сел я в автомашину в полевой форме, весь в окопной грязи. Не успел даже переодеться. Довольно скоро оказался в приемной Верховного Главнокомандующего. Его секретарь Поскребышев тоже не дал мне привести себя в порядок и сразу ввел в кабинет. Там в полном составе шло заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Я почувствовал себя довольно неловко, извинился за свой вид. Председательствующий дал мне пять минут. Я вышел в коридор, быстро почистил сапоги, вновь вошел и сел за стол. Меня стали расспрашивать о делах на Западном фронте. Но это оказалось лишь предисловием, а главный разговор последовал позже.
Говорил Сталин:
— Мы допустили большую ошибку, объединив Волховский фронт с Ленинградским. Генерал Хозин, хотя и сидел на Волховском направлении, дело вел плохо. Он не выполнил директивы Ставки об отводе 2-й ударной армии. В результате немцам удалось перехватить коммуникации армии и окружить ее. Вы, товарищ Мерецков, — продолжал Сталин, обращаясь ко мне, — хорошо знаете Волховский фронт. Поэтому мы поручаем вам вместе с товарищем Василевским выехать туда и во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжелого оружия и техники. Директиву о восстановлении Волховского фронта получите у товарища Шапошникова. Вам же надлежит по прибытии на место немедленно вступить в командование Волховским фронтом.
Здесь отметим характерную деталь во взаимоотношениях Мерецкова со Сталиным. Анализ этих взаимоотношений показывает, что Верховный Главнокомандующий весьма ценил и уважал его, но не очень баловал, не осыпал наградами, держа его на почтительном расстоянии от себя. Об этом говорит хотя бы тот факт, что очередное воинское звание «Маршал Советского Союза» Кирилл Афанасьевич из всех командующих фронтами получил в годы войны самым последним – в конце октября 1944 г. А ведь генералом армии он стал еще до войны – в июне 1940 г. (вместе с Г. К. Жуковым и И. В. Тюленевым). И Великую Отечественную войну К. А. Мерецков начал в том же звании.
Другие же военачальники в этом плане значительно обогнали его. Приведем данные относительно начала войны. Генерал-майорами начали ее А. М. Василевский (звание маршала получил в феврале 1943 г.), Р. Я. Малиновский (звание маршала получил в сентябре 1944 г.), К. К. Рокоссовский (звание маршала получил в июне 1944 г.), Ф. И. Толбухин (звание маршала получил в сентябре 1944 г.), Л. А. Говоров (маршалом стал в июне 1944 г.). Генерал-лейтенантом встретил войну И. С. Конев, а маршалом он стал в феврале 1944 г.
Надо сказать, что для полного вызволения 2-й ударной армии время было безвозвратно упущено и только ценой огромных усилий К. А. Мерецкову удалось спасти от уничтожения часть ее сил. Командующий этой армией генерал-лейтенант А. А. Власов, выходя из окружения, сдался в плен немцам и спустя некоторое время предложил им свои услуги, став, таким образом, предателем Родины. При этом он объявил себя борцом с большевизмом и сталинизмом.
В последующем Кириллу Афанасьевичу пришлось проводить ряд трудных операций. Командуя Волховским и Карельским (с февраля 1944 г.) фронтами, он руководил их войсками при прорыве блокады Ленинграда (совместно с Ленинградским фронтом), в Новгородско-Лужской, Свирско-Петрозаводской и Петсамо-Киркенесской операциях. Например, в ходе Новгородско-Лужской операции (январь – февраль 1944 г.) войска Волховского фронта во взаимодействии с 67-й армией Ленинградского фронта успешно прорвали сильно укрепленную оборону противника, разгромили до десяти его дивизий и продвинулись до 150 км, окончательно отбросив немцев от Ленинграда и Новгорода. Весьма смелым был маневр войск левого крыла фронта по неокрепшему льду через озеро Ильмень с выходом во фланг и тыл группировки противника в районе Новгорода.
Уже командуя Карельским фронтом, К. А. Мерецков умело провел Свирско-Петрозаводскую операцию (июнь-август 1944 г.) во взаимодействии с Ладожской и Онежской военными флотилиями. Эта операция проводилась на очень сложной лесисто-болотистой местности с многочисленными озерами и реками, с прорывом глубокоэшелонированной обороны между Ладожским и Онежским озерами. Преодолев яростное сопротивление врага, войска фронта продвинулись на 150–250 км, освободили Карело-Финскую республику, очистили от противника Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал. При этом город Петрозаводск был взят войсками фронта во взаимодействии с десантом, высаженным Онежской военной флотилией.
Не менее успешно была проведена К. А. Мерецковым в октябре 1944 г. Петсамо-Киркенесская операция (совместно с силами Северного флота). В результате этой операции практически полностью был очищена территория Заполярья от немецких захватчиков. Успешные действия Карельского и Ленинградского фронтов во многом способствовали выходу Финляндии из войны. Государственная граница с Норвегией и Финляндией была восстановлена.
Карельский фронт выполнил свою задачу и в середине ноября 1944 г. был расформирован. Его войска вошли в состав других фронтов. Полевое же управление фронта было направлено на Дальний Восток, где на его базе в 1945 г. создано полевое управление Приморской группы войск, переименованной затем в 1-й Дальневосточный фронт под командованием Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова.
Кирилл Афанасьевич был требовательным и в то же время справедливым и заботливым командующим. Подчиненные уважали его за эти качества. Вот что писал Мерецкову, убывая на другой фронт, командир 24-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор П. К. Кошевой (будущий Маршал Советского Союза и дважды Герой Советского Союза), благодаря за учебу и дельные советы:
Уезжая, считаю своим долгом высказать Вам, товарищ генерал армии, как своему первому командарму, так и командующему фронтом, в составе которого я воевал 11 месяцев, несколько своих личных, а также и подчиненных мне командиров, мыслей и чувств…
Я ехал на фронт под впечатлением рассказов об отходах, окружениях, проигранных боях. Но никто не говорил мне, как бить врага… Ваш разговор со мной о том, что делается на участке армии, а главное, о том, как нужно воевать, как бить гитлеровцев, для меня был школой. Вы мне не говорили об отступлении или окружении. Наоборот, Вы говорили, как заставить противника повернуть вспять. В Ваших советах я нашел моральную опору. Я шел в бой уверенно… Уезжая, пишу откровенно и правду. Вы меня научили воевать и бить фашистов. Спасибо Вам за это, товарищ генерал армии.
Он же, Петр Кириллович Кошевой, уже будучи Маршалом Советского Союза и дважды Героем, вспоминал своего первого командующего фронтом, который по-отечески заботливо учил впервые попавших на передовую командиров, организуя их вылазки на передний край:
Так, на практике вводил меня и моих подчиненных в “курс дела” генерал армии К. А. Мерецков. Возможно, кто-нибудь теперь и усомнится: зачем, мол, рисковать людьми, устраивая подобные “экскурсии” на передний край? Но я на собственном опыте убедился в необходимости и огромной пользе такой науки. Я хорошо запомнил тихвинский урок Мерецкова и позднее, командуя соединениями под Сталинградом, Севастополем, в Белоруссии и под Кенигсбергом, всегда старался хоть немного приучить необстрелянных людей к боевым условиям, не бросать новичков в огонь с ходу. Даже короткая закалка позволяет людям освоиться с обстановкой на передовой и в итоге сохраняет немало жизней.
Маршал Советского Союза А. М. Василевский, бывший начальник Генерального штаба Красной Армии и соратник К. А. Мерецкова по боям с японцами на Дальнем Востоке, пишет о Кирилле Афанасьевиче: «Солдаты и офицеры любили своего командующего, любили за человечность и постоянную заботу о них, за отвагу, за твердость при проведении в жизнь решений, за прямоту и простоту в обращении».
Говоря о человечности К. А. Мерецкова, нельзя не привести потрясающего примера из фронтовой жизни, о котором Кирилл Афанасьевич упоминает в своих мемуарах:
…Приходит ко мне с жалобой женщина, сумевшая преодолеть рогатки военных условий и добраться прямо до генерала. В чем дело? Оказалось, что мимо ее дома проезжала часть, в которой служит рядовым ее муж. Она увидела мужа и пришла к месту расположения этой части. Но командир полка не разрешил женщине свидание с мужем. Все об этом знают. Не только ее муж, но и другие солдаты ходят хмурые, настроение у бойцов упало. Вызываю комполка. Он докладывает, что согласно имеющимся указаниям свидания строжайше запрещены. Тогда я своей властью дал солдату трехдневный отпуск и поселил его с женой в домике по соседству. Потом мне сообщили, что его товарищи высказывались так: повезло Феде, генерал армии здесь оказался, а если бы его тут не было, тогда как? И я подумал, что пора отменить нелепое распоряжение о запрете свиданий…
О том, как росли и совершенствовались полководческие качества К. А. Мерецкова, говорят следующие факты. В войне с Финляндией (1939–1940), особенно на ее первом, весьма неудачном этапе, основную нагрузку несли войска Ленинградского военного округа, которым командовал командарм 2-го ранга К. А. Мерецков. Он же тогда принял на себя командование 7-й армией, наступавшей на Выборгском направлении. И если сравнить первую половину войны СССР с Финляндией, с ее более чем посредственными результатами, и блестяще проведенную операцию 1-го Дальневосточного фронта на территории Маньчжурии и Северной Кореи в августе – сентябре 1945 г., становится видна разница в почерке командующих этими войсками, хотя таковыми был один и тот же человек – Кирилл Афанасьевич Мерецков. Среди командующих фронтами в годы Великой Отечественной войны было немного военачальников, которые бы имели столь насыщенный послужной список: руководство военными округами, их штабами и Генеральным штабом Красной Армии, работа на посту заместителя наркома обороны. А Мерецков прошел все эти ступеньки, обогатившись необходимым опытом работы, что значительно помогло ему в годы Великой Отечественной войны выполнить поставленные перед ним задачи.
После окончания войны Кирилл Афанасьевич командовал войсками Приморского, Московского и Северного военных округов, руководил Высшими стрелково-тактическими курсами усовершенствования офицерского состава «Выстрел». В 1955–1964 гг. он был помощником министра обороны СССР по военно-учебным заведениям. С апреля 1964 г. – генеральный инспектор Группы генеральных инспекторов Министерства обороны. Скончался в Москве в декабре 1968 г.
