Никита Мендкович
Нацизм как система преступлений
Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь в той мере, в какой они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует. Погибнут или нет от изнурения при создании противотанкового рва 10 000 русских баб, интересует меня лишь в том отношении, готов ли для Германии противотанковый ров.
Генрих Гиммлер, имперский министр внутренних дел, 1943
Пройдут века, и народ спросит: как могло все это случиться? Вы не можете это назвать просто преступлением — преступление слишком мягкое слово. Воровство — преступление. Убийство человека — преступление. А это? Это просто не укладывается в голове! Система массовых убийств. Две тысячи жертв в день. Золотые зубы и кольца — в имперский банк, волосы для матрацев…
Ганс Франк, губернатор Польши, 1946
Чем был немецкий нацизм? В чем был смысл этой государственной системы? Казалось бы, ответ на этот вопрос был дан раз и навсегда Нюрнбергским трибуналом, признавшим немецкий фашизм единым историческим преступлением. Увы, гитлеризм все еще не хочет умирать.
21 апреля 2007 года в Москве прошел митинг, приуроченный ко дню рождения Гитлера. Участники, молодые парни, пели хвалу Гитлеру и кричали «Зиг Хайль». В центре столицы страны — победительницы фашизма, на глазах у милиции и множества прохожих.
Это говорит о том, что уже сейчас, всего через 62 года после окончания войны, суть ужасной системы, побежденной Советским Союзом, забывается. Это создает почву для всевозможных «ревизионистских» спекуляций, направленных на то, чтобы обелить преступный гитлеровский режим. Настоящий очерк направлен именно на то, чтобы напомнить, что на самом деле представляла собой эта система и сколько зла принесла народам России и всего мира.
Здесь я стараюсь опираться не только на материалы Нюрнбергского процесса над военными преступниками, подвергающиеся нападкам ревизионистов, но и на другие независимые источники, чтобы читатель мог наиболее ясно представить себе суть нацистского режима.
1
Итак, к моменту прихода гитлеровцев к власти в 1933 году Германия находилась в сложном экономическом и социальном положении: разруха в экономике, высокая безработица, внешний долг почти в 19 миллиардов марок были главными проблемами, которые предстояло решить любому правительству.
С точки зрения экономиста, решение в общих чертах тривиально: нужно взять кредиты или осуществить денежную эмиссию вне или внутри страны, на них развить определенный сектор промышленности, чья продукция востребована на международном рынке (это решит проблему безработицы), и реализовать товар на рынке (это даст деньги на оплату кредитов и социальное развитие).
Внешне Гитлер выбрал именно такой путь. Его представители в Лондоне и Вашингтоне добиваются отсрочки по платежам, а англичане даже предоставляют заем в 1 миллиард фунтов. Но полученные деньги были потрачены несколько странно: большая часть средств шла на производство вооружений, которые преимущественно шли не на экспорт, а для собственной армии.
Получаемых денег не хватает, поэтому в Германии стартует программа внутреннего займа: все счета за производство вооружений переводятся на подставную фирму «Металлургише Форшунгсгезельшафт», которая оплачивала их своими долгосрочными векселями (срок оплаты — 1942 год), гарантированными государственным банком. К 1938 году таких векселей выпущено на 20 миллиардов марок. Если эта пирамида рухнет, то окончательно похоронит под собой и Германию и правящий режим.
Денег на покрытие этих нарастающих долгов внутри Германии нет, а фюрер и не думает о торговле, а спокойно штампует новое оружие. В 1935 году приходится даже засекретить государственный бюджет, но в конечном счете истина не может не выйти наружу. На что же надеются фашисты?
Подобный подход начинает вызывать значительное недоумение у других государств. 25 сентября представитель Президента США Фуллер прямо заявил немецкому представителю Я. Шахту:
— Вы не можете продолжать до бесконечности делать оружие, если оно не будет находить применения.
— Совершенно верно, — честно и лаконично ответил Яльмар Шахт.
Смысл немецкой «пирамиды» именно в возможности захватить силой имущество соседних государств, чтобы компенсировать собственные финансовые потери. А деньги можно собирать многими способами. Например, одни только целевые платежи на военных расходы, поступившие в бюджет Германии от оккупированных стран, составили 87 млрд.
Но фантазия немецких финансистов достаточно разнообразна. По свидетельству имперского министра финансов фон Крозигка, финансовые вклады оккупированных областей в бюджет Германии составили:
— в виде оккупационных издержек — 66 млрд марок;
— невыкупленных кредитных кассовых билетов — 3 млрд марок;
— клирингового долга — 25,2 млрд марок;
— вывезенных золотых запасов — 0,7 млрд марок (Бельгия, Голландия, Югославия);
— прочих платежей — 5,1 млрд марок (сюда входят взносы Чехословакии и Польши, а также прибыль восточных обществ).
В общей сложности — 100 млрд марок, из которых 74 млрд были использованы непосредственно на финансирование военных действий. Но и этих денег уже не хватает: общие военные расходы Германии за всю войну составили более 600 млрд марок. Приходится, не удовлетворяясь наличностью, вывозить с оккупированных территорий товары и средства производства.
Например, после захвата Польши Герман Геринг издал директиву: «…с территории генерал-губернаторства следует вывозить все сырье, все материалы, весь лом, все машины, которые могут быть употреблены для германской военной экономики. Предприятия, которые не абсолютно необходимы для удовлетворения самых неотложных надобностей населения, должны быть вывезены в Германию, если только их вывоз не потребует слишком долгого времени и поэтому целесообразнее использовать их на старом месте для работы по германским заданиям».
Однако проблема в том, что эксплуатация захваченных территорий имеет свои границы: на определенном этапе выкачивания продовольствия и ресурсов из страны неминуемо вспыхнет голодный бунт, который сделает дальнейшую работу невозможной.
Поэтому Германии приходится идти на новые захваты, чтобы ослабить нажим на уже покоренные территории и оправдать военные расходы союзников и сателлитов (Румыния, Италия и проч.). Захватив Чехию, Гитлер вынужден идти на захват Польши, чтобы Германия не стала банкротом, затем повернуть на Запад, чтобы избежать голодного бунта чехов и поляков. Фактически перед нами возникает классическая финансовая пирамида с той лишь разницей, что те, кто «связался с нами прямо сейчас», не выигрывают, а просто теряют меньше, чем другие участники.
Однако рано или поздно процесс захватов надо заканчивать, кто-то из захваченных народов должен был не включаться в «пирамиду», а просто подвергаться ограблению без всякого включения в систему распределения награбленного.
Можно попытаться решать проблемы за счет национальных меньшинств внутри страны — это легко и «идеологически верно». К 1938 году режим, финансово истощенный помощью Франко, обращается к кошелькам своих граждан еврейской национальности. 10 ноября 1938 года происходит общенациональный погром, известный как «Хрустальная ночь». Перед акцией группенфюрер Гейдрих издает специальный приказ, предписывающий властям допускать разгром, но не разграбление домов евреев участниками общегерманского погрома. Согласно протоколу из архивов Министерства авиации, Геринг на совещании 11-го числа выражал возмущение, что толпа погромщиков уничтожила подлежащего ариизации имущества на 1,7 млн марок, которое к тому же было застраховано в немецких страховых компаниях. Затем все имущество евреев было «ариизировано», а на них самих наложена «контрибуция» в 1 млрд марок.
Но после этого возникают две проблемы. Первая попроще — режим получает в противники целую национальность, проживающую на его территории. Эту задачу еще можно решить сравнительно просто — уже по тому же приказу Гейдриха начинается изоляция неугодной нации в концлагеря. Вторая проблема посложнее — евреев слишком мало, и их имущества явно недостаточно, чтобы прекратить захваты. Нужна иная жертва.
Но и здесь не приходится слишком долго чесать в затылке, все придумано Гитлером еще в эпоху написания «Майн кампф». Нужно двигаться на Восток, где есть огромное жизненное пространство, занимаемое поляками, русскими, украинцами, большинство из которых нацисты считают низшими расами, не подлежащими германизации. К тому же плотность населения несколько ниже, и его есть куда вытеснять, не двигаясь транзитом через всю Европу.
Как догадывается прозорливый читатель, речь пойдет о знаменитом «плане Ост». Бытует мнение, что этот документ был утерян или уничтожен. На самом деле это не так: сейчас не обнаружены, хотя и упоминаются в переписке, две его версии 1941–1942 годов. Его наиболее поздняя редакция «Генеральный план Ост» (май 1942 года) хорошо известна и давно опубликована.
Суть этих документов в онемечивании оккупированных в ходе войны территорий и заселении ее переселенцами из Германии. Всего предполагалось переселить на Восток, в области СССР и Польши, 12,4 миллиона немцев, а депортировать или истребить — 30 миллионов коренного населения. Доля русских и поляков, подлежащих онемечиванию, 5–6 %.
Можно, конечно, объявлять «План Ост» фальшивкой, но никак не понять — с какого дикого похмелья должен был фальсификатор взяться за 70-страничное сочинение с подробными расчетами и диаграммами, для составления которого требуется также определенная квалификация экономиста и демографа.
Депортация, по замыслу гитлеровцев, должна была происходить в первую очередь за счет бегства населения от голода дальше, в Сибирь, за пределы немецкой зоны влияния. Директива от 23 мая 1941 года сообщает: «Население в этих районах, и в особенности городское население, обречено на серьезные страдания от голода. Необходимо будет вывозить население в Сибирь… Фюрер потребовал, чтобы к осени снижение норм на мясо прекратилось. А это возможно осуществить только путем самого быстрого и решительного захвата скота в России, главным образом в районах, удобных для транспортировки скота в Германию… Многие десятки миллионов людей в этом районе окажутся лишними и вынуждены будут или умереть, или выехать в Сибирь».
В подлинности этой директивы нет никаких сомнений, потому что она уже начала воплощаться в жизнь на оккупированных Германией территориях. С 1941 по 1944 год из оккупированных районов Ленинградской области немцы вывезли 43 % поголовья колхозного скота, естественно, местное население осталось без мясного рациона, но гитлеровцев это совершенно не беспокоило: интересы немцев превыше всего.
Изымалась не только живность, но и непосредственно продовольствие. По докладу гаулейтера Украины Коха Гитлеру, только из украинских областей, входивших в состав его рейхскомиссариата, до конца июня 1943 года было вывезено более 3,6 миллиона тонн зерна, 500 000 тонн картофеля, 155 000 тонн сахара, 50 тыс. тонн масла и т. п.. По данным немецких историков, в ходе этого фантастического грабежа, употребление в пищу сельским населением растительного и животного масла, лука, картофеля, птицы, молока и т. п. было категорически запрещено. Эти продукты подлежали обязательной 100-процентной сдаче.
А теперь посмотрим, как это выглядело на местах.
На оккупированных территориях из-за вывоза продовольствия разразился такой голод, которого не знали и в начале 1930-х. Украинец Анатолий Кузнецов вспоминает свое детство в оккупированном Киеве: «…бабка заметила, что у меня начинают опухать руки и ноги, они с матерью сами почти не ели, отдавая куски мне. Я должен был добывать пропитание! У меня каждый день стучала в голове мысль: как достать поесть, что сегодня есть, что съедобное еще можно проглотить? Ходил, внимательно-испытующе осматривая кладовку, сарай, погреб, двор.
Умер от голода старый математик нашей школы Балатюк, он последние дни пытался работать дворником. Открывались заводы, и рабочим платили зарплату 200 рублей в месяц. Буханка хлеба на базаре стоила 120 рублей, стакан пшена — 20 рублей, десяток картофелин — 35 рублей, фунт сала — 700 рублей».
В деревнях близ Киева было полегче, можно было достать хлеб, но мяса уже почти не было: немцы сгоняли скот на «ветеринарный осмотр», а потом лучшую половину изымали. Все это неспешно, буднично, с мрачной рациональностью реализуя фантастические планы по превращению Украины в колонию Рейха: 30 миллионов славян прогнать на восток за Урал, 5 из 100 лишить языка и родины (онемечить), прочих заставить бежать из городов, чтобы превратить в рабов на плантациях.
Работая над этой главой, мне пришлось изучить огромное количество свидетельств и документов, и здесь я привожу лишь малую их часть. А за ними стоит фантастическая гитлеровская система уничтожения народов, основанная на банальной экономической целесообразности. Наверху приказы немецкого руководства и протоколы совещаний, ниже планы и оценки будущих акций, затем рапорты участников и в самом низу человеческие судьбы, оборванные и исковерканные машиной нацизма.
И ведь, главное, никому из участников не предъявишь обвинения в бессмысленной жестокости. Все это лишь логическое завершение теории расового превосходства. Германия и немцы — превыше всего, а все остальное — ничто.
«Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь в той мере, в какой они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует. Погибнут или нет от изнурения при создании противотанкового рва 10 000 русских баб, интересует меня лишь в том отношении, готов ли для Германии противотанковый ров», — говорил Генрих Гиммлер на совещании в Познани 4 октября 1943 года.
Десятки миллионов человек нужно пустить под нож и изгнать, чтобы освободить «жизненное пространство» для колонизации, защитить немецкую финансовую систему от коллапса. В конечном итоге это все объективно идет на благо немцам: они во время войны платили самые низкие военные налоги в мире, они получали работу, продуктовые посылки и «трофеи» с захваченных территорий. Таким образом, фашистский режим фактически покупал лояльность собственного населения, безжалостно при этом истребляя чужое.
2
Как понятно любому, подобная система грабежа не обходилась без огромных жертв, сотен тысяч людей, пострадавших от фашистского произвола и желающих отомстить, проблему которых нацистское руководство должно было как-то решать. А именно — уничтожить непокорных. Прежде всего под удар попадала культурная и социальная элита покоренных народов: именно эти люди в первую очередь осознавали, к чему ведет их страну нацистское господство. Меры по нейтрализации национальной элиты начались, по-видимому, еще в Польше.
Офицер Абвера Лахузен привел в своих показаниях рассказ адмирала Канариса о полемике по «польскому вопросу» на совещании 12 сентября 1939 года. По его словам, Канарис предостерегал от тех мер, которые стали ему известны, в частности, от «предстоящих расстрелов и мер по истреблению, которые должны были быть направлены против польской интеллигенции, дворян и духовенства, как и вообще тех элементов, которых рассматривали как носителей национального сопротивления». Причем Лахаузен упомянул о неких возражениях военных, в ответ на которые Гитлер передал задачу истребления в ведомство СС и местных властей.
Судя по всему, эти показания вполне заслуживают доверия. 19 сентября Гальдер записал в личном дневнике, не предназначенном для публикации: «Чистка: евреи, интеллигенция, духовенство, дворянство. Армия настаивает на том, что чистку нужно начинать не ранее вывода войск». Последнее замечание, видимо, отголосок споров на совещании 12-го числа.
При обсуждении нападения на СССР в Генеральном штабе Гитлер был еще более требователен: «Частью нашей борьбы должно стать уничтожение России. Весной 1941 года. Чем скорее Россия будет сокрушена, тем лучше. Нападение достигнет цели только в том случае, если после одного удара русское государство рассыплется вдребезги. Простого захвата территории страны недостаточно… Целью является уничтожение людских ресурсов России».
Изначально проблему тысяч людей, нежелательных для «нового порядка», фашисты пытались решить с помощью расстрелов.
Их наблюдал, например, немецкий чиновник Эйхман, направленный с инспекцией в Белоруссию, он как раз в то время приехал в Минск. В своих аргентинских мемуарах он вспоминал: «Я отправился в Минск и увидел массовые расстрелы». Особенно ему запомнилась женщина-еврейка с младенцем на руках, которая перед казнью пыталась протянуть его Эйхману. «У меня самого были дети, и я инстинктивно шагнул вперед, словно намереваясь взять младенца. Но в этот момент прозвучали звуки выстрелов. Оба были убиты в нескольких футах от меня. Мозг ребенка брызнул на мое пальто, и моему водителю пришлось его отчищать», — поясняет фашист.
Гитлеровцы убивали не только цыган и евреев. Основной мишенью карателей становилось славянское население оккупированных территорий. Часть уходила в мясорубку лагерей уничтожения. В 1942 году от 5 до 6 тысяч русских было заключено в знаменитый лагерь Дахау. В первый же день около 500 человек из них выставили на край окопа неподалеку и расстреляли. Подобные расстрелы проводились три раза в неделю, до тех пор пока все они не были убиты.
В Белоруссии, очищая «жизненное пространство», расстреливали «на месте» целые деревни. Название деревни Хатынь, где фашисты сожгли и расстреляли 149 мирных жителей, широко известно. А таких деревень в Белоруссии было не менее 600, а еще более чем 4000 селений были «просто сожжены», населению же предложено было по-хорошему убираться на восток с земли, предназначенной для «высшей расы».
Аналогичным образом проводились массовые казни по всей оккупированной территории, пока не стали ясны все недостатки данного способа. Во-первых, война с Россией все никак не заканчивалась и патроны были нужнее на фронте, чем при казнях в тылу. Во-вторых, при массовых казнях часто происходили сбои. Так, в Минске женщина, державшая во время расстрела ребенка на руках, выжила: пуля прошла через голову мальчика ей в плечо. После казни она смогла выбраться из ямы и укрыться в городе. Такие случаи происходили довольно часто, так что геноцид перестал быть тайной для местного населения, к тому же выстрелы производили слишком много шума. Рациональные фашисты перешли к более «научным способам уничтожения».
Первым из них, видимо, являются знаменитые машины-«душегубки»: самое раннее упоминание о них относится к августу 1941 года, когда Гимллер отдал распоряжение о разработке принципиально нового способа казни людей. К тому времени идея практически носилась в воздухе: существуют упоминания об использовании дизельных двигателей для «эвтаназии» психически больных в Польше в 1939 году, так что создание первых образцов душегубок не заняло много времени.
Во всяком случае, в октябре 1941-го они появились в Киеве: «На Куреневке, над самым Бабьим Яром, есть большая психиатрическая больница имени Павлова. Ее корпуса раскиданы в отличной Кирилловской роще, и там стоит древняя церквушка, всегда запертая, но мы, пацаны, проникали в нее, облазили до самых куполов и видели позднейшие росписи Врубеля, о которых мало кто знает.
14 октября к этой церквушке прибыл немецкий отряд во главе с врачом, с невиданными дотоле машинами-душегубками. Больных партиями по шестьдесят-семьдесят человек загоняли в машины, затем минут пятнадцать работал мотор — и удушенных выгружали в яму. Эта работа шла несколько дней, спокойно и методично, без спешки, с обязательными часовыми перерывами на обед», — свидетельствует Анатолий Кузнецов.
Стандартная душегубка — грузовой фургон с закрытым кузовом. Внутри обит оцинкованным железом, на полу лежали деревянные решетки, защищающие от пассажиров трубы, имеющие частые полусантиметровые отверстия. От поперечной трубы вниз через отверстие оцинкованного пола выходил резиновый шланг, на конце которого шестигранная гайка с резьбой, соответствующей резьбе на конечности выхлопной трубы мотора. Этот шланг навинчивается на выхлопную трубу, и при работающем моторе все выхлопные газы шли во внутрь герметически закрытого кузова.
Ревизионисты любят рассуждать о том, что «душегубки» не эффективны, а следовательно, являются мифом. Например, Ю. Граф выдал в своей книге следующий перл о «машинах смерти»: «…хлопотно, трудоемко, неэффективно, так как такой дизельный выхлоп при нормальной работе двигателя содержит относительно много кислорода и мало окиси углерода». Поэтому прочтем маленькую лекцию по химии.
Действительно, выхлопные газы карбюраторного и дизельного двигателя содержат окись углерода (СО), которая может привести к отравлению человека. На этом и строится замысел душегубки. Да, состав выхлопных газов у дизельного двигателя другой, нежели у карбюраторного. Но это совершенно не значит, что он безопасен. Танкисты, например, когда танковая колонна проходит через узкий туннель, и сейчас вынуждены пользоваться противогазами.
А дизели времен Второй мировой совершенно не дотягивали до современных стандартов: при интенсивной эксплуатации двигателя доля окиси углерода в выбросах составляла до 6 % (при минимальном проценте кислорода), что вполне достаточно, чтобы отравить пассажиров. Исследования проводились в рамках оценки опасности применения дизельных двигателей при подземных работах, результаты тестов впервые были представлены в июне 1940 года, еще до первого упоминания «душегубок» в союзных СМИ. Напомню, для карбюраторного двигателя, по современным стандартам ГИБДД, допустимая доля CO в выхлопных газах до 5-10 %. К тому же, например, бытовой газ сам по себе не токсичен, однако от него можно погибнуть, потому что он вытесняет кислород. Что же происходило в душегубке? На этот вопрос отвечает отчет унтерштурм-фюрера СС доктора Беккера:
«Газ не всегда применяется правильным образом. С целью кончить как можно скорее, шофер нажимает акселератор до отказа. Таким образом, люди умирают от удушья, а не от отравления, как это было запланировано. Выполнение моих инструкций показало, что при правильном положении рычага управления заключенные мирно впадают в глубокий сон. Больше не приходится наблюдать искаженные лица и испражнения, как это было прежде».
Это вполне естественно: при сильном нажатии акселератора в выхлопных газах возрастает процент окиси углерода, которая и отравляет казнимых, при низкой интенсивности работы мотора доля СО меньше и происходит более «спокойное» внешне удушье. Видимо, из этих соображений немцы и выбрали «душегубки». С другой стороны, не имея реальной практики применения выхлопных газов для убийств, «додумать» эти и другие соображения из рапорта проблематично.
Но и «душегубки» имели свои недостатки. При столь массовом уничтожении людей важна производительность, которая ограничена размерами кузова. Немецкие инженеры ищут другое решение.
В результате придумана газовая камера — закрытое помещение, находящееся на территории концентрационного лагеря, используемое как место казни. Туда загоняется группа заключенных, после чего помещение заполняется газом. Изначально для целей умерщвления использовались все те же выхлопные газы дизелей танков, как в Собиборе и Треблинке, в Майданеке пытались использовать бутылки с окисью углерода, но это было слишком сложно и неудобно. Поэтому фашисты прибегли к помощи цианистого водорода (синильной кислоты).
В качестве его носителя использовался Циклон-Б — субстанция, пропитанная жидкой формой цианистоводородной кислоты, выделяющая газ при выбросе в теплое помещение. Обычно он применялся для нужд дезинфекции и уничтожения паразитов, но сейчас практически вышел из употребления: для людей и других млекопитающих он опасен даже в меньшей концентрации, чем для паразитов. Наиболее часто в качестве газовых камер использовались подвалы различных построек Освенцима.
Этот способ уже полностью удовлетворял фашистов: просто, быстро, эффективно. Вот как описывают применение газовых камер участники казней:
— Верно ли, что вы «газировали» 200 русских военнопленных с помощью Циклона-Б?
— Да, верно….
— Как быстро русские скончались?
— Не знаю… я только исполнял приказы.
— Сколько потребовалось времени, чтобы «газировать» русских?
— Я вернулся через два часа, и они были мертвы.
— Для чего вы уходили?
— Это было время обеда.
Впрочем, режим концентрационных лагерей был сам направлен на ежедневное уничтожение узников. Активно уничтожалось и славянское население. В первую очередь, конечно, советские военнопленные. Выпущенная еще в августе 1941 года «Памятка об использовании труда советских военнопленных» предписывала обходиться с ними более жестоко «по сравнению с условиями работы военнопленных иных национальностей», так как они «прошли школу большевизма, их нужно рассматривать как большевиков и обращаться с ними как с большевиками».
Предлагалось попавших в концлагеря советских граждан в большей степени ограничивать в питании и подвергать более жесткой эксплуатации. Существует достаточно много свидетельств по этому вопросу, ограничусь лишь тем, что приведу некоторые записи из дневника Бориса Ноздрина, обнаруженного в концлагере под Шарваром (Венгрия):
«Минск, Барановичи, Люблин, Ужгород, Будапешт, Веспрем, Шарвар. Это мой каторжный путь… Я очутился и опомнился в Минске в лагере военнопленных… Потом ворота открыли, втолкнули старика. Он шел, растопырив руки, шевелил губами, что-то хотел сказать, но, видимо, не мог. По седой длинной бороде стекала кровь, а на лысой голове виднелась окровавленная рана — ему вырезали пятиконечную звезду. Он прошел немного и упал, потянулся, как после сна, и замер с открытыми глазами… Нас осталась половина — всех перебили. Вот уже два дня мы ничего не ели и работаем больше всех. Ночью работаем и днем. Меня покидают силы».
Немцы оставили после себя на оккупированных территориях ужасную память. От жителя освобожденных районов можно было услышать такие сентенции: «Я раньше плохо верил тому, что писали в газетах о зверствах немцев, а теперь испытал их на себе. Ноги целовал бы каждому красноармейцу за то, что они не дали умереть от рук немецких разбойников».
Разумеется, в этой вакханалии убийств немецкое руководство и рядовые исполнители не забывали и поиск материальный выгоды. Перед расстрелом людей раздевали: часть вещей, что сохранилась лучше всего, палачи оставляли себе, прочее шло в интендантство. В концлагерях казнимым вырывали золотые зубы, использовали в производстве сбритые перед казнью волосы, умудрялись даже продавать нижнее белье убитых. Под конец даже разрабатывался проект производства мыла из тел убитых, были созданы первые экспериментальные образцы.
Каждый шаг машины уничтожения, в которую превратилось немецкое государство, был превращен в часть фантастического бизнеса на смертях, где каждый из этапов должен давать максимум прибыли, в чем бы она ни заключалась, сколь бы изуверским ни становился процесс ее извлечения.
3
Итог фашистским преступлениям подвел суд Международного трибунала в городе Нюрнберге, перед которым стояла задача четко и беспристрастно разобрать все обвинения союзных прокуратур против группы подсудимых и задокументировать совершенные нацизмом преступления. Материалы этого процесса вызывают форменное бешенство у современных защитников нацизма, потому что свидетельствуют о том, что гитлеровская система состояла исключительно из насилия и преступлений.
Об объективности этого Трибунала легко судить по тому факту, что из 139 свидетелей, вызванных трибуналом, 102 пришлись на долю защиты. Обвинение израсходовало на предъявление доказательств 74 дня, защита — 133. Фактически Трибунал был единой трибуной для защиты и обвиняемых, которым предоставлялась неограниченная возможность ответить на все обвинения, которые накопились на них за годы войны, если не перед судьями из союзных государств, то — перед историей.
Однако ни квалифицированная защита (некоторые адвокаты были профессорами права), ни сами подсудимые не могли ничего ответить на факты, приводимые обвинением. Вот характерный фрагмент допроса Геринга советским обвинителем:
Руденко: Я спрашиваю вас: эти установки, которые вы дали участникам совещания, не являлись ли эти установки не чем иным, как требованием беспощадно грабить оккупированные территории?
Геринг: Нет. В первую очередь на этом совещании речь шла о том, что необходимо иметь больше продовольствия.
Руденко: Я говорю о грабеже. Грабеж может заключаться и в том, чтобы грабить продовольствие в оккупированных территориях.
Геринг: Я только что сказал, что я был ответствен за снабжение продовольствием почти всех областей. Одна область имела слишком много продовольствия, другая — не имела его в достаточном количестве. Нужно было установить равновесие. Об этом шла речь в основном (на 90 процентов) на этом совещании; нужно было установить поставки, которые должен был давать тот или иной имперский комиссар. Я вовсе не оспариваю, что я при этих требованиях, выступая на совещании очень живо и темпераментно, был очень резок в своих выражениях. Впоследствии были установлены соответствующие количества того, что должно быть поставлено. Это явилось результатом данного совещания.
Руденко: Я обращаю ваше внимание на страницу 118 этой же стенограммы. Вы нашли это место?
Геринг: Да.
Руденко: Там говорится: «Раньше мне все же казалось дело сравнительно проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить и именно эффективно». Вы нашли эту цитату?
Геринг: Да, я нашел. Я точно так говорил на этом совещании, я еще раз это подчеркиваю.
Руденко: Я как раз хотел установить, что именно точно так вы говорили на этом совещании. Я обращаю ваше внимание на страницу 118. Обращаясь к участникам совещания и развивая мысль, высказанную ранее, вы сказали: «Вы должны быть как легавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, в чем может нуждаться немецкий народ, — это должно быть молниеносно извлечено из складов и доставлено сюда». Вы нашли это место?
Геринг: Да, я нашел.
Итак, обвиняемому, по сути, нечего ответить обвинителю, который выкладывает на стол, как козыри, все новые документы, характеризующие внешнюю и внутреннюю политику нацизма. А ведь это Герман Геринг, который воспринимал процесс как последнюю линию обороны фашизма, он призывал своих товарищей не уступать обвинению и использовать свидетельский пульт для ответа победившим союзникам. В частности, Гансу Франку он говорил во время процесса: «Немецкий народ поднимется, Ганс. Пусть это будет через 50 лет, но он признает нас героями и перенесет наши полуистлевшие кости в гробах в национальный храм».
Но даже неистовый «фюрер скамьи подсудимых» не мог оспорить объективности фактов, собранных обвинением. Не возражали и другие подсудимые. Что могло заставить их молчать? Угрозы и обещания? Но тот же Геринг заранее знал, что будет приговорен к смерти, и мужественно принимал ее. У многих других подсудимых было достаточно мало возможностей строить иллюзии касательно своей будущей судьбы в случае вынесения обвинительного приговора — скорей отрицание всего, чего можно и нельзя, было их единственным шансом.
Однако большинство обвиняемых предпочитают обвинять во всем друг друга или своих погибших коллег, не отрицая обвинений по существу. Геринг винил во всем Гитлера, который, с его слов, принимал все важнейшие решения практически единолично. Кейтель и Йодль кивали на Гиммлера, Функ на Штрейхера, Дёниц на Геринга и так — до бесконечности.
Никто не сказал: «Этого не было». Все твердили: «Это был не я».
Пытки? Но это совершенно невозможно. Тот же Геринг слишком часто общался с людьми, находящимися на свободе: с многими адвокатами, журналистами, супругой. Во время этих свиданий кто-то даже умудрился передать ему яд, который он принял после вынесения приговора. Эмма Геринг позже опубликовала мемуары, в которых описала свои встречи с арестованным мужем, однако ни на одной он не говорил, что его поведение на суде — вынужденное. Не заявил о пытках никто из подсудимых за долгие месяцы открытого процесса. Не вспомнил никто из десятков людей, обслуживавших нюрнбергскую тюрьму и регулярно имевших доступ к подсудимым.
Не вызывают сомнения и документы, предъявленные обвинением в Нюрнберге, зачастую в них приводились факты, которые могли знать только реальные исполнители расправ. В частности, во время заседания Трибунала обвинение предъявило документ о казни зимой 1942 года военнопленных-инвалидов под Житомиром. Тогда при казни группы заключенных с ампутированными руками сплоховали палачи: четверо конвойных привезли в лес 28 человек, приговоренных к смерти, решив, что легко справятся с «этими калеками». Но пока двое палачей увели нескольких смертников на расстрел, остальные убили двух конвойных и стали выпрыгивать из кузова лагерной машины. Оставшиеся двое немецких «сверхчеловеков», увидев такое изменение диспозиции, в панике убежали в лес.
Нюрнбергские обвинители не знали ничего об участи бежавших заключенных. Не знал об этом и журналист Юрий Корольков, описавший этот эпизод в одной из своих книг. Через несколько лет он получил письмо от некоего Николая Мурашко, боцмана с монитора «Смоленск». Тот писал:
«Один эпизод из книги, а именно расстрел гестаповцами советских военнопленных воскресил в моей памяти жуткие для меня дни, которые неизгладимо легли на всю мою жизнь. Это заставило написать вам это письмо — в описанном вами событии я являлся действующим лицом. Но откуда вы знаете, что произошло под Житомиром 24 декабря 1942 года?»
По сей день существует множество воспоминаний жертв нацистских концлагерей. В одном только архиве Союза бывших малолетних узников фашизма хранится около 7 тысяч рукописных свидетельств бывших заключенных концлагерей.
Многих из этих людей уже нет в живых, но остается — память.
Память о том, чем оборачиваются теории национального превосходства, отряды штурмовиков, крикливая риторика и бесноватые манифестации. Их логическое завершение — идея рациональнейшей системы грабежей и убийств, чтобы из праха жертв строить собственное благополучие сверхчеловеков.
Память о том, чем не может не являться фашизм во всех своих проявлениях, как бы он ни именовался и какими бы лозунгами ни скрывал свою суть: смертью, преступлениями, абсолютным злом, которому нет оправдания и забвения.
notes
