Под Сталинградом

Перелет на Ли-2 прошел благополучно. Летели все время низко, прижимаясь к земле. Этому война научила. Нужно заметить, что врагу редко удавалось сбивать самолеты на таком вот бреющем полете.

Сразу же после посадки мы с Жуковым отправились на ожидавших нас машинах на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом. Он находился восточнее Ерзовки. Здесь шел напряженный бой. Войска левого крыла фронта вели наступление на противника, прорвавшегося к Волге у северной окраины Сталинграда на участке Рынок, Акатовка.

Бой шел уже третий день, но выбить противника не удавалось. Вражеские позиции господствовали над местностью. Наши части находились на виду у гитлеровцев, а те не скупились на снаряды и мины. По всему фронту, насколько хватало глаз, густо вспыхивали разрывы. Среди залегшей пехоты дымились наши подбитые танки. Стоило танку подняться на гребень ската, он немедленно вспыхивал от прямых попаданий снарядов: по-видимому, немецкая артиллерия хорошо пристрелялась.

На этом участке действовали соединения немецкого 14-го танкового корпуса – 60-я и 3-я моторизованные дивизии, обращенные фронтом на север, а также 16-я танковая и 389-я пехотная дивизии – фронтом на юг. Они отстаивали пробитый ими коридор, который одним концом упирался в Волгу. Ширина этого коридора не превышала десяти километров. Но так как он проходил по возвышенности, мы, будучи в низине, не могли его рассмотреть на всю глубину.

В воздухе висела вражеская авиация. Она беспрерывно бомбила наши войска и еще сильнее – город. После каждого налета над Сталинградом вздымались облака дыма. Враг задался целью разрушить город до основания.

С нашей стороны в наступлении участвовали части 1-й гвардейской и 66-й армий, пытавшиеся соединиться с 62-й армией, сражавшейся в самом городе.

На наблюдательном пункте я познакомился с заместителем командующего фронтом В.Н. Гордовым, которого до этого не знал. Он явно нервничал, распекал по телефону командармов, причем не очень-то выбирал слова (я уже слышал, что солдаты такое руководство метко прозвали «матерным управлением»). Жуков не вытерпел.

– Криком и бранью тут не поможешь, – сказал он Гордову, – нужно умение организовать бой.

Объективно оценивая сложившуюся на этом участке обстановку, должен признать, что дело было не в неудачном командовании, а в недостатке сил и средств для успешного решения задачи. Сказывалась и спешка. От командующего фронтом настойчиво требовали перелома в боевых действиях, не учитывая, что на стороне противника в это время было значительное превосходство в силах. Желание снова не соответствовало возможностям войск.

К вечеру стало ясно, что наступление и на этот раз не даст результатов. Войска несли потери, но прорвать оборону противника нигде не могли.

Предложив Гордову продумать, как действовать дальше, Жуков пригласил меня съездить на командный пункт фронта, откуда он должен был связаться с А.М. Василевским, находившимся на Юго-Восточном фронте.

К своему удивлению, я узнал, что управление и штаб Юго-Восточного фронта перебрались на восточный берег Волги. В той обстановке это выглядело очень странно: войска фронта ведут тяжелые бои с наседающим противником, а командование и штаб отделены от них широкой рекой.

Я считал и считаю, что командующий должен быть там, где сражаются его войска: и управлять легче, и люди будут драться увереннее. В данном случае целесообразно было бы на восточном берегу Волги иметь вспомогательный пункт управления для связи с 62-й армией, оборонявшейся в самом городе.

На берегу великой русской реки развертывалась невиданная в истории битва. Враг далеко продвинулся на нашу территорию. Но планы его рушились один за другим. Сопротивление советского народа и его армии возрастало с каждым днем. Население временно оккупированных районов с ненавистью относилось к захватчикам. Повсеместно в тылу немецких войск ширилось партизанское движение. Тяжелые неудачи на фронте не поколебали веру советских людей в превосходство социалистической системы над капиталистической. Народ и его Вооруженные Силы любили свою Советскую власть, самоотверженно сражались за свободу и независимость своей Родины и не жалели сил, чтобы довести войну до полной победы над врагом.

После поражения под Москвой немецко-фашистские главари поняли, что война приняла затяжной характер.

Хотя они по-прежнему стремились разгромить Красную Армию и тем самым закончить войну против СССР, но вести наступление одновременно на всех стратегических направлениях, как это было летом 1941 года, уже не могли. В качестве главной задачи на лето 1942 года перед немецко-фашистскими войсками ставилось уничтожение наших войск на южном участке фронта и овладение районом Кавказа и Нижней Волги. Коварный план! Осуществление его поставило бы нашу страну в крайне тяжелое положение.

Я уже говорил, что к началу операции немецко-фашистскому командованию удалось улучшить исходное положение своих войск и сосредоточить на южном крыле советско-германского фронта крупные силы. В конце июня вражеские войска перешли в наступление, прорвали нашу оборону и устремились на юго-восток. Наши войска вынуждены были отходить под ударами превосходящих сил врага, обладавших большей подвижностью, к тому же на стороне противника было и господство в воздухе.

Командный пункт Сталинградского фронта располагался недалеко от берега Волги. Наспех вырытые землянки не могли защитить ни от снарядов, ни от дождя: сквозь тонкое земляное перекрытие текли мутные струйки. Место крайне неудачное: открытая лощина свободно просматривалась с воздуха. В дневное время КП демаскировался движением людей, машин и повозок.

Поздно вечером сюда приехал Гордов. Доложил Жукову, что приказал войскам перейти к обороне. Неудачу наступления он объяснил недостатком артиллерии, минометов и боеприпасов, а самое главное – плохой организацией операции. Спешка не давала возможности наладить взаимодействие, войска вводились в бой без достаточной подготовки и по частям.

– Кто виноват в этом? – спросил Жуков.

Гордов ответил: он докладывал, что времени на подготовку операции недостаточно, но не смог добиться переноса срока наступления.

Судя по всему, Георгий Константинович и сам пришел к выводу, что наскоками действовать нельзя: это не даст положительного результата. Противник был достаточно силен и мог не только отразить наше наступление, но и сам еще продолжал атаковать то в одном, то в другом месте. Он шел на любые жертвы, чтобы полностью овладеть Сталинградом, и бои там почти не прекращались.

Было совершенно ясно, что рассчитывать на успех можно лишь в том случае, если наступательная операция будет тщательно подготовлена и обеспечена необходимыми для этого средствами, конечно, в возможных в то время пределах. Гордов и высказал именно эти предложения.

Жуков приказал мне принять командование Сталинградским фронтом (который вскоре был переименован в Донской, а Юго-Восточный – в Сталинградский). Я заявил Георгию Константиновичу, что признаю обоснованность выводов Гордова, и попросил предоставить мне возможность самому командовать войсками в духе общей задачи, поставленной Ставкой, сообразуясь со сложившейся обстановкой.

– Короче говоря, – улыбнулся Жуков, – хотите сказать, что мне здесь делать нечего? Хорошо, я сегодня же улетаю.

Действительно, в тот же день он отбыл в Москву.

Вступив в командование, я начал знакомиться с войсками. В то время в состав Донского фронта входили: 63-я армия под командованием генерала В.И. Кузнецова, которая занимала участок по левому (северному) берегу Дона протяжением свыше 200 километров и удерживала небольшой плацдарм в районе Верхнего Мамона на южном берегу; 21-я армия под командованием генерала А.И. Данилова, располагавшаяся тоже по северному берегу на рубеже протяжением до 150 километров с плацдармом на южном берегу в районе Еланская, Усть-Хоперская, Серафимович; 4-я танковая под командованием генерала В.Д. Крюченкина, занимавшая участок на северном берегу и в междуречье Волга – Дон протяжением 30 километров; 24-я армия под командованием генерала И.В. Галанина, оборонявшаяся в междуречье на участке в 50 километров; 66-я армия под командованием генерала Р.Я. Малиновского, тоже занимавшая рубеж в междуречье протяжением 20 километров и упиравшаяся своим левым флангом в Волгу.

Таким образом, две армии занимали оборону на широком фронте, растянувшись вдоль реки, а три армии продолжали вести активные действия в междуречье, нависая с севера над основной группировкой немецко-фашистских войск, прорвавшихся к Волге.

В состав Сталинградского фронта (бывший Юго-Восточный), которым командовал генерал А.И. Еременко, вошли 62-я армия генерала В.И. Чуйкова (оборонялась в самом городе, будучи отрезанной на севере и на юге вышедшими к Волге войсками противника), 64-я армия генерала М.С. Шумилова, 57-я армия генерала Ф.И. Толбухина и 51-я армия генерала Н.И. Труфанова, оборонявшаяся на широком фронте к югу от озера Барманцак.

Все соединения Донского фронта после длительных боев были малочисленными. Пополнений мы почти не получали: по решению Ставки они направлялись на формирование новых соединений в тылу.

К концу сентября противник втянул в сражение все свои силы, а намеченной цели не добился. Группа войск «А» вела тяжелые бои у подножий Кавказского хребта, где и застряла, натолкнувшись на решительный отпор наших войск. К тому же ей пришлось выделить соединения 4-й танковой армии для усиления группы армий «Б», которая увязла в междуречье Волга – Дон, втянувшись здесь в тяжелые бои, навязанные ей советским командованием. Таким образом, гитлеровцам не удалось ни овладеть Кавказом, ни выйти к Волге на всем протяжении от Сталинграда до Астрахани. Гитлеровское командование, как и в 1941 году, просчиталось, недооценив сил и возможностей Советского Союза. Наступил момент, когда немецко-фашистскому командованию при здравой оценке ситуации следовало бы подумать о том, как выйти из критического положения. Оно не сделало этого. А наши Ставка и Генштаб, как и в решающий момент битвы под Москвой, правильно оценили назревшую возможность нанести сокрушительный удар по зарвавшемуся врагу.

Как я уже говорил, войсками Донского фронта удерживались два плацдарма на южном берегу Дона. Они имели для нас большое значение. Враг не раз пытался сбросить наши части оттуда, и этот участок фронта был довольно активным. Жаркие бои проходили и на участках 24-й и 66-й армий, располагавшихся в междуречье. При малейшей попытке противника усилить нажим на защитников Сталинграда наши части переходили в наступление, с тем чтобы облегчить положение 62-й и 64-й армий, оборонявшихся в самом городе. Этим мы отвлекали на себя значительную часть сил противника и вынуждали его держать в междуречье свою основную группировку. Опасаясь удара в тыл войскам, действовавшим против Сталинградского фронта, гитлеровское командование сосредоточило в междуречье наиболее надежные немецкие соединения, в то время как южнее, на рубеже озер, стояли румынские части (6-го армейского корпуса).

Нам с начальником штаба Малининым пришлось немедленно включиться в работу. Обстановка не позволяла сразу же вносить какие-то решительные изменения, но как только бои приняли затяжной характер, мы стали кое-что переделывать по-своему. Прежде всего нужно было упорядочить управление войсками. Оставлять КП фронта всего в восьми километрах от переднего края, причем на фланге, при протяженности фронта свыше 400 километров, было нецелесообразно. Мы перевели командный пункт в Малую Ивановку, ближе к центру. Затем я приступил к ознакомлению с войсками, начиная с правого фланга, с 63-й армии. Резко бросалась в глаза малочисленность частей. Если еще подразделения специальных войск (артиллерийские, инженерные, минометные, связи) были укомплектованы примерно наполовину, то стрелковые полки – всего на 40, а то и на 30 процентов. Так называемых штыков не хватало катастрофически.

Несмотря на тяжелые испытания, настроение в войсках было бодрое, боевое. Командиры, политработники, партийные и комсомольские организации умело воспитывали бойцов на многочисленных примерах героизма, который в боях за Сталинград стал массовым. Душой партийно-политической работы были член Военного совета фронта генерал А.С. Желтов и начальник политуправления генерал С.Ф. Галаджев. Замечательным, всесторонне подготовленным политическим работником и хорошим товарищем оказался Галаджев. Этот человек обладал кипучей энергией и завидной жизнерадостностью, что являлось очень ценным качеством, особенно в тяжелые моменты, а нужно сказать, таких моментов в то время было больше, чем радостных. С А.С. Желтовым нам довелось работать вместе очень короткое время. Он был вскоре переведен на вновь образованный Юго-Западный фронт, но о нем у меня сохранилось самое хорошее впечатление. Работать с ним было очень легко. Это настоящий коммунист, большевик.

В 4-й танковой армии мне пришлось вновь убедиться, какие большие потери в технике несли танковые соединения из-за того, что вводились в бой по частям, неорганизованно и без должного артиллерийского обеспечения. Сейчас в этой армии (сыгравшей, правда, известную роль в срыве замыслов противника по окружению наших 62-й и 64-й армий в большой излучине Дона) оставалось всего четыре танка. Кто-то из сопровождавших меня офицеров шутя задал вопрос: не потому ли она и называется 4-й танковой армией? Солдаты внесли поправку: свою армию они с горькой иронией называли четырехтанковой. Командующего армией генерала В.Д. Крюченкина отзывали в Москву. Его я знал еще по службе в мирное время – он был командиром 14-й кавалерийской дивизии в 5-м кавкорпусе, которым я командовал. Это был хороший, смелый рубака, особенно прославившийся в боях с басмачами.

Вместо него был назначен генерал П.И. Батов, обладавший богатым командным опытом и высокой инициативой. Павла Ивановича я знал по совместной службе на Брянском фронте. Я верил, что он вытянет эту армию, которая в скором времени была преобразована в 65-ю общевойсковую. Войска армии занимали очень важный участок, удерживая обширный плацдарм на западном берегу Дона. Этот плацдарм нужно было во что бы то ни стало удержать. С него наши части атаковали противника каждый раз, как только он начинал штурмовать город, и этим помогали 62-й и 64-й армиям Сталинградского фронта.

Войска 24-й армии, в командование которой вступил генерал И.В. Галанин, располагались в междуречье, примыкая своим правым флангом к Дону. Этот участок фронта был весьма активный. Армия вела наступательные действия, отвлекая на себя, как и 65-я, наиболее крепкие немецкие соединения.

На месте я убедился, что теми силами и средствами, которыми располагал Галанин, ему трудно было рассчитывать на достижение какого-либо ощутимого успеха. Здесь противник был сильный, маневроспособный и занимал весьма выгодный рубеж, который был в свое время оборудован еще нашими частями. Соединения армии после длительных и ожесточенных боев сильно поредели. Но, несмотря на усталость войск, понесенные потери и отсутствие заметного успеха, настроение бойцов и командиров было бодрое. Сознание того, что они своими активными действиями оказывают помощь товарищам, ведущим бой непосредственно в Сталинграде, воодушевляло всех.

Мне еще оставалось ознакомиться с войсками 66-й армии, которая располагалась, как и 24-я армия, в междуречье, упираясь своим левым флангом в Волгу и нависая над Сталинградом с севера. Выгодность этого положения обязывала армию почти непрерывно вести активные действия, стремиться ликвидировать образованный противником коридор, который отрезал войска 62-й армии Сталинградского фронта от наших частей. Теми силами и средствами, которыми располагала 66-я армия, эта задача не могла быть выполнена. Противник, прорвавшийся здесь к Волге, занимал укрепления так называемого Сталинградского обвода, построенного в свое время еще нашими войсками. У врага было достаточно сил, чтобы удержать эти позиции. Но своими активными действиями 66-я армия облегчала участь защитников города, отвлекая на себя внимание и усилия противника.

Прибыв на командный пункт 66-й армии, я не застал там командарма. Встретивший меня начальник штаба армии генерал Ф.К. Корженевич доложил, что командарм убыл в войска. Корженевича я знал еще по совместной службе в 1930 году в 3-м конном корпусе, где мне довелось командовать 7-й Самарской кавдивизией, а он был начальником оперативного отдела штаба корпуса. Это был высокообразованный штабной командир. Меня несколько удивило, что командующий армией отправился в войска, не дождавшись меня, хотя и знал, что я к нему выехал. Корженевич хотел вызвать командарма на КП, но я сказал, что сам найду его, а заодно и познакомлюсь с частями.

Я побывал на командных пунктах дивизий, полков. Добрался до КП батальона, но и здесь не удалось встретиться с командармом. Сказали, что он находится в одной из рот. Я решил отправиться туда.

Нужно сказать, что в этот день здесь шла довольно оживленная артиллерийско-минометная перестрелка, и было похоже на то, что противник подготавливает вылазку в ответ на атаку, проведенную накануне войсками армии. Где в рост по ходу сообщения, а где и согнувшись в три погибели по полузасыпанным окопам, добрел я до самой передовой. Здесь и увидел среднего роста коренастого генерала. После церемонии официального представления друг другу и краткой беседы я намекнул командарму, что вряд ли есть смысл ему лазать по ротной позиции, и порекомендовал выбрать более подходящее место, откуда будет удобнее управлять войсками. Родион Яковлевич Малиновский замечание выслушал со вниманием. Угрюмое лицо его потеплело.

– Я сам это понимаю, – улыбнулся он. – Да уж очень трудно приходится, начальство нажимает. Вот я и отправился подальше от начальства.

Расстались мы друзьями, достигнув полного взаимопонимания. Конечно, на армию возлагалась непосильная задача, командарм понимал это, но обещал сделать все от него зависящее, чтобы усилить удары по противнику.

С отдельных участков нашей обороны хорошо просматривались вражеские позиции. После ожесточенных боев там осталось много подбитых танков – и немецких, и наших. Бойцы такой рубеж прозвали танковым полем. Это был крепкий орешек. Под сожженными машинами гитлеровцы вырыли окопы. Мертвые танки превратились в труднопреодолимые огневые точки. Штурм их стоил нам очень дорого.

Пока я объезжал войска, в управление фронта прибыли новые командиры. Приехал назначенный начальником артиллерии фронта генерал Казаков, начальник бронетанковых войск генерал Орел, начальник связи фронта генерал Максименко. С этими товарищами мы вместе пережили самые тяжелые дни под Москвой, служили на Брянском фронте. Назначение их на Донской фронт было своевременный, так как здесь, чувствовалось по всему, надвигались серьезные события.

Войска фронта прочно закрепились и вели активную оборону, нанося удары то на одном, то на другом участке создавая для противника напряженное положение, не позволявшее ему перегруппировывать силы. Эти действия вытекали из основной директивы Ставки, требовавшей прочно удерживать рубеж по реке Дон и все плацдармы на ее южном берегу, а контрударами в междуречье помочь Сталинградскому фронту удержать Сталинград. В самом городе не прекращались бои. 62-я армия, защищавшая город, отражала одну атаку за другой, борясь буквально за каждый дом. Противник, стремясь во что бы то ни стало овладеть развалинами города, вводил сюда все новые войска, не считаясь с потерями.

Командование Сталинградского фронта пыталось всемерно усилить 62-ю армию. Ставка присылала под Сталинград стрелковые, танковые и артиллерийские части. Большинство их немедленно перебрасывалось через Волгу в город. Кое-что перепадало и Донскому фронту. Но это пополнение не могло возместить потери, которые мы несли в контратаках.

Противник в городе уже в трех местах прорвался к Волге. Учитывая тяжелое положение 62-й армии, Ставка приказала провести в октябре наступательную операцию. К этому привлекались войска двух фронтов. Наш Донской активными действиями с плацдармов на Дону должен был сковать врага, с тем чтобы он не смог перебрасывать подкрепления в район Сталинграда. В это время наша 24-я армия своим левым флангом во взаимодействии с 66-й армией должна была разгромить вражеские части севернее города и соединиться с войсками 62-й армии Сталинградского фронта. Для этой операции нам разрешалось использовать семь стрелковых дивизий, прибывавших из резерва Ставки. Никаких дополнительных средств усиления (артиллерия, танки, самолеты) фронт не получал. В этих условиях трудно было рассчитывать на успех. Группировка противника опиралась здесь на хорошо укрепленные позиции.

Поскольку главная роль в предстоявшем наступлении отводилась 66-й армии, я переговорил с Малиновским.

Тот стал меня упрашивать не направлять в бой семь новых дивизий:

– Только напрасно потеряем их.

На наше счастье, к намеченному Ставкой сроку из семи дивизий мы получили только две. Они и были переданы 66-й армии. Остальные запоздали, и мы оставили их в резерве фронта. Впоследствии они сыграли большую роль.

Как и следовало ожидать, наступление было безуспешным. Войска Донского фронта не смогли прорвать оборону противника. Наступление Сталинградского фронта тоже не достигло поставленной цели. И все же противник был вынужден удерживать свою группировку в междуречье, а это оказывало большое влияние на дальнейший ход событий под Сталинградом.

Неприятельским войскам пришлось топтаться на месте. Они не могли продвинуться ни на Волге, ни на Кавказе. Безмерно растянувшиеся коммуникации доставляли врагу все больше хлопот…

Воспользовавшись сложившейся обстановкой, советское командование приступило к подготовке мощного контрнаступления. Оно должно было начаться – мы об этом догадывались – одновременно с северного и южного флангов. Для осуществления плана нужно было задержать на некоторое время главную группировку немецких войск в междуречье Волга – Дон. Это достигалось активными действиями войск Донского и Сталинградского фронтов в районе Сталинграда. А тем временем производилась соответствующая перегруппировка и сосредоточение наших войск, предназначавшихся для контрудара.

Чувствовалось, что противник исчерпал свои наступательные возможности. Фланги его основной группировки в междуречье и в районе Сталинграда были слабо прикрыты, а достаточными резервами для того, чтобы обеспечить прочность обороны захваченного района, он не располагал. Его коммуникации были уязвимы на огромном пространстве.

Для нас наступал долгожданный момент. О предстоявшем контрнаступлении мне и Еременко было известно уже в октябре: нам очень коротко рассказал о нем Г.К. Жуков. Он не сообщил пока даже приблизительного срока начала операции. И все же его информация дала нам возможность приступить к определенной подготовке, сохраняя, конечно, абсолютную секретность цели этих мероприятий. Многое делалось, чтобы ввести противника в заблуждение. Мы попытались убедить его, что собираемся наступать в междуречье, и вели здесь наиболее активные действия. А на остальных участках фронта имитировались усиленные работы по возведению укреплений… Всякое передвижение войск в те районы, откуда им предстояло действовать, производилось только ночью, с соблюдением всех мер маскировки.

Нашей авиации, 16-й воздушной армии, возглавляемой опытным и энергичным генералом С.И. Руденко, поручили одновременно с решением задач над полем боя непрерывно следить за поведением противника. Нужно было не прозевать перегруппировку его войск в пределах фронта и на стыках с соседями.

Как назло, именно в это время, когда так много требовалось от летчиков, среди них появились случаи заболевания туляремией, распространяемой мышами. А развелось их множество, и пришлось принимать специальные меры для защиты не только людей от заболевания, но и самолетов от порчи: грызуны поедали резиновую изоляцию везде, куда только им удавалось проникнуть.

План наступательной операции предусматривал участие войск трех фронтов. Сталинградский фронт должен был наносить удар из района Сарпинских озер, Донской – активными действиями сковывать в междуречье Волга – Дон максимум неприятельских сил, а на правом крыле наносить удар, тесно взаимодействуя с соседним справа, вновь создаваемым Юго-Западным фронтом, которому предстояло обрушить на врага основной удар с плацдармов на южном берегу Дона.

Таким образом, планировались два мощных удара по флангам сталинградской группировки противника с целью ее окружения и уничтожения.

Нужно отдать должное Генеральному штабу и Ставке: момент был выбран очень удачно. Мы имели возможность создать перевес в силах и средствах на направлениях ударов. Нужно было лишь помешать противнику организовать оборону, не дать ему оттянуть из междуречья войска для создания резервов.

Все мы понимали, что в этой обстановке медлить нельзя. Понимали это Ставка и Генеральный штаб, поэтому подготовка к операции велась ускоренным темпом. В ноябре активность противника на фронте заметно снизилась. В городе он перешел к действиям мелкими группами. Становилось заметным, что враг и в междуречье пытается перейти к обороне.

Значительные изменения произошли на нашем правом крыле. Мы передали вновь созданному Юго-Западному фронту две наши армии – 63-ю и 21-ю. Утешало, что мы стали получать некоторое пополнение, к сожалению, весьма мизерное. А люди были очень нужны. Как всегда в таких случаях, проверили наши тылы, медсанбаты и госпитали. Штаб и политуправление фронта занимались этим в масштабах фронта, командование армий – в пределах своих объединений. С большим трудом нам удалось набрать немного людей и влить их в те части, которым предстояло решать наиболее ответственные задачи в первые дни боев.

О предстоявшем наступлении была осведомлена лишь небольшая группа штабных работников. На сей счет представитель Ставки Г.К. Жуков сделал строжайшее предупреждение.

Все мероприятия проводились под видом усиления обороны.

4 ноября меня с группой офицеров штаба вызвали на совещание в район 21-й армии, которая теперь входила в Юго-Западный фронт. Совещание проводил Г.К. Жуков. Присутствовали здесь командующие армиями и командиры дивизий, которые должны были наступать на направлении главного удара. Особое внимание уделялось взаимодействию соседних частей на стыках фронтов.

После мы узнали, что подобное совещание состоялось и на Сталинградском фронте.

Вопросы перед командирами ставились интересные, смелые, на совещании царила подлинно творческая атмосфера. Превосходную эрудицию, широкую осведомленность в обстановке показал Г.К. Жуков.

Одновременно с разработкой плана осуществлялось материальное обеспечение контрнаступления. В войска трех фронтов шли эшелоны с танками, артиллерией, боеприпасами. Всего было пока еще не особенно густо, но страна напрягала все усилия, чтобы максимально помочь своей армии. Все мы, воины, прекрасно это сознавали и стремились в предстоящем сражении оправдать чаяния народа. Командиры и политработники направляли свои усилия на дальнейшее совершенствование боевой выучки личного состава, на повышение наступательного порыва войск.

Вместе с командармами Батовым, Галаниным, Жадовым (он сменил Малиновского, который был отозван в Ставку), Руденко и начальниками родов войск детально разрабатываем план действий.

К этому времени Ставка уточнила задачи.

Юго-Западный фронт наносит главный удар с плацдарма юго-западнее города Серафимович по противостоящим войскам 3-й румынской армии. Развивая наступление в общем направлении на Калач, на третий день операции он соединяется с войсками Сталинградского фронта (которые наносят встречный удар), частью сил продвигается в юго-западном направлении до рубежа рек Кривая, Чир и создает активно действующий внешний фронт окружения.

Сталинградский фронт, наступая из района Сарпинских озер, должен разгромить противостоящие ему румынские и немецкие соединения 4-й танковой армии и, продвигаясь с боями на северо-запад в направлении на Советский, соединиться с войсками Юго-Западного фронта, а затем во взаимодействии с войсками Донского фронта уничтожить окруженного противника. Для обеспечения своей ударной группировки Сталинградский фронт частью сил наступает в направлении Абганерово, Котельниково, образуя здесь внешний фронт окружения.

Донской фронт наступает с плацдарма у Клетской и из района Качалинской. Разгромив противостоящие немецкие войска, продвигается в общем направлении на Вертячий и во взаимодействии с войсками Юго-Западного фронта окружает и уничтожает противника в малой излучине Дона. После этого совместно с войсками Сталинградского фронта приступает к уничтожению основной вражеской группировки, окруженной в районе Сталинграда. К этому времени к нам из Юго-Западного фронта возвращается 21-я армия.

Вначале намечалось, что Юго-Западный и Донской фронты переходят в наступление 9 ноября, а Сталинградский – 10 ноября. Но в связи с запаздыванием сосредоточения сил и средств этот срок был перенесен на 19 ноября для Юго-Западного и Донского и на 20 ноября для Сталинградского фронтов.

Хотя обстановка заставляла спешить с нанесением удара. Ставка поступила мудро, прислушавшись к просьбам командующих фронтами. Войска получили возможность хорошо подготовиться и организованно начать наступление. Это в значительной степени предопределило его успех.

К началу операции Донской фронт получил из резерва Ставки три стрелковые дивизии, укомплектованные процентов на шестьдесят, да 16-я воздушная армия получила второй бомбардировочный корпус. Слабое усиление стрелковыми соединениями нас не удивляло. Мы понимали, что свежие войска нужны прежде всего там, где решается судьба всей операции. А так как главная роль в окружении противника отводилась Юго-Западному фронту, то он получал не только пехоту, но и большое количество подвижных войск.

Значительно был усилен Сталинградский фронт: ему ведь тоже предстояло прорвать оборону и быстрым продвижением навстречу войскам Юго-Западного фронта сомкнуть кольцо вокруг вражеской группировки.

На основании директивы Ставки и сообразуясь с конкретной обстановкой, было принято решение на проведение наступательной операции и поставлена задача войскам Донского фронта. В ходе длительных боев на рубеже Дона и в междуречье штабы хорошо изучили противника и местность. Это обстоятельство значительно облегчало постановку задач армиям и предоставляло им больше времени на организацию боя.

Во фронтовой операции особая роль отводилась 65-й армии. Ей предстояло участвовать совместно с 21-й армией (соседней справа) в главном ударе. Задача у них общая: прорвать фронт, уничтожить противостоящие вражеские части, а затем, зайдя во фланг и тыл обороны противника на рубеже реки Дон, наступать в юго-восточном направлении на Вертячий. Но разница заключалась в том, что перед 21-й армией стояли румыны, а перед 65-й – немецкие части. Учитывая это обстоятельство, мы старались по возможности усилить войска Батова, даже за счет ослабления других армий.

Весьма сложная задача возлагалась на 24-ю армию. Она должна была наступать в междуречье, примыкая своим правым флангом к Дону, прорвать оборону противника и, продвигаясь на Вертячий, воспрепятствовать отходу на восточный берег реки вражеских войск, действовавших против 65-й и 21-й армий. Должен сознаться, что эта задача при тех средствах, которые мы могли сюда выделить, была явно невыполнимой.

Однако мы рассчитывали, что своими наступательными действиями 24-я скует значительные силы противника, лишив его возможности подкреплять свои войска на главном направлении.

По-видимому, и Ставка учитывала это, обязав фронт так использовать армию Галанина.

Поскольку 66-я армия никаких дополнительных средств усиления не получила, ей было приказано лишь сковывать противостоящие вражеские части. Она к таким действиям уже привыкла. Задача нелегкая и, прямо скажем, неблагодарная. Но на войне часто приходится прибегать и к такому характеру действий. Командиры, на долю которых выпадает эта участь, затрачивают энергию подчас больше, чем те, что наступают на решающем направлении. И притом без всякой перспективы отличиться! Плохо, когда такие обстоятельства не учитываются командованием. Мне скажут, что подобного рода рассуждения относятся к области психологии. Но военачальник обязан быть хорошим психологом, уметь понимать переживания солдата. Справедливая оценка действий каждого командира и его подчиненных с учетом всех трудностей, выпавших на их долю, воодушевляет людей, укрепляет их веру в свои силы.