Книга: Рокоссовский
Назад: «Мы долго молча отступали...»
Дальше: Год Сталинграда

«...Позади Москва»

Еще в начале 20-х чисел сентября 1941 года разведка армии стала приносить сведения о том, что в глубине расположения противника происходит перегруппировка сил: колонны автомашин, орудий, танков передвигались из Смоленска в район Духовщины, северо-западнее Ярцева. В то же время разведка показывала, что против 16-й армии по-прежнему находятся только пехотные части противника. Тем не менее затишье на фронте настораживало, следовало быть начеку. И недаром.
Замкнув в начале сентября в кольцо блокады Ленинград и добившись крупных успехов в середине сентября на Юго-Западном фронте, восточное Киева, командование немецко-фашистской армии решило с начала октября начать осуществление операции, которая должна была завершить кампанию на Восточном фронте. Германский генеральный штаб разработал еще один план, получивший соответствующее его целям, с точки зрения гитлеровских генералов, название: план «Тайфун».
Слово «тайфун», как растолковывает его «Словарь современного русского литературного языка», означает «ураган огромной разрушительной силы, бывающий в Юго-Восточной Азии и западной части Тихого океана». Возникающие во время тайфунов чудовищный ветер и волны, достигая побережья, сметают по временам целые города и уносят тысячи человеческих жизней. Авторам плана «Тайфун» завершающая операция 1941 года представлялась, очевидно, именно таким ураганом, уничтожающим всякое сопротивление на пути вермахта. По их мнению, сделать это было давно пора, ибо шел уже четвертый месяц войны, а расправу с Красной Армией план «Барбаросса» предусматривал за 6—8 недель. Давая новой операции столь претенциозное название, германские генералы, конечно, не смотрели в энциклопедии, утверждающие, что «попадая на сушу, тайфуны быстро затухают...».
Для того чтобы фашистский «тайфун» имел силу, соответствующую его целям и названию, гитлеровское командование не поскупилось на людей и технику. 77 дивизий, в их числе 14 танковых и 8 моторизованных, более 1 миллиона солдат и офицеров, 1700 танков и штурмовых орудий, почти 20 тысяч артиллерийских орудий и минометов, 950 боевых самолетов – все это должна было смести с лица земли дивизии Красной Армии, оборонявшие Москву. Мощными ударами крупных тянковых группировок противник намеревался прервать оборону наших войск и во взаимодействии с пехотными дивизиями окружить и уничтожить в районах Вязьмы и Брянска основные силы советских войск, защищавших столицу. После этого пехотным дивизиям предстояло начать фронтальное наступление на Москву, а танковым и моторизованным соединениям обойти ее с севера и юга.
Подготовка, как и всегда, была тщательной и всесторонней. Все обещало успех. После перегруппировки сил на Московском направлении противник превосходил войска Западного, Резервного и Брянского фронтов по пехоте в 1,25 раза, по танкам – 2,2 раза, по орудиям и минометам – в 2,1 раза и по самолетам – в 1,7 раза. Еще более внушительным было преимущество гитлеровцев на тех участках, где они намеревались нанести основные удары.
В ночь на 2 октября во всех ротах на Восточном фронте солдатам прочитали приказ Гитлера: «За несколько недель три самых основных промышленных района (Северо-Западный, Центральный и Донбасс. – В. К.) будут полностью в наших руках... Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага... Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года». Руководитель нацистского государства был прав, как никогда: действительно, под Москвой начиналась решающая битва 1941 года, но итог ее был совсем не таким, каким он грезился Гитлеру и его генералам.
Гитлеровские войска изготовились к бою. Над фронтом светлело небо. Пройдет еще несколько часов, и историограф ставки вермахта Грейнер запишет в дневник: «Группа армий „Центр“ на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями». Особо подчеркнем это место: «Погода была чудесной». Спустя всего лишь несколько недель, когда срыв немецко-фашистского плана наступления на Москву станет очевидным, немецкие генералы начнут жаловаться на русскую грязь и русский мороз, лишившие их возможности овладеть столицей СССР, и будут продолжать эти жалобы вплоть до сегодняшнего дня, спустя три десятилетия. Но жалобы эти призваны скрыть лишь одно: истинные причины того, почему немецко-фашистский «Тайфун» бесславно «затих» на полях Подмосковья.
О том, что противник готовит наступление на центральном участке советско-германского фронта, командование Красной Армии предупредило командующих Западным, Резервным и Брянским фронтами директивой от 27 сентября. Войскам этих фронтов предписывалось мобилизовать все силы на укрепление оборонительных рубежей, накапливать фронтовые и армейские резервы, усилить бдительность и боеготовность войск.
Командующий 16-й армией, уже давно настороженно следивший за притихшим врагом, приказал осуществить разведку боем. Удалось захватить пленных, которые сообщили, что в тылу появились танковые части. Это еще более встревожило Рокоссовского, он приказал принять меры к усилению дивизий, защищавших магистраль Вязьма – Смоленск. В ночь на 2 октября с переднего края стали поступать сообщения о том, что со стороны противника слышен шум моторов.
С рассветом 2 октября немецко-фашистская артиллерия открыла огонь по позициям Западного фронта, и вскоре гитлеровцы перешли в наступление. На участке 16-й армии их ждал неприятный сюрприз: командование армии спланировало заранее и осуществило артиллерийскую контрподготовку. В распоряжении начальника артиллерии армии Казакова было не так уж много орудий и минометов, но он умело распределил их на главных участках, и, когда немецкая пехота и танки двинулись в атаку, мощный, хорошо организованный огонь всей артиллерии армии, в том числе и полка «катюш», обрушился на них. Пехота же встретила врага ружейным и пулеметным огнем. Кое-где бой дошел до рукопашных схваток.
На участке 16-й армии противнику продвинуться не удалось. Нужно отметить, однако, что на этом участке наступала не главная группировка врага. Для немецко-фашистских соединений, действовавших на внутренних флангах 4-й и 9-й армий, в районе между городами Духовщиной и Рославлем, план «Тайфун» предписывал создать «видимость наступления и путем отдельных сосредоточенных ударов с ограниченными целями максимально сковывать противника». Основные удары гитлеровцы наносили из района севернее Духовщины и восточнее Рославля.
3 октября противник вел сильный артиллерийский огонь по позициям 16-й армии, однако наступление не возобновлял. Тревожное положение сложилось у соседа справа – в 19-й армии. К вечеру в штаб Рокоссовского позвонил ее командующий Лукин:
– Немцы навалились на мой правый фланг. С 30-й армией связь прервана...
– Чем я могу помочь? – спросил Рокоссовский.
– Дайте одну-две дивизии, очень прошу!
– Подожди, сейчас посоветуемся. – И через несколько минут Рокоссовский вернулся к телефону. – Дадим тебе две стрелковые дивизии, танковую бригаду и артполк. Больше нет ничего.
– Спасибо, спасибо, – голос Лукина звучал обрадованно.
Положение его армии действительно было очень тяжелым. На две малочисленные правофланговые дивизии 19-й армии и две дивизии соседней 30-й армии на 45-километровом участке обрушился удар двенадцати полнокровных дивизий гитлеровцев. Здесь им удалось достичь колоссального превосходства: по людям в 5—6 раз, по танкам – почти в 10 раз, по артиллерии и авиации – также в 9—10 раз. Не мудрено, что, располагая таким перевесом в силах, немецко-фашистские войска в стыке 30-й и 19-й армий сумели пробить брешь в 30—40 километров, в которую, обходя советские войска с северо-востока, их подвижные соединения устремились к Вязьме. Грозным выглядело положение и южнее, на Рославль-Юхновском направлении, где 43-я армия Резервного фронта не смогла сдержать натиска 4-й полевой армии и 4-й танковой группы гитлеровских войск, располагавших столь же чудовищным превосходством в силах. Над несколькими советскими армиями нависла угроза окружения.
Все это, однако, не было известно Рокоссовскому. На фронте 16-й армии, как и у соседа ее слева – 20-й армии, 3 и 4 октября было сравнительно спокойно. Штаб Западного фронта никаких тревожных сигналов не подавал. Поэтому, когда во второй половине дня 5 октября Рокоссовский получил телеграмму, в которой ему приказывалось передать свои войска командующему 20-й армией и со штабом немедленно прибыть в район Вязьмы для организации контрудара по врагу, этот приказ не мог не вызвать сомнения у Рокоссовского.
– Михаил Сергеевич, – обратился он к начальнику штаба, – немедленно затребуйте повторение приказа документом. И непременно за личной подписью командующего фронтом! – добавил он несколько секунд спустя.
Тревога овладела Рокоссовским и его соратниками. Связь со штабом фронта прервалась, у Лукина, с которым соединиться до конца 5 октября уже не удавалось, очевидно, дела шли плохо. Что происходит южнее, неясно, почему нужно организовывать контрудар в южном направлении? – все эти и многие другие вопросы мучили командарма-16. Вечером 5 октября он с членами штаба обсуждал обстановку в штабном блиндаже. Внезапно дежурный доложил о прибытии летчика с письменным приказом командования фронта. Рокоссовский поспешно вскрыл пакет. Приказ гласил:
«Командарму-16 и 20.
Рокоссовскому и Ершакову.
Командарму-16 Рокоссовскому немедленно приказываю участок 16-й армии с войсками передать командарму-20 Ершакову. Самому с управлением армии и необходимыми средствами связи прибыть форсированным маршем не позднее утра 6.10 в Вязьму. В состав 16-й армии будут включены в районе Вязьмы 50, 73, 112, 38, 229 сд, 147 тбр, дивизион PC, полк ПТО и полк аргк. Задача армии задержать наступление противника на Вязьму, наступающего с юга из района Спас-Деменск, и не пропустить его севернее рубежа Путьково, Крутые, Дрожжино, имея в виду создание группировки и дальнейший переход в наступление в направлении Юхнов. Получение донести.
Конев – Булганин – Соколовский. 5.10.41».
Когда с приказом ознакомились все присутствовавшие, командарм, как бы в раздумье, заметил:
– Ну что ж, сомнений больше нет.
– Но и ясности тоже нет, – горячо вступил в разговор Лобачев. – У нас полностью организованные соединения, управление налажено. И теперь это все разрушается.
– Тем не менее приказ надо исполнять!
Глубокой ночью принимать войска прибыли командующий 20-й армией генерал-лейтенант Ершаков и корпусный комиссар Семеновский с группой штабных работников. Только под утро все необходимые документы были готовы, и штаб 16-й армии мог двинуться в путь, к новому месту назначения. Рокоссовский попрощался с Ершаковым, и тот уехал. Это была последняя встреча. Через некоторое время генерал-лейтенант Ершаков погиб.
Рокоссовский и Малинин должны были еще решить, куда передвигать тыловые учреждения, склады и госпитали армии.
Телефонный звонок прервал разговор. Генерал Лукин требовал командарма-16:
– Выручай, положение исключительно тяжелое. Ты можешь помочь? Дайте одну-две дивизии...
Рокоссовский в нескольких словах объяснил, что уже не распоряжается дивизиями 16-й армии и Лукин должен обращаться к Ершакову. Это был их последний во время войны разговор. Через несколько дней тяжело раненный генерал-лейтенант М. Ф. Лукин в бессознательном состоянии попадет в плен к врагу и очнется только на койке немецкого госпиталя после ампутации ноги...
С рассветом штаб Рокоссовского двинулся в путь. Попытки связаться со штабом фронта по радио ни к чему не привели, и командарм терялся в догадках. Опытный военный, он догадывался, что произошло нечто тревожное, страшное, но что именно, не мог определить точно. Неизвестность не давала покоя Рокоссовскому и его товарищам.
Если бы они знали, что произошло, их тревога возросла бы многократно. Немецко-фашистским войскам удалось осуществить первую часть плана «Тайфун»: в лесах западнее и юго-западнее Вязьмы они окружили войска 16, 19, 20, 24 и 32-й армий, армейской группы генерала Болдина, и в то самое время, когда штаб Рокоссовского двинулся на новое место, немецкие танки с севера и юга спешили к Вязьме, чтобы замкнуть внутреннее кольцо окружения. Положение советских войск ухудшалось и тем, что южнее, к западу от Брянска, гитлеровцы окружили еще две наши армии – 3-ю и 13-ю.
Успех казался главарям «третьего рейха» решающим. Гитлер, с 22 июня 1941 года ни разу не выступавший публично, счел момент подходящим и уже 3 октября поднялся на трибуну берлинского Спортпаласа для того, чтобы объявить о своем триумфе.
«В эти часы на нашем Восточном фронте, – говорил он торжественно и значительно, – вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на востоке».
Буря восторженных воплей была ответом на это, и фюрер продолжил:
«Я говорю об этом только сегодня, потому что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется».
Восхищению почитателей фюрера не было предела, сбывалась вековая мечта немецкого бюргера: завтра на востоке возникнет колониальная империя, в которой десятки миллионов рабов-славян станут беспрекословно трудиться на благо немца господина. Чтобы обывателям нацистского государства было легче ориентироваться в «беспредельном восточном пространстве» (кто ее разберет, эту Россию, где их Москва-то находится?), «Фёлькишер беобахтер» публикует огромные карты Московской области, и каждый верноподданный «третьего рейха» может теперь собственноручно по утрам отмечать карандашом, сколько километров осталось до Москвы. Газетные заголовки захлебываются от восхищения: «Исход похода на восток решен», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!», «Военный конец большевизма!»
Всего этого не знают Рокоссовский и его товарищи, как не знают сотни тысяч других бойцов и командиров Красной Армии. В отличие от гитлеровских генералов они не считают сопротивление бессмысленным. Рокоссовский и его товарищи не знают, что Гитлер уже объявил Красную Армию окончательно уничтоженной, они не ведают, как гитлеровские чиновники готовятся к дележу огромной добычи. Они встревожены положением, но одновременно они полны желания защитить свою землю, свое Отечество, свое государство, свой передовой социалистический строй. Воля их вовсе не сломлена, и скоро фашистским генералам предстоит в этом убедиться.
Пока же штаб 16-и армии, двигавшийся по минской магистрали к Вязьме, стал встречать машины тыловых частей. В один голос красноармейцы заявляли, что их подразделения подверглись нападению вражеских парашютистов и были разбиты, спастись удалось немногим и теперь они ищут своих. Все чаще и чаще на пути стали попадаться беженцы. Из опросов красноармейцев и беженцев становилось ясно, что противник прорвался севернее магистрали Ярцево – Вязьма и там движутся большие колонны танков и мотопехоты врага. Можно было ожидать, что скоро танки повернут к югу и перережут магистраль.
Связи со штабом фронта по-прежнему не было. Никаких частей навстречу тоже не попадалось. Состояние оторванности все более овладевало командирами штаба. Надо было постараться выяснить обстановку. С этой целью Рокоссовский разослал группы разведчиков, а сам с Малининым устроился вздремнуть в сарае на сене. Оба очень устали предыдущей ночью и мгновенно уснули.
Здесь в сене их и нашел спустя час-полтора Лобачев, также с группой разведчиков уезжавший вперед.
– Что нового? – расправляя плечи, хмуро спросил командарм.
Короткий сон не освежил его. Лобачев был явно взволнован.
– Не доезжая Вязьмы, я встретил на перекрестке Василия Даниловича Соколовского. Он из Касны ехал на новый КП фронта.
– Что приказал делать нам?
– Наша задача – прежняя. В Вязьме должен находиться Лестев. Там же стрелковая бригада Никитина. Приказано подчинить ее нам.
– А что начштаба фронта сказал о положении дел?
– Сказал только, что исключительно неблагоприятно складывается все, особенно на севере.
– Ну что ж, и на том спасибо. Поехали, товарищи, скорей на командный пункт.
Через час Рокоссовский со штабом был на КП армии, размещенном километрах в десяти к востоку от Вязьмы, в лесу, неподалеку от магистрали. КП был уже готов. Начали работу радисты. Но облегчения это не приносило. Штаб фронта не отзывался, установить связь с частями и соединениями, перечисленными в приказе, не удавалось ни по радио, ни разведчикам. Все имевшиеся ранее части уже были переподчинены генералу Болдину и направлялись на север.
После непродолжительного размышления командарм решил:
– Вы, Михаил Сергеевич, останетесь здесь и добивайтесь связи со штабом фронта, а мы с Лобачевым поедем в Вязьму.
День 6 октября выдался сухим и холодным. Когда ЗИС-101 Рокоссовского с юга въехал в Вязьму, узкие и запутанные улицы города были забиты машинами и подводами с имуществом и людьми. Начальник гарнизона Вязьмы генерал И. С. Никитин ничего утешительного сообщить не мог.
– В моем распоряжении в Вязьме войск нет, – докладывал он, – располагаю только милицией. В городе очень тревожно, по слухам, от Юхнова с юга приближаются немецкие танки.
– А где же советские и партийные власти города?
– В соборе, в его подвале. Там и товарищи из области.
Собор в Вязьме найти легко. Подобно крепости, возвышается он над городом на высоком холме уже четвертый век. В подвале собора Рокоссовский действительно нашел секретаря Смоленского обкома ВКП(б) Д. М. Попова с группой партийных работников Смоленска и Вязьмы. Вместе с ними был и начальник политуправления Западного фронта Д. А. Лестев. Увидев Рокоссовского, Лестев обрадовался: «Наконец, товарищи, приехал командующий...»
Но радоваться было преждевременно. По приказанию Рокоссовского Никитин доложил Лестеву все имевшиеся у него сведения о положении Вязьмы. Услышанное поразило Лестева:
– Меня уверяли, что тут у вас пять дивизий...
– Скажите, – обратился Рокоссовский к Никитину, – как у вас налажено дело с разведкой, наблюдаете ли вы за подступами к городу?
Но Никитин не успел ответить. В подвал быстро спустился председатель Смоленского горсовета А. П. Вахтеров и крикнул, обращаясь к Попову:
– Дмитрий Михайлович, фашистские танки на подходе к городу!
– Что ты панику разводишь? – возмутился Попов.
– Да я их с колокольни в бинокль видел!
Рокоссовский, Лестев, Попов, Лобачев быстро поднялись на колокольню. С ее верхней площадки на много километров великолепно просматривалась автострада Минск – Москва, проходящая к северу от Вязьмы. На восток от города, километрах в трех по направлению к Гжатску, вся дорога была забита машинами. В бинокль отчетливо было видно, как в километрах полутора от хвоста колонны двигались немецкие танки, обстреливавшие ее из пушек и пулеметов. Танки же направлялись и к повороту на Вязьму. Густой столб дыма поднимался на окраине города – горела вяземская нефтебаза.
– Отсюда нужно немедленно выбираться! – без колебаний произнес Рокоссовский. – Вязьму защищать некому. Пошли.
В ЗИС-101 и «газики» Лобачева и Попова набилось полно людей. Из города на Старо-Московское шоссе удалось выскочить благополучно.
На КП 16-й армии Малинин встретил командарма ошарашивающей новостью: «Противник выбросил десант за 15 километров на восток от Сафонова и Дорогобужа, тыловые учреждения армии за линией фронта»,
Командарм-16 задумался. Что делать? Вернуться к дивизиям прежней 16-й армии? Немцы, захватив Вязьму, лишили его этой возможности. Кроме того, штаб 16-й армии предназначался для выполнения другой задачи... Но с новыми дивизиями никак не связаться! Рокоссовский собирает ближайших помощников и объявляет свое решение:
– В дивизии послать командиров штаба. Передать приказ выходить в северо-восточном направлении. Штаб армии переводим восточнее, в Туманово, там будем ждать войска.
Вечером 6 октября штаб армии двинулся в Туманово, расположенное в 8—10 километрах от автострады между Вязьмой и Гжатском. На лесной дороге командиры штаба вскоре столкнулись с картиной, которая не могла оставить равнодушным ни одного человека, военного и не военного. Мощные 203-миллиметровые гаубицы 544-го артиллерийского полка застряли здесь из-за отсутствия горючего для тракторов. Около гаубиц находились и расчеты, на что-то еще надеявшиеся и ожидавшие подвоза горючего. Узнав, что Казаков – начальник артиллерии армии, со слезами на глазах трактористы начали упрашивать его помочь достать горючее. Его было в обрез и для машин штаба, и поэтому Казаков не мог ничего сделать, но Рокоссовский, к которому бросились артиллеристы, не колебался ни мгновения:
– Отдайте им все, что можете собрать. Пусть лучше наши машины станут. Эти гаубицы нельзя, преступно оставлять.
Когда в декабре 1941 года 16-я армия начала контрнаступление, 544-й артполк входил в ее состав и среди его орудий были и 203-миллиметровые гаубицы, спасенные в горькие дни отступления октября 1941 года.
Туманово еще не было занято немцами, здесь находился эскадрон войск НКВД, командир которого страшно обрадовался, когда Рокоссовский приказал ему присоединиться к штабной колонне. Оставаться в Туманове не было возможности, вскоре пришлось перебраться с лес, в брошенные землянки какого-то фронтового учреждения.
Ночью и с утра 7 октября непрерывно работали несколько групп разведчиков. К середине дня стало окончательно ясно, что внутреннее кольцо окружения сомкнулось под Вязьмой. На автостраде хозяйничали гитлеровцы. Более того, разведчики принесли сведения, что немецко-фашистские танки продвинулись далеко по направлению к Гжатску и, очевидно, заняли его. Положение становилось все более сложным.
Вечером 7 октября в полуразрушенном лесном блиндаже Рокоссовский собрал расширенный Военный совет армии. На дворе шел мелкий холодный дождь, сквозь потолок блиндажа по временам пробивались струйки воды.
– Нужно решать, товарищи, что будем делать. Ясно, что мы зажаты внутренним и внешним кольцом окружения. Связи ни с дивизиями, которые нам обещали, ни со штабом фронта установить не удается. Так что же будем делать?
Первым высказался Лобачев:
– Следует организовать сильный отряд из личного состава штаба и полка связи, из тех подразделений, что присоединились к нам сегодня, и с боем прорваться по автостраде на Гжатск. Там, по-видимому, штаб фронта.
Малинин придерживался другого мнения:
– Думаю, что прорыв на Гжатск не принесет успеха. По-моему, необходимо оставаться на месте и ждать подхода наших дивизий из-под Вязьмы. Они должны подойти, и тогда мы начнем активные действия.
Мнения командиров штаба разделились. Рокоссовский внимательно слушал всех. Трудно было определить, какую точку зрения он разделяет. Наконец, высказались все, решающее слово оставалось за командармом. Голос его был спокоен, уверенность чувствовалась в каждом слове:
– Ждать больше нельзя. Рассчитывать на то, что подойдут силы с востока, – не приходится, а значит, нам нечем помочь окруженным. Нет никакой уверенности, что они смогут сами вырваться – немцы оседлали магистраль прочно. – Командарм чуть помолчал. – Значит, единственный выход – уходить. Но идти на Гжатск нельзя, это ничего не сулит, кроме жертв и разгрома. И на автостраде и в Гжатске полно немецких войск. – Голос Рокоссовского стал немного громче. – Я принял решение – прорываться на северо-восток. Там у немцев скорее всего недостаточная плотность, и там больше возможностей встретить наши части, ведь мы не одни выходим из окружения. – Он заговорил чуть быстрее. – Весь имеющийся личный состав разбить на три колонны. Правую поведет Казаков, центральную – я, левую – командир полка связи. Во втором эшелоне пойдут все автомашины, его поведет Орел. Броневики и танки идут вместе с центральной колонной. Эскадрону НКВД организовать разведку. Все, кроме водителей автомашин, идут пешком. Выступаем сегодня вечером. У меня все, товарищи.
Несколько недель назад на Ярцевском рубеже, когда Рокоссовский собирал вышедших из окружения бойцов и командиров и вливал их в свои дивизии, он всегда повторял, что там, где командир действует так, как ему положено, не может быть паники, не может быть растерянности, не будет лишних жертв. Теперь ему предстояло на деле доказать это своим подчиненным.
Лобачев собрал командиров, бойцов, шоферов, связистов. Лица собравшихся из-за наступившей темноты трудно было различить. Командарм вкратце объяснил, что предстоит совершить.
– Мы должны двигаться перекатами, за нами последуют автомашины. Главное – не расходиться на мелкие группы, мы воинская часть, мы идем и сражаемся вместе, блюдя старое воинское правило: один за всех, все за одного. Раненых обязательно уносить с собой, убитых, если нет возможности вынести тела, хоронить на месте. – И командарм еще раз повторил: – Главное, чтобы не было отстающих...
Около восьми вечера, когда колонны тронулись в путь, посыпал крупный дождь, дороги раскисли. Машин набралось много – около сотни, и вскоре из-за них начались остановки, так как приходилось то и дело вытаскивать их из грязи проселочных дорог при помощи танков.
Изредка то слева, то справа по ходу движения колонн вспыхивала перестрелка. Это разъезды сталкивались с немцами. Более или менее крупная стычка произошла лишь однажды, когда колонны сделали уже километров пятнадцать и приближались к деревушке, намеченной для привала. Головная застава наткнулась на группу мотоциклистов противника и пехоту на двух автомашинах. В завязавшейся охватке враг был рассеян.
Полное спокойствие и возможный в подобных условиях порядок все время сохранялись в колоннах. Слово «окружение», столь известное всем в 1941 году и столь часто вызывавшее панику и неразбериху в частях и подразделениях, не имевших твердой командирской руки, не могло оказать своего губительного влияния там, где руководил Рокоссовский.
Вместе со всеми шагал он по грязной лесной дороге. Присутствие духа, несмотря на сложную и чрезвычайно опасную ситуацию, ни на мгновение не покидало его. И в эту ночь, и в последующую окружающие с изумлением и восторгом отмечали, что командарм неизменно остается невозмутимым и хладнокровным. От него исходило ощущение полной уверенности, спокойствия, и оно, это ощущение, незримыми путями передавалось бойцам и командирам, В присутствии такого человека невозможно было впасть в растерянность или панику.
Около полуночи в лесной деревушке устроили привал, чтобы чуть отдохнуть и поесть. Рокоссовский, Малинин, Лобачев и еще несколько командиров зашли в одну избу. Несмотря на позднее время, никто из ее обитателей не спал. Гостей встретили приветливо.
– Что нового, юный разведчик? – спросил Лобачев мальчика-подростка, застенчиво прислонившегося к печке. Он явно стеснялся, и в разговор вступила хозяйка:
– Да какие могут быть новости, товарищ командир!
Немцы вот были днем...
– На трех танках, – внезапно осмелел паренек. – И машин пять с солдатами.
– В Ново-Дугине и Тесове их много...
– А где это? – заинтересовался Малинин. – Сейчас посмотрим на карте. Ага, километрах в пятнадцати к северу, – добавил он, обращаясь к Рокоссовскому.
В этот момент из угла избы послышался хриплый мужской голос:
– Что же вы делаете, товарищ командир!
На голос все обернулись. В углу, на кровати лежал седобородый старик.
– Это отец мой. Болен он, – извиняющимся голосом промолвила хозяйка, сделав движение к кровати, как бы пытаясь остановить старика. Он, не обращая внимания на дочь, пристально вглядываясь в Рокоссовского и, очевидно, определив в нем главного, голосом, в котором смешались боль и горечь, продолжал:
– Товарищ командир... сами уходите, а нас бросаете?
Молчание на несколько минут воцарилось в избе. Первым его прервал Лобачев:
– Наши неудачи временные, мы обязательно разобьем немецко-фашистские войска...
Старик, казалось, не слышал его слов. По-прежнему обращаясь только к Рокоссовскому, он говорил:
– Нас выдаете врагу, а ведь мы для Красной Армии ничего не жалели... если надо – и последнюю рубашку отдали бы.
Голос его стал еще более хриплым, он волновался, и горло его перехватывали судороги.
– Я старый солдат, в империалистическую войну два раза ранен был. Если бы не эта треклятая болезнь, и сейчас бы пошел защищать Россию. Я знаю немцев. Я воевал с ними. Мы тогда врага на русскую землю не пустили. Что же вы делаете?
Спутники Рокоссовского вновь пытались объяснить старому солдату, что враг очень силен, что отступление временное, но уверенности в том, что они смогут убедить старика, в голосах их не чувствовалось. Один Рокоссовский не сказал ни слова. Молча, упершись взглядом в выщербленный пол избы, выслушивал он все. Наконец командарм поднялся:
– Нам пора идти. – И, сделав несколько шагов к двери, круто повернулся. – Верь моему слову, солдат: мы вернемся!
Через несколько минут он уже вновь шагал по дороге и по-прежнему казался невозмутимым и хладнокровным. Лишь через полчаса он на секунду задержался, наклонился к месившему рядом грязь Лобачеву и тихо сказал, почти прошептал:
– Как он говорил: «Что же вы делаете...» Лучше бы мне дали пощечину!
Генерал Рокоссовский сдержал слово, данное старому русскому солдату, а встречу в лесной деревушке помнил до конца своих дней.
В эту ночь шагать пришлось почти без перерыва. Вскоре после привала произошло радостное событие: разведчики обнаружили колонну советских войск, двигавшихся в том же направлении. Это были части 18-й стрелковой дивизии, состоявшей из ополченцев города Москвы. Короткий разговор, приказ – и ополченцы движутся вместе со штабом 16-й армии. Теперь Рокоссовский располагал достаточно серьезной силой, для того чтобы прорваться в любом направлении.
Уставшие, промокшие, голодные люди прошли за ночь по бездорожью не менее 30 километров. 8 октября, едва посветлело небо, как над лесом начал кружить самолет У-2. Через несколько минут он приземлился. Рокоссовскому донесли, что, по сведениям летчика, в Гжатске наши войска и вчера там были Ворошилов и Молотов.
До Гжатска оставалось не более 10 километров, радостная весть мгновенно распространилась в колоннах. К этому времени совсем рассвело, открылся обзор на большое расстояние. Так как после ночного перехода люди устали, Рокоссовский решил дальнейший путь проделать на машинах. Из предосторожности в передовой отряд командарм направил два танка и броневик, а кавалеристам эскадрона НКВД приказал провести разведку переправ через реку Гжать севернее города. Во втором эшелоне двигались ополченцы 18-й дивизии.
Дивизионному комиссару Лобачеву очень хотелось побыстрее попасть в Гжатск.
– Может быть, еще застану Ворошилова!
– Отправляйтесь с передовым отрядом, – разрешил командарм, – но только в бронемашине. И ни в коем случае не лезьте вперед.
Колонна, растянувшаяся в огромный хвост, тронулась по направлению к Гжатску. Все испытывали понятное в тех условиях желание побыстрее соединиться со своими и торопили водителей. Поэтому основная колонна почти настигла передовой отряд, порядочно растянувшийся. Уже неподалеку от моста через Гжать следовавший первым танк БТ-7 взорвался на мине, и вслед за тем передовое охранение подверглось обстрелу из пушек и крупнокалиберных пулеметов. В броневик Лобачева, когда он стал разворачиваться, сзади угодил снаряд-болванка, не причинивший, к счастью, серьезного вреда.
С автоматами в руках Рокоссовский, Малинин и Другие командиры штаба, выскочив из машин, организовали цепь. Стало ясным, что сведения летчика были ложными – Гжатск уже находился в руках противника, мост оказался взорванным, и прорываться в этом направлении было бы бессмысленно: в дневное время немцы имели возможность быстро сконцентрировать свои силы и легко расправиться с группой Рокоссовского. Поэтому командарм принимает единственно правильное решение: подкрепив частью сил 18-й дивизии передовой отряд, ведший огневой бой с противником на западном берегу Гжати, он с остальными частями и колонной автомашин начинает движение к северу, куда предусмотрительно были посланы кавалеристы-разведчики.
Пока временные заслоны вели бой, основная масса группы, двигаясь перекатами, сумела оторваться от врага. Вновь последовал марш по лесной дороге. Здесь то и дело стали попадаться отдельные отряды советских бойцов и командиров, большие и маленькие, Рокоссовский немедленно присоединял их к своим войскам. Все выходящие из окружения утверждали, что внутреннее его кольцо можно прорвать, лишь минуя основные магистрали, которые противник оседлал прочно. Следовало предполагать, что внешнее кольцо окружения тоже удастся преодолеть, оно не могло еще стать прочным.
Так и случилось. Группа Рокоссовского, опрокидывая на пути мелкие вражеские отряды, в течение 8 октября обошла Гжатск с севера и в ночь на 9 октября, найдя подходящее место, с боем форсировала Гжать и благополучно переправилась на ее восточный берег. После этого штаб 16-й армии и присоединившиеся к нему части и подразделения стали двигаться в восточном направлении. Только в сорока километрах от Можайска, в лесах севернее Уваровки, штабу 16-й армии удалось добиться связи по радио со штабом фронта. В тот же день последовало распоряжение двигаться в район Можайска, а за Рокоссовским и Лобачевым прибыл самолет.
Перед отлетом Рокоссовский отдал последние указания Малинину о переходе на новое место. Попрощались. Внезапно Малинин сказал:
– Я думаю, вам надо взять с собой приказ о передаче участка и войск 16-й армии Ершакову.
– Это зачем же? – удивился командарм.
– Может пригодиться, мало ли что бывает...
С тем и отбыли.
К этому времени положение на центральном участке советско-германского фронта было грозным. Как уже упоминалось, к исходу 6 октября значительная часть войск Западного и Резервного фронтов была окружена западнее Вязьмы. 7 октября в Москву по вызову Ставки Верховного Главнокомандования прилетел генерал армии Жуков, до этого командовавший Ленинградским фронтом. Председатель Совета Народных Комиссаров и Верховный Главнокомандующий Сталин болел гриппом и поэтому принял генерала Жукова у себя на квартире. Кивком головы приветствовав генерала, Сталин сразу же повел его к карте. Как вспоминает Жуков, он сказал:
«– Вот, смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного фронта исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решений, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать».
8 и 9 октября Жуков потратил на ознакомление с положением дел. Оно было неутешительным. Окруженные войска продолжали сражаться в районе Вязьмы. Попытки их вырваться из окружения оказались неудачными, но, как писал впоследствии Жуков, «благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет своего описания».
10 октября Ставка приняла решение назначить Жукова командующим Западным фронтом. Бремя ответственности, которое он принял на себя, было огромным: ему предстояло защитить столицу, ему надлежало воплотить в реальное дело дух армии и страны, выраженный в крылатой и горькой фразе тех дней: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва».
Предстояло создать прочную оборону на рубеже Волоколамск – Можайск – Малоярославец – Калуга, и оборона эта должна была быть глубокой. В кратчайший срок следовало создать вторые эшелоны и резервы фронта, чтобы иметь возможность маневрировать ими для укрепления слабых участков фронта. Организовав твердое управление войсками, необходимо было наладить наземную и воздушную разведки, материально-техническое снабжение войск. Чтобы сделать все это, у нового командующего было очень мало времени, а главное, сил. Ведь к тому моменту, когда он начал руководить фронтом, в его распоряжении не было достаточно войск даже для того, чтобы просто задержать наступление противника.
Рокоссовский и Лобачев прибыли в штаб Западного фронта как раз в момент смены командования. В небольшом одноэтажном домике, куда явились представители 16-й армии, кроме Конева и Булганина, находились члены ГКО Ворошилов и Молотов. Первый же вопрос, который задал прибывшим маршал Ворошилов, был:
«– Как это вы со штабом, но без войск 18-й армии оказались под Вязьмой?
– Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, находятся здесь.
– Странно...»
Предусмотрительный начальник штаба армии был прав, и Рокоссовскому ничего не оставалось, как предъявить приказ от 5 октября. В разгар беседы появился и новый командующий фронтом. Коротко поздоровавшись с Рокоссовским и Лобачевым, Жуков ознакомил их с обстановкой и предложил отправиться в Можайск для организации обороны Можайского укрепленного района. 11 октября командованием Западного фронта было сделано и соответствующее распоряжение. Приказ этот, знаменовавший начало совместной работы Рокоссовского и Жукова в годы Отечественной войны, гласил:
«Генералу Рокоссовскому. 11.10.41.
Противник, сосредоточив значительные подвижные силы в районе Сычевка, стремится развивать свои действия ва Ржев и Клин. Разведчасти противника вышли 11.10. в район Треселы.
Приказываю:
1. Наступление на Гжатск приостановить и перейти к обороне на занимаемом войсками исходном рубеже, имея 18 тбр во втором эшелоне в районе ст. Батюшково.
Задача обороняющихся частей не допустить прорыва противника в Можайском направлении.
2. Вести усиленную разведку противника в юго-зап. направлении до рокады Юхнов—Гжатск.
3. КП 16-й армии иметь – Уварово.
4. План обороны довести 12.10.
Получение подтвердить.
Жуков – Булганин – Соколовский».
Рокоссовский и его штаб не успели выполнить это распоряжение. 12 октября 1941 года командование фронта приказало штабу 16-й армии «выйти с 18-й ополченческой стрелковой дивизией в район Волоколамска, подчинить себе все части, там находящиеся, подходящие туда или выходящие из окружения, и организовать оборону в полосе от Московского моря (Волжское водохранилище) на севере до Рузы на юге, не допуская ее прорыва противником».
Вечером 13 октября штаб армии двинулся из Можайска в Шаликово, а оттуда через Рузу – к Волоколамску.
К 14 октября общая обстановка на Западном фронте стала еще более напряженной. Гитлеровские войска продолжали продвижение к Москве. Казалось, тайфун, вызванный германским генеральным штабом, только набирает силу, чтобы смести все стоявшее на пути. Но это было не так. Нацистскому натиску было предначертано разбиться о стены Москвы. И остановить его должен был советский народ.
В этот исключительно опасный для судеб нашего государства час наш народ, руководимый Коммунистической партией и Советским правительством, нашел в себе достаточно сил и воли, чтобы усмирить ураганный ветер вторжения. Вся страна следила за колоссальным сражением, призванным на многие десятилетия определить судьбу нашей Родины, да и не только ее судьбу! Страна от мала до велика вкладывала всю свою волю, всю энергию в достижение победы. Дни и ночи рабочие нашей страны ковали оружие для защитников Москвы. Дни и ночи колхозники не покладая рук завершали уборку урожая. Дни и ночи со всех концов страны спешили к Москве составы с соединениями и частями, перебрасываемыми отовсюду, даже с Дальнего Востока, для отражения гитлеровского натиска.
И сама Москва приняла вид фронтового города. Грозным предупреждением о нависшей опасности, о предстоящих суровых и кровопролитных боях звучали слова Постановления Государственного Комитета Обороны, прочитанного по радио, опубликованного в газетах и расклеенного на улицах Москвы 20 октября:
«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100—120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову...
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение...
4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте...»
Страна напрягала все силы, чтобы отбросить врага. В еще большей степени это требовалось от защитников Москвы.
Волоколамск, оказавшийся почти на передовой линии, готовился к сражению. Секретарь районного комитета партии В. П. Мыларщиков, к которому по прибытии в Волоколамск зашли Рокоссовский и Лобачев, заверил их, что население района и города сделает все, чтобы помочь войскам Красной Армии остановить врага.
– Окопы и противотанковые рвы население роет днем и ночью. Но кто будет оборонять город? Войск что-то в укрепленном районе не видно...
– Вы правы, – согласился командарм. – Ваш город – ворота к Москве, а сил у нас маловато.
Тревога командарма-16 была обоснованной. 16-й армии досталась для обороны полоса протяженностью более 100 километров северо-восточное Можайска, от совхоза «Болычево» до Московского моря. Сил же и средств в распоряжении Рокоссовского было до смешного мало. Обстановка складывалась такая же, как и под Ярцевом в июле 1941 года, когда Рокоссовскому приходилось собирать отступающие части и соединения и с ними организовывать оборону. Но было отличие, и существенное. Бои под Ярцевом Рокоссовский начинал, располагая лишь группой командиров, которых он почти не знал и которые не имели еще фронтового опыта. Под Волоколамском организацию обороны можно было возложить на хорошо сколоченный штаб, в его распоряжении находились все необходимые средства. Кроме того, командиры этого штаба уже имели суровую фронтовую школу. Работники политического отдела, которым руководил Д. Ф. Романов, также были надежной опорой командарма. Он мог целые дни проводить в войсках, так как был уверен, что соратники не станут терять даром и минуты. В том, что на Волоколамском рубеже противник встретил организованное и упорное сопротивление, немалая заслуга Малинина и его подчиненных.
Немедленно развернув командный пункт в Волоколамске, командарм разослал группы командиров, чтобы разыскивать соединения и части, выходившие из окружения и подходившие к Волоколамскому укрепленному району с тыла.
Первым соединением, с которым удалось познакомиться командарму, соединением, навечно вошедшим в историю обороны Москвы, была 316-я стрелковая дивизия. Сформированная в Средней Азии в начале войны, эта дивизия еще 12 октября прибыла под Волоколамск и заняла оборону на 40-километровом участке левого фланга вновь организованной 16-й армии.
Днем 14 октября, прибыв в Волоколамск, Рокоссовский сразу же отправился на командный пункт генерала Ивана Васильевича Панфилова, чтобы обсудить с ним вопросы, касавшиеся действий дивизии. Дивизия была хороша, давно уже не видел Рокоссовский такого полнокровного – и по численности, и по обеспечению – соединения. Понравился командарму и ее командир – Панфилов. В том, как он говорил об обстановке и своих решениях, чувствовался военачальник, обладавший серьезными знаниями и богатым практическим опытом. Одновременно было видно, что командиру 316-й дивизии не занимать энергии и железной воли – качеств, столь необходимых в ту пору.
Линия обороны, где предстояло драться полкам дивизии, была оборудована далеко не повсюду. Наиболее уязвимым, по мнению командарма, к которому присоединились комдив и комиссар дивизии С. А. Егоров, был участок в 20 километров на левом фланге дивизии.
– Оборонительной полосы нет еще, только колышки торчат: разметка сделана. Говоря по чести, мы только начали копать, – докладывал Панфилов.
– Чем же занимались эти дни? – спросил Рокоссовский.
– Знакомились с местностью, обследовали весь район обороны.
– Плохо, что у дивизии нет опыта боевых действий.
– Да, воевать не пришлось, – подтвердил Панфилов. – Но необходимые навыки, я считаю, бойцы приобрели за время обучения. Мы провели полковые и дивизионные учения, отработали и встречный бой, и оборону стрелковой дивизии, и ее наступление.
– А каково настроение в частях?
Ответ Панфилова был краток:
– Люди хотят драться!
– Ну что ж, товарищи, надо готовить встречу врагу, – заключил разговор командарм-16. – Думаю, что дня через два-три немцы будут здесь. Ваша дивизия – основная, враг, по-видимому, будет наносить главный удар здесь. Держитесь.
Следующей частью, на которую вполне мог положиться командарм, был сводный курсантский полк, созданный на основе военного училища имени Верховного Совета РСФСР. По тревоге был поднят этот полк и под командованием полковника С. И. Младенцева, еще в 1939 году получившего Золотую Звезду Героя Советского Союза, прибыл в Волоколамск. Курсанты немедленно приступили к организации обороны по восточному берегу реки Ламы, в центре оборонительной полосы 16-й армии.
Вскоре у Рокоссовского появилось и соединение, которому можно было поручить прикрытие правого фланга: севернее Волоколамска из вражеского тыла после окружения в полном составе вышел 3-й кавалерийский корпус генерала Л. М. Доватора, состоявший из 50-й кавдивизии генерала И. А. Плиева и 53-й комбрига К. С. Мельника. Обстрелянные бойцы и командиры этого корпуса, руководимые талантливым и мужественным генералом Доватором, составили прочный заслон врагам на северном фланге армии.
Одновременно в распоряжении Рокоссовского поступил 690-й стрелковый полк 126-й стрелковой дивизии, организованно вышедший из окружения. Его командарм оставил в резерве, рассчитывая сформировать на базе этого полка новое соединение, вливая в него выходящие из окружения мелкие подразделения и группы. В тылу армии на пополнении находилась и 18-я ополченческая стрелковая дивизия. Другими резервами командарм не располагал.
Днем 15 октября Рокоссовский получил было серьезное подкрепление – танковые части. Но вслед за тем пришло распоряжение командования фронта о передаче этих танков соседу слева – 5-й армии Д. Д. Лелюшенко. Там сегодня очень тяжело...
– Там сегодня тяжело?.. – задумчиво переспросил Рокоссовский. – Не знаю, будет ли здесь легче завтра... Всего перед началом боев за Волоколамск в распоряжении Рокоссовского имелся 21 пехотный батальон, 6 кавалерийских полков, 73 противотанковых орудия и 125 орудий полевой артиллерии. Этого было очень мало для обороны более чем стокилометровой полосы, отведенной для 16-й армии. В среднем на каждый стрелковый батальон и кавалерийский полк приходилось 5—6 километров оборонительной полосы. Вдобавок и артиллерии было мало: два орудия на 1 километр фронта.
Рокоссовский хорошо понимал, что основную ударную силу предстоящего гитлеровского наступления составят танки и подобная плотность артиллерийских орудий будет совершенно недостаточной. Поэтому заранее был разработан широкий маневр артиллерии как траекториями, так и колесами. Вместе с Казаковым командарм спланировал перегруппировку артиллерии на угрожаемые участки, определил и изучил маршруты движения. В результате на наиболее угрожаемом направлении, в полосе шириной около 4 километров, плотность артиллерии повысилась до 14 орудий на 1 километр фронта. И все-таки сил, имевшихся у Рокоссовского, было совершенно недостаточно для организации отпора врагу. Но подобное же положение создалось и на многих других участках обороны Западного фронта, в распоряжении командования резервов почти не было, и приходилось довольствоваться имевшимися ресурсами.
Противник не заставил себя ждать. 14 октября Рокоссовский принял Волоколамский участок обороны, а с утра 16 октября четыре гитлеровские дивизии (две пехотные, моторизованная и танковая), располагавшие более чем 200 танками, начали наступление на Волоколамском направлении.
Удар, как и предполагал Рокоссовский, пришелся по левому флангу армии, по позициям 316-й стрелковой дивизии. С этого памятного дня началась вошедшая в историю нашей страны героическая борьба защитников Волоколамска – панфиловцев.
Передний край обороны дивизии проходил в 12– 15 километрах от Волоколамского шоссе. На пространстве, ограниченном с севера рекой Рузой, в этот день начались упорные бои, продолжавшиеся более 10 дней.
Отражение одного из главных ударов гитлеровцев выпало на долю 5-й роты 1075-го полка 316-й дивизии, оборонявшей западную и южную оконечность территории совхоза «Болычево». Роте были приданы пять противотанковых пушек. Горсточка советских солдат противостояла нескольким десяткам танков и мотопехоте противника.
Танкисты врага начали атаку лихо, будучи уверены, видимо, в превосходстве сил и легкой победе. Однако советские воины быстро сбили с них спесь. Артиллеристы встретили танки организованным огнем. В короткий срок шесть вражеских машин были подбиты, две подорвались на минах, а одна свалилась с моста при переправе через реку Колоповку. Подобная встреча отрезвила гитлеровцев, остальные танки и мотопехота сочли за благо повременить с продолжением атаки.
Около пяти часов вечера они вновь начали наступление, окружили стрелковую роту и артиллеристов. Но советские солдаты не дрогнули, они заняли круговую оборону и до наступления ранней осенней темноты сумели вывести из строя еще несколько вражеских танков. После этого немцы вторично отошли.
Подобным же образом развивались события и на других участках обороны. Группы немецких танков по 30– 50 машин в каждой, поддержанные мощным артиллерийским огнем и авиацией, пытались прорвать оборону 316-й дивизии. Встречая хорошо организованное сопротивление, вынужденные отступать, они вновь и вновь атаковали, но успеха в первый день боев так и не достигли.
17 октября гитлеровцы атаковали корпус Доватора севернее Волоколамска и одновременно в районе Болычево, на стыке с 5-й армией, сосредоточили против одного полка 316-й дивизии до 100 танков. Здесь им удалось несколько потеснить панфиловцев, но их попытка развить успех в глубину была отражена подтянутыми артиллерийскими резервами. 18 и 19 октября в этом районе пехотные подразделения и артиллеристы армии Рокоссовского продолжали неравный поединок с танками и мотопехотой противника. Немецко-фашистские войска сумели потеснить части 316-й дивизии, сами же понесли настолько большие потери, что вынуждены были прекратить атаки. Не добились успеха гитлеровцы и на северном фланге против спешенных кавалеристов Доватора. Стойко оборонял свои позиции и курсантский полк Младенцева.
В советских войсках убыль в людях и технике была очень велика. Пехотинцы, артиллеристы, саперы, связисты стояли под Волоколамском насмерть. С гранатами и бутылками с горючей смесью бросались навстречу вражеским танкам пехотинцы. Прикрывая артиллеристов, они гибли вместе с ними, но не оставляли товарищей. До последнего снаряда, до последнего человека в расчете вели огонь артиллеристы, часто из подбитых орудий. В октябрьские дни 1941 года здесь, под Волоколамском, как и у десятков и сотен других городов и сел, солдаты России грудью защищали Родину.
Командарм в эти дни не покидал частей. В его распоряжении не было танков, и по одному этому можно представить, как тяжело приходилось бойцам. Единственным средством, которое могло воспрепятствовать продвижению танков врага, была артиллерия, и Рокоссовский умело использовал ее.
Больше всего он бывал в полках дивизии Панфилова, которая и отражала главный натиск врага. Всего несколько дней сражались панфиловцы, но уже полностью оправдали высокое мнение командарма. Как на бойцов и командиров, так и на самого Панфилова командарм мог рассчитывать в трудные минуты. Лишь однажды Рокоссовский был недоволен им.
Это было в один из тяжелых дней. Из окна помещения штаба армии в Волоколамске командарм увидел автомашины и повозки, двигавшиеся по улицам города.
– Что это за часть? – спросил он у Малинина.
– Кажется, штаб 316-й дивизии, – ответил тот.
– Постойте, разве отход штабу дивизии разрешен?
Получив отрицательный ответ, командарм сразу же вышел на улицу и приказал штабу дивизии немедленно возвратиться назад, в Спас-Рюховское. Тут же он узнал, что штаб переместился по собственной инициативе, без приказания комдива, который, однако, мер к возвращению штаба не принял. Рокоссовский немедленно поехал к Панфилову.
Встретив командарма на НП, расположенном, как всегда, вблизи передовой, Панфилов начал было рапорт. Однако Рокоссовский сразу же прервал его.
– Генерал, надеюсь вы понимаете, что произошло?
– Это моя ошибка. – не стал отпираться Панфилов.
– Ваш штаб отошел без приказания. Это плохой пример для частей. От вас я этого не ожидал. – Командарм особенно подчеркнул слова «от вас».
Несколько дней прошли более или менее спокойно, но, подтянув силы, гитлеровцы вновь перешли в решительное наступление. Действуя активно на всем фронте армии, немецко-фашистское командование вводило все новые и новые части именно на Волоколамском оборонительном участке. Используя мощный танковый кулак, гитлеровцы рвались к Волоколамскому шоссе. Силы частей армии Рокоссовского иссякали, шаг за шагом, километр за километром вынуждены были они отступать. К 25 октября враг сумел овладеть Болычевом, Осташевом, форсирован реку Рузу. Сосредоточив большое количество танков, 25 октября немецко-фашистские войска захватили железнодорожную станцию Волоколамск.
Невероятно тяжелые бои шли и на других участках фронта под Москвой. Южнее 16-й армии за старинный русский город Можайск дрались с фашистами солдаты 5-й армии, которую возглавлял сначала Д. Д. Лелюшенко, а после его ранения – Л. А. Говоров. На Малоярославецком направлении сражались войска 43-й армии К. Д. Голубева, натиску врага с юго-запада, на Калужском направлении, противостояли солдаты 49-й армии И. Г. Захаркина. И всем им было очень тяжело в эти октябрьские дни, всем...
За десять дней боев 16-я армия понесла чувствительные потери как в людях, так и в артиллерии. Представление о напряженности и кровопролитности боев дают цифры о потерях лишь в трех истребительно-противотанковых полках 16-й армии. По сведениям начальника артиллерии армии Казакова, 296-й истребительно-противотанковый полк потерял убитыми и ранеными 108 человек, 12 орудий и 4 трактора, в 289-м полку также было разбито 12 орудий и взорвано 13 тракторов, так как их невозможно было вывести, в 525-м полку по той же причине погибло 7 пушек.
Противотанковая артиллерия армии была истощена, а разведка доносила о появлении у врага новых танковых частей. Это грозило прорывом линии обороны, и Рокоссовский был вынужден обратиться с просьбой о присылке противотанковой артиллерии к командующему фронтом. На счету у Жукова в то время было каждое орудие, все же к утру 26 октября два полка 37-миллиметровой зенитной артиллерии прибыли в расположение дивизии Панфилова.
С утра 26 октября бой возобновился. Нажим врага на Волоколамск усиливался. Теперь против 316-й дивизии действовали, помимо пехотных, не менее двух танковых дивизий. На помощь панфиловцам Рокоссовский перебросил кавалерийский корпус Доватора, подтянул 18-ю стрелковую дивизию. Тем не менее 27 октября, используя крупные силы танков и пехоты, противник начал штурм Волоколамска. Фашистская авиация весь день висела над боевыми порядками частей и соединений Рокоссовского. Прорвав оборону 690-го полка, в 16 часов противник овладел Волоколамском. Он пытался перехватить и шоссе восточное города, идущее на Истру, эта попытка сорвалась: кавалеристы вовремя подоспевшей 50-й дивизии генерала Плиева совместно с артиллерией остановили врага.
28 и 29 октября бои продолжались, в частности, в районе занимаемом курсантским полком Младенцева, и все же наступательный порыв гитлеровцев иссяк. «Тайфун» должен был перевести дух! А это плохой признак для тех, кто хотел быть непобедимым и всемогущим!
Однако Волоколамск был сдан, и это обстоятельство стало предметом расследования специальной комиссии штаба Западного фронта, действовавшей по заданию Ставки. Расследование доставило Рокоссовскому немало тяжелых минут. Комиссии были предъявлены приказы Военного совета армии, планы, оперативные документы, карты.
– Приказа о сдаче Волоколамска не было и не могло быть, – доказывал Рокоссовский, рассматривавший появление комиссии как проявление недоверия к подчиненным и возмущенный до глубины души.
– Однако вы не выделили для его защиты резервов ни в армии, ни в дивизиях, – возражал председатель комиссии.
– Мне неоткуда их взять, – возмущался командарм.
– За счет кавалерийской группы.
– Это исключено! В группе Доватора – две дивизии, по пятьсот сабель, не более, а участок, который ей был отведен, – тридцать шесть километров. Не мог же я оголить фланг армии!
Комиссия вызвала для объяснений Панфилова. Рокоссовский тут же заявил, что гордится соединением Панфилова и больше того, что сделала дивизия, она совершить была не в силах.
– Ничто не может поколебать моего убеждения, – сказал Панфилов, – что сдача Волоколамска – это не потеря стойкости моих бойцов.
– И тем не менее, – настаивал председатель комиссии, – Военный совет армии дал вам категорическое приказание удержать Волоколамск, но Волоколамск сдан!
Разговор был невероятно тяжелым для обеих сторон, все понимали, что Ставка Верховного Главнокомандования не может безучастно смотреть, как войска сдают противнику города, расположенные столь близко от столицы. Ставка требовала стойкости и от солдат и от генералов. Но панфиловцев нельзя было упрекнуть в отсутствии стойкости.
Поэтому, когда председатель комиссии стал утверждать, что Панфилов совершил ошибку, направив на основной участок 690-й полк, недавно вышедший из окружения и потому мало устойчивый, Рокоссовский и здесь защитил своего комдива:
– Решительно не согласен с вами. Я, да и не только я, видел этот полк в бою. Его командир – Семиглазов – энергичный, боевой командир, и полк дрался неплохо. Бойцы имеют опыт, а выход из окружения с боями – это закалка личного состава.
Комиссия вполне объективно разобралась в обстановке, сложившейся под Волоколамском, и лишь отметила в качестве недостатка отсутствие резервов у командарма. Рокоссовский не пожелал согласиться и с этим выводом и в тот же вечер отправил объяснительную записку в Военный совет фронта.
И тогда и позднее он считал, что солдат, сражавшихся под Волоколамском, нельзя упрекнуть в отсутствии стойкости. Вот что писал маршал Рокоссовский спустя четверть века: «Считаю необходимым подчеркнуть, что именно в этих боях за город и восточнее его навеки покрыла себя славой 316-я стрелковая дивизия и действовавшие с ней артиллерийские части, так же как и курсантский полк. Именно эти войска, невзирая на многократное превосходство врага, не позволили ему продвинуться дальше... Вспоминая события тех дней, с гордостью за вверенные мне войска могу сказать: в боях с 16 по 27 октября все они вместе и каждый воин в отдельности сделали все возможное, чтобы не допустить прорыва фронта обороны армии. Они справились с этой задачей, и Родина достойно чтит их бессмертный подвиг».
К сказанному Рокоссовским о подвиге бойцов следует только добавить, что командарм был достоин их.
К началу ноября 1941 года героическими усилиями Красной Армии наступление гитлеровских войск было задержано как на центральном участке, так и на всем советско-германском фронте. Операция «Тайфун» оставалась незавершенной, однако это не значило, что гитлеровское командование отказалось от ее осуществления. Будучи невероятно самоуверенными, а потому и слепыми, гитлеровские генералы все еще не могли отделаться от ощущения, что осталось сделать всего лишь одно усилие – и Москва окажется у их ног. Успех пьянил их, кружил головы и лишал рассудка.
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей! 

Вермахт неумолимо шел навстречу первому своему поражению во второй мировой войне.
То, что перерыв в сражении будет кратковременным, сознавало и Верховное Главнокомандование, и командующие армиями, сознавал и Рокоссовский. В статье, опубликованной центральными газетами накануне XXIV годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, командующий 16-й армией писал, «что враг еще силен, что впереди жестокие и решающие схватки», и в то же время подчеркивал: «Хотя бои за Москву продолжаются и опасность, нависшая над столицей, не ослабла, уже сейчас можно констатировать провал плана фашистского командования... За каждый шаг на восток он расплачивается огромными потерями в живой силе и технике».
В этой же статье Рокоссовский писал о том, что в одной из последних листовок немцы хвастались, будто 7 ноября проведут на Красной площади парад войск. Но, как и всегда, в этот день на Красной площади состоялся парад войск Красной Армии.
С утра 7 ноября густые хлопья снега затянули белесой полосой улицы Москвы, снег шел на протяжении всего парада, он покрывал танки, орудия и машины, облепил плечи и спины застывших в торжественном молчании бойцов и командиров. Затаив дыхание слушали они вместе со всей страной знакомый, слегка глуховатый голос, голос человека, говорившего с трибуны Мавзолея Ленина:
– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей.
Чувствовалось, что Сталин взволнован, что он до глубины души осознает торжественность и неповторимость этого парада в преддверии смертельной схватки. Обращаясь к людям, которым прямо с площади предстояло отправиться в бой, он продолжал:
– Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.
На мгновение Сталин остановился, глубоко вздохнул, голос его стал еще глуше и еще тверже:
– Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
Неизбежные суровые испытания и схватки с врагом, о которых говорил Верховный Главнокомандующий, были не за горами. Командование вермахта еще раз в 1941 году готовилось к наступлению на Москву, пополняло и перегруппировывало свои войска. Пока же на фронте шли бои местного значения.
Такие бои вела и 16-я армия. В конце октября – начале ноября немцы захватили на ее левом фланге несколько населенных пунктов, в том числе и Скирманово. Расположенное на высотах, всего в восьми километрах от Волоколамского шоссе, Скирманово господствовало над окружающей местностью, и неприятельская артиллерия оттуда простреливала шоссе. В любое время можно было ожидать, что враг со скирмановского выступа захочет перерезать эту магистраль и выйти в тыл основным частям 16-й армии. 4—7 ноября войска Рокоссовского пытались выбить врага из Скирманова, но не достигли цели.
Возможность ликвидации угрозы обсуждал с Рокоссовским в Звенигороде командующий Западным фронтом. Начав разговор о Скирмановской операции, Жуков неожиданно для Рокоссовского переменил тему:
– Мы намереваемся создать конную армию. Задача – преодолеть фронт южнее Волжского водохранилища, выйти в тыл вражеской группировке, сосредоточенной у Волоколамска, и нанести ей удар во фланг и тыл. Думаю, что кавалеристам такая задача по плечу. Предлагаю вам формирование армии и осуществление операции. Уверен, что в душе вы кавалерист и старые кавалерийские навыки сохранили. – И улыбка осветила суровое лицо комфронта.
Мало того, что предложение было неожиданным для Рокоссовского, сама идея организации конной армии его не вдохновляла. Поначалу он воздержался от возражений, а лишь осведомился:
– Из каких соединений будет состоять армия?
– В самое ближайшее время из Средней Азии прибудут 17, 20, 24 и 44-я кавалерийские дивизии. Корпус Доватора можно использовать. Он хорошо дрался, и опыт таких действий у него есть. Армию усилим артиллерией. Как ваше мнение?
Не в правилах Рокоссовского было уклоняться от прямого ответа в таких вопросах.
– Я считаю такую идею ошибочной. Операция не принесет успеха. Единственное, что она может дать, так это бесполезную гибель крупной конной массы. Как только она соберется вместе, авиация и танки противника ее уничтожат. Время конных армий прошло. Все, что я видел за четыре с половиной месяца войны, подтверждает это мое убеждение. Именно потому, что я бывший кавалерист, я не хотел бы соглашаться на это предложение.
– Вы думаете? – Лицо комфронта помрачнело. – Ну что ж, посмотрим. – Жуков переменил разговор, вернувшись к обсуждению операции под Скирмановом. – Перегруппировке войск противника так или иначе надо помешать, сбить его с выгодных позиций, нанести частные контрудары. Думаю, что Скирманово – подходящий пункт для контрудара.
К участию в операции командарм-16 не мог привлечь много сил. Взять Скирманово предстояло 18-й стрелковой ополченческой дивизии, 50-й кавдивизии и 4-й танковой бригаде М. Е. Катукова, недавно прибывшей в 16-ю армию. Эта танковая бригада во время октябрьского наступления гитлеровцев прославилась умелыми и успешными действиями под Орлом и Мценском, за что приказом Верховного Главнокомандующего от 11 ноября 1941 года была переименована в 1-ю гвардейскую танковую бригаду. В составе 16-й армии бригаде Катукова предстояло совершить немало славных дел.
Первым из них было взятие Скирманова. Бои за овладение этим пунктом продолжались с 11 по 14 ноября. Гитлеровцы упорно оборонялись, и то, что войска Рокоссовского, весьма ограниченные в силах и средствах, да еще в преддверии нового гитлеровского наступления, сумели отбить столь важный пункт у противника и нанести ему существенные потери, говорит о многом. Освобожденные от захватчиков Скирманово и Козлово представляли кладбище немецкой техники, только сожженных и разбитых танков корреспонденты центральных газет насчитали тридцать шесть. Среди трофеев, захваченных в Скирманове, были 150-миллиметровые пушки, много минометов, десятки автомашин. Улицы поселков были устланы трупами фашистских солдат. Но велики были и потери войск Рокоссовского – 200 убитых и 908 раненых.
Успех, достигнутый под Скирмановом, не мог быть развит, на большее у 16-й армии не хватало сил, и ее командующий в предвидении скорого наступления гитлеровцев упорно трудился над укреплением обороны.
Полоса, которую предстояло оборонять 16-й армии, достигала 70 километров. Готовясь к отражению натиска врага, Рокоссовский решил глубоко эшелонировать боевые порядки частей и соединений и оборудовать три оборонительные полосы. В первом эшелоне встретить противника должны были отдельный курсантский полк, 316-я стрелковая, 50-я кавалерийская, части 18-й и 78-й стрелковых дивизий.
Особое внимание командарм уделял противотанковой обороне. Изучение опыта операций, которые ему пришлось проводить, позволило Рокоссовскому создать более стройную и глубокую систему противотанковой обороны. Противотанковые средства Рокоссовский распределил эшелонированно, начиная от линии боевого охранения до армейского рубежа обороны, проходившего по реке Истре. С танками противника должны были бороться и орудия крупных калибров, и танки, размещенные в засадах. Противотанковая артиллерия располагала свои позиции по обе стороны шоссейных дорог. Огневые позиции артиллерии прикрывались инженерными сооружениями и, кроме того, пулеметным и минометным огнем. Дивизионную артиллерию командарм разместил на тех же танкоопасных направлениях, предполагая, что и она будет вести огонь по вражеским танкам.
Благодаря тому, что командование 16-й армии использовало противотанковые средства массированно, привлекало к борьбе с танками фашистов всю имевшуюся артиллерию, в том числе и зенитную, ему удалось создать более высокие артиллерийские плотности на танкоопасных направлениях. При средней плотности 5 орудий на 1 километр фронта Рокоссовский сумел сконцентрировать на Волоколамско-Клинском направлении 8—9 орудий на километр, а на Волоколамско-Истринском – 10—12 орудий.
Тем не менее этого было недостаточно как потому, что плотности эти могли быть созданы лишь на узких участках, так и потому, что гитлеровцы имели огромное превосходство в танках. Для борьбы с ними приходилось организовывать группы истребителей танков, вооруженных противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. С бойцами-истребителями проводились занятия, где изучались приемы борьбы с танками.
С конца октября в 16-й армии имелись танковые части, и к их использованию при организации обороны командарм подходил особенно тщательно. Он поместил их в засадах на наиболее важном Волоколамско-Истринском направлении: уже упоминавшаяся 1-я гвардейская танковая бригада готовилась к боям в Чисмене, 28-я – в Ново-Петровском и 27-я – в Румянцеве. Танкисты, находясь в засадах, должны были не только усиливать противотанковую оборону войск армии, но и готовиться к проведению контратак. К сожалению, в 1-й гвардейской танковой бригаде на 14 ноября было 15 танков (2 тяжелых, 7 средних и 6 легких). 27-я танковая бригада имела также лишь 17 танков (6 Т-34 и 11 легких), в то время как по штату бригаде полагалось иметь 61 танк.
К середине ноября 16-я армия получила некоторые свежие пополнения. Упоминавшиеся Жуковым четыре кавалерийские дивизии к этому времени были включены в состав армии и образовали ее второй эшелон. В каждой из них насчитывалось лишь по 3 тысячи человек. Бойцы и командиры дивизий, только что прибывшие из Средней Азии, еще не приобрели навыков ведения боевых действий в пересеченной и лесисто-болотистой местности. К тому же лошади не были перекованы к зиме, а в Подмосковье уже начинались морозы, на дорогах и полях появился лед, и это затрудняло действия кавалеристов.
Зато от души радовался командарм включению в состав армии 78-й стрелковой дивизии. Ее командир, Афанасий Павлантьевич Белобородов, прибыл на КП Рокоссовского в Ново-Петровском 3 ноября. Первая встреча и беседа Рокоссовского с командиром только что поступившего в его распоряжение соединения очень характерна для его методов работы с подчиненными. Сохранившаяся от тех дней у Белобородова запись беседы с командармом позволяет нам подробно познакомиться с этими методами.
В беседе с командиром дивизии Рокоссовский интересовался всеми деталями, характеризовавшими подготовленность дивизии к предстоящим боям. Командарм мог быть доволен: 78-я дивизия была полнокровным соединением. В ней имелось более 14 тысяч бойцов и командиров, 23 легких танка, 66 орудий, 59 минометов, 441 автомашина и 3400 лошадей. Состоящая из сибиряков (а сибиряки всегда давали превосходных солдат в нашей армии) дивизия была хорошо обучена и вооружена. В ее боеспособности Рокоссовский не только не сомневался, но даже выразил уверенность, что в самое короткое время о делах дивизии будет знать вся страна.
Правда, бойцы и командиры дивизии еще не имели боевого опыта, и Рокоссовский считал своим долгом хотя бы вкратце проинструктировать командира вновь прибывшего соединения, рассказать ему о своей практике борьбы с немцами. Познакомив Белобородова с обстановкой на участке армии, тактикой и методами действий противника, командарм сообщил о том, что в боях против 16-й армии гитлеровцы применяли различные тактические приемы, все время пытались обойти ее с флангов и перерезать коммуникации, стремились просачиваться в стыках между частями и соединениями, засылали в тыл группы автоматчиков с танками.
– С такой тактикой врага можно успешно бороться, – говорил Рокоссовский. – Весь опыт наших боев с немцами под Смоленском, на реке Рузе, под Волоколамском подтверждает это мнение. Необходимо только для каждого боя самым тщательным образом готовить взаимодействие пехоты с танками, артиллерией и авиацией. Следите за работой разведки, за прикрытием стыков с соседними дивизиями, а также стыков между полками и батальонами.
Командир дивизии и ее комиссар М. В. Бронников записывали каждое слово Рокоссовского, а он продолжал:
– Если вы сумеете организовать тщательную разведку, за каждым стыком будете держать обеспечивающие их силы и средства, то эта тактика врага будет бита, я в этом уверен. Так как у немцев большое преимущество в танках, то находящиеся в вашем распоряжении легкие танки целесообразнее в обороне располагать в глубине, за пехотой, чтобы использовать их в засадах для уничтожения противника с места.
Назад: «Мы долго молча отступали...»
Дальше: Год Сталинграда